Один не работает Бродский» - 1964

О своей жизни перед ссылкой, о судебных процессах и вынесенных приговорах сам Бродский говорил так: «Это было настолько менее важно, чем история с Мариной. Все мои душевные силы ушли на то, чтобы справиться с этим несчастьем». Однако обвинения в тунеядстве тоже неслабо глубоко задевали поэта. Этому свидетельствует ряд стихотворений на этот счет, написанных им в 64 году. Одно из таких стихотворений – «Смотри: экономя усилья...». В качестве эпиграфа он использует строки Блока и Пастернака, отсылая читателя к их стихотворениям.

Первая строка Блока, использованная Бродским как эпиграф, по сути, и передает основной посыл его стихотворения. Лирический герой Блока видит в работе истинное наслаждение и смысл. («Ах, сладко, как сладко, так сладко работать, пока рассветет») Другие пусть и поют, и пляшут, но это совершенно не огорчает лирического героя. Он знает, что «не хуже другого плясал бы», и что «ростом и станом вышел статнее и краше других», но он видит в работе такую же отраду, как другие в песнях и плясках, и потому он не веселится с ними, а продолжает свой труд. Лирический герой горд собой, своей работоспособностью и деятельностью. Все стихотворение является призывом к труду.

В стихотворении Пастернака все немного иначе. Поэт описывает ночь, время, когда все должны бы спать, однако в разных местах кипит работа. Летчики, истопники и машинисты не смыкают глаз, и так же не спит и человек, смотрящий в небо и думающий о чем-то. «Не спи, художник», призывает Пастернак. Художник – тот, кто творит искусство, он не должен спать, ведь он «вечности заложник у времени в плену». Работа художника для поэта сопоставима с трудом летчиков и истопников, это тяжелый труд, которому нужно посвящать всего себя и работать не смыкая глаз.

Стихотворение Бродского по сути повествует о том, что все и везде работают. Его строки наполнены иронией, поэта раздражает этот «культ труда» и ограниченность суждений людей подобных взглядов. «О, как мы работаем! Словно одна трудовая семья.» - пишет Иосиф Александрович, и в эти слова наполнены иронией. Среди всех этих честно трудящихся даже поэт чувствует себя в чем-то виноватом и пишет стихи о труде, дабы никто не обвинил его в тунеядстве и в том, что он не считает работу обязательной и желанной. Ведь труд поэта не считается в этом обществе работяг истинным. (речь идет о советском обществе 60-ых годов. Отметим, что Бродский описывает то же общество, что и Пастернак, ведь написание этих стихотворений пришлось на одну эпоху.) Стихотворение завершается строками «Один не работает Бродский, все больше он нравится мне.». Эти строки завершают гротескную картину мира, сложившуюся в это время. Люди писали в редакцию журнала письма с просьбами «наказать тунеядца», что послужило толчком для его ареста. Складывалось впечатление, что весь Советский Союз – большая и дружная «трудовая семья», посвятившая себя работе. И один Бродский выбивается, потому что ничего не делает. Фраза «все больше он нравится мне» как бы подчеркивает отстраненность поэта от лицемерного «общества трудоголиков», которые и сами далеко не все безгрешны. Да и само понятие работы не определено до конца, ведь если человек, к примеру, чинит обувь, ни у кого не возникает сомнений в его вовлеченность в трудовую деятельность, а вот когда дело касается писателей и поэтов, вопрос становится спорным. Эту систему так же высмеивает Бродский.

В качестве эпиграфов поэт берет цитаты из стихов таких же людей искусства, которых тоже должны бы обвинять в бездеятельности. И, несмотря на то, что их позиции различны, они оба тем не менее восхваляют труд. Стоит заметить, что если стихотворение Блока было создано им в так называемый зрелый период (это второй период его творчества), то Пастернак пишет свое стихотворение в поздний период творчества, за несколько лет до смерти. В обоих случаях мы можем говорить о сформированной позиции авторов, хотя у Пастернака было больше времени, чтобы испытать свои взгляды. Это мнение, к которому два деятеля искусства пришли не сразу, а пережив некоторые жизненные испытания, в итоге придя к такому заключению. Пастернак, в отличие от Блока, приравнивает труд поэта к труду рабочего (Блок ничего не говорит об этом, его произведение – чистая ода труду), и утверждает, что они равны по тяжести. Он призывает художника не спать, ведь он должен работать так же усердно, как и любой работник фабрики или машинист поезда.

