Хунта полковника Барановского

 

Американские партнеры из «Питтсбурга» и «Анахайма» просили Виктора, чтобы к проекту имел отношение только хоккейный клуб – без общества ЦСКА. Общение и контакты напрямую. Но Виктор был против. Как же так – без основного ЦСКА!

И вот в Москве состоялась встреча. Главный финансист «Майти Дакс», хозяин «Питтсбурга» и его партнер прилетают на частном самолете, который попросили у владельца «Филадельфии Флайерс». Мой Виктор и Валерий Иванович Гущин встречают их во Внуково и везут на совещание к новому начальнику спортивного ЦСКА полковнику Александру Барановскому. Комментатор Виктор Гусев там был в качестве переводчика.

Главным на том совещании был заместитель министра обороны Григорий Кондратьев. Во главе стола, рядом с собой, он посадил Барановского. И обратился к американцам с такой речью, что все деньги для хоккейной команды должны идти в клуб через Барановского. Те сразу всё поняли. Когда после этого разговора владелец «Питтсбурга» увидел, как Виктор приуныл, он ему сказал, чтобы тот не расстраивался, – мол, мы к чему‑то подобному были готовы.

Но с того момента сотрудничество стало потихоньку затухать. Хотя американцы уже сделали форму для команды, новую эмблему…

У Барановского только деньги были на уме. Он создал теннисный клуб для высокопоставленных чиновников. Тогда теннис был на подъёме, считался видом спорта для элиты. Сразу после партий всем этим приходящим чиновникам предлагалась закуска, выпивка. И нередко за столом заводился разговор о том, что пора Тихонова снимать. А Виктору потом знакомые, присутствовавшие на этих попойках, рассказывали, как Барановский строит коварные планы. Так что он был в курсе.

Барановский когда‑то служил в Казахстане с Кондратьевым. Он тогда был в чине лейтенанта (фактически выполнял роль банщика), а его покровитель Кондратьев – командующим войсками Туркестанского военного округа. Потом Барановского переместили на должность председателя спорткомитета в Самаре. С этого начался его взлёт по служебной лестнице.

До прихода Барановского в ЦСКА хоккейному клубу всё‑таки помогали. Тот же Кондратьев. Например, могли дать армейский самолет для отправки команды на выездные матчи. Предыдущий начальник ЦСКА, Станислав Лаговский, тоже, чем мог, содействовал. Управляющий делами президента Павел Павлович Бородин тепло относился и лично к Виктору, и к клубу. А иногда даже деньги доставал, когда надо было срочно расплатиться с игроками.

Анатолий Фёдорович Дьяков, возглавлявший не только РАО ЕЭС, но и Российскую хоккейную лигу, был среди тех, чья помощь дала возможность армейцам хоть как‑то продержаться в то сложное время. В общем, были неравнодушные к ЦСКА люди. Команда потихоньку стала выправляться, подниматься.

И тут появляется этот Барановский. Создаёт альтернативную команду ЦСКА и начинает с ней выступление в высшей лиге. Причём санкция на борьбу с Тихоновым, по‑видимому, была дана сверху. Думаю, что заместитель министра обороны, который пришёл после того, как Кондратьева отстранил министр Павел Грачёв за отказ воевать в Чечне, поощрял эту борьбу. Потому что вряд ли Барановский, только заняв свою должность, сразу начал бороться с Тихоновым, которого толком не знал. Этого прямого начальника Барановского звали Владимир Михайлович Топоров. Он отвечал за развитие спорта в армии. Виктор неоднократно к нему на приём записывался, но тот так и не принял. Здесь замечу, что и значительно позже так же проигнорировал Тихонова министр Анатолий Сердюков.

Барановский чувствовал высокое покровительство и, как передавали Виктору, говорил: «Я куплю всех! Скажите мне, сколько». И, имея в виду сумму, он цифр не называл, показывал большим и указательным пальцами толщину пачки денег – кому какую давать. Территория ЦСКА при нём превратилась в барахолку. И каждый нёс ему мзду. И всех он держал в страхе – методы, по слухам, у него были бандитские.

Конфликт разгорелся из‑за того, что ледовый дворец отдали в аренду хоккейному клубу на сорок девять лет. Ещё в 1992 году, всё по закону, имелся договор. Но Барановский летом 1996 года привёл военных – выставил кордон, и команду Тихонова перестали пускать во дворец. Война – в буквальном смысле слова война – длилась несколько недель.

Виктор и Валерий Иванович Гущин наняли на последние деньги двух адвокатов. Этих дам мы называли «пиявки». Они знали об этих прозвищах и не обижались. Их так прозвали потому, что они буквально впивались в дело и не отпускали. По‑настоящему хваткие! Одна очень культурная, а другая говорила исключительно матом, заводила всех и призывала к борьбе.

