Как я сидел в одной камере с кавказцами

 

Откуда взялась мода резать уши, не помнят сегодня и сами бритоголовые. По крайней мере, в середине 1990‑х она уже существовала. По каналу НТВ несколько раз был показан нашумевший репортаж о группе «Легион‑Вервольф». Лидер легионеров хранил у себя на полке банку с такими ушами и хвастался трофеями телевизионщикам.

Члены «Вервольфа» получили от трех до семи лет тюрьмы. Нары вообще привычное место для многих скинхедов. В интервью корреспонденту газеты «Версия» один из петербургских активистов рассказывал:

— Вот у нас сейчас в «Крестах» находится парень по кличке Чибис. Ему двадцать четыре года, из них семь лет он провел за решеткой. Это произошло потому, что те поступки, за которые нужно объявлять благодарность, сейчас считаются уголовно‑наказуемыми.

Но, с другой стороны, его там уважают. Он ходит по изолятору в нашей футболке, ведет работу по поиску новых членов. Вообще у нас отсидело около десятка человек — в основном за грабеж и разбой. Все они в тюрьме чего‑то приобрели. Кто‑то связи, кто‑то жизненный опыт…

Самой громкой из подобных акций оказалась история с ухом азербайджанца, отрезанным в петербургском метро. Арестованного по этому делу молодого человека звали Артем Талакин.

Сперва я долго выяснял номер его телефона. Потом долго уговаривал встретиться. Соглашаясь на интервью, Талакин, правда, сказал, что времени у него немного. Вечером ему предстояло на другой конец города отвозить детскую ванночку.

Мы встретились в окраинном рок‑н‑рольном клубике. Он был невысок, носил черную бейсбольную кепку и куртку‑military. Короткая стрижка, острые черты лица, изящные кисти рук.

Я купил Талакину пиво.

— Поговорим об отрезанном ухе?

— Категорически нет. Для меня это дело прошлое. Имеет человек право развиваться?

— Хорошо. Давайте о развитии. О вас писали как об одном из лидеров бритоголовского движения. С чего все началось?

— А это у всех одинаково. В конце 1980‑х никому не хотелось превращаться в гопников. Бить окна и морды в собственном дворе. Хотелось идеи. Я свою идею нашел тогда в гитлеризме. У Гостиного Двора купил «Майн Кампф». Стоила книжка тогда недорого. Забрился, носил тяжелые ботинки…

— Слушали музыку в стиле «Oi!»…

— И это тоже. Хотя скин‑команды, которые поют на русском… особенно московские… меня от них трясет.

— Часто дрались?

— Постоянно. Каждый день. Кто‑то специально ездил искать подвигов к общагам и на рынки. Ко мне люди в основном обращались. Люди знали, что есть на свете такие хорошие парни… Спроси любого на улице: «Ты любишь кавказцев?» Тебе скажут: «Однозначно нет!» Ну что тут поделаешь? Инородцы действительно так себя ведут, что их не любят. И куда людям идти? Участковый не поможет. Милиция приедет, возьмет денег и уедет. А мы — идейные. Слава роду, смерть уроду!.. Кто‑то должен был этим заниматься?

— Ваша помощь оказывалась действенна?

— Очень. Просто очень.

— А где та граница, которую вы не стали бы переходить? Могли вы избить беременную женщину? Негритянского ребенка?

— По‑разному… Могли конечно… Только не надо писать о Белом движении как об отморозках, ладно? Бритоголовые — это как иммунная система. Где гниет, там появляются скины. Общество само виновато…

— Что же такое сгнило в обществе,

что пришлось резать уши азербайджанцам?

— Это тоже было кому‑то нужно. Это была чья‑то политическая игра. Кто‑то на день рождения Гитлера разрешил концерт. Кто‑то кинул идею, что молодежь со всего города должна ехать в тот клуб. Кто‑то устроил так, что в поезд, где ехало сто пьяных скинов, зашел этот… потерпевший. И случайно здесь же ехал человек с Литейного, 41… Вот те пожалуйста!

— А что вы сделали с отрезанным ухом? Забрали с собой?