Бродский вступает в полемику с поэтами, чьи строки использовал как эпиграфы. Он иронизирует над системой, в которой люди чуть ли не превозносят труд, потому что не считает его важнее всего остального. А то, что строки эпиграфа по сути являются сформированными позициями других поэтов, тех, кто должен бы быть «на его стороне», подчеркивает факт отстраненности Бродского от осуждающего его мира. Реминисценции здесь добавляют горькой иронии стихотворению.

Деревья в моем окне» - 1964

Стихотворение написано в Норенской ссылке, и его невозможно анализировать без исторического контекста, ведь оно отражает переживания поэта на тот отрезок времени. (Подробнее об этом в литературном обзоре.)

Лирический герой находится в деревне, в деревянной избе. Первые две строки изобилуют звуком «д», создавая звукопись, подчеркивая огромное количество деревянного вокруг.

Бродский использует образ дерева, который берет свои корни ещё в народном фольклоре. Дерево обычно символизирует деревню. Так же дерево может служить символом человека, а ветви и корни, которые, соответственно, тянутся к небесам и к земле, могут обозначать рай и ад. Корни, как обозначение некой основы, фундамента, прошлого, и ветви, тянущиеся вверх, к чему-то светлому, к будущему. Дерево является многозначный образом. Изба в народном творчестве так же символизировала некий центр мира, место, стоящее у истоков всего.

Лирический герой стихотворения находится в деревне, в деревянной избе, среди деревьев. Идет дождь, вся земля покрывается лужами, и что-то меняется в окружающей обстановке. Теперь эти деревья «вдвойне окружают» его «караулом усиленным мертвых душ». Они и раньше окружали его, ведь он находился в лесу, однако теперь окружают вдвойне, то есть отражаются в лужах. В первом четверостишие создается атмосфера некой тревожности.

Бродский называет эти деревья мертвыми душами. Это гоголевский образ, который имеет несколько значений. Первое – это умершие крестьяне, которые пока еще числятся живыми по официальным документам, и за которых помещики обязаны платить. Мертвыми душами Гоголь так же называл самих помещиков, демонстрирующих разную степень морального разложения, но все равно одинаково «мертвых» внутри. В отражениях деревьев лирический герой видит эти самые мертвые души. Это и мертвые крестьяне (ведь герой находится в деревне, в которой эти мертвые души и «обитают»), и духовно мертвые люди.

Далее Бродский пишет: «нет под ними земли — но листва в небесах». Это относится к настоящим деревьям, а не к отражениям. Эти деревья по-прежнему тянутся к небу своими ветвями, все еще находятся наверху, в некоем раю, однако под ними нет земли, они утратили свои корни, свою связь с прошлым, свою опору и основу. Теперь вместо корней лирический герой видит отражения деревьев – мертвые души, которые тоже тянутся ветвями к небу, но к перевернутому небу, искаженному, то есть не к раю, а к аду, к концентрации зла и порока. Всё это становится видно ему лишь после дождя.

Как было сказано выше, образ дерева иногда используется как аллегория человека. Далее по тексту стихотворения лирический герой «находит свое отражение в твоих глазах». Эти строки адресованы непосредственно Марине. Он видит свое отражение так же, как видел отражения деревьев в воде, и понимает, что и у него есть другая «отраженная сторона», которую обычно не видно. Он так же является тем деревом, под которым нет земли, но ветви все еще в небесах. Его опора – любовь Марины, была разрушена, однако Басманова всё еще рядом с ним и он, превознося её, все еще ветвями находится в небесах, не имея при этом привязки к земле, фундамента.

