Определение, виды и свойства внимания

У.Джеймс

ВНИМАНИЕ*

Ограниченность сознания. Одной из характерней­ших особенностей нашей духовной жизни является тот факт, что, находясь под постоянным наплывом все новых и новых впечатлений, проникающих в область наших чувств, мы замечаем лишь самую нич­тожную часть их. Только часть полного итога наших впечатлений входит в наш так называемый созна­тельный опыт, который можно уподобить ручейку, протекающему по широкому лугу цветов. Несмотря на это, впечатления внешнего мира, исключаемые нами из области сознательного опыта, всегда име­ются налицо и воздействуют так же энергично на наши органы чувств, как и сознательные восприя­тия. Почему эти впечатления не проникают в наше сознание - это тайна, для которой принцип "огра­ниченности сознания" — die Enge des Bewus-stseins — представляет не объяснение, а одно только назва­ние. <...>

Рассеяние внимания. <...> Огромное большинство людей, по всей вероятности, несколько раз в день впадает в психическое состояние примерно следую­щего рода: глаза бесцельно устремлены в простран­ство, окружающие звуки и шумы смешиваются в одно целое, внимание до того рассеяно, что все тело воспринимается сразу как бы одно целое, и "перед­ний план" сознания занят каким-то торжественным чувством необходимости заполнить чем-нибудь пус­тоту времени. На тусклом фоне нашего сознания чув­ствуется тем временем полное недоумение: мы не знаем, что нужно делать: вставать ли, одеваться ли, написать ли ответ лицу, с которым мы имели недав­но разговор; вообще, мы стараемся сообщить дви­жение нашей мысли, но в то же время чувствуем, что не можем сдвинуться с места: наша ptnsee de derriere la fete (фр.~ подспудная мысль) не в силах прорвать летаргическую оболочку, окутавшую нашу личность. Каждую минуту мы ожидаем, что эти чары рассеются, ибо мы не видим причин, почему бы им продолжаться. Но они продолжают оказывать свое действие все долее и долее, и мы по-прежнему про­должаем находиться под их обаянием, пока (также без всяких видимых причин) нам не сообщается за­пас энергии, что-то (что именно, мы не знаем) дает нам силу очнуться, мы начинаем мигать глазами,

" Хрестоматия по вниманию / Под ред. А.Н.Леонтьева, А.А.Пу-зырея, В.Я.Романова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1976. С. 50-64.

встряхиваем головой; мысли, оттесненные до сих пор на задний план, становятся в нас господствующи­ми, колеса жизни вновь приходят в движение.

Такова крайняя степень того, что мы называем рассеянием внимания. Существуют промежуточные ступени между этим состоянием и противополож­ным ему явлением сосредоточенного внимания, при котором поглощение человека интересом минуты так велико, что нанесение физического страдания яв­ляется для испытуемого индивида нечувствительным; эти промежуточные ступени были исследованы экс­периментальным путем. <...>

Различные виды внимания. Можно указать следую­щие виды внимания: оно относится

а) или к восприятиям (внимание чувственное),

б) или к воспроизведенным представлениям
(внимание интеллектуальное).

Затем внимание может быть:

в) непосредственным или

г) опосредствованным; непосредственным - в
том случае, когда объект внимания интересен сам
по себе без всякого отношения к чему-нибудь по­
стороннему; опосредствованным — когда объект мо­
его внимания лишь путем ассоциации связан с не­
посредственным вниманием, носит название аппер­
цептивного внимания.

Наконец, внимание может быть или

д) пассивным, рефлекторным, непроизвольным,
не сопряженным ни с каким усилием, или

е) активным, произвольным.

Произвольное внимание всегда бывает апперцеп­тивным. Мы делаем сознательные усилия для направ­ления нашего внимания на известный объект толь­ко в том случае, если он связан лишь косвенно с каким-нибудь интересом. Но первый и второй виды внимания оба могут быть и непроизвольным, и про­извольным.

