Патриотизм как доходный бизнес

 

Если бы истории с Александром Подрабинеком не было, ее следовало выдумать, дабы уточнить диагноз обществу, не желающему взрослеть. Массовый психоз растет и ширится, открывая все новые грани коллективного безумия.

Наконец‑то свет истины на злодеяния Подрабинека пролил лично Олег Митволь, главный защитник ветеранов. В программе «Честный понедельник» он сразу ухватился за корень проблемы: отчество Александра Пинхосович, значит, он еврей. А если, спрашивает его ведущий, завтра вам напишут письма жертвы ГУЛАГа с требованием снять вывеску на гостинице «Советская»? Митволь надолго задумался и потому ответил особенно убедительно: а я сам еврей по национальности. Мудрому префекту не откажешь в логичности мышления.

Борьба с антисоветской шашлычной реанимировала забытые советские механизмы пропаганды. Инакомыслящих клеймили публицистической патетикой в стиле «доколе?». Главный продолжатель жанра в наши дни – Алексей Пушков. Вершина его творчества – программа «Постскриптум», посвященная Подрабинеку. Озвучив все ритуальные тексты про ветеранов, выходец из Международного отдела ЦК КПСС приступил к главному, то есть к процессу клеймения, назвав правозащитника «злобным ничтожеством». (Как тут не вспомнить бессмертную фразу Путина: «Кто как обзывается, тот сам так называется»?) Правда, неизвестно, что страшнее – пушковская номинация или отчество Пинхосович? Наверное, все‑таки второе, что косвенно подтвердил сам Пушков в следующем выпуске «Постскриптума». Его приговор окончателен и обжалованию не подлежит: демократическое движение глубоко антинационально.

Программа на сей раз была посвящена книге Гавриила Попова «Вызываю дух Власова». С чего бы это – ведь книга вышла год назад, о чем свидетельствуют выходные данные? А вот с чего. Произнеся опять же все ритуальные тексты (профессор МГИМО обожает клише), Пушков легким движением руки объединил антинародных Власова, Попова и Подрабинека в одну компанию. Похоже, Александр Пинхосович надолго задержится в музах Пушкова. Ведь у телеведущего, как у Валерия Брюсова, все в жизни лишь средство для сладкопевучих стихов. Сладкопевучие стихи Пушкова – борьба с демократами.

Пропагандистская советская машина работала на упреждение. Компромат на инакомыслящих заготавливался впрок, как гречка при советской же власти. В нужную минуту из мешка доставалось нужное обвинение. Правила игры были ясны, как предстоящий коммунизм. В программе «Необыкновенные судьбы» Михаил Звездинский, «поручик Голицын» российского шансона, рассказал забавную историю. Он был очень популярен еще в начале семидесятых, дружил с лучшими людьми своего времени. Когда его в очередной раз взяли, то больше месяца держали в Лефортовской тюрьме без предъявления обвинения – ждали, когда подруга Галина Брежнева вызволит из узилища. Но подруга ушла в запой на три месяца, и органы устали ждать – певцу пришлось сесть. Другими словами, советская реальность подверстывалась под другую реальность, сформированную членами политбюро вкупе с родственниками и домочадцами. Сегодня эта волшебная практика снова актуальна. Правда, имеются разночтения. Во времена, когда запой Галины Брежневой становился фактом политики, правила игры были ясны. Сейчас для политического класса настали трудные времена. Успешен лишь тот, кто первым угадает настроение, причем не одного, а двух президентов, настоящего и прошлого. Жизнь развивается строго по Жванецкому: ой, вы приказали то, что мы хотели. Но поскольку нынче прямо указания не дают, выигрывают самые метеозависимые, способные первыми учуять атмосферные колебания.

ТВ снова мыслит кампаниями. Случай Подрабинека стал залпом «Авроры», предупреждающим: уже можно! Можно преследовать людей, устраивать пикеты, подгонять факты под идеи, бороться с неугодными. Инициативу «нашего» молодняка подхватила «Единая Россия». Партия возбудилась не меньше Пушкова и потребовала снять с должности Эллу Панфилову, государственного чиновника, поддержавшего Подрабинека. Но что‑то не срослось. Из Кремля повеяло нехорошим, начинание единороссов расточилось в раскаленном воздухе. Но ненадолго. Все‑таки «ЕР» должна не только триумфально побеждать во всех мыслимых и немыслимых выборах, но иногда намекать обществу хоть на какую‑нибудь идеологию.

