Из деловых бумаг господина Бентинка де Ровна, обнаруженных во дворцовых архивах Ее Высочества королевы Голландии (перевод с голландского)

Воскресенье, 9 марта, 1760 год. Он (Сен-Жермен) сказал мне..., что со стороны Англии никаких препятствий к подписанию мирного договора не ожидается, однако, препятствий вполне можно ожидать от Франции... Король Франции, госпожа де Помпадур, весь двор и вся страна искренне желают мира. Ни один человек, по его мнению, не способен помешать этому, кроме герцога Шуазельского, расположившего к себе венский двор (королеву Венгерскую)... Далее он сказал, что сумятица и бедствия, которые охватили Европу, обязаны своим происхождением Версальскому Договору 1756 года... содержавшему секретную статью, согласно которой Фландрия уступалась Инфанте в обмен на Силезию, которая в дальнейшем была покорена и передана во владения королевы Венгерской... По его убеждению, есть только один выход из создавшегося положения — заключение мирного договора между Англией и Францией. Он также добавил, что обычно "Прелиминарии, Конгрессы и Конференции" забывают обсудить какие-нибудь важные мелочи, что ведет к возобновлению войны, одна только мысль о которой заставляет вздрагивать порядочных людей. Он считает, что мирный договор, выгодный как Франции, так и Англии, может основываться на честности обеих сторон, а это, в свою очередь, может произойти, если стороны будут представлены честными людьми, которым выразят доверие народы обеих держав. Затем он повторил, что король и госпожа де Помпадур стремятся к миру. Однако, и король Англии желает того же, а вместе с ним граф Гранвилль (Чарльз Форонсхед) и герцог Ньюкаслский (когда же речь зашла о Честерфилде, он сказал уверенно, испытующе глядя мне в глаза и желая, видимо, знать мою реакцию: "Честерфилд — досужий болтун"). Господин Питт, по его уверению, с ними заодно, хотя когда-то их интересы не совпадали. Этот господин не обладает достаточным авторитетом у короля... Затем он сказал, что шотландец по имени Краммон, житель Парижа, получил письмо из Амстердама от мистера Невиля с просьбой о встрече. Вскоре Краммон получил другое письмо, на этот раз — из Лондона, которое попало к нему через Брюссель. Оно содержало в себе некоторые предположения по поводу заключения сепаратного мирного договора между Францией и Англией. По его словам, эти предположения исходили от герцога Ньюкаслского и лорда Гранвилля. Он признался, что содержание этого письма стало ему известно от госпожи де Помпадур (при этом он, кстати заметил: "...Она была в постели"). Она очень обрадовалась и попросила его упомянуть об этом письме господину Шуазелю. Он сначала отказывался, но затем уступил, так как господин Шуазель не хотел ничего слушать и отвергал все подряд.

...вспоминая об Амстердаме, Сен-Жермен упомятул о величественных размерах города, о многочисленности населения, о сокровищах, сосредоточенных в нем, о бойкой торговле, о преимуществах жизни в Амстердаме по сравнению с Лондоном, Парижем и остальными городами земного шара.

Вторник, 11 марта, 1760 год. Он сказал мне, что подробно проинформировал госпожу де Помпадур о нашей беседе.., а также о том, что написал министру по этому же поводу. На вопрос, как может министр отреагировать на это, он ответил с улыбкой, но в то же время демонстрируя свою нерасположенность к шуткам, что в Версале скоро произойдут перемены, которые затронут и господина Шуазеля, и поэтому он не сможет больше мешать подписанию мирного договора.

Среда, 12 марта,1760 год. Он сообщил, что разговаривал с Д'Аффри обо мне и заявил в беседе с ним, что тот сделает большую ошибку и нанесет непоправимый ущерб интересам своего начальства, если будет меня игнорировать.