Лирический герой стихотворения готовится «мысленно к дележу». Эти строки тоже отсылают нас к Марине. Бродский понимает, что конфликт между ним и Бобышевым по сути становится неким дележом Марины, потому что они оба хотят быть с ней, и оба не хотят делить её с кем-то другим.

Бродский обожествлял Басманову, и в этом стихотворении он делает тоже самое. В её глазах он видит собственное отражение, собственную ничтожность, он понимает, что эта женщина его не любит, ведь её глаза так отражают его душу.

«Я, как новый Чичиков, нахожу» - в этих строках Бродский обращается к ещё одному гоголевскому образу. Чичиков – есть незаметное, и потому куда более страшное зло, его образ соотносится с образом антихриста. Афера Павла Ивановича заключалась в фактическом грабеже людей, находящихся на социальной опеке. Этот человек заботится только о своей выгоде, его не волнуют моральные нормы. Лирический герой находит свое отражение «как новый Чичиков». В глазах своего собственного божества он видит свое ничтожество, свое желание «ограбить» Бобышева, нуждающегося в любви Басмановой. Он видит свой эгоизм, ведь он готов терпеть выходки Марины и вообще что угодно, лишь бы в итоге она осталась с ним. Это его желание собственной выгоды несмотря ни на что и «грабеж нуждающегося» роднит его с гоголевским образом Чичикова. Но Бродский называет себя новым Чичиковым. Новизна образа заключается в том, что лирический герой не может достигнуть своей цели. Он понимает в себе Чичикова, видит эту мертвую душу в себе, и так же понимает, что его желания не будут осуществлены, хотя и всем сердцем надеется на обратное.

В последней строфе Бродский называет перевернутый лес своим, как бы подчеркивая, что они с ним одно по сути, они все мертвые души. Лес воздает ему должное, то есть признает, что он, как новый Чичиков, оказался ещё более мертвой душой, чем они. Воздавая должное, деревья «шарят рукой на дне» в поисках корней, той самой опоры – любви Басмановой, которой Бродский был лишен. Лес желает помочь герою заполучить желаемое, стать полноценным Чичиковым.

В этом стихотворении Бродский использует гоголевские образы, для полноты передачи собственных чувств и переживаний в данный момент своей жизни. Как и во многих других стихотворениях поэт берет только саму основу образа, то, что по каким-то причинам проассоциировалось у него с ним самим, его эмоциями, а затем развивает эту мысль, по ходу наделяя образ какими-то новыми чертами. Использование гоголевских образов в этом произведении одновременно облегчает и усложняет его понимание, ведь с одной стороны, герой предстает перед нами как уже известный образ, но наделенный авторскими характеристиками и новым авторским отношением.

Художник» - 1965

Стихотворение «Художник» является отражением мыслей Бродского относительно людей искусства.

«Череп художника крепок», ведь только им он может пробить стены вокруг, чтобы двигаться дальше. «Ему кричали: «Нелепо!»», но художник, очевидно, не слушал и все равно делал свое дело, значит крепок не только его череп, но и его воля и вера в свои действия. Без этих качеств он бы не сломал стен – не получил бы хоть какой-то известности и умения рисовать.

 

«Он думал, что дальше — просто», ведь стены разрушены, однако столкнулся с жестокой реальностью, заставившей его бродить по сёлам и писать картины для храмов. Эти картины Иуд и Магдалин бродячего художника Бродский называет искусством.

 

Художник умер бесславно, его просто забросали глиной и даже не прочли над ним молитв, никто не будет чтить его память. «Но на земле остались Иуды и Магдалины!» - пишет Бродский. А значит все, что оставил после себя на земле художник – его искусство, и он ответственен за эти картины. Поэт подчеркивает, что это именно «Иуды и Магдалины», то есть добро и зло.

 

Рисунок И. Бродского Поэт, как правило, рисовал между делом, часто прямо на полях своих рукописей. Не хочется отступать от его традиций, поэтому эти рисунки украшают поля моей работы.