Вот она и намекнула. На одном из пленарных заседаний Госдумы обсуждалось персональное дело члена КПРФ Нины Останиной. Судя по интервью «Неделе с Марианной Максимовской», коллеги, львиная доля которых единороссы, решили лишить ее депутатского мандата. Может ли быть кара страшнее? А все потому, что Останина обидела всенародно любимую певицу Аллу Борисовну и заодно осмелилась утверждать: у нас нет нормальных законов, у нас продажная судебная система. Собственно, Останина, можно сказать, озвучила мысли, не раз и не два высказанные президентом. Но президент сакрален, он далеко, а Останина рядом. И опять, как в случае с Власовым, из мешка досталось данное высказывание Нины, сделанное аж 17 сентября. Причем не в парламенте, а в программе «Пусть говорят!», где разъяренная Пугачева ринулась защищать внука Дени не самыми разумными средствами. Парламентарии терпели больше месяца. Но когда восставшие массы ринулись на Подрабинека, решили: пора действовать. Инициатором поручения комиссии по этике стал единоросс Фокин. Он это не сам придумал – общественность потребовала. В числе обратившихся к Фокину обиженных значился почему‑то Союз ветеранов Кузбасса. Наверное, Пугачева регулярно помогает шахтерам добывать уголь. 302 депутата дружно проголосовали против Останиной…

Проявление телевизионного патриотизма по любому поводу становится правилом хорошего тона для политического класса. Трудно не согласиться с Николаем Усковым. Оппонируя в «Честном понедельнике» не менее честному Митволю, он заметил: патриотизм стал доходным бизнесом и для «Наших», и для Митволя. Список можно продолжать бесконечно. И все бы ничего, каждый кормится как может, если бы не одно обстоятельство – страсти пылают с такой силой, будто страна на пороге очередного Октябрьского переворота. Хорошо бы ребята научились зарабатывать деньги с помощью какого‑нибудь менее опасного для общества бизнеса.

 

19 октября

 

 

Быть богом

 

Непарадные штрихи к парадному портрету

 

Пятидесятилетие гендиректора ВГТРК Олега Добродеева отметили все, кто должен был отметить. Эрнст с Кулистиковым от полноты чувств разразились стихами, остальные, включая Медведева с Путиным, – прозой.

Олег Борисович – уникальная фигура современного ТВ, его демиург. Добродеев стоял у истоков НТВ (первой частной компании, исповедующей либеральные ценности) и ВГТРК (государственного холдинга, обслуживающего власть). Его называли гением информации, а другого гения за истекшие двадцать лет земля русская так и не родила. По сей день лучшие тележурналисты – те, что прошли школу старого НТВ. Однако и эта медаль имеет обратную сторону.

Перелом в судьбе Добродеева совпал с приходом к власти Путина. Не нашего ума дело размышлять над случайностью или закономерностью данного совпадения. Важен факт: в 2000‑м О. Д. резко меняет четвертую кнопку на вторую. И здесь Добродеев, выражаясь актуальным языком, провел блистательную модернизацию. Из тьмы разрозненных, подчас сомнительных структур он в рекордные сроки построил величественное здание государственного телевидения. Петру Первому от ВГТРК удалось даже воплотить в жизнь свою мечту о русском CNN. Таковым стал канал «Вести‑24». И когда на бывшем пепелище окончательно расцвели столь прекрасные цветы, обнажилась печальная истина: из царства информации медленно, но верно утекают новости. Разумеется, в подобных метаморфозах виноват не один Добродеев. Но именно он, первый и лучший, ученик и учитель, во многом ответственен за нынешний информационный анабиоз.

На долю Олега Борисовича выпало время промежутка. Когда рухнула одна громадная ложь, показалось, что вот‑вот воссияет солнце правды. Но солнце почему‑то задерживалось, а место старой лжи быстро заняла новая неправда. В прежней системе координат народ обретался почти комфортно. Там были понятны правила игры, отчего годами лелеемое кухонное двоемыслие не оставляло государству ни единого шанса на победу над умами. В новой системе координат государство повело себя более мудро. Старую ложь оно лишь слегка подгримировало, народ превратило в электорат, научилось говорить правильные слова во второй реальности, мало что меняя в первой. Вот в эту‑то очередную щель истории, как сказала бы Зинаида Гиппиус, рухнули все мы.