Воскресенье, 16 марта,1760 год. В целом беседа была настолько насыщена фантастическими историями, что, если учесть то впечатление, которое на меня оказала его необычная натура, и те обстоятельства, о которых мне рассказали господа Йорк и Д'Аффри (эти факты имели отношение к его взаимоотношениям с королем и госпожой Помпадур), то можно понять мое желание предварительно исследовать предмет будущего разговора, чтобы не стать жертвой обмана со стороны тех, кому результат этого дела не безразличен по корыстным мотивам, а если этого не избежать, то, чтобы выйти из этого дела без потери репутации. В то же время я должен был максимально вникнуть в суть предприятия, что само по себе и есть моя главная задача, поскольку все пытаются либо меня запутать, либо вовсе отстранить от этого дела. Руководствуясь такими соображениями, я незаметно вынудил его ответить на интересующие меня вопросы, что он сделал без раздумий и, как мне показалось, охотно... (Он говорит, как "трещотка" — хотя я бы не сказал, что он один из них). Я довольно спокойно внимал его рассказам о несчастьях многих народов, пока он не завел разговор о моих соотечественниках. С моей стороны речь о мире велась исключительно из гуманистических соображений, я понимал и разделял личное горе короля о бедах французской нации, которые он (Сен-Жермен) достаточно ярко сумел обрисовать, так что создалось впечатление о его исключительной осведомленности в этом вопросе. Он говорил со мной о людях с таким знанием психологии, что я, в конце концов, решился поделиться с ним своими надеждами, слухами и всякими историями, абсурдными и смешными, которые часто становятся предметом дипломатических докладов... Я всячески старался поддержать разговор, чтобы дать ему высказаться (что не составляло особого труда!), — и он говорил много и охотно...

Среда, 26 марта, 1760 год.

...Он решил в понедельник нанести визит господину Д'Аффри, намекнувиюму на получение ответа из Версаля с распоряжениями сообщить ему (Сен-Жермену), что положение его при дворе заметно пошатнулось после письма к госпоже де Помпадур. Он слишком запутался в своих делах! Именем короля ему (Сен-Жермену) прямо указали на то, чтобы он не вмешивался не в свои дела! По его словам, Д'Аффри угрожал ему, вынуждая к бегству, а также заявил, что ему запрещено видеться с ним (Сен-Жерменом) и предписано отказать от дома! Выслушав все это до конца, он (Сен-Жермен) ответил, что "если кто-то и находится в затруднительном положении, то это господин Д'Аффри... что же касается распоряжений от имени короля, то он (Сен-Жермен) не является подданным Его Величества, поэтому король вообще не имеет никакого права приказывать ему. Кроме того, он уверен в том, что господин Шуазель написал все это сам, а король, вероятнее всего, даже не знает об этом! Если же ему предъявят распоряжение, составленное лично королем, то только тогда он поверит его подлинности, но не иначе..." Он (Сен-Жермен) сказал мне, что написал для господина Д'Аффри "Памятную записку", которую он прочитал мне вслух. Когда он закончил чтение мы не удержались от смеха, предвкушая какое впечатление должен произвести на Д'Аффри этот документ. Последнего он назвал глупцом, бедолагой, и сказал, что "бедняга Д'Аффри взял себе в голову, что может напугать меня. Однако,., он не на того напал, ибо я не обращаю внимание ни на лесть, ни на ругань, ни на угрозы, ни на обещания. У меня нет иных целей, кроме блага человечества, которому я буду служить по мере моих сил. Король хорошо понимает, что я не боюсь ни Д'Аффри, ни Шуазеля".

Четверг, 27марта, 1760 год.

Граф Сен-Жермен сказал мне по секрету, поскольку "не желает ничего скрывать от меня", что провел этот день в обществе господина Йорка, который показал ему ответы герцога Ньюкаслского, господина Питта и лорда Холдернесса из Англии, датированные двадцать первым числом, которые дошли до него двадцать пятого. Эти письма касаются тем, которые затрагивает господин Йорк в своей корреспонденции к ним, в частности, бесед с Сен-Жерменом. Затем он прочитал мне три маленькие заметки. В одной из них господин Йорк выражает свое желание побеседовать с ним и сообщает, что может потребоваться от графа для доверительной беседы. Кроме безупречной репутации сторон... конкретно требовалось, чтобы он (Сен-Жермен) был "официально уполномочен" или что-то в этом роде, так как тогда обстоятельства не будут препятствовать ведению открытого диалога.

Он (Сен-Жермен) сказал мне, что господин Йорк ознакомил его с оригиналами писем вышеупомянутых министров. Почерк этих людей, кроме господина Питта, был ему знаком. Содержание писем составляли, в основном, хвалебные эпитеты по отношению к адресату...