Наняли не только «пиявок», но ещё и частное охранное предприятие – человек двадцать, с оружием, с дубинками. Они зашли во дворец через чёрный ход. И вот в семь часов утра солдатики по приказу Барановского примаршировали во дворец, а им говорят: «Свободны, кругом марш!».

 

Барановский чувствовал высокое покровительство и, как передавали Виктору, говорил: «Я куплю всех! Скажите мне, сколько». И, имея в виду сумму, он цифр не называл, показывал большим и указательным пальцами толщину пачки денег – кому какую давать.

 

Барановский так разозлился, что обещал прислать караульную роту с автоматами. Но «пиявки» начали звонить по всем инстанциям – и в прокуратуру, и в министерство обороны, и, кажется, в контрразведку. Видимо, Барановский оттуда получил нагоняй – осадили его как следует.

Команда в итоге получила возможность выходить на лёд и тренироваться. Но начались суды. Настоящий поток дел! Исполнительные листы – пачками. Дела по принадлежности дворца, по названию, по эмблеме, по товарному знаку – по всему, что только можно вообразить. Воду отключали, телефоны отключали. До смешного доходило: однажды конский навоз в контейнеры положили и бетонные плиты перед дверями поставили, чтобы невозможно было войти. Виктор каждый вечер приходил домой, словно после боя.

Спасение наступило, когда министром стал Игорь Дмитриевич Сергеев. Он прислал проверку, и с Барановским разобрались. Новый начальник ЦСКА Михаил Мамиашвили был полностью на стороне Виктора. И уже Мамиашвили познакомил его с Евгением Гинером.

 

Виктор в итоге как тренер вернул ЦСКА в элиту. Он спас ЦСКА и в спортивном, и в экономическом аспекте. Но, как впоследствии оказалось, экономически ЦСКА потребуется спасти ещё раз.

 

А потом произошло долгожданное объединение команд. Совместная пресс‑конференция генерального директора «Норильского никеля» Михаила Прохорова и Евгения Гинера расставила всё по местам. Они оба взялись за финансирование. Гинер на пресс‑конференции в ледовом дворце сразу взял микрофон и сказал, что президентом клуба будет Тихонов.

Виктор в итоге как тренер вернул ЦСКА в элиту. Он спас ЦСКА и в спортивном, и в экономическом аспекте. Но, как впоследствии оказалось, экономически ЦСКА потребуется спасти ещё раз.

 

 

Глава VIII

Мужчина и в быту мужчина

 

Реклама

 

Чего только в жизни не происходило – особенно в начале девяностых. Виктор всегда стремился к системе, к тому, чтобы всё шло по плану. Однако и приключений – неожиданных – выпало на его долю немало.

Дело было лет двадцать назад, как раз в эпоху «Русских пингвинов». Когда к нам Америка пришла со своим уставом и нам нужно было делать то, к чему мы не совсем ещё привыкли.

Виктор как‑то рассказал, что ему предложили сняться в рекламе. Вообще, он рекламу не очень‑то уважал. Случалось, увидит на телеэкране известного человека, рекламирующего ерунду, и обронит как бы про себя: что, ему не хватает на жизнь? Теперь‑то все привыкли, что популярная личность рекламирует какой‑то продукт, но ведь это ещё и вопрос самоуважения. Да и последствия бывают непредвиденные. Помнится, крутился по телевизору ролик с известным – и многими любимым – певцом, рекламировавшим средство от перхоти. Так сколько лет после этого фамилия этого неплохого музыканта прочно связывалась с перхотью!

Виктор долго не соглашался, но его убедили. Сказали, что это необходимо для команды, что это – в интересах сотрудничества с американцами. Только тогда он согласился.

Сюжет ролика простой… Виктор простыл, у него сел голос, и поэтому его подсказки во время матча не слышны Александру Харламову – сыну Валерия Харламова. Игра не идёт. Тогда Виктор кладёт на язык подушечку‑леденец Halls, и у него сразу исчезают простудные симптомы. Он даёт со скамейки громкое указание, когда накатывает атака на чужие ворота, и ЦСКА забивает.

В ролике, между прочим, был использован фирменный жест Виктора – ладонь, вертикально прислонённая к уголку губ. Для подсказки игроку!

В итоге получилось всё вполне пристойно и спокойно. Лично мне ролик понравился. Виктор не алкоголь рекламировал, не какие‑то пустышки, а лекарственное средство, полезный продукт, который вреда здоровью не причиняет. Наоборот, действительно помогает при простуде.

Я, конечно, не рассчитывала на какие‑то деньги (хотя мы все жили трудно). И была права. Виктор за эту рекламу не получил ни одного рубля. Он согласился на съёмки потому, что всё пошло в бюджет команды. Этим его и заманили. Интересами команды. Ради такого он готов был на всё.

