Норенская) – «Развивая Крылова»

Стихотворение написано в 1964 году в Норенской ссылке, в самый не простой для поэта период в отношениях с Мариной Басмановой (подробнее об этом в литературном обзоре). Образ вороны Крылова вновь эволюционирует в его стихотворении во что-то новое (о чем свидетельствует в первую очередь название стихотворения). Образ вновь автобиографичен и помогает передать личные переживания поэта, однако теперь уже его терзания относительно своей возлюбленной.

В черновике Иосифа Александровича есть приписка к этому стихотворению, завершающаяся словами: «На место литературоведов можно пригласить детективов. Но главное – можно не приглашать!». Ни тем, ни другим автор этой работы не является, однако это не мешает ему попробовать себя в этих специальностях.

Ворон «была гурьба», однако все они прячутся в кустах, кроме двух птиц, одна из которых уселась на вершину столба, а вторая на «белоснежный изолятор». Две вороны учредили контроль над телеграфом, «в глуши, не помышляющей о бунте» - в этих строках Бродский ссылается на клише рассказов и фильмов об октябрьском перевороте 1917 года, руководители которого стремились прежде всего установить контроль над телеграфом и телефоном. Вороны, значит, и есть руководители этого самого переворота, единственные, кто остался «под вечер», ведь все остальные судя по тексту прячутся в кустах.

Сам Бродский в комментариях к своему стихотворению писал «все, что в скобках – относится ко мне». В первой строфе в скобках он дает ироническое пояснение к действиям ворон – «как требуют инструкций незабудки». Это каламбур, основанный на том, что разного рода инструкции, регламентировавшие жизнь ссыльного поэта, содержали призыв «Не забудь...». Вороны же по факту устраивают некий бунт, что явно противоречит каким бы то ни было инструкциям правительства, поэтому замечание поэта и наполнено иронией.

Птицы «расположились над крыльцом, возвысясь над околицей белесой». Они имеют хороший обзор местности сверху, возвышаются над всем вокруг. Они так же восседают «над сосланным в изгнание певцом, над спутницей его длинноволосой». Сосланный в изгнание певец – конечно, сам Бродский, его спутница – Марина Басманова. Две вороны соответствуют им двоим. Но птицы все ещё находятся выше людей.

Певец и его спутница стоят в обнимку и «думают своё»: она - «все об уколе, об игле», а он – «об ‘изоляции’, должно быть». Это еще раз сопоставляет героев и ворон, каждый как бы наблюдает за одной из них (ведь одна сидит на столбе, а вторая на изоляторе, куда и смотрят герои), «выбирает себе ворону». Певец, то есть Бродский, думает об изоляции, то есть о лишении свободы – о своей ссылке. Марина думает «об уколе, об игле». Могу предположить, что под иглой автор подразумевает Бобышева, ведь в другом своем стихотворении «Дмитрию Бобышеву», Бродский называет его «пресловутой иголкой в не менее достославном стоге». Это произведение написано в том же году, что и «Развивая Крылова», поэтому такая параллель весьма вероятна.

Итак, Бродский думает о своей ссылке, Марина – о Бобышеве, и это два события, случившихся одновременно, которые разделяют певца с его спутницей.

«Какой-то непонятный перебор, какое-то подобие аврала: ведь если изолирует фарфор, зачем его ворона оседлала?» - пишет Бродский в конце второй строфы. Он будто удивляется выбору «своей» вороны, которая, мечась и перебирая все подряд, просто села на первое, что попалось, что оказалось лишением свободы. Он не понимает, зачем ему это ограничение.

Бродский пишет, о том, что певцу ведомо и прошлое, и будущее. Значит он понимает все, что было, и предвидит расставание со своей спутницей, а также предвидит поведение «своей» вороны, по сути отражающей его. Не стоит забывать, что конкретно «его ворона» - это ворона из басни Крылова, которая была восприимчива к лести и излишне горделива. Певец хлопает в ладоши, точно зная, что последует за этим.

Рисунок И. Бродского

Первая, «маринина», ворона «замешкавшись, глаза зажмурила и крылья распростерла». Хлопок сбил её с толку, однако она собирается все же взлететь. Тогда как вторая ворона «взвилась под небеса и каркнула во все воронье горло». Услышав один единственный хлопок, «ворона Бродского» приняла его за начало аплодисментов, возгордилась, поддалась лести. Ворона взлетает с изолятора – то есть освобождается от оков и купается в лучах призрачной славы, когда как другая птица остается где-то «внизу», «в реальном мире». Сравнивая вторую ворону с собой, поэт признает собственную гордыню, а также задумывается о невозможности быть с Мариной, о невозможности сломать систему.