— Ага! Зажарили и съели! Что можно сделать с ухом? Выкинули на хрен обратно. Ухо ему потом пришили. Потерпевший даже на суд не приехал. Следователь говорил, что у него все и так хорошо… Если бы ухо не пришили, то и статья была бы другая. А так нам предъявили «хулиганство». Мы выходим из вагона, а нас уже ждут. Скоро я уехал в следственный изолятор на улицу Лебедева.

— Сколько в общей сложности вы просидели?

— Почти год. В двенадцатиместной камере, где сидело почти пятьдесят человек. Атмосфера гнилая. Все на нервах. Естественно, агрессия…

— Как я понимаю, рядом с вами сидело множество земляков потерпевшего…

— Кавказцев было много, да. Менты пугали, что посадят именно к братанам‑друганам этого оглы. Но ничего, обошлось. Если ты человек нормальный, то к тебе и отношение нормальное. Блатные, конечно, задавали вопросы по поводу свастики. В тюрьме свастика означает отрицалово по всем понятиям. Это пошло еще со времен, когда сидели всякие власовцы и красновцы. Свастика — это значит, что ты не с ментовскиiм миром и не с воровским. У нас свои понятия. Мы сидим спокойно, это наши проблемы.

— За татуировки отвечать приходилось?

— Конечно. Я первую сделал еще в пятнадцать лет, у приятелей. Теперь ту старую ерунду по нынешним понятиям переделываю: забиваю татуировками рун и славянскими узорами. Кстати, на следующей Тату‑Конвенции1 буду участвовать в показе черно‑белых орнаментов.

— Для молодых мужчин годами сидеть без женщин… тяжкое испытание…

— Так там же были… как называются?.. девочки. Кто‑то пользовался ихними услугами. Отгораживаются ширмочками — и вперед! Честно говоря, мне это не кажется решением проблемы.

— А ваша собственная девушка дождалась вас из тюрьмы?

— Тогда у меня не было девушки. С будущей женой я познакомился позже. История — как в кино. В журналах как раз стали печатать письма девчонок: «Хочу познакомиться с рэпером, с хуепером… лишь бы не скинхед». И я решил написать письмо: чем плохи бритоголовые? Парни спортом занимаются, наркотики не употребляют, нормальные ребята… Не знаю, как получилось, но мое письмо перепутали. То есть моей будущей жене попало письмо, которое я писал совершенно другой девушке. Она с подружками его прочитала и решила вернуть лично в руки. Мы тогда жили целой компанией. Просыпаемся как‑то — стоят три девчонки…

— Дальше вы дарили ей цветы и водили в кино?

— Мое ухаживание состояло в том, что будущая жена слушала, о чем мы говорим, везде за мной ездила. Любой девушке это будет интереснее, чем кино. Свадьбу мы спраздновали не по бытовухе, дома, а на природе. Ребенок родился у нас во время славянского праздника в Калуге. Мы дали ему славянское имя Ратомир. Сейчас ему год и три. Жена пока в декретном отпуске.

— А вам после выхода из тюрьмы было сложно найти работу?

— Вообще нет! До тюрьмы я работал электриком. Когда вышел, первым делом заставил себя получить образование. Экзамены сдал экстерном. Уже к концу года стал работать в социальной сфере.

— То есть?

— Официально я числюсь экспертом при одном фонде в Петроградском районе. Работаю с подростками. Недавно в том же самом изоляторе на Лебедева, где я сидел, мне вручали приз за участие в акции по борьбе с наркотиками. Создал для подростков клуб, начал организовывать спортивные лагеря. Среди моих ребят уже есть несколько чемпионов России.

— Извините, я не понял. Вы официально учите подростков? Чему?

— Я предостерегаю их от дурости.

— Резать уши азербайджанцам — это дурость?

— Это крайность. Крайности не нужны. Хватит того, что я пережил, зачем так же попадать другим? Ко мне приходит человек, я спрашиваю: что ты можешь делать? «Я могу взрывать рынки». Извини, не интересует!

— А чем сегодня занимаются ваши соратники по беспокойной юности?

— Кто стал развиваться дальше, тот что‑то из себя представляет. Многие так и остались… блуждающими воинами собственной войны. Ни родителей, ни дома… только собственная война. Кто‑то сидит. Что сказать? Понимание всегда приходит через ситуацию. Попал в ситуацию — ощутил страдание — обрел понимание.