И всё же мы от этого проекта кое‑что получили. Да, читатель, вы вновь угадали – леденцы. Дома большая кубышечка стояла с леденцами «Halls», к которым, кстати, мы так и не привыкли. Попробовали, но не пристрастились.

 

Хлеб насущный

 

Сейчас модны всякие диеты и рестораны с экзотической едой. А вот Виктор любил простую русскую кухню. И очень мало ел. Приучен был к каше – ещё со сборов в Латвии. Утром каша для него – это всё. Даже в последние месяцы в больнице просил меня, чтобы я после возвращения сделала манную кашу. Хотя любимыми были – рисовая и пшенная.

Я давно ещё поинтересовалась, как варили кашу повара на базе ЦСКА в Архангельском. Они мне дали рецепт, по которому я и делала каши. Вкусные получались, Виктор частенько хвалил. После его ухода я два месяца не могла приготовить себе кашу. И только потом как‑то переступила через себя – сварила.

Ещё я обожаю солёное и всегда старалась Виктору подсунуть кусочек селёдки или другой хорошей рыбки. У нас было принято, чтобы за столом всё имелось – закуска, первое, второе, третье. Ну, и, конечно, сладкое он очень любил. Пирожные, торты, конфеты…

Последние лет десять‑пятнадцать я испугалась за него, стала его тормозить на предмет сладкого. И в итоге перешёл на фрукты.

Честно говоря, не уверена, что читателям‑мужчинам будет интересно узнать меню тренера. Действительно, какое это имеет отношение к хоккею? Но я не случайно отдаю несколько страничек под его описание. Во‑первых, надеюсь, что у этой книжки будут и читательницы – ведь и у хоккеистов, и у их тренеров и болельщиков есть любящие их жёны. Во‑вторых, когда идёт рассказ о человеке – я уж скажу, как думаю, – великом, интересны все стороны его жизни, разве не так?

Вернёмся в нашу столовую. Вечером Виктор обязательно или чай пьёт, или ест яблоки, либо какие‑то другие фрукты. Сейчас многие переходят на сухомятку, но Виктор без первого не мог себе представить обед – супчик обязательно. Любил борщ, любил бульон с пирожками. Когда мне лень было их делать, могла купить в «Бахетле» (супермаркет домашней еды) хорошие пирожки с мясом, сделать бульон, и он принимал это с удовольствием.

Вообще‑то, в еде он не был требовательным и придирчивым. Я всегда хотела разнообразия за столом и чтобы ему всё понравилось. Но он хвалил лаконично: «У тебя всё вкусно».

И всё‑таки у него были блюда, которые выделял особо. Например, тефтели. Тут уж я старалась вовсю, делала такие вкусные тефтели! Сверху ещё сметанки подкладывала – ему очень нравилось.

По утрам я ему частенько делала пару бутербродов. Делала, не спрашивая, с какой начинкой он хочет. А так, знаете ли, буднично, спиной от него загораживая разделочную доску, накладывала на хлеб с маслом икру. Он съедал их с удовольствием, но не было такого, чтобы он сказал: «Дай мне ещё бутерброд с икрой». Когда он болел, я и чёрную, и красную покупала. Готовила ему в больницу кашу и два маленьких бутерброда – с красной икрой и с чёрной. Всё‑таки витамины!

Вообще, Виктор очень мало ел. Поэтому и был всегда в потрясающей форме. Сухой, подтянутый, никакого лишнего веса! И так всю жизнь.

Он себя ограничивал, но, с другой стороны, не обременял запретами. Ему это было не в тягость. Он просто брал маленькие порции. Только и слышишь от него: «Хватит, хватит, мне достаточно».

Хотя он, конечно же, знал, как должно быть в идеале выстроено питание спортсмена – какие продукты вредны, а какие нет, – но сам никаких диет не соблюдал, никаких калорий не подсчитывал. Обычное, нормальное питание.

Утром был горячий завтрак – обязательно. Кофе он не пил, только чай. Одно время я ему чай с молоком делала, потом как‑то на нет сошла такая практика. В обед – закуска, потом маленькая чашечка первого. У меня есть даже не креманки, а креманочки с ручками, бульонницы. И второе… Гарнира совсем немного – по его просьбе.

Лично я в еде непривередлива, поэтому у нас никогда не случалось противоречий и конфликтов на кулинарные темы. И я тоже с удовольствием ела кашу. Когда считала, что за два‑три дня каша приелась, могла сделать яйцо всмятку. Второе яйцо всмятку он себе уже не позволял. И парой бутербродов закусывал – маленьких таких бутербродов.

На ночь – только фрукты. Ничего тяжёлого. Он или телевизор смотрит, или бумажками шелестит. А я ему вазочку с фруктами обязательно ставлю, и он, не отрываясь от дела, подкрепляется.