В поэзии Бродского шестидесятых годов ворона приобретает образ «поэта патриота поневоле». Вороны птицы скорее кочевые, чем перелетные – они просто мигрируют с места на место, однако не улетают далеко. Птица не может улететь, а значит все, что она может – оставаться на месте и «оглашать рощи» своей песней. Поэтому ворона часто становится воплощением самого поэта в своих стихах. Автобиографичность образу добавляют внешние сходства – картавость и «птичий профиль» - излюбленные Бродским характеристики этой птицы.

Образы лисицы и охотника – препятствия для вороны, воплощения земной судьбы, иногда даже смерти. Сыр – что-то нужное и желанное, предмет интереса автора, лирического героя или же других персонажей. Позднее Бродский снова обращается к этим трактовкам образов.

 

2.3.3 1980 – «Дни расплетают тряпочку, сотканную Тобой...»

К 1980 году поэт окончательно перебирается в Нью-Йорк. Он уже известный преподаватель и лектор, выступает на международных форумах, работает в лучших институтах страны. Однако состояние здоровья поэта оставляет желать лучшего – посаженное во время нахождения в тюрьме и психбольнице, оно продолжает ухудшаться – поэт стареет.

Примечательно, что данное стихотворение является одним из всего двух известных произведений Бродского, в которых он обращается напрямую к Богу. Поэт не был верующим и религиозным человеком, поэтому появление этого образа нетипично для его поэзии.

В стихотворении говорится о разрушении мироздания. «Тряпочка, созданная Тобой» (то есть Всевышним) расплетается, сжимается и выцветает. Тряпочка – как материя вселенной, основа мира вокруг, уже больше не может оставаться целой. Привычный мир лирического героя рушится, и разрушают его дни (то есть течение времени). Это похоже на мировоззренческий кризис – лирический герой уже не способен воспринимать реальность так, как делал это раньше – «зеленая нитка, следом за голубою, становится серой, коричневой, никакою». Нити – как постулаты, на которых держалось мировосприятие, и теперь они расплетаются. Но на смену разрушающемуся пока еще не приходит новое, и потому этот момент так тяжел.

«Уж и краешек, вроде, виден того батиста. Ни один живописец не напишет конец аллеи» - лирический герой уже буквально видит прорехи в трещащем по швам мироздании. Теперь тряпочку он называет батистом, подчеркивая хрупкость материала, которая становится все больше. Ни один живописец не напишет конца аллеи, потому что этого конца больше и нет, он уже исчез, канул в небытие. Со временем все стирается и забывается, все былые радости становятся все дальше и призрачнее, и попытки возродить старое чувство лишь преуменьшает его значимость (платье невесты – как воспоминание о радостных событиях прошлого, стирка – попытка возродить его, а то, что платье садится символизирует ничтожность этого воспроизведенного и искусственно вызванного ощущения по сравнению с первоначальным). Лирический герой понимает неизбежность конца и полного разрушения его мира, и ничего не может с этим сделать, он способен лишь наблюдать.

В третьем четверостишие появляются уже известные нам образы вороны, сыра и лисы. Лирический герой пытается выяснить, почему все это происходит с ним, проблема с более обобщенного уровня переходит на личный. В своих рассуждениях он отмечает несколько возможных причин такого мировоззренческого кризиса – «То ли сыр пересох, то ли дыханье сперло. Либо: птица в профиль ворона, а сердцем – кенар.»  Засохший сыр – то есть утрата важными для него вещами их значимости и желанности в его глазах. «Дыханье сперло» является прямой цитатой Крылова, в его басне у вороны сперло дыханье от гордыни и самомнения, её сознание затуманено лестью. Значит, у Бродского это тоже некоторая неясность мысли, возможно одержимость чем-то, излишняя зацикленность и неспособность видеть картину в целом. И ворона с сердцем кенара – птица, желающая петь всем сердцем, однако способная издавать лишь хриплые звуки. В таком случае можно говорить о противоречии между разумом и душой, мечтой и реальностью.