...Несмотря ни на что, господин Д'Аффри ныне беспомощен, и он (Сен-Жермен) взял в свои собственные руки все дела по заключению мирного договора. Единственным препятствием на его пути все еще остается господин Шуазель, который, тем не менее, "безусловно потерпит крах, явно перегибая палку в деле поиска выгоды как для всей Европы в целом, так и для Франции в частности". По этому поводу я заметил, что не мешало бы иметь в своих руках нечто, что могло бы сдерживать активность господина Шуазеля. Он спросил меня, что я думаю по этому поводу (как будто я мог знать все тайны французского двора, а также слабые и сильные стороны этой нации!). Я ответил, что "...именно на его плечи ляжет вся тяжесть поиска выхода из создавшегося положения" и так далее... Он, видимо, не удовлетворился моим ответом и сказал, что от Шуазеля, которого нельзя сбрасывать со счетов, не следует ждать ничего конструктивного, ибо трудно предположить, что он искренне желает мира...

Понедельник, 31 марта, 1760 год....Он сказал мне, что у него есть нечто, что "повергнет господина Шуазеля во прах", ибо все честные люди Франции искренне желают мира... Только один господин Шуазель по-прежнему хочет продолжать войну... Однако, в его распоряжении имеется мощное оружие против Шуазеля, которое упоминается в письмах господина Йорка (оригиналы этих писем находятся у него). Это средство можно при необходимости использовать в игре против господина Шуазеля, который для него не страшен... Он также сказал, что господин Д'Аффри — бессловесный раб господина Шуазеля... он добавил, что господин Шуазель не осмелится скрывать письма, о которых уже известно госпоже де Помпадур и маршалу де Белл-Излю.

Пятница, 14 апреля, 1760 год. Глава правительства (Штайн) сказал мне, что от господина Д'Аффри он узнал о полученных распоряжениях господина Шуазеля по поводу господина Сен-Жермена, которые требуют, главным образом, того, чтобы тот отказался впредь от попыток заключения мирного договора... Эти распоряжения также предписывают ознакомить господина Сен-Жермена с их содержанием и предупредить его, что если он будет упорствовать в своем вмешательстве в дела мира и войны, то его, безусловно, по возвращении во Францию упрячут в темницу... Секретарь Фагель сказал мне то же самое, добавив, что об этом "он узнал только этим утром"... В тот же день господин Сен-Жермен обедал у меня и сказал, что "господин Д'Аффри довел до его сведения полученные распоряжения и ознакомил его с письмом господина Шуазеля". Он ответил, что подобное заявление "не может запретить ему вернуться во Францию, ибо эти распоряжения не могут быть приведены в исполнение.., так как они исходят исключительно от господина Шуазеля.., а господина Йорка он знает с детства, семнадцать лет тому назад он был желанным гостем в доме Йорков". Господин Д'Аффри пытался запретить ему посещать мой дом, где Сен-Жермен был довольно-таки частым гостем. Он "не собирается отказываться от моего гостеприимства, покуда оно не иссякнет с моей стороны". Господин Д'Аффри вместе с письмом от господина Шуазеля показал ему и другое, которое он (Сен-Жермен) лично написал обо мне госпоже де Помпадур. По его мнению, оно, несомненно, было украдено Шуазелем у маркизы. Упомянул он и о том, что в антипатии к моей персоне господина Д'Аффри кроется причина недоверия ко мне со стороны Франции... Казалось, что эти распоряжения его нисколько не беспокоят, и еще меньше он опасается господина Шуазеля!... Во всяком случае, как мне кажется, вопрос остается открытым. По всей видимости, Франция снова стоит на пороге войны, а если это произойдет, то он (Сен-Жермен), безусловно, отправится в Англию, чтобы на месте решить, что следует предпринять в дальнейшем.

Вторник, 15 апреля, 1760 год. Глава правительства сообщил мне, что господин Д'Аффри показывал ему распоряжения, полученные прошлой ночью и объявляющие господина Сен-Жермена "бродягой без рода и племени", а также то, что все им сказанное не должно приниматься на веру! Против него могут быть выдвинуты обвинения, которых будет достаточно для ареста и сопровождения под конвоем в Лилль, откуда он будет отправлен во Францию и посажен там в темницу... Я изложил ему свою точку зрения, согласно которой господин Сен-Жермен прибыл в эту страну из другой страны, как и всякий гражданин этого государства надеясь на то, что Закон защитит его честь и достоинство. Он же не совершил ничего такого, что могло бы лишить его поддержки цивилизованного государства, я имею в виду такие преступления, как убийство, отравление и так далее. Право убежища считается в этой республике священным правом... С этим он согласился, однако, был весьма озабочен настойчивостью Франции в этом вопросе... Я отправился к секретарю, и он в присутствии главы правительства сказал мне, что к нему приходил господин Д'Аффри и сообщил... (впрочем повторил то же самое, что до этого он рассказывал главе правительства),... а тот посоветовал ему (Д'Аффри) обратиться к правительству и так далее. Однако, считает он, что правительство не выдаст человека, который проживает в этой стране, доверившись покровительству этой страны, и против которой он не совершал никакого отвратительного преступления, вынуждающего эту страну лишить его оказываемого покровительства...