Мог чаю попить. Соки тоже – я ему черносмородиновый и брусничный покупала. Но два дня подряд соки пить за обедом не любил. Нравился ему обычный компот. Я покупала хорошие сухофрукты. Не набор, а сама подбирала состав: курага, чернослив, вишня, изюм двух сортов без косточек – чёрный, белый… Ну, пожалуй, и всё.

Читательницам – рецепт. Сухофрукты, небольшое количество воды – закипание дошло, и я выключаю. Постоит‑постоит, а потом добавляю или немножко сахара или мёд. Вот такой компот он любил, и ещё ему нравилось доставать оттуда фрукты. Не все разбухали – чернослив, курагу я покупала высшего сорта, а не просто компот в пакете.

А вот газировку – ни в какую!

Раз уж речь о напитках зашла, умолчать об отношении к алкоголю было бы просто неприлично. Конечно, весьма необычно, что Виктор, отдавший всю жизнь спорту, выпивать не любил. Спортивная среда‑то у нас такая была, что не выпить в честь победы, не выпить с горя от поражения вроде как и нельзя, не полагается. Однако эта среда затянуть его не смогла. Сколько его помню, он мог с одной рюмкой водки долго‑долго сидеть. Я его спрашиваю: «Вить, ну, неужели у тебя нет потребности с горя, или от радости, или ещё по какой‑то причине прийти и выпить – просто так, чуть‑чуть?». Нет, у него не было такой потребности вообще.

На праздники он со мной вместе пил шампанское. Последние десять лет, когда у меня ноги стали болеть, я перестала пить шампанское. Перешла на красное сухое вино, которое мне порекомендовали врачи для расширения сосудов. Он мог отпить у меня. Вечером я никогда не пила, обычно в обед. Или перед обедом могла налить себе бокал и выпить. И Виктор мог в таком случае мой бокал пригубить. Отпить глоток – и всё. У него просто не было желания.

Правда, мне рассказывали, что он мог в самолёте после какого‑нибудь напряжённого матча выпить рюмку‑другую коньяка. Сама я этого не видела, но рассказам верю. Стресс, значит, как‑то влиял на его привычки.

Дома наш мини‑бар всегда был полон. При этом муж никогда не говорил: «Ну‑ка, налей мне там рюмочку». С такими предложениями обычно выступала я. Спрашивала его, потому как сама хотела что‑нибудь выпить. А его втягивала – за компанию.

Напитков у нас в мини‑баре всегда хранилось много. Сами никогда не покупали – только подарки. Причём всем известно, что Виктор не поклонник алкоголя. Но ведь бутылка – это всё равно универсальный подарок. И люди дарили от души – всем хотелось сделать Виктору что‑то приятное. И хотя я очень часто эти подарки, что называется, передаривала, но и сейчас в мини‑баре ещё много того, что люди приносили Виктору. А сколько у него оказалось бутылок в кабинете! Когда мы зашли туда, я сказала Кате и Максу: «Возьмите, что хотите». Но всё равно осталось много вина. Я врачам бутылки отправляла…

Вот довольно типичная история, как Виктору доставались все эти подарки.

Катя рассказывала, что, когда они улетали из Минска после чемпионата мира, в аэропорту проходили мимо большой компании. Сидят здоровенные дядьки, размахивают руками, выпивают, шумят. А увидели Виктора Васильевича и как‑то сразу притихли. Потом подошли к Виктору, поговорили. И вдруг один из них приносит ему громадную бутыль – «Беловежская пуща», то ли настойка, то ли водка. Необычайно красиво упакованная бутылка. Он привёз. А я ему: «Поедешь в больницу – возьми эту бутылку, врачу отдай».

Столько лет мы прожили, а я каждый раз удивлялась… Удивлялась, как он всё умеет держать под контролем. Вот у меня вполне возможно такое: если расстроена, могу, придя домой, и выпить немножко (по крайней мере, раньше так было, сейчас уже позволить себе не могу – ноги болят). А ему, если я предложу и у него есть соответствующее настроение, достаточно рюмки крохотной – на 25 грамм, не больше.

За шестьдесят один год, что мы были вместе, видела Виктора пьяным всего два раза. В первый раз – когда он познакомился с моим отцом, который его «накачал» шампанским. Второй – уже в самом начале нулевых. Он встречался с каким‑то высоким руководством на приеме – видимо, с представителями власти, бизнесменами обсуждал важные для клуба финансовые вопросы. Вернулся, и ему стало нехорошо. Видимо, попал в такую компанию, откуда его не отпускали и всё время подливали. Он приехал, лёг на диван в большой комнате и даже не сказал, а прошептал: «Мне так нехорошо, у меня всё кружится».

