Wiedererstellungbestrebungen.

Waffenstillstandsunterhandlungen.

Конечно, когда такие грандиозные горные цепи тянутся через всю страницу, они облагораживают и украшают литературный ландшафт, – но вообразите, каково приходится неискушенному новичку, когда они преграждают ему дорогу; он не может ни проползти под ними, ни перевалить через них, ни проложить в них туннель. В смятении он кидается к словарю, но и словарь бессилен ему помочь. Словарь должен же где - то провести черту, он знать не хочет подобных словообразований. И он, конечно, прав. Эти длинные штуки едва ли можно считать словами, это скорее словосочетания, и человека, их придумавшего, следовало бы убить.
Это составные слова с опущенными дефисами. Отдельные их элементы можно найти в словаре, но только в свободном, рассеянном состоянии. Вы можете выловить их поодиночке и кое как уразуметь их слитное значение, но это скучное и хлопотливое занятие Я испытал этот способ на некоторых приведенных выше экспонатах.
“Freundschaftsbezeugungen” – это, по видимому, “ Дружбоизъявления ”, – неудачный и неуклюжий вариант более обычного “ Изъявления дружбы ”. “Unabhangigleilserklarungen” – как я догадываюсь – не что иное, как “ Независимостипровозглашения ”, – по - моему, это ничуть не лучше, чем “ Провозглашения независимости ”. “Generalstaatsverordnetenversammlungen” – очевидно, переводится как “ Общиепредставителейзаконодательнойпалатысобрания ”, – но разве это не напыщенный синоним для менее вычурных “ Сессий законодательной палаты ”? Было время, когда и наша литература грешила такими словесными выкрутасами, но, к счастью, эта мода миновала. В ту пору мы говорили о “ приснопамятных ” делах и обстоятельствах, тогда как теперь довольствуемся менее пышным – “ памятные ” и как ни в чем не бывало переходим к очередным делам. В те дни нам мало было набальзамировать событие и предать его приличествующему погребению – нет, подавай нам в каждом случае роскошный монумент!

К сожалению, в наших газетах патологическая страсть к словообразованию встречается и по сей день, как вредный пережиток, причем и мы, по немецкой методе, опускаем дефисы. Вот какие формы принимает это заболевание. Вместо того, чтобы писать: “ Мистер Сименс, секретарь окружного и районного судов, приезжал вчера в город ”, мы на новый лад пишем: “ Секретарь окружного и районного судов Сименс приезжал вчера в город ”. Это не экономит нам ни времени, ни чернил и вместе с тем звучит куда корявее
У нас часто встретишь на страницах газет такого рода сообщения: “ Миссис товарищ прокурора окружного суда Джонсон возвращается на днях к началу сезона в свою городскую резиденцию ”. Поистине, порочное титулование – оно не только не экономит время и труд, но еще и приписывает миссис Джонсон официальный чин, который она носить не вправе. Но эти робкие попытки наших борзописцев бледнеют перед тяжеловесной и мрачной немецкой системой нагромождать несуразные многоэтажные слова. Для примера приведу сообщение из отдела городской хроники, напечатанное в маннгеймской газете.

“ В третьегоднядвенадцатомчасу ночи в небезызвестномнашемугородутрактире “ Возчик ” вспыхнул пожар. Когда огонь достиг аистомнаконькекрышисвитого гнезда, оба аистородителя его покинули. Но как только в бушующем океанепламени загорелось и самое гнездо, быстровернувшаяся аистихамать ринулась в огонь и погибла, осеняя птенцов крылами ”.

Даже тяжеловесные немецкие обороты не в силах умалить величия этой картины и, наоборот, выгодно оттеняют его. Заметка датирована прошлым месяцем. Я не воспользовался ею раньше, так как ждал вестей об аистотце. Я жду их и поныне.

“ Альзо!” Если мне так и не удалось показать, что немецкий язык труден для изучения, то это вышло вопреки и наперекор моим стараниям. Мне рассказывали об американском студента, который на вопрос, каковы его успехи в немецком, сказал, не обинуясь: “ Какие там успехи! Я битых три месяца корплю над грамматикой, а выучил всего - навсего одну фразу: “ Цвей гляс ” (“ Два стакана пива ”). После минутного молчания он прибавил с чувством: “ Но уж ее - то я знаю ”.

Если мне также не удалось показать, что изучение немецкого способно довести человека до исступления, то виновато в этом мое неумение – намерения у меня были самые честные. Недавно мне пришлось услышать об одном вконец исстрадавшемся американском студенте: единственное полюбившееся ему немецкое слово, в котором он находил прибежище и отдохновение, когда мужество изменяло ему и терпение его иссякало, было слово “damit” (ср. английское “damn it” – “ проклятье!”). Но оно радовало его своим звучанием, а не смыслом *. И вот, узнав, что ударение в нем падает не на первый слог, бедный малый, лишившись последней опоры и утехи, стал чахнуть и вскоре отдал богу душу.