Глупо идеализировать свободу слова девяностых, но нельзя не видеть: она все‑таки была. По мере эволюции образа Ельцина (харизматический царь Борис – помещик‑самодур Троекуров – немощный король Лир Кремлевского уезда) менялись правительства, бурлила жизнь. На экран щедро выплескивалось все – от реальных новостей до версий и вымысла. Прощальной картинкой позднеельцинского плюрализма вспоминается одновременный визит двух претендентов на престол, Аксененко и Степашина, к отдыхающему президенту в Сочи. Тогда прозвучало знаменитое ельцинское «Не так сели!».

С приходом Путина закончилась эра прямого эфира и утечки информации. Попутно выяснилось, что «утечка» была единственным каналом, не считая парадно‑официозных, по которым продвигалась информация. На наших глазах рождался новый речевой этикет эпохи Путина. Еще совсем недавно ниспровергатель основ Михаил Леонтьев брал первое интервью у ВВП, трогательно гладил собачку, тая прошлогодним снегом от умиления. Но вот уже он в концептуальном споре с Лидией Шевцовой о будущем России запускает в ход весьма эмблематичные обороты «цивилизованный реванш» и «минимальный уровень репрессий» в качестве альфы с омегой путинского правления…

Время промежутка не щадило Добродеева. Строительство стальной властной вертикали, сопровождающееся беспрецедентной зачисткой эфира, не оставляло ему выбора. Всё или почти всё, что отклонялось от генеральной линии Кремля, не находило места в кадре. Каждый теракт вымывал из новостей остатки правды. Последнюю точку в доверии граждан к своему ТВ поставила трагедия Беслана. Чудовищная ложь окончательно отвратила от экрана людей мыслящих. Так теперь и сосуществуют две России. Одна из них ищет новости в Интернете, пытается их анализировать. Другая покорно смотрит «ящик» и внимает главным воспитателям нации, то есть Первому и второму каналам. Об анализе здесь даже не вспоминают. Ведь анализ, как заметил еще Пастернак, воспринимается за осуждение, а нужно восхвалять. Эти две России редко пересекаются друг с другом.

Мастера телеинформации сегодня обливаются слезами не над вымыслом, а над версткой новостных блоков. Одной паркетной хроникой о делах и днях даже двух президентов, нынешнего и предыдущего, сыт не будешь, их нужно хоть чем‑то разбавлять. В качестве главной новости дня в ход идут: пираты, фальшивый латвийский метеорит, усыновленные заграницей дети, свиной грипп. Весьма перспективно начинание Первого канала. Конфликт с пугачевским внуком Дени породил новый жанр: семейные диалоги о главном непосредственно в прямом эфире программы «Время». Первый опыт прошел удачно. Орбакайте и Байсаров более десяти минут информировали страну о ходе перемирия. Страна может спать спокойно.

Проблема контента усугубляется кадровой проблемой. Советская ложь въелась в поры, она регламентировала жизнь в каждом ее проявлении – от партийных речей до манеры поведения на экране. В этой тотальности виделась эстетическая завершенность. Сейчас на ТВ работают люди, вылепленные новым временем. То, что их предшественникам давалось свободно, как дыхание, у них получается из рук вон плохо. Хочешь поверить Семину с Мамонтовым, но как‑то не получается.

В юбилейном захлебе Эрнст повторял: Добродеев создал стиль современных новостей. Как говорил один герой, это комплимент или повод для драки? Сам Олег Борисович по мере сил сопротивляется предложенным обстоятельствам. «Штрафбат» Николая Досталя, «Завещание Ленина» (о Шаламове и по Шаламову), «Советская империя» Лизы Листовой, «Подстрочник» Лилианны Лунгиной – это то, что не стыдно предъявить и на высшем суде. В умильное юбилейное славословие щемящую ноту внесла Татьяна Миткова, которая продолжает работать на НТВ. В ее краткой, но пронзительной по силе чувства речи о Добродееве звучат восторг и горечь, общая человеческая драма и невозможность возврата. «Наверное, трудно быть богом», – говорит Миткова. Да уж, нелегко.