Лирический герой не приходит к выводу, что же именно пошло не так, однако можно предположить, что, в какой-то мере все вышеперечисленное. Однако это и неважно, потому что «простая лиса» все равно перегрызет горло, невзирая на то, кенар ее жертва, или всего лишь ворона, для нее это не имеет значения. Под конец стихотворения ощущение обреченности достигает своего пика. Снова появляется лиса, как воплощение смерти и судьбы, встреча с которой неизбежна. Это будет именно «простая» лиса – это слово подчеркивает некую рутинность перегрызания горла. Лисице нет дела ни до чего, её задача – грызть, и с этим она прекрасно справляется.

В жизни поэта произошло множество изменений со времени написания «Вороньей песни» и «Развивая Крылова», однако все те же образы (ворона, лисица, сыр) продолжают появляться в его творчестве. Ворона – уже не поэт патриот поневоле, ведь Бродский давно покинул Советский Союз, однако она остается автобиографичной. В этом стихотворении мы видим некие философские размышления поэта. Ощущается потерянность лирического героя, он не находит ответов на вопросы, которые все сильнее и сильнее волнуют его, чувствует, как полотно реальности распадается. Он вновь сталкивается со старыми «врагами» и «желаниями», воплощенными в образах сыра и лисицы. Однако сознание героя претерпело некоторые изменения, и потому он и воспринимает их как-то по-новому.

Образ вороны растет и эволюционирует вместе с поэтом, однако свои истоки он все еще берет в басне Крылова, о чем Бродский не перестает напоминать, цитируя басню. Образы сыра и лисицы остаются неизменными – схожими с образами крыловской басни. Они становятся вечными спутниками вороны-поэта.

 

Послесловие к басне»

Стихотворение «Послесловие к басне» относится к позднему периоду творчества поэта, уже через несколько лет он умрет от сердечного приступа. В каком-то смысле, это произведение можно назвать если не послесловием, то заключением к его собственной жизни, ведь ворона здесь снова является воплощением его самого. Как раз где-то в это время Бродский собрал все свои стихи, написанные за жизнь различным женщинам в один сборник – «Новые стансы к Августе», и перепосвятил все это Марине Басмановой.

В первых же строках мы видим подтверждение автобиографичности образа вороны - Бродский называет её «еврейской птицей». Это каламбур, связанный с картавостью поэта, ведь существует стереотип о том, что евреи картавят.

Стихотворение написано в форме диалога с птицей, и так как оно называется «Послесловие к басне», создается ощущение, что некий читатель, только что прочитавший произведение Крылова, задает его героине интересующие вопросы.

Этот условный читатель задается вопросом – а зачем вообще вороне был нужен сыр? Просто как повод покаркать из-за его утраты? Под карканьем, очевидно, Бродский все еще понимает поэзию, ведь его автобиографическая интерпретация крыловского образа по сути своей не изменяется за 30 лет. Ворона отвечает, что она влюблена в профиль сыра, ведь он схож с месяцем. Это показывает возвышенность образа сыра, то есть желаний и стремлений вороны. Сыр так же противопоставлен веткам деревьев – они длинные, по сравнению с сыром, можно сказать, бесконечные, а сыр закончится рано или поздно. Однако несмотря на это ворона предпочитает сыр, во многом из-за его небесного происхождения.

Стоит отметить, что автор упоминает некий «продрогший лесок», который ворона терзает своим карканьем. Это, видимо, все те же рощи из «Вороньей песни». И исходя из ответа вороны о том, что не для карканья ей нужен сыр, мы видим изменения взглядов поэта на общество, внимающего его творчеству. Теперь его уже совершенно не волнуют все эти люди, он не иронизирует на их счет, как в «Вороньей песне», не упрекает их в придирчивости или в чем-то еще, он всего лишь говорит о том, что его сыр не для них. То есть его желания не имеют ничего общего с его читателями, из чего исходит безразличие к общественной оценке творчества.