При непроизвольном внимании, направленном прямо на какой-нибудь объект восприятия, стиму­лом служит или значительная интенсивность, объем и внезапность ощущения, или стимул является ин­стинктивным, т. е. представляет такое восприятие, которое скорее благодаря своей природе, чем силе, воздействует на какое-нибудь прирожденное нам стремление и в силу этого приобретает непосред­ственную привлекательность. <...>

Внимание ребенка и юноши характеризуется восприимчивостью к непосредственно воздейству­ющим чувственным стимулам. В зрелом возрасте мы обыкновенно реагируем лишь на те стимулы, кото­рые выделены нами в силу своей связи с так назы­ваемыми постоянными интересами; к остальным же стимулам мы относимся безразлично. Но детство от­личается значительной активностью и в то же время

располагает слишком незначительными критериями для обсуждения новых воспринимаемых впечатлений и для выделения из них тех, которые заслуживают особенного внимания. Результатом является необык­новенная подвижность внимания, столь обычная у детей, подвижность, в силу которой первые регу­лярные уроки с ними превращаются в какой-то бес­порядочный хаос. Всякое сильное впечатление вы­зывает приспособление соответствующего органа чувств и влечет за собой у ребенка на все время сво­его действия полное забвение той работы, какая на него возложена. Учитель должен на первых же уроках принять меры к устранению у ребенка этого непро­извольного, рефлекторного внимания, вследствие которого, по словам одного французского писате­ля, может показаться, что ребенок менее принадле­жит самому себе, чем любому внешнему объекту, обратившему на себя внимание. У некоторых лиц такое состояние внимания продолжается всю жизнь, и работа выполняется ими в те промежутки, когда это состояние внимания временно прекращается.

Непроизвольное внимание при восприятии бы­вает апперцептивным в том случае, если внешнее впечатление, не будучи само по себе сильным или инстинктивно привлекательным по природе, связа­но с такими впечатлениями, предшествующим опы­том и воспитанием. Такие предметы могут быть на­званы мотивами внимания. Впечатление черпает в них интерес или даже, быть может, сливается с ними в один сложный объект, результатом чего является то, что они попадают в фокус внимания. Легкий стук - сам по себе весьма неинтересный звук, он может без труда затеряться во множестве окружающих нас звуков, но едва ли стук в оконный ставень ускольз­нет от внимания, если это — условный знак любов­ника под окном его милой. Гербарт пишет:

"Как поражает глаз стилиста нелитературно на­писанная фраза! Как неприятна для музыканта фаль­шивая нота или для светского человека нарушение хорошего тона! Как быстры наши успехи в извест­ной отрасли знания, если ее основные начала усво­ены нами так хорошо, что мы воспроизводим их мысленно с необыкновенною точностью и легкос­тью! С другой стороны, как медленно и неуверенно воспринимаем мы самые начала той или другой на­уки, если мы не получили к ним надлежащей подго­товки при помощи знакомства с концептами еще более элементарными сравнительно с началами дан­ной науки! Апперцептивное внимание можно хоро­шо наблюдать на очень маленьких детях, когда, слу­шая еще непонятные для них разговоры старших, они вдруг там и сям схватывают отдельное знакомое слово и повторяют его себе; его можем мы подме­тить даже у собаки, которая оборачивается, когда мы называем ее по имени. До известной степени не­что подобное представляет умение, предъявляемое некоторыми невнимательными школьниками во вре­мя урока, умение подмечать каждый момент в рас­сказе учителя. Я помню уроки нестрогого, но неин­тересного преподавателя, на которых в классе был непрерывный шепот, шепот этот всегда моменталь­но прекращался, как только учитель начинал рас­сказывать какой-нибудь занятный анекдот. Как мог­ли мальчики, которые, по-видимому, ничего не слы­шали из речи учителя, заметить момент, когда анек-

дот начался? Без сомнения, большинство из них слы­шало кое-что из слов учителя, но большая часть этих слов не имела никакой связи с интересами и мыс­лями, занимавшими их в данную минуту, поэтому отрывочные слова, долетая до слуха, вновь улетучи­вались; но, с другой стороны, как только слова выз­вали прежние представления, которые образовали серию тесно связанных между собой идей и легко вступали в связь с новыми впечатлениями, тотчас из сочетания старых идей и новых впечатлений по­лучился в итоге интерес к воспринимаемым вполу­ха словам; они поднимались выше порога сознания ~ и внимание снова восстанавливалось".