Среда, 16 апреля, 1760 год....я сказал главе правительства, что господин Сен-Жермен покинул страну, чему тот был весьма рад...

Среда, 16 апреля, 1760 год.

Я рассказал господину Йорку то, что только что услышал о господине Сен-Жермене, ожидая, что тот будет защищать его, ибо господин Йорк начал переговоры с господином Сен-Жерменом и весьма его обнадежил. Я сам видел оригиналы его писем к господину Сен-Жермену. Они показались мне весьма дружелюбными. Однако, вместо защиты господина Сен-Жермена господин Йорк напустил на себя гордый и неприступный вид, сказав мне, что он "весьма рад был бы видеть господина Сен-Жермена в руках полиции". Это поразило меня до глубины души. Очень деликатно и осторожно, чтобы не обидеть его, я высказал ему свое мнение по этому поводу. Однако, господин Йорк продолжал упорствовать, говоря, что "он умывает руки, и дальнейшая судьба господина Сен-Жермена его не интересует", и отказался выдать мне паспорт для пакетбота, который я у него просил.

Я продолжал настаивать в своей просьбе, и господин Йорк сказал в конце концов, что если я прошу у него паспорт в виде частного одолжения, то в таком случае он отказать мне не в состоянии, исключительно "благодаря моему положению". Я согласился. Мы оба пришли к выводу, что господин Д'Аффри может причинить нам кучу неприятностей, которых можно было бы избежать, позволив господину Сен-Жермену покинуть эту страну. Господин Йорк тогда вызвал своего секретаря и попросил того приготовить паспорт. Он завизировал его и отдал мне незаполненным с тем, чтобы господин Сен-Жермен мог вписать туда собственное имя или же любое другое, для того чгобы избежать преследования со стороны господина Д'Аффри и его подчиненных. Я забрал паспорт, не показав господину Йорку, до какой степени я был ошеломлен и возмущен тем, чему оказался свидетелем.

Четверг, 17 апреля, 1760 год. Глава правительства сообщил мне письменно, что его посетил господин Д'Аффри, чтобы выразить свое возмущение моим поведением. Д'Аффри сказал, что ему обо всем стало известно. Например, то, что я был у господина Сен-Жермена с десяти часов вечера до глубокой ночи, что рано утром возле дома появилась карета с четырьмя лошадьми и моим слугой на козлах, что господин Сен-Жермен забрался в эту карету и уехал, а также то, что вследствие этого он (Д'Аффри) не смог выполнить полученный им приказ.

Пятница, 18 апреля, 1760 год. Несколько месяцев тому назад господин Йорк очень горячо рекомендовал мне некоего господина Линъера, прибывшего в эту страну с целью получить патент на изобретенную машину... Господин Д'Аффри во время визита ко мне, разглагольствуя о Линьере, вскользь как бы упомянул о том, что тот был связан неким образом с господином Сен-Жерменом. Это имя сразу же вызвало мое любопытство, ибо я много слышал о графе в Англии, где он пробыл сравнительно долгое время и был вхож в самое изысканное общество. Никто доподлинно не знал, кто он на самом деле. Этот факт, впрочем, меня не удивил, ибо в Англии практически нет тайной полиции. Но все же весьма примечательно то, что и во Франции, где ситуация с тайным сыском иная, о нем практически никому ничего не известно. Господин Д'Аффри сказал мне, что во Франции только королю ведомо его настоящее происхождение. А в Англии, как ему кажется, только герцог Ньюкаслский знает о нем больше остальных. Я изложил господину Д'Аффри кое-какие подробности, которые слышал о господине Сен-Жермене, относительно его манер, богатства и величия, аккуратности в расчетах по задолженностям и огромных денежных суммах, которые он тратил во время остановки в Англии, где жизнь, по общему уверению, очень дорога и так далее. Господин Д'Аффри заметил, что этот граф чрезвычайно примечательный человек, за которым тянется шлейф небылиц, одна нелепее другой. Рассказывают, например, что он обладает Философским Камнем, что ему сто лет, хотя и выглядит он всего лишь на сорок и так далее. Я спросил его, знает ли он его лично, на что он ответил: да, он встречался с ним у принцессы де Монтобон. Этот граф является уважаемой и известной персоной в Версале и часто посещает госпожу де Помпадур. Стоит добавить, что он в высшей степени роскошен и величествен... и кроме всего прочего он обладает безграничной щедростью и вовсю раздаривает картины, драгоценности и всякие курьезные штучки. Много еще он рассказал мне, однако, подробности я не запомнил. Из памяти вылетел и остальной диалог, в том числе и мои вопросы к нему...