«Закадровый голос», который, можно сказать, является внутренним голосом поэта, его сознанием, рассуждает над услышанным от вороны. Он говорит о том, что ворона скорей астроном, чем жертва лисицы, имея в виду то, что при таком восприятии сыра птица не должна была пострадать от того, что лиса забрала сыр, ведь хищница внизу, а взгляд и мысли вороны устремлены к звездам, наверх. И даже несмотря на некую утрату физического воплощения месяца, птица может наблюдать за настоящим на небе, ведь её ценности находятся на другом уровне. Вопрошающий так же отмечает, что вороний профиль не менее красив, чем профиль сыра, недоумевая, почему же ворона так лелеяла сыр, когда сама тоже хороша. Это можно трактовать так: где-то на подсознании поэт понимает, что добился очень многого, его личность развивалась, он получил признание как поэт и литературовед, то есть, не маленькую часть того, что возможно являлось его сыром. Часть, однако не целое, и что-то в самоощущении Бродского не так и противоречит всем его достижениям. Да, он уже давно не каркающая ворона, оглашающая своим криком завядшие рощи (а таким его представляет задающий вопросы, судя по первой строфе), однако и избавиться полностью от груза проблем тех времен ему не удалось. О чем и свидетельствует довольно автобиографичный ответ вороны.

Слова о мечтах, о браке, можно трактовать как мечты Иосифа Александровича о Браке с Мариной. Ещё в середине 60-ых годов он упорно делал ей предложения, однако девушка не согласилась, даже после появления у пары совместного ребенка. Из-за трагичности истории эти мечты и описаны как попытки «помножить во мраке свой профиль на сыр со слезой». Под сыром здесь подразумевается, как желание Бродского быть с любимой, так и сама Марина в каком-то смысле. «Во мраке» - в темный период своей жизни, поэт пытается помножить (то есть сделать одним целым) себя, Марину, и слезы, которые в то время, очевидно, стали его постоянными спутниками. Мечты были всего лишь попытками воплотить желаемое в реальность, которые, как мы знаем, не увенчались успехом. Слова том, что мечтания по факту были прерваны появлением лисы снова отсылает нас к уже сформированному переосмысленному образу крыловской лисы, которая символизировала преграды на жизненном пути и неизбежную судьбу. Лисой в данном случае становится вынужденная эмиграция Бродского, окончательно разлучившая их с Мариной, и убившая все остатки надежды поэта на счастливый для него исход.

Под конец жизни поэт много рефлексирует и вспоминает Марину. Перепосвящение многих стихов ей, женитьба на девушке, очень похожей на молодую Басманову и все непрекращающаяся переписка с ней же. Его чувства к ней за столько лет так и не смогли угаснуть полностью, а он сам, пройдя долгий путь творческого и личностного развития, все ещё остается вороной из басни Крылова.

Образ вороны, являющийся проекцией Бродского в собственном творчестве, постоянно эволюционирует, но суть его остается неизменной. Его изменение мы проследили на примере четырех стихотворений. В стихотворениях 64 года мы видим молодое существо, полное эмоций и резких чувств, закрученное в водовороте событий. Поэт не знает, что делать со всеми проблемами, окружающими его, и старается лишь существовать в этих условиях, предпринимая довольно бесплодные попытки их изменить. В стихотворении 80 года герой давно вырван из этого круговорота и поддается рефлексии, тонет в пучине фундаментальных вопросов о собственной жизни. А в последнем стихотворении уже нет ни импульсивности, ни горячности, ни потерянности, ярко прослеживающихся в ранних стихах. Ворона дает довольно четкие ответы на вопросы неведомого, которые, очевидно являются результатом долгих размышлений. Бродский не может избавиться от следа, который события прошлого оставили на нем, однако может смириться с ним, по возможности понять его, понять собственные желания и действия, что и делает. Поэт морально вырос, стал более эмоционально устойчивым, понял и принял многое в себе. И все это мы видим через эволюцию образа вороны, прослеживающейся от стихотворения к стихотворению.

По факту, вдохновившись образом Крылова, Бродский создает себя на страницах своих стихов. А началом всему послужила ворона из басни, в чьей неспособности сопротивляться лести и гордыне, поэт увидел отголосок себя.

Образы сыра и лисицы становятся вечными спутниками вороны. Они проявляются в множестве разных форм и видоизменяются внешне, но остаются все теми же сыром и лисой – объектом желаний и препятствием на пути. Как басня Крылова не имела бы смысла и морали без сыра и лисицы, так и ворона Бродского не смогла бы извлечь никакого урока из всего, происходившего с ней, без этих двоих. Эти образы намного ближе к басне, чем образ вороны, однако тоже видоизменены.

Таким образом мы видим, что при переносе на личность Бродского, произведение Крылова становится басней длинною в жизнь.