Поэтому он и контролировал себя всю жизнь – организм, видимо, с трудом переносил алкоголь. Даже в этом Виктор был удивительным человеком.

 

Наша дача

 

Я его хвалила не только за то, что он хороший тренер и хороший, как выяснилось, дипломат – судя по тому, как он сумел найти нового владельца для ЦСКА. Я ему всегда говорила: «Вот ты очень хороший тренер, но ты был бы и отличным лесничим». Для того, чтобы это понять, потребовалось построить дачу. Уговаривала я его много лет.

Во время перестройки была такая вакханалия, словно в мутной воде люди купались и решали свои меркантильные вопросы. Многие обращались – им давали дачи. В армии, в том числе, хотя армия уже разваливалась. Виктор никак не соглашался у кого‑то просить.

А я собирала деньги – откладывала премиальные за Олимпиады, чемпионаты мира. У меня накопилась на сберкнижке большая сумма на дачу. Думала купить готовую – строить тогда невозможно было. И вот все накопленные деньги пропали. Из‑за денежной реформы, повышения цен. Дача улетучилась! Как в фокусах Дэвида Копперфильда. У него железнодорожный вагон под покровом ткани поднимается в воздух, а потом иллюзионист сдергивает ткань – и нет вагона. Один воздух остался – пустота. Вот так же и с дачей дело обстояло – улетучилась.

Только потом, когда Виктору уже исполнилось семьдесят лет, наш приятель Саша Кондаранцев буквально заставил нас купить дачу.

А познакомились мы в Крыму. Саша был заместителем директора военного санатория во Фрунзенском, мы там отдыхали. Хороший санаторий, с одной стороны – Артек, а через гору – Фрунзенское. Это был санаторий для военнослужащих стран Варшавского договора – четыре высотные башни, замечательные условия проживания. Мы там долгие годы отдыхали – когда Виктор перешёл работать в ЦСКА.

Знакомство наше затем продолжилось, одно время Саша был директором дворца спорта в Одинцове. И вот он буквально заставил нас купить дачу у одного генерала. Саша к тому времени уже демобилизовался, но связи у него сохранились обширные. Ведь во Фрунзенском у него даже министры отдыхали.

Дача, которую мы приобрели, была маленькая. Даже не дача, а дачка – двенадцать соток. И мы с упоением стали там работать. Появилось место, куда в выходные поехать.

Раньше нам на выходные некуда было податься. Мы с Нероном Вторым ездили гулять на базу ЦСКА в Архангельское. Уезжали на целый день, потому что там прекрасно. Во‑первых, нас могли покормить, во‑вторых, мы могли погулять, в‑третьих, могли отдохнуть в номере. Виктор, кстати, разрешал хоккеистам привозить и жён, и девушек – никаких запретов не существовало. Я шутила, что на базе можно два института окончить. Так, мимоходом – все условия для обучения, образования. Во всяком случае, мы с Виктором на базе ещё и отдыхали.

А когда появилась дача, то все свободные дни стали проводить там.

Однако настоящая, солидная дача появилась, когда Виктору исполнилось восемьдесят лет. До этого десять лет жили в курином домике. Там комфортно можно было только летом находиться – в другое время года всё протекало. Видимо, строили солдатики, а они, известно, те ещё строители…

Всё наладилось, когда сын Василий перебрался в Москву и стал работать. Он настоял на том, чтобы мы построили красивую баню. Такую: три комнаты, туалет с удобствами, ну, и банный отсек. В общем, всё, что нужно, там имелось, так что мы в этой бане и жили, нам этого было довольно. Но Василий сказал: «Нет, в этой бане я буду жить, а вам построим дом». И снесли наш домик на курьих ножках, который остался от предыдущего владельца – генерала. Перед тем, как его стали сносить, строитель говорит: «Мы продадим этот дом на материалы». Когда стали сносить, выяснилось, что там одно гнильё. Всё понятно – солдатики строили. В то время так было принято в армии.

Напротив нас другой генерал жил, и я всё время наблюдала, как бедные солдаты работают с землёй – копошатся, прополку делают. Вот и подначивала Виктора: «Слушай, а ты бы мог привести свою хоккейную команду – она бы нам всё прополола». Шуточки такие я любила.

У нас солдатиков в распоряжении не было. Мы случайно нашли строителей, искавших работу. Белорусы. Они отделали дачу так, что мне хотелось подоконник лизнуть языком. Настолько всё смотрелось красиво и приятно. Вкусно смотрелось. У нас всё из дерева – работа потрясающая!

Дом они построили качественно. Сын наш подсуетился и подрезал ещё земли – стало 30 соток. Теперь не только дом, но ещё и обширный участок!