Возвращаясь мысленно к нашему разговору, мне кажется, что он также как и я недоумевал тогда над тем, как получилось, что в результате произошедших событий граф Сен-Жермен получил подобное реноме в Англии и во Франции, ибо во всех историях о нем нет и намека на проступки, которые могли бы послужить причиной для нападок, которым он подвергался... Мне хотелось бы упомянуть об этом в беседе с господином Йорком... Йорк говорил о нем как о человеке весьма добродушном и обаятельном, которому удалось каким-то образом завоевать доверие госпожи де Помпадур и заслужить награду от короля — замок Шамбор...

Он заметил несколько позже, что с господином Сен-Жерменом он познакомился в Гааге, куда прибыл из Амстердама... Это было в марте, когда Сен-Жермен явился ко мне с визитом, уступив просьбам Линьера (которого Бентинк де Роон уговорил-таки познакомить его с графом). Его речи очаровали меня. Беседа была в высочайшей степени яркой, содержательной и изобиловала рассказами о разных странах, которые ему удалось посетить... Все в ней было для меня чрезвычайно интересно.., я был приятно поражен его суждениями о людях и местах, мне известных. Его манеры были изысканны и свидетельствовали о прекрасном воспитании и образованности. Из Амстердама он приехал вместе с госпожой Гельвинк и господином А. Хоупом. Майор Хасселаар пригласил его остановиться у себя. В Гааге же семейство Хасселааров рекомендовало его господину де Селе. Они же познакомил Сен-Жермена с госпожой де Билан и многими другими. В день рождения принца Оранского, отмечавшийся при Старом Дворе, (сообщив его имя в парадной), я взял его с собой на бал, где его тут же забросали вопросами Хасселаары, госпожа Гельвинк, госпожа Билан и другие.

На следующий день после бала он намеревался нас покинуть и нанял экипаж из Амстердама, чтобы отвезти домой двух сопровождавших его дам. Однако, они упросили остаться ею еще на три-четыре дня. В течение этого времени он ежедневно вплоть до самого отъезда в Амстердам встречался с господином Д'Аффри и обедал в его доме. Мне довелось несколько раз беседовать с ним, впрочем о чем шла речь я не могу припомнить... следует заметить, что в тот промежуток времени (между днем спустя после бала и днем, на который был назначен его отъезд) господин Д'Аффри (наивно полагавший, что в этот-то день граф и должен непременно уехать) посылал ему провизию и вино, которые могли бы пригодиться в длительном путешествии, причем делал это ежедневно, вплоть до дня действительного отъезда. Я сам тому свидетель, ибо присутствовал при отправке со слугой господина Д'Аффри этих продуктов...

Таким образом господин Сен-Жермен многократно вводил в заблуждение господина Д'Аффри, всякий раз заезжая к нему домой на обед...

Мне пришлось лично отправиться к графу Сен-Жермену и посоветовать ему поторопиться с отъездом, ибо это в его же интересах. Я сказал ему, что у меня есть информация, не из первых, правда, рук, о том, что господин Д'Аффри получил распоряжение с требованием его ареста и дальнейшего сопровождения под конвоем к французским границам с последующей выдачей Франции, чтобы там заключить его пожизненно в темницу.