— Пройдет двадцать лет. Что вы скажете собственному ребенку, когда он спросит, за что вы сидели в тюрьме?

— Зачем об этом думать? Думать вредно. Может, нас всех пересажают на хрен. Может, нет. Кто знает? Мы живем, мы развиваемся… все мы — человеки. Все, что с нами происходит, — это нормально.

 

Поцелуй для русского поэта

 

Один из скинхед‑журналов писал:

Молодежь не понимает, что быть скином — это не только постоянно пьянствовать, носить бомберс и мочить негритосов. Это тоже важно, но этого мало. Быть скином — это целая идеология. Это опасно и трудно.

Скин — это больше, чем кусок мяса, способный только убивать людей. Скин — это значит жить совсем не так, как обыватели…

Несмотря на директивы собственной прессы, рядовые бритоголовые относились к участию в политике, как окопные псы войны к работе штабистов. Один из них рассказывал мне в интервью:

— Политика — shit! Это игра! В 1994‑м я как‑то пробовал вступить в одну партию. Клеил листовки и ходил на пикеты в поддержку осла, который, когда избрался, о нас и не вспомнил…

Политики только обламывают людей. Например, директор одного бассейна давал русским парням бесплатно заниматься. Когда мужик попробовал вступить в какую‑то партию, у него тут же начались нахлобучки.

Разумеется, из бассейна нас вышибли. Больше этот директор никогда не станет помогать русским…

Тем не менее движение политических лидеров ультраправых и бритоголовой молодежи навстречу друг другу было неизбежно.

4 мая 1997 года чернокожий гражданин США Уильям Джеферсон отправился побродить по Филевскому парку. Гражданин был морским пехотинцем и служил в охране американского посольства. Вместе с ним прогуливалась переводчица по имени Лола. Позже выяснилось, что в этом же парке любили гулять члены скин‑группы «Русская цель»…

Выписавшись после продолжительного лечения из больницы, Джеферсон подал рапорт с просьбой перевести его куда‑нибудь подальше от Москвы. Так что сам инцидент известен только в изложении лидера бритоголовых восемнадцатилетнего Семена Токмакова.

Его версия сводилась к тому, что, во‑первых, американец торговал наркотиками, во‑вторых, шпионил за секретным объектом через щель в заборе, а в‑третьих, был гомосексуалистом и делал скинхеду непристойные предложения.

Отделав американского морпеха, Токмаков не сразу покинул место подвига. Дождавшись приезда съемочной бригады канала НТВ, он заявил, что «негры являются злом и их следует подвергать эвтаназии». Репортаж был показан в тот же вечер. Через двое суток любитель покрасоваться перед телекамерой оказался в камере тюремной.

Основным местом работы Токмакова было издательство «Русский писатель». Несмотря на молодость, среди националистов он пользовался репутацией поэта, автора прочувствованных стихов о любви к России и нелюбви к ее врагам. В защиту арестованного выступило несколько деятелей отечественной словесности.

Единственным доказательством вины Токмакова было его интервью. Однако по закону собственное признание не может служить основанием для обвинения. Суд несколько раз откладывался. Токмаков продолжал сидеть в Бутырской тюрьме…

Именно с этого момента роман между драчунами с заводских окраин и политикой можно считать начавшимся. Дело в том, что с соседом по камере Токмакову повезло. На соседних с ним нарах дожидался суда член правления Гильдии кинорежиссеров России Александр Иванов‑Сухаревский.

До какого‑то момента Иванов‑Сухаревский ничем не выделялся среди лидеров отечественных ультраправых. Детство он провел в ГДР. Его отец был комендантом города Фюрстенберг. Из еще более давних предков Александр Кузьмич любил вспоминать о стрелецком полковнике Сухареве, который поддержал Петра I во время стрелецкого бунта.

Вернувшись в СССР, Иванов‑Сухаревский сперва решил стать офицером. Потом изучал философию. В двадцать четыре года он поступил в Институт кинематографии (ВГИК) на режиссерское отделение.

За следующие десять лет он снял несколько картин. Довольно неплохих. В числе близких приятелей он называл режиссеров Георгия Данелия и Сергея Соловьева. Однако в 1987‑м в одном из его фильмов комиссия усмотрела проявления антисемитизма. На этом киношная карьера Иванова‑Сухаревского была окончена, и он ушел в политику.