По мысли и отношении к искусству это стихотворение схоже с повестью Гоголя «Портрет». Здесь можно говорить о скрытой реминисценции, ведь Бродский, по сути, соглашается с Гоголем, отсылая читателя к его произведению, где эта мысль раскрыта более полно.

 

Анализируя финал повести Гоголя, мы можем выделить его позицию.

Дар творца – чистый дар, который дается с рождения. Художник может рисовать все, если только понимает Божий замысел относительно этого предмета, смысл его существования. («Исследуй, изучай все, что ни видишь, покори всё кисти, но во всем умей находить внутреннюю мысль и пуще всего старайся постигнуть высокую тайну созданья.») «Для успокоения и примирения всех нисходит в мир высокое созданье искусства», но за такой дар художник должен пожертвовать всем. «Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою. Другому простится многое, но ему не простится», ведь творец поднимается Гоголем к образу Бога. Художник способен создавать истинное добро, но также и истинное зло, и он способен выпустить свои создания в мир. Творец ответственен за то, что он создает.

 

Бродский в своем стихотворении лишь в общих чертах задает идею о том, что художник может нести в мир добро, или же зло, и что это именно то, что имеет значение, и потому обращается к Гоголю, у которого идея изложена в деталях. Однако поэт не полностью соглашается с Гоголем. Мысль о том, что творец должен служить людям и способствовать их успокоению и примирению и жертвовать ради искусства всем не прослеживается у Бродского. Поэт соглашается с Гоголем только относительно добра и зла, которое художник выпускает в мир.

 

Поэтому здесь мы снова можем говорить о том, что Бродский берет основу идеи и развивает ее в своем направлении, что он и делает с большинством заимствованных идей.

 

Таким образом в творчестве поэта 1964-1965 годов мы видим, как размышление над личными проблемами, актуальными для него на конкретный период жизни, так и обращение к вечным вопросам. В этот кризисный период Бродский немалую часть своего творчества посвящает своим любовным переживаниям, которые, несомненно, играли для него огромную роль. Но поэт так же размышляет над вечными темами, такими, как тема поэта и поэзии, что мы видим из стихотворения «Художник». Стихотворение «Один не работает Бродский» посвящено личным переживаниям поэта, однако здесь можно говорить и о более глобальной проблеме – конфликт человека и общества. Творчества данного периода обличает разностороннюю и энергичную личность Бродского, охватывающего в своих произведениях большой спектр тем и проблем.

 

Заключение

Творчество Бродского многообразно, и спектр текстов других авторов, к которым он обращается, действительно широк. В данной работе я рассматривала только реминисценции к произведениям русских писателей 18-20 веков на примере всего одиннадцати стихотворений, однако их, разумеется, гораздо больше. Немалую роль в творчестве Бродского играют культурные и исторические реминисценции, которые тоже не получили должного внимания на страницах данной работы.

В творчестве Бродского мы видим все виды реминисценций, перечисленные мной в начале работы. Цитаты («Развивая Крылова», «Послание к стихам», «Один не работает Бродский», «Дни расплетают тряпочку, сотканную Тобой») и квазицитаты («Я вас любил», «Разговор с небожителем», «Я памятник себе воздвиг иной») поэт использует в большинстве случаев, когда обращается к чужому тексту, однако ими не ограничивается, и почти во всех стихотворениях, упомянутых выше, мы можем говорить и наличии аллюзии. В стихотворении «Художник» вообще нет прямой цитаты, однако аллюзия на «Портрет» Гоголя очевидна. В рассмотренных выше «Вороньей песне» и «Послесловии к басне» так же отсутствуют прямые цитаты, однако образы, используемые поэтом явно берут свои истоки в басне Крылова. В произведении «Деревья в моем окне» Бродский лишь называет чужие образы, вписывая их в контекст произведения. В моей работе упомянут такой тип реминисценции, как продолжение, и несмотря на то, что он встречается довольно редко, мы можем назвать «Разговор с небожителем» в каком-то смысле продолжением пушкинского «Пророка», пусть и не в прямом смысле этого слова.