 

2 ноября

 

 

Глазами отшельника

 

Опыт ненаучной фантастики. По мотивам Дня народного единства

 

Однажды корреспондент «Программы Максимум» отыскал в одесской глубинке Сергея Никитенко, который почти шестьдесят лет прожил на чердаке своего дома и только недавно вышел на белый свет. Документы утеряны, но, по самым скромным подсчетам, ему не меньше восьмидесяти пяти лет. С. Н. дезертировал во время войны, жил в страхе расправы и потому в 48‑м решил исчезнуть. Внутренний эмигрант выглядит достаточно свежим, но в его глазах – недоумение перед странным миром. Он долго смотрел на мобильник, да так и не понял, что это за штука такая. Попытаемся вообразить, какие острые формы может принять цивилизационный конфликт в отдельно взятой голове отшельника, получившего вдруг возможность посмотреть телевизор в дни единения и согласия.

Нескончаемый, словно Млечный Путь, сериал о Сталине способен подтвердить самые мрачные предчувствия С. Н. – вождь жив, пора снова линять. Дня не проходит, чтобы о нем не говорили. Пытался было человек, которого уважительно именуют президентом, правду сказать зрителям о кровопийце, те послушали, но продолжали гнуть свое. В «Честном понедельнике» народ снова проголосовал за Сталина. Народ, решил наш герой, слушает не Медведева, а какого‑то Проханова. Медведев тихий, интеллигентный, а Проханов грозный, нервный, весь трясется и громко кричит о великом Иосифе Виссарионовиче, без которого у России один путь – в пропасть.

Дедушка вздыхает: другой модели государства он и не знал. Одна отрада – в День народного единства, впрочем, как и в другие дни, много и громко поет Кобзон. И хотя поэт Дементьев в стихах про Иосифа Давыдовича ловко так рифмует слова «Кобзон» – «трон», дедушка понимает: из двух Иосифов, не покидающих экран, важнее все‑таки первый, то есть Сталин. Хотя и Кобзон – Сталин в своем деле. Не устает повторять, как его песня строить и жить помогает. Значит, все примерно как в дедушкиной молодости: одна часть гниет по лагерям, другая голосит о стране, где так вольно дышит человек.

Если идеологические мотивы кое‑как доступны пониманию нашего героя, то от остального голова идет кругом. Ведь его всю жизнь приучали: красный уголок важнее красного угла. А тут тебе, пожалуйте, и то и другое – вместе. Видит он по «ящику», как коммунисты с флагами бегают. Но видит и нечто иное – как в День Казанской иконы Божией Матери патриарх Кирилл совершил Божественную литургию, а затем возглавил шествие от Казанского собора Кремля до Манежа. Дедушка доволен. Патриарх Кирилл, не в пример патриарху Тихону, не уничтожен большевиками, как полагалось в двадцатые, а, напротив, под камеры целуется с главными людьми страны.

Самое сложное для анахорета, вернувшегося в мир, понять, кто с кем борется, где наши, где не наши. Одновременный просмотр «Исаева» и «Адмирала» очень повышает давление. Колчак‑Хабенский такой благородный и монументальный, словно памятник самому себе. И все белое движение – в белых ризах, с крылышками за плечами. Но ведь и красные в лице Исаева‑Штирлица‑Страхова – настоящие красавцы. А тут еще Гоцман‑Машков со своей «Ликвидацией» под ногами крутится, с бандитами, хоть белыми, хоть красными, сражается. Да такой убедительный, что безоговорочно веришь только ему. Так бы дедушка и порешил, если бы 4 ноября экран не наводнили поляки. Против них объединились и белые с красными, и бандиты со шпионами; все дружно принялись изгонять врага из Кремля. Ляхов благополучно изгнали, но дедушка все‑таки никак не мог понять, отчего новоявленный праздник единства прямо‑таки искрит ненавистью. Что так Бортко надрывается в «Тарасе Бульбе», Хотиненко в исторической драме «1612»? Да еще престарелые мушкетеры вернулись, со шпагами бегают взад‑вперед. А дедушке хорошо бы с собой разобраться, взять наконец в толк: что это за праздник такой агрессивный нарисовался в телевизоре?