Вот тогда и раскрылся в Викторе талант лесничего. Так же тщательно, как он работал с командой, занялся дачными делами. Работал с удовольствием. Там около ста деревьев – ели и сосны, поэтому ничего посадить нельзя. Так он дорожку придумал – калитка, начинается лес… Выходишь туда – и сразу дорожка. Виктор все корни прорубил, глиной заложил, засыпал песком, укатал. Сам, один в течение нескольких лет занимался дорожкой. От души всё делал!

А раньше ни в какую не хотел просить дачу у начальства. Хотя мы могли и заплатить за неё, когда деньги были накоплены. Я много раз ему намекала, но он меня обрывал: «Нет и всё, не хочу».

Наверное, он считал, что это будет некрасиво, неэтично. Это его стиль жизни. Чуть ли не все игроки имели дачи, машины, которые он им выбивал у руководителей. А у самого дачи не было. И машина – только служебная.

 

Лучший досуг

 

Виктор любил читать книги про итальянских оперных певцов. Ему их судьбы казались необычайно интересными. Читал о них и слушал их. Он очень любил хорошую классическую музыку. Мог, правда, и шансон послушать.

В последние дни, незадолго до его ухода, я ему купила приемничек и отнесла в госпиталь. Говорю: «Последние известия можешь послушать». Я‑то политизирована – мне обязательно надо знать, что и где случилось, кто на кого наехал. А он настроил на музыкальную радиостанцию.

Он слушал музыку всё время. Фоном! Он любил всё перед собой разложить – бумаги, документы, – а потом включить музыку и в её сопровождении заниматься своими делами. Я уже ему не мешаю, я – в своём кабинете. Или на кухне.

Современную резкую, шумную музыку он не любил. А вот итальянского баритона Тито Гобби ещё с послевоенных времен ценил. И романсами наслаждался.

По телевизору Виктор смотрел только спортивные трансляции. Но если я находила в программе интересные концерты, то обязательно предупреждала его: мол, в такое‑то время нужно включить. И мы обязательно с ним смотрели. Он был фанатиком своего дела, тем не менее, весьма многие вещи его интересовали и доставляли удовольствие. И книги, и музыка.

Детективы не принимал. Я ему подсовывала книги Чингиза Абдуллаева – человека, долго работавшего в разведке и разбиравшегося в том, о чём пишет. Виктор мог одну‑две книги с моей подачи прочесть летом, но его это никак не увлекало. Как‑то я ему посоветовала книгу о выдающемся сербском изобретателе – о Николе Тесле. Тоже с карандашом читал. В последние годы я ему рекомендовала Игоря Прокопенко. Я сама и программы его смотрю с большим удовольствием, и книги все его покупаю. Виктору тоже понравилось.

Самое любопытное, что у него были свои полки, свои книги, свой уголок в кабинете. Мне кажется, ему хотелось определённой автономии для того, чтобы чётко представлять себе, где нужная книга. Чтобы взять её в любую минуту, не мешая мне. Всё это казалось мне довольно смешным. Но Виктору так было удобнее.

На его полках – книги разных жанров. Художественная литература, мемуары, исторические книги. Просто перечислю некоторые названия, чтобы было понятно, насколько широк диапазон его литературных интересов.

«Моя профессия» Сергея Образцова, «Раймонд Паулс» Яниса Петерса, «Наполеон Бонапарт» Манфреда, «Алла Пугачёва» Ильи Резника, «Моя жизнь в искусстве» Константина Станиславского, «Москва и москвичи» Владимира Гиляровского, «Мои воспоминания» Сергея Капицы, «Мир без России?» Евгения Примакова. Много книг Александра Проханова. Есть, конечно, и спортивные издания – например, Александр Нилин. И на особом месте – книги, которые подарил Виктору президент страны Владимир Путин. Необычайно красивые тома в великолепных обложках – об истории Кремля и об истории России. Монументальные исследования. Виктор уважительно относился к президенту. И это чувство было взаимным.

 

Спасение ЦСКА

 

Началось всё со сломанной руки. Как в комедии Леонида Гайдая. И так же, как в «Бриллиантовой руке», был счастливый конец.

Виктор в 2011 году поехал в красном гипсе на чемпионат мира в Словакии. Он уже плохо ходил, но всё‑таки не мог со своим фанатизмом оставаться дома. И тогда же в Братиславу прилетел Владимир Путин. Прилетел на выборы страны – хозяйки чемпионата мира 2016 года. Своим личным присутствием он хотел повлиять на ситуацию. Стал гарантом того, что государство поддерживает и контролирует этот проект. И, конечно, выборы после его появления стали практически безальтернативными, Россия получила мировое первенство.

 

Когда подписывались документы, Путин спросил: «Виктор Васильевич, ну, теперь‑то вы довольны?». Виктор ответил: «Я безмерно счастлив».