Роль реминисценций у Бродского так же разнообразна, как и его творчество. Они могут дополнять смысл стихотворения (к примеру, «Художник» и «Деревья в моем окне»), добавлять новые подробности и детали. В стихотворениях «Я вас любил», «Я памятник себе воздвиг иной», «Один не работает Бродский» реминисценция указывает на позицию, с которой поэт полемизирует. В «Разговоре с небожителем» и «Послании к стихам» они так же указывают на мнение, с которым автор не соглашается, однако Бродский быстро отходит от полемики и развивает идею в совершенно другом направлении. То же происходит и во всех рассмотренных стихотворениях, отсылающих нас к басне Крылова, из которой были взяты лишь основы образов. А дальше поэт развивает их так, как считает нужным.

Поэзия Бродского заключает в себе черты новаторства, хотя ей не чужды и традиционные литературные особенности. Мы видим, как поэт рассуждает на традиционные для русской литературы (да и мировой тоже) темы, к примеру: тема любви, поэта и поэзии, поэта и толпы, человека и общества. Но развитие эти темы получают совсем не традиционное. Как писал об этом сам Бродский – «Черт! Все не по-людски». Представления поэта о любви не вписываются ни в какие каноны и являются проявлением новаторства. Воздвижение себе «иного» памятника, идея творения, которое больше своего творца и в целом отношение к своему творчеству и поэтическому дару – все это можно назвать новой репликой в проблемах поэта и поэзии и поэта и толпы.

 

Список литературы

Теоретическая:

· Теория литературы - Хализев Валентин Евгеньевич, 4-е изд., испр. и доп. - М.: 2004.

· Введение в литературоведение (Н.Л. Вершинина, Е.В. Волкова, А.А. Илюшин и др.) / Под ред. Л.М. Крупчанова. — М, 2005 г.

· Валентина Полухина - «Словарь цвета поэзии Иосифа Бродского», Новое литературное обозрение, М: 2016, 978-5-4448-0591-6

· Patera Tatiana. A Concordance to the Poetry of Joseph Brodsky: In 6 vol. N.Y.: The Edwin Mellen Press, 2002–2003

· «На пиру Мнемозины»: Интертексты Иосифа Бродского - Ранчин Андрей Михайлович, Новое литературное обозрение, 2001

· Реферат «Прецедентные тексты» - студентка гр. Лд-41 Еварестова Ж.В.

Художественная:

· Иосиф Бродский – стихотворения и поэмы: в 2 т. – издательская группа «Лениздат», «Книжная лаборатория», 2018.

· А.С. Пушкин – Собрание сочинений в десяти томах, издательство «Правда», Москва, 1981

· Басни – И.А. Крылов, издательство ACT, М – 2018г.

· Стихотворения – Александр Блок, издательство ЭКСМО – 2014г.

· Стихотворения – Борис Пастернак, издательство Проф-Издат – 2015г.

· Мертвые души – Николай Гоголь, издательство Азбука, 2016г.

· Петербургские повести – Николай Гоголь, издательство ACT, 2017г.

 

 

Приложения

Тексты стихотворений

Выделения в текстах:

· Курсивом и жирным курсивом выделены прямые реминисценции – цитаты и квазицитаты, а так же сюжетные и образные заимствования.

· Оттенками зеленого выделены сходные идеи авторов, синим и фиолетовым – различные позиции по конкретной теме

· Оранжевым отмечены размышления Бродского о данной теме, не имеющие противопоставленной им позиции в тексте другого автора, иначе говоря, собственное развитие образа. В стихах из главы 2.3, оранжевым стоило бы выделить большую часть текста, но не выделено, потому что черный текст воспринимается лучше.