Жаль, в этом году не повторили авторский фильм Михаила Леонтьева «Конец смутного времени». Дедушке бы сразу все стало ясно. Ведь у Леонтьева даже аллюзии прямые, как кладбищенская ограда: «История смуты – это история предательства страны ее политической элитой». И, дабы ни у кого не возникало сомнений по поводу истинной цели сочинения, добавляет: «Так было в 1605‑м, 1917‑м, 1991‑м». А дальше в силу вступает искусство монтажа. Картины смуты чередуются с кадрами «Ельцин на танке» у Белого дома, семибоярщина – с семибанкирщиной, разбой смутного времени – с началом 90‑х. Блестящий пиарщик Василий Иванович Шуйский, сам себя призвавший на царство, не кто иной, как победивший Ходорковский. То, что в веке семнадцатом смута, то в веке двадцатом – идеи либеральной демократии, которые помогли бы олигархии манипулировать народным сознанием (тут появляется лик Березовского, каковой, кстати, очень даже неплохо манипулировал самим Леонтьевым в эпоху ОРТ). Одним словом, 4 ноября мы празднуем, по Леонтьеву, чудо преодоления смуты. «Чудо, – выдает финальный аккорд М. Л., – которое еще не раз пригодится нам в русской истории». Портрет современного носителя чуда не прилагается, но даже наш отшельник уже понимает, что имя чуда (опять же по Леонтьеву) – Владимир Путин.

Дедушка, конечно, очень хотел бы понять, кто главный человек в стране, Путин или Медведев. Но тут уж точно телевизор, который делает все возможное и невозможное для того, чтобы затушевать данный вопрос, любознательному дедушке не подмога. Да и какая разница? Других проблем немало. Вон грипп на дворе, а с ним такая морока! Но заметил товарищ Никитенко одну странность. Российские болячки волнуют людей в «ящике» гораздо меньше, чем украинские. С чего бы это? Вроде две самостоятельные страны, болейте на здоровье каждая за свою. Дедушка вообще недоумевает, почему на москалевском ТВ так сильно страдают за его родину? Нет чтоб отдохнуть, переждать эпидемию на чердаке – все на передовую лезут.

Сам‑то он согласен с Гоцманом – следует закрыть рот с той стороны. И вообще – мне с вами неинтересно ходить по одной Одессе… Посему сразу после Дня небывалого единства дедушка успокоился и выключил телевизор – раз и навсегда. Он собирается жениться, даже даму сердца приглядел, работает на почте.

 

9 ноября

 

 

Быть в тренде

 

Время нам досталось какое‑то уж очень невыразительное, эстетически смазанное. На радикальные художественные жесты способны единицы, а если точнее, то одна единица – Владимир Путин. Приезд премьер‑министра на ТВ – событие из ряда вон выходящее в новейшей истории России. Именно таким событием Владимир Владимирович счел телевизионный конкурс «Битва за респект» на канале Муз‑ТВ. Награды победителям он вручал лично. Один из них, рэпер Рома Жиган, потрясал воображение колоритностью образа. Рома четыре года назад вышел из тюрьмы, теперь ведет исключительно здоровый образ жизни, вследствие чего впал в патриотизм невиданной силы. Его проникновенным строкам о России может позавидовать сам Илья Резник: «Эх, Русь моя, мы твои патриоты и встанем за тебя в любое время года». У Ромы есть мечта – «было бы ништяк записать с Путиным совместный трек». Пожелаем Жигану удачи, она бы очень оживила тоскливый телевизионный пейзаж.

Не то чтобы совсем не было премьер в новом сезоне, они есть, но все какие‑то бессмысленные и беспощадные (по отношению к зрителю), да и ходят к тому же парами. Затеяли на Первом канале новый проект «Достояние республики». Песни старые поют, разумеется, о главном и слезы утирают по утерянному советскому раю. А чтобы хоть как‑то отличаться от тьмы собратьев, хиты оценивают отобранные представители двух референтных групп: одна молодая, другая – не очень. На Первом еще продолжают голосить, а на «России» уже взошла заря аналогичного соревнования под названием «Лучшие годы нашей жизни». Только если там конкурируют песни, то здесь – целые десятилетия: шестидесятые против двухтысячных, семидесятые против девяностых и так далее. Подобного острого конфликта хорошего с отличным давно не приходилось наблюдать. Ведущий Юрий Стоянов исторгает из себя такое количество восторгов в каждую минуту экранного времени, что делается страшно за него.