 

Виктор после церемонии выбора страны, принимающей чемпионат мира, встретил Владимира Владимировича на хоккее. И попросил у него аудиенцию.

Дело в том, что к Виктору очень хорошо относилась охрана Путина, другого бы близко не подпустили. А когда Владимир Владимирович увидел его, то сразу весело обратился к нему по имени‑отчеству. Поэтому дорогу открыли, и они пообщались на арене во время игры. Виктор попросил его принять.

Путин согласился, и Виктор рассказал о бедственном положении, в котором оказался ЦСКА.

И тут всё завертелось‑закрутилось. А завершилось подписанием бумаг с «Роснефтью». Виктор попросил Путина, чтобы он назначил Игоря Сечина Председателем наблюдательного совета. Владимир Владимирович возразил, что Игорь Иванович и так очень занят, а тут такой сложный, требующий внимания и контроля спортивный проект – ему будет сложно. Тогда Виктор предложил, чтобы Сечин выделил от себя доверенного менеджера, который будет присматривать.

Виктор хотел, чтобы ЦСКА породнился с «Роснефтью», потому что с этой организацией никто уже не будет бороться, никто не станет палки в колеса ставить. И Сечин в конце концов приехал в ледовый дворец. Туда же пригласили тогдашнего министра обороны Анатолия Сердюкова. Читатель помнит, конечно, что Тихонов не один раз просился на приём к нему, но всякий раз получал отказ. Тут ситуация изменилась, и этого министра туда не попросили, не пригласили, а вызвали. Пришлось ему приехать.

Прибыла комиссия, они осмотрели весь дворец. Виктор даже в подвалы их завёл. И на крышу с ними залез. И стало понятно, в каком бедственном состоянии арена – всё разваливается. Тогда и приняли решение: «Роснефть» взяла ЦСКА под свою опеку.

Когда подписывались документы, Путин спросил: «Виктор Васильевич, ну, теперь‑то вы довольны?». Виктор ответил: «Я безмерно счастлив».

Он часто потом вспоминал этот диалог.

Раньше я, чтобы поднять Виктору настроение, говорила: «Вот надо же, как вы хорошо играли там‑то и с тем‑то, сколько народу пришло, какой ты молодец!». Помогало, знаете ли. А после прихода «Роснефти» в ЦСКА, чтобы похвалить его, я уже по‑другому высказывалась: «Виктор, какую же ты проделал большую работу, какой же ты молодец».

Ему было приятно, когда я хвалила. Он, разумеется, прекрасно знал, насколько я разбираюсь в хоккее. В Риге я ходила на все игры, но всё равно я – дилетант. Можно считать, что я «продвинутая» болельщица, да ещё порой обладающая такой информацией, которой у других болельщиков быть не может (хотя они‑то считают себя знатоками). А всё равно ему было приятно…

 

 

Глава IX

Страшная потеря

 

Сын Вася

 

Возрождение ЦСКА для меня – тема и радостная, и в то же время очень тяжёлая. Тяжёлая из‑за сына Васи…

Мы с Виктором поженились в декабре 1953 года, а в следующем году я уже была беременна. Но у меня случился такой страшный токсикоз, что я даже не могла в институт ходить. Ужасное состояние! И я решила сделать аборт.

Тогда аборты были запрещены, поэтому пришлось делать подпольно. Доктор был вроде бы хороший, опытный, но почему‑то у меня началось общее заражение крови. Лечили меня всем, чем только можно. На ноги я поднялась, но в течение четырёх лет не могла думать о ребёнке. Когда меня осмотрели врачи, вынесли ужасный приговор: «У вас никогда не будет детей». Из‑за аборта и заражения крови.

Но в 1957 году, несмотря на этот вердикт, я благополучно забеременела. И на следующий год родила Ваську. В мае месяце, да ещё и тринадцатого числа. Вопреки всем страхам, которые нагоняли врачи, сын получился богатырем – 4200 граммов веса и 53 сантиметра роста.

Занятная история, как я попала в родильный дом на Лесной улице… Это там, где кондитерская фабрика «Большевик». Наш‑то дом рядом. И вот мы бежали с Виктором в роддом. Я пробегу немножко, присяду на барьерчик, отдышусь, потом опять бежим, скамейку на проспекте найдём, отдых – и снова бежим…

И вот я легла в роддоме, а родить не получается. Долго рожала. Принимали роды молодые парни – стажёры. А я за сутки, что рожала, так наголодалась, что первым делом сказала: «Дайте что‑нибудь поесть». И мне принесли холодную манную кашу. Я её проглотила с невероятным удовольствием, не меньшим, пожалуй, чем удовольствие взять новорожденного на руки. А потом говорю: «Скажите Виктору: сын».