Идеологическую базу для своего движения экс‑режиссер искал долго. Сперва он подался в казаки и даже получил чин подъесаула. Потом попытался зарегистрировать Православную партию, но столкнулся с запретом на такое название со стороны Московской патриархии. В результате остановился на названии Народная национальная партия (ННП).

Партийный печатный орган назывался «Я — русский». Иванов‑Сухаревский писал в газете:

Это вам, мои братья по крови, русаки, посвящаю я свою жизнь! Мне знакомо чувство отчаяния, но я знаю и пути выхода! Я преисполнен решимости навести порядок в этом море хаоса, потому что я мыслю глубже всех и смотрю дальше всех! Я знаю средство спасения…

Как оказалось, смотрел он все‑таки недостаточно далеко. Вскоре по постановлению Тверского межмуниципального суда города Москвы Иванов‑Сухаревский был арестован. Статья обвинения гласила: «разжигание национальной розни».

Заключение, впрочем, было не очень долгим. Хватило его лишь на то, чтобы подружиться с сокамерником Токмаковым. Вскоре за арестованного коллегу вступились «кавказская пленница» Наталья Варлей, народная артистка РФ Наталья Фатеева, актер Вячеслав Невинный и еще пара дюжин звезд экрана. Под личное поручительство нескольких депутатов ГосДумы мера пресечения лидеру ННП была изменена на подписку о невыезде.

Режиссер Иванов‑Сухаревский и поэт Токмаков вышли из Бутырской тюрьмы почти одновременно. Перенесенные испытания укрепили их взаимную симпатию. Вскоре Токмаков вступил в Народную национальную партию. Поскольку партийный лидер находился под подпиской о невыезде, Семен согласился зачитать написанную Сухаревским речь на очередном съезде русских националистов.

Речь пользовалась успехом. Среди ультраправой молодежи появляется мода на куртки‑бомберс и высоко закатанные скинхедовские брюки.

Спустя еще год без ежедневного бритья головы не обходился ни один уважающий себя русский ультраправый.

 

«Хайль Гитлер!» для бабушек

 

В конце 1980‑х — начале 1990‑х ультраправое движение четко делилось на два не связанных между собой потока. Политические организации, состоявшие из десятка‑другого активистов, проводили шумные соборы и конференции. Радикальная молодежь пила пиво и ногами била лица неподходящих национальностей.

Свести эти потоки между собой не получалось очень долго. Однако такое положение дел не устраивало ни одних, ни других.

Скинхед‑журнал «Белое Сопротивление» писал:

Пока мы на всю страну не заявим о своих требованиях, победы нам не видать. Зато когда наше движение станет народным, до победы останется один шаг!

Недавно на улице ко мне подошла бабулька лет шестидесяти и спросила: «Скажите, вы из Партии Лысых?» Я попытался объяснить, что это не совсем партия. Бабулька прервала меня на полуслове и сказала:

— Знаю‑знаю! У меня внук из ваших. White Power!1

Попрощались мы с ней нацистским приветствием. Наша идеология нравится русским независимо от возраста.

Ждать осталось недолго!..

 

Глава 10

Волки Севера

 

Да, ждать осталось недолго. Не за горами момент, когда рабоче‑крестьянские массы проявят революционную энергию и в СССР произойдет Национальная Революция.

Во главе Новой России встанет Фашистская Партия. Размер капитала, сосредоточенного в одних руках, будет ограничен. Православная церковь останется отделенной от государства. Экономика будет плановой — никаких рынка и либерализма!

Права женщин и национальных меньшинств будут находиться под опекой Русского Фашистского Государства. Благосостояние русских поднимется на такой уровень, что Финляндия, Восточная Европа, Персия, Афганистан и Монголия сами захотят стать частью России…

Времена расцвета «Черной Сотни» возродить невозможно. Да это и не нужно. Старый режим прогнил, его источили филистерство, буржуазная алчность, наркотики и сифилис…

Апокалипсис 1917 года был необходим! Необходим прежде всего нам, русским националистам…

Статья, отрывок из которой вы читаете, была написана задолго до того, как в России появились первые бритоголовые. Если быть точнее — за шестьдесят лет до них.