К ТВ у меня вопросов не осталось, коллапс продолжается. Остались лишь вопросы к нормальным людям, попавшим в его орбиту. Зачем востребованному Стоянову, обитателю блистательного «Городка», заведомо обрекать себя на худшую роль в жизни? Зачем талантливой Татьяне Догилевой рассказывать под камеру трэшевой программы о своем пьянстве и психушках? Зачем олимпийской чемпионке Светлане Мастерковой опять же под камеру вдохновенно повествовать об избыточном жире, коварно осевшем на спине и ягодицах? И чем станет заниматься ТВ, когда наконец все звездные ягодицы будут проинспектированы?

Последний вопрос мучает не только меня, но и свежего члена Общественной палаты Тину Канделаки. Посему она с некоторых пор стала продюсером и тотчас провозгласила пришествие новой эры скрещения ТВ с Интернетом. Тина не ждет милостей от природы, она их сама масштабирует (любимое словечко). То есть сперва она масштабирует себя (самоназванье: лучшая телеведущая, самая дорогая телеведущая, секс‑символ ТВ, икона стиля), а затем уж любое собственное начинание. Сеть задолго до появления ее проектов пестрит сообщениями об их успешности. Сначала Тина запустила вместе с Андреем Колесниковым программу «Нереальная политика», призванную гламуризировать политический процесс и политизировать гламур. В гости к звездной паре приходят все те же звездные, но уже свободные от целлюлита ягодицы, и вместе они обсуждают важные новости. Вскоре программа из Интернета перекочевала в эфир канала РЕН ТВ, и стало ясно, что провал неминуем. Колесникова жалко не меньше, чем Стоянова, – в тени коллеги по эфиру Этны Ниагаровны (так друзья называли громокипящего Бакунина) замечательный журналист зажат и не вполне уместен. Его вклад в политическое просвещение Наташи Королевой или Ирины Салтыковой минимален.

Тем временем Канделаки затеяла новый проект и тотчас снова провозгласила – с появлением «Инфомании» ТВ изменится навсегда. И действительно, такого мы еще не видели. Давно известно: главный художественный прием сегодняшнего ТВ – имитация. В «Инфомании» он доведен до асолюта. Программа – сколок Сети. Оттуда берутся якобы самые обсуждаемые в Вебе новости (хоть о новом мороженом под зазывным названием «Пипец», хоть об улыбке Джоконды), которые лепятся друг к другу в произвольном порядке. Программа свободна от всего, в том числе и от здравого смысла, и от элементарных основ журналистики, и даже от нормального закадрового текста. Новости скрепляют размышлениями модные колумнисты – от Михаила Фишмана до Сергея Лазарева. Колумнисты, вероятно, очень хороши, но клиповый монтаж выдирает из их комментариев «взгляд и нечто», лишает внятного содержания.

Для нового проекта Канделаки взяла на вооружение актуальное словечко – «тренд». Его она масштабирует уже до космических масштабов. Кто не смотрит «Инфоманию», настаивает Тина, тот не в тренде. А что, спрашивается, может быть страшнее для современного активного человека, на которого и рассчитана программа? Его Т. К. учит на собственном опыте, каковым она сколь охотно, столь и косноязычно делится в своей колонке: «Работа – она не выбирает по красоте, она выбирает по работоспособности и уму». Заметим, что в трендах у Канделаки не талант, а работоспособность, и тут ей действительно нет равных. Одна беда – это похвальнейшее качество не способно заменить талант, необходимый для любого вида творчества, включая телевизионное. Леонид Парфенов, отец отечественного инфотеймента, и в деле развлечения публики информацией оставался художником.

Впрочем, у Тины совсем другие тренды. Главный из них – любовь к Владимиру Путину. Высокое чувство роднит ее с Жиганом. К приходу премьера на Муз‑ТВ Рома сочинил чудесный рэп: «Ведь он человек‑легенда, он наш кумир. Создайте для него шум, чтоб слышал весь мир». Заветы Ромы Тина, как может, воплощает в жизнь. Речь может идти о ком угодно, хоть об Обаме, но она не устает напоминать зрителям: значение Путина в ходе мировой истории глобально. С такими трендами нынче не пропадешь.