Тогда УЗИ не было, заранее не определяли пол ребёнка в животе у матери. И я, кстати, и тогда, и сейчас считаю, что лучше не знать, кто родится. Кто бы ни родился – всё хорошо, всё счастье!

Когда меня привезли через неделю домой, родители были в Москве. Так всё совпало, они как раз вернулись из Оренбурга. Дома, когда я вошла, оказалось столько цветов, сколько у меня никогда в жизни в квартире не стояло. Даже в тазах, в которых стирали, – цветы. Даже в туалете – всё заставлено цветами.

Тогда считалось, если сын у спортсмена родился, это замечательно. Виктор, конечно, на седьмом небе. Но через пару дней начались проблемы. Я почувствовала необычайную слабость. Всего сорок восемь килограммов весила после родов. И молока у меня было мало. Хотя я кормила Ваську до десяти месяцев. Восемь раз болела грудницей. С кровью, с высокой температурой!

Нашли женщину, которая нам сцеживала и продавала молоко. Но она оказалась выпивающей. И Васька не спал, кричал из‑за этого. Когда он стал взрослым, я ему об этом рассказала и спросила: «Ну, что ты орал по ночам‑то? Выпивка не по душе пришлась?». А днём он спал. И, конечно, получалось, что Виктор жил совершенно без отдыха.

Помощи никакой – родители живут отдельно. Мама Виктора Анна Ивановна до самой пенсии работала. Учёба моя полетела под откос. Все сокурсники сдали госэкзамены, а я – с ребёночком. Но постепенно всё выправилось. И тут новое испытание!

Виктор иногда брал Ваську на хоккей. А он ведь совсем маленький – три годика. И застудил его. У сына начались невероятные отиты – боли в ушах. И так, и сяк лечили – на море мы его возили. Но всё повторялось, как только он переохлаждался. И только после того, как нашли врача в кремлёвской поликлинике и показали Василия, наступило избавление – удалили аденоиды.

Три года мук – сделали операцию, и всё встало на свои места. Потом я с грехом пополам сдала экзамены, но уже в ВЮЗИ – заочном институте. Никакого распределения у меня, естественно, не было, сама стала искать работу – материально нам тогда приходилось тяжеловато. Родители ведь нам сначала помогали, а потом, когда Васька в сад пошёл, прекратили. Это правильно, завела семью – привыкай к самостоятельности.

А сын рос – упрямый, с большущими щеками. Здоровый парень! И очень любил строить. Я всем говорила: «У меня строитель растет». Тогда же игрушек практически не было, но ему деревянные кубики разных цветов заменяли и машинки, и солдатиков. Я в кухне готовлю и слышу, как в комнате Васька мелодии выпевает, что‑то мурлыкает. Прихожу – у него слюни висят от восторга: построены такие красивые здания из кубиков. Всегда удивлялась, настолько Васька творческий человек.

В три с половиной года его отдали в детский сад. Я – при деле. Появились какие‑то дополнительные деньги. Пусть и небольшие, но всё‑таки.

Правда, одно время приходил домой зарёванный. Его били. Виктор тогда был на сборах или в поездке, поэтому пришлось мне учить сына мужеству: «Сейчас я тебе покажу, как драться, и чтобы больше ко мне со слезами не приходил. Если к тебе кто‑то лезет, если тебя обижают, берёшь ручку в кулак и ударяешь в нос».

Через пару дней ко мне – делегация родителей с плачущими детьми. Их всех Васька побил. Стыдно, конечно, зато с тех пор у нас никогда никаких проблем со слезами не возникало. Я его всё‑таки пыталась воспитывать как мужика, без сантиментов, говорила: «Защищайся, давай сдачи, дерись».

Со школой тоже повезло. Виктор был как‑то раз у Васьки на уроке в первом классе. У него преподавала заслуженная учительница, так у неё весь класс работал – все сорок пять минут внимательно, ни один дурака не валял. А домой она ничего не задавала, потому что в школе все успевали выполнять необходимые задания. Виктор в восторге вернулся с того урока – говорит: «Там все тянут руку, все хотят отвечать».

Васька однажды ответил… Пришёл домой с первой отметкой – принёс двойку. Но был такой счастливый! Как же – первая отметка. А потом всё хорошо пошло в учёбе.

Он гулял с ключом на шее. Пока я на работе, из школы возвращался, открывал дверь и чувствовал себя взрослым и самостоятельным. Конечно, я иногда пыталась сбежать пораньше с работы и помочь. Когда перешли на рабочую пятидневку, стало вообще полегче.

В те времена мы ездили отдыхать в Сочи, Старшему лейтенанту Тихонову давали путёвку, но – всего одну, чтобы, наверное, и от семьи отдохнул. Поэтому он с ребятами как‑то договаривался: продавал путёвку, покупал билеты – и мы ехали втроём. Чт<