 

Послание к стихам»

ПОСЛАНИЕ К СТИХАМ                     "Скучен вам, стихи мои, ящик..."                                      Кантемир      Не хотите спать в столе. Прытко возражаете: "Быв здраву, корчиться в земле суть пытка". Отпускаю вас. А что ж? Праву на свободу возражать - грех. Мне же хватит и других - здесь, мыслю, не стихов - грехов. Все реже сочиняю вас. Да вот, кислу мину позабыл аж даве сделать на вопрос: "Как вирши? Прибавляете лучей к славе?" Прибавляю, говорю. Вы же оставляете меня. Что ж! Дай вам Бог того, что мне ждать поздно. Счастья, мыслю я. Даром, что я сам вас сотворил. Розно с вами мы пойдем: вы - к людям, я - туда, где все будем.   До свидания, стихи. В час добрый. Не боюсь за вас; есть средство вам перенести путь долгий: милые стихи, в вас сердце я свое вложил. Коль в Лету канет, то скорбеть мне перву. Но из двух оправ - я эту смело предпочел сему перлу. Вы и краше и добрей. Вы тверже тела моего. Вы проще горьких моих дум - что тоже много вам придаст сил, мощи. Будут за все то вас, верю, более любить, чем ноне вашего творца. Все двери настежь будут вам всегда. Но не грустно эдак мне слыть нищу: я войду в одне, вы - в тыщу.   Бродский 1967

ПИСЬМО II К СТИХАМ СВОИМ   Скучен вам, стихи мои, ящик, десять целых Где вы лет тоскуете в тени за ключами! Жадно воли просите, льстите себе сами, Что примет весело вас всяк, гостей веселых, И взлюбит, свою ища пользу и забаву, Что многу и вам и мне достанете славу. Жадно волю просите, и ваши докуки Нудят меня дозволять то, что вредно, знаю, Нам будет; и, не хотя, вот уж дозволяю Свободу. Когда из рук пойдете уж в руки, Скоро вы раскаетесь, что сносить не знали Темноту и что себе лишно вы ласкали. Славы жадность, знаю я, многим нос разбила; Пока в вас цвет новости лестной не увянет, Народ, всегда к новости лаком, честь нас станет, И умным понравится голой правды сила. Пал ли тот цвет? больша часть чтецов уж присудит, Что предерзостный мой ум в вас беспутно блудит. Бесстройным злословием назовут вас смело, Хоть гораздо разнится злословие гнусно От стихов, кои злой нрав пятнают искусно, Злонравного охраня имя весьма цело. Меня меж бодливыми причислят быками: Мало кто склонен смотреть чистыми глазами. Другие, что в таком я труде упражнялся, Ни возрасту своему приличном, ни чину, Хулить станут; годен всяк к похулке причину Сыскать, и не пощадят того, кто старался Прочих похулки открыть. Станете напрасно Вы внушать и доводить слогом своим ясно, Что молодых лет плоды вы не ущербили, Ни малый мне к делам час важнейшим и нужным; Что должность моя всегда нашла мя досужным; Что полезны иногда подобные были Людям стихи. Лишной час, скажут, иметь трудно, И стихи писать всегда дело безрассудно. Зависть, вас пошевеля, найдет, что я новых И древних окрал творцов и что вру по-русски То, что по-римски давно уж и по-французски Сказано красивее. Не чудно с готовых Стихов, чает, здравого согласно с законом Смысла, мерны две строки кончить тем же звоном. Когда уж иссаленным время ваше пройдет, Под пылью, мольям на корм кинуты, забыты Гнусно лежать станете, в один сверток свиты Иль с Бовою, иль с Ершом; и наконец дойдет (Буде пророчества дух служит мне хоть мало) Вам рок обвертеть собой иль икру, иль сало. Узнаете вы тогда, что поздно уж сети Боится рыбка, когда в сеть уже попалась; Что, сколь ни сладка своя воля им казалась, Не без вреда своего презирают дети Советы отцовские. В речах вы признайте Последних моих любовь к вам мою. Прощайте.   Кантемир 1743

 

Я вас любил»

Я вас любил: любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем; Но пусть она вас больше не тревожит; Я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим; Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам бог любимой быть другим. 1829   Пушкин