 

18 декабря

 

 

Мультличности нулевых

 

Последнее десятилетие второго тысячелетия – увлекательнейший предмет для анализа. Попробуем и мы внести скромную лепту в благородное дело, отталкиваясь не столько от первой, сколько от второй реальности.

 

В обрамлении кукол

 

Динамика нулевых – от безбрежной свободы к псевдостабильности – особенно выразительно выглядит в обрамлении кукол. Разница между одноименной телепрограммой конца девяностых и передачей «Мульт личности» конца двухтысячных настолько велика, что уже сама по себе свидетельствует о нашей общей перемене участи.

Старые «Куклы» знаменовали революционный перелом в отношении власти с народом. Власть на глазах утрачивала сакральность и становилась объектом иронии, насмешки, критики. Резиновые двойники реальных политиков приобретали большую популярность, чем сами политики. Классические авторы, от Лермонтова до Шекспира, переложенные на современность здесь и сейчас, казались невероятно актуальными. Сюжеты получались не просто смешными, но и разоблачительными: реальные герои растворялись в вымышленных, обнажая человеческие и профессиональные пороки политической элиты. Ельцин с Черномырдиным мужественно выдержали пытку высоким искусством. Путин топнул ножкой сразу. «Крошка Цахес» с куклой Владимира Владимировича в главной роли настолько не понравилась объекту пародии, то есть свежеизбранному президенту, что программу прикрыли. Блистательную стилизацию Гофмана приравняли к антигосударственному акту. Вскоре кукол первого призыва отправили на заслуженный отдых.

Хозяева стали торговать ими распивочно и на вынос. В какой‑то момент данная нематериальная сущность материализовалась в «Театре кукол Михаила Леонтьева». То был краткий, но поистине звездный час «господина Однако». На поклон к знатному антиамериканисту наперегонки мчались виртуальные двойники международных лидеров. Все они, включая Доналда Рамсфелда и Кондолизу Райс, почтительно относились к Леонтьеву, но по угрюмству и серьезности напоминали видных деятелей «Единой России», куда автор только‑только благополучно вступил. Эстетика и жанр пародийной программы решительно не давались мессианствующему Михаилу. Ее пришлось закрыть, даже невзирая на столь ценные (к середине нулевых) качества, как верноподданнический раж вкупе с патриотизмом в особо крупных размерах.

Одним словом, так бы резиновые герои и остались в нашем сознании щемящим воспоминанием о вольнице, если бы тот самый Василий Пичул (режиссер не только «Маленькой Веры», но и «Кукол») не предпринял попытку войти второй раз в одну и ту же реку. К концу 2009‑го стартовал его новый масштабный проект «Мульт личности». И тотчас, с первого выпуска, стало ясно – попытка не удалась. Сама трехмерная анимация чудо как хороша. Все остальное – ниже уровня разговора. Отсутствует не только композиция, но и представление о ней. Сюжеты наступают друг другу на пятки, узнаваемых характеров нет, об острой сатире не может быть и речи, юмор хуже петросяновского (Канделаки спрашивает Волочкову: ты про сарказм слышала? – Да. – Откуда? – Я его испытывала). Пародии на Пугачеву с Галкиным злобны и неостроумны до неприличия.

В толпе известных лиц есть, кажется, все – от Аршавина до Обамы, от Ющенко до Познера, от Хиллари Клинтон до Тимошенко, от Собчак до Задорнова. Нет только главных персонажей – Медведева с Путиным. Идеолог нынешней смеховой культуры Александр Цекало объясняет данное обстоятельство с простодушием закоренелого сталиниста. Мол, в российском варианте разболтанная власть позволяет над собой смеяться, а власть сильная не хочет этого… В общем, сатира в надежных руках. А что до «Кукол», то сегодня они в высшей степени неуместны хотя бы еще и потому, что политики в реальности превратились в марионеток. Все, кроме двух.

 

Будни тандема

 

В начале нулевых общественная жизнь бурлила фонтаном. Смена правительств, олигархические войны, чемоданы с компроматом – только успевай все фиксировать. К концу десятилетия основным содержанием информационного эфира стало сравнительное жизнеописание Медведева и Путина. Их заочная телевизионная не столько дуэль, сколько перекличка обрастает выразительнейшими подробностями. Любое действие одного тотчас вызывает симметричный ответ другого. Год назад придворные политологи под водительством Глеба Павловского били в набат: «Самые лучшие путинские форматы в отношении Медведева выглядят как вторичные».