Он был удивлен, и не столько распоряжениями господина Шуазеля, сколько дерзостью господина Д'Аффри, который намеревался проделать операцию, противоречащую законам этой страны. Он забросал меня вопросами по существу дела, оставаясь при этом чрезвычайно хладнокровным. Я не стал углубляться в тонкости ситуации, ибо о многом из того, что он хотел знать, я мог только догадываться. Я только заметил, что времени для разговоров у нас остается совсем немного, и поэтому ему необходимо до завтрашнего утра сделать все необходимые приготовления, ибо даже если господин Д'Аффри кое-что и задумал против него, то вряд ли он сможет начать действовать раньше десяти часов следующего утра. Значит, у него (Сен-Жермена) есть еще время для подготовки и осуществления своих контрпланов.

Поэтому мы сразу же принялись обсуждать план его отъезда и его направления...

Я предложил ему свои услуги в организации отъезда... Что же касается второго, я намекнул ему на Англгю. За этот план говорили: географическая близость этой страны, ее законы, Конституция и благородство населяющего эту страну народа... На том и порешили. Я сказал ему, что добуду для него паспорт у господина Йорка, ибо без этого документа он не сможет вступить на борт пакетбота. А так как судно отправлялось в море на следующий день, я сказал, что будет разумно, если он отправится в Хелеветслюис и сделает это как можно быстрее. Только быстрота может избавить нас от неприятной встречи с господином Д'Аффри и так далее... Вечером, часов в семь или восемь, я приехал к господину Сен-Жермену и вручил ему паспорт. Он снова задал мне много вопросов. Я старался избегать ответов, умоляя его думать прежде всего о настоящем моменте, чем задавать бессмысленные вопросы в создавшемся положении. Он решил, наконец-таки ехать, а так как никто из его слуг не знал ни языка, ни дорог, ни нравов страны, он попросил меня отправить с ним одного из моих, на что я с радостью согласился... И более того, я нанял экипаж, запряженный четырьмя лошадьми, для поездки в Лейден и приказал подать его к моему дому в четыре тридцать следующего утра. Затем я приказал одному из моих слуг захватить по пути графа Сен-Жермена и оставаться с ним до тех пор, пока тот не решит отправить его обратно...

(Далее следует слово в защиту его (Бентинка) поведения, оправдывающее насущность участия в тайных переговорах).

Если бы граф Сен-Жермен был также осмотрителен, как и ревностен, то, я полагаю, ему удалось бы способствовать началу мирных переговоров. Однако, он излишне полагался на собственные силы и намерения и не составил себе никакого, пусть даже и плохого, мнения о тех людях, с которыми ему приходилось иметь дело. Более всего графа Д'Аффри задело то подчеркнутое выражение в письме господина Сен-Жермена госпоже де Помпадур. (Об этом я узнал от людей, видевших это письмо собственными глазами)... За свое поведение я готов отчитываться лишь перед Всевышним и моим Властелином... А за происходящее в моем доме.., за людей, с которыми я встречаюсь и которых приглашаю в свой дом, я не должен и не собираюсь никому давать отчета. Ибо вот уже тридцать лет я состою членом Вельможного Собрания и никогда не был замешан в связях с авантюристами или самозванцами, и никогда не принимал у себя никаких мошенников. Господин Сен-Жермен появился в этой стране с весьма хорошими рекомендациями, и я встречался с ним по той простой причине, что мне нравится его общество и беседы с ним. Он в высшей степени достойный и изысканный собеседник, речь которого весьма привлекательна и разнообразна. Взглянув на него всего лишь один раз, сразу же убеждаешься в прекрасном его воспитании. Действительно, мне неизвестно, кто он такой, однако, по словам графа Д'Аффри, Его Христианнейшее Величество тоже знает этого человека. И, слава Богу! Для меня этого вполне достаточно! Если господин Сен-Жермен соизволит вернуться в Гаагу, я, безусловно, снова попытаюсь встретиться с ним, невзирая на запреты со стороны ли правительства Голландии или же знакомых мне людей, которые могут попытаться убедить меня в том, что этот человек не достоин моего общества.

Пятница. 25 апреля, 1760 год. Я слышал, что господин Сен-Жермен находится ныне в Дижоне и живет там очень роскошно. Губернатор граф де Таванн отправил ко двору послание с просьбой о дальнейших распоряжениях по поводу Сен-Жермена... ибо он, то бишь губернатор, "не знает, кто он такой"... Полученный им ответ содержал в себе наказ проявить к графу Сен-Жермену внимание, должное человеку его положения, и позволить ему жить, как он того пожелает.

Приложение 4