Я вас любил. Любовь еще (возможно, что просто боль) сверлит мои мозги. Все разлетелось к черту на куски. Я застрелиться пробовал, но сложно с оружием. И далее: виски: в который вдарить? Портила не дрожь, но задумчивость. Черт! Все не по-людски! Я вас любил так сильно, безнадежно, как дай вам Бог другими — но не даст! Он, будучи на многое горазд, не сотворит — по Пармениду — дважды сей жар в крови, ширококостный хруст, чтоб пломбы в пасти плавились от жажды коснуться — «бюст» зачеркиваю — уст! 1974   Бродский

 

Разговор с небожителем»

Пророк   Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился, И шестикрылый серафим На перепутье мне явился; Перстами легкими как сон Моих зениц коснулся он: Отверзлись вещие зеницы, Как у испуганной орлицы. Моих ушей коснулся он, И их наполнил шум и звон: И внял я неба содроганье, И горний ангелов полет, И гад морских подводный ход, И дольней лозы прозябанье. И он к устам моим приник, И вырвал грешный мой язык, И празднословный и лукавый, И жало мудрыя змеи В уста замершие мои Вложил десницею кровавой. И он мне грудь рассек мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнем, Во грудь отверстую водвинул. Как труп в пустыне я лежал, И бога глас ко мне воззвал: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей».   1928