Г‑н Павловский и в этом ошибся. Медведев теперь прекрасно себя чувствует в путинских форматах. Он так лихо отчитывает под телекамеры хоть губернаторов, хоть милиционеров, что гордость берет за нашу верховную власть. Один диалог Медведева с представителями непарламентских партий чего стоит! Диалог запомнится не столько богатым содержанием, сколько беспрецедентно резким выпадом президента против Явлинского – за то, что невнимательно слушал его, президента. На очень гордого, но очень бледного Григория Алексеевича было больно смотреть… Грозность речей обычно подтверждается грозностью картинки: стальной взор оратора, паника в рядах слушающих, опущенные плечи, нервно сжатые пальцы – все это мастерски создает атмосферу страха. Впрочем, ничего другого и не ожидалось. Арсенал приемов российско‑советских правителей, в сущности, меняется во времени слабо.

При всем кажущемся многообразии новых подходов к технологии обработки массового сознания вариантов тут так же немного, как их было немного в 1917‑м. Человек массы жаждет не новизны, а лишь подтверждения известных ему стереотипов, в частности, такого: царь всегда хорош, бояре плохие. Мифология, окружающая верховного хозяина, должна время от времени пополняться образчиками, немедленно действующими на сигнальную систему холопов. Хорошо было Сталину, у него имелись гениальные мастера бьющих наповал слоганов. Один Маяковский чего стоит с его предостережением в адрес вольнолюбивого Шаляпина: «Тот, кто сегодня поет не с нами, тот – против нас». Вот идеальная формула на все времена, включая теперешние. Но Маяковский один, а президентов много. И каждый из них понимает главное: в России хорош тот правитель, который умеет выйти за рамки реального персонажа и дорасти до образа.

Сейчас до образа успешно дорастает Медведев. Справедливости ради следует заметить, что путинских высот он еще не достиг. Владимир Владимирович способен кого надо укротить (будь то уссурийский тигр или пикалевцы), а кого надо вылечить одним своим присутствием (пациенты Алтайской краевой клинической больницы встретили Путина бурными аплодисментами, переходящими в молниеносное выздоровление). Иные его эфиры следует транслировать как мастер‑классы. Особенно впечатляют заседания правительства, начинающиеся с одной и той же мизансцены. Премьер с ленинским прищуром долго вглядывается в членов кабинета. И всякий раз невеселый видеоряд вдохновляет Путина на экспромт. «Чего хорошего сделали за последнюю неделю для российского народа? – живо интересуется он у подчиненных, впавших в амнезию. – Чего молчите? Ничего не сделали? За что же деньги получаете?»

Пока зрители по обе стороны телекамеры мучительно рассуждают, что сей сон означает, Путин с лучезарной улыбкой готов поведать основополагающее. Моя любимая мизансцена связана с его сообщением об учреждении национального парка «Русская Арктика». Уже сам длинный перечень замечательных животных, обитающих за полярным кругом, от белых медведей до гренландских китов, не предвещал для путинских коллег, вжавшихся в кресла, ничего хорошего. Предчувствие материализовалось то ли в форме приказа, то ли в форме предложения. Владимир Владимирович широким жестом дружелюбного хозяина пригласил министров именно в Арктике провести свой отпуск. Братание членов кабинета с медведями и китами нам еще предстоит увидеть. А пока заметим одну закономерность: несмотря на постоянное пребывание в кадре, тандем для нас не стал ясней. Если о Медведеве мы ничего, по сути, не знаем два года, то о Путине – целых десять. И это несмотря на то, что вопрос, прозвучаший еще тогда в Давосе – «Who is mister Putin?» – был возведен на заре правления ВВП в ранг других роковых русских вопросов типа «кто виноват?» и «что делать?».

Достоверно известно только одно. В давнем, начала века, документальном фильме Виталия Манского «Владимир Путин. Високосный год» режиссер спрашивает нового хозяина кремлевского кабинета: как вам президентское кресло? Тот отвечает кратко, но с очень дальним прицелом: спасибо, не жмет.