Разговор с небожителем   Здесь, на земле, где я впадал то в истовость, то в ересь, где жил, в чужих воспоминаньях греясь, как мышь в золе, где хуже мыши глодал петит родного словаря, тебе чужого, где, благодаря тебе, я на себя взираю свыше,   уже ни в ком не видя места, коего глаголом коснуться мог бы, не владея горлом, давясь кивком звонкоголосой падали, слюной кропя уста взамен кастальской влаги, кренясь Пизанской башнею к бумаге во тьме ночной,   тебе твой дар я возвращаю — не зарыл, не пропил; и, если бы душа имела профиль, ты б увидал, что и она всего лишь слепок с горестного дара, что более ничем не обладала, что вместе с ним к тебе обращена.   Не стану жечь тебя глаголом, исповедью, просьбой, проклятыми вопросами — той оспой, которой речь почти с пелён заражена — кто знает? — не тобой ли; надёжным, то есть, образом от боли ты удалён.   Не стану ждать твоих ответов, Ангел, поелику столь плохо представляемому лику, как твой, под стать, должно быть, лишь молчанье — столь просторное, что эха в нём не сподобятся ни всплески смеха, ни вопль: «Услышь!»   Вот это мне и блазнит слух, привыкший к разнобою, и облегчает разговор с тобою наедине. В Ковчег птенец, не возвратившись, доказует то, что вся вера есть не более, чем почта в один конец.   Смотри ж, как, наг и сир, жлоблюсь о Господе, и это одно тебя избавит от ответа. Но это — подтверждение и знак, что в нищете влачащий дни не устрашится кражи, что я кладу на мысль о камуфляже. Там, на кресте,   не возоплю: «Почто меня оставил?!» Не превращу себя в благую весть! Поскольку боль — не нарушенье правил: страданье есть способность тел, и человек есть испытатель боли. Но то ли свой ему неведом, то ли её предел.   ____ Здесь, на земле, все горы — но в значении их узком — кончаются не пиками, но спуском в кромешной мгле, и, сжав уста, стигматы завернув свои в дерюгу, идёшь на вещи по второму кругу, сойдя с креста.   Здесь, на земле, от нежности до умоисступленья все формы жизни есть приспособленье. И в том числе взгляд в потолок и жажда слиться с Богом, как с пейзажем, в котором нас разыскивает, скажем, один стрелок.   Как на сопле, всё виснет на крюках своих вопросов, как вор трамвайный, бард или философ — здесь, на земле, из всех углов несёт, как рыбой, с одесной и с левой слиянием с природой или с девой и башней слов!   Дух-исцелитель! Я из бездонных мозеровских блюд так нахлебался варева минут и римских литер, что в жадный слух, который прежде не был привередлив, не входят щебет или шум деревьев — я нынче глух.   О нет, не помощь зову твою, означенная высь! Тех нет объятий, чтоб не разошлись как стрелки в полночь. Не жгу свечи, когда, разжав железные объятья, будильники, завёрнутые в платья, гремят в ночи!   И в этой башне, в правнучке вавилонской, в башне слов, всё время недостроенной, ты кров найти не дашь мне! Такая тишь там, наверху, встречает златоротца, что, на чердак карабкаясь, летишь на дно колодца.   Там, наверху... услышь одно: благодарю за то, что ты отнял всё, чем на своём веку владел я. Ибо созданное прочно, продукт труда есть пища вора и прообраз Рая, верней — добыча времени: теряя (пусть навсегда)   что-либо, ты не смей кричать о преданной надежде: то Времени, невидимые прежде, в вещах черты вдруг проступают, и теснится грудь от старческих морщин; но этих линий — их не разгладишь, тающих как иней, коснись их чуть.   Благодарю... Верней, ума последняя крупица благодарит, что не дал прилепиться к тем кущам, корпусам и словарю, что ты не в масть моим задаткам, комплексам и форам зашёл — и не предал их жалким формам меня во власть.   ____ Ты за утрату горазд всё это отомщеньем счесть, моим приспособленьем к циферблату, борьбой, слияньем с Временем — Бог весть! Да полно, мне ль! А если так — то с временем неблизким, затем что чудится за каждым диском в стене — туннель.   Ну что же, рой! Рой глубже и, как вырванное с мясом, шей сердцу страх пред грустною порой, пред смертным часом. Шей бездну мук, старайся, перебарщивай в усердьи! Но даже мысль о — как его! — бессмертьи есть мысль об одиночестве, мой друг.   Вот эту фразу хочу я прокричать и посмотреть вперёд — раз перспектива умереть доступна глазу — кто издали откликнется? Последует ли эхо? Иль ей и там не встретится помеха, как на земли?   Ночная тишь... Стучит башкой об стол, заснув, заочник. Кирпичный будоражит позвоночник печная мышь. И за окном толпа деревьев в деревянной раме, как лёгкие на школьной диаграмме, объята сном.   Всё откололось... И время. И судьба. И о судьбе... Осталась только память о себе, негромкий голос. Она одна. И то — как шлак перегоревший, гравий, за счёт каких-то писем, фотографий, зеркал, окна,   исподтишка... и горько, что не вспомнить основного! Как жаль, что нету в христианстве бога — пускай божка — воспоминаний, с пригоршней ключей от старых комнат — идолища с ликом старьёвщика — для коротанья слишком глухих ночей.   Ночная тишь. Вороньи гнёзда, как каверны в бронхах. Отрепья дыма роются в обломках больничных крыш. Любая речь безадресна, увы, об эту пору — чем я сумел, друг-небожитель, спору нет, пренебречь.   Страстная. Ночь. И вкус во рту от жизни в этом мире, как будто наследил в чужой квартире и вышел прочь! И мозг под током! И там, на тридевятом этаже горит окно. И, кажется, уже не помню толком   о чём с тобой витийствовал — верней, с одной из кукол, пересекающих полночный купол. Теперь отбой, и невдомёк, зачем так много чёрного на белом? Гортань исходит грифелем и мелом, и в ней — комок   не слов, не слёз, но странной мысли о победе снега — отбросов света, падающих с неба — почти вопрос. В мозгу горчит, и за стеною в толщину страницы вопит младенец, и в окне больницы старик торчит.   Апрель. Страстная. Всё идёт к весне. Но мир ещё во льду и в белизне. И взгляд младенца, ещё не начинавшего шагов, не допускает таянья снегов. Но и не деться от той же мысли — задом наперёд — в больнице старику в начале года: он видит снег и знает, что умрёт до таянья его, до ледохода.   1970