Непроизвольное внимание, направленное на воспроизведение представления, непосредственно, если мы следим мыслью за рядом образов, которые сами по себе привлекательны и интересны; оно ап­перцептивно, когда объекты интересуют нас как средства для осуществления более отдаленной цели или просто в силу ассоциации их с каким-нибудь предметом, который придает ему ценность. Токи в мозгу, сопровождающие процессы мысли, могут представлять в таком случае столь тесно связанное целое, их объект может настолько поглотить наше внимание, что не только нормальные ощущения, но даже сильнейшая боль вытесняются ими из области сознания. Паскаль, Весли, Холл (Hall), как говорят, обладали этой способностью всецело отвлекать вни­мание от боли. Д-р Карпентер рассказывает о себе, как он нередко принимался за чтение лекции с не­вралгией столь сильной, что, по-видимому, не пред­ставлялось никакой возможности довести лекцию при такой боли до конца; но едва он, переломив себя, успевал приняться за чтение лекции и во вре­мя лекции углубиться в последовательное развитие мыслей, как тотчас замечал, что боль нисколько не отвлекала его, пока не наступал конец лекции, и внимание не рассеивалось; тогда боль возобновля­лась с силой, превосходящей всякое терпение, так что он удивлялся, как можно было перед этим за­быть о ее существовании.

Произвольное внимание. Д-р Карпентер говорит о сосредоточении внимания в известном направлении путем сознательных усилий. Этими усилиями и ха­рактеризуется то, что мы назвали активным, или произвольным, вниманием. Всякий знает, что это такое, но в то же время почти всякий согласится, что это — нечто, не поддающееся описанию. В обла­сти наших внешних чувств мы прибегаем к произ­вольному вниманию, когда нам нужно уловить ка­кой-нибудь едва уловимый оттенок в зрительном, слуховом, вкусовом, обонятельном или осязатель­ном ощущении, а также когда мы хотим выделить какое-нибудь ощущение из массы подобных других или когда мы стараемся сосредоточиться на предме­те, обыкновенно имеющем для нас мало привлека­тельности, и при этом противодействуем влечениям в направлении более сильных стимулов. В области умственной мы применяем произвольное внимание в совершенно аналогичных случаях, например, ког­да мы стараемся выделить и отчетливо представить себе идею, которая лишь смутно таится в нашем со­знании, или когда мы с величайшими усилиями ста­раемся различить оттенки значения в синонимах, или когда мы упорно стараемся удержать в границах со-

знания мысль, которая настолько резко дисгармо­нирует с нашими стремлениями в данную минуту, что не будь особых усилий с нашей стороны, она быстро уступила бы место иным образам более без­различного характера.

Чтобы представить себе лицо, которое испыты­вает зараз все формы произвольного внимания, во­образим человека, сидящего в обществе за обедом и намеренно выслушивающего скучнейшие нравоуче­ния, которые ему вполголоса читает его сосед, в то время как кругом раздается веселый смех гостей, ведущих беседу о самых занимательных и интерес­ных вопросах.

Произвольное внимание продолжается не долее нескольких секунд подряд. То, что называется "под­держкой" произвольного внимания, в сущности есть повторение последовательных усилий сосредоточить внимание на известном предмете. Раз эти усилия нам удались, объект внимания вследствие своей привле­кательности развивается; если его развитие представ­ляет для нас интерес, то внимание на время стано­вится непроизвольным. Немного выше мы замети­ли, что, по словам д-ра Карпентера, поток мысли увлекает нас, как только мы в него погрузимся. Этот пассивный интерес может быть более или менее про­должительным. Едва он успел вступить в силу, как внимание отвлекается какой-нибудь посторонней вещью; тогда посредством произвольного усилия мы вновь направляем мысль на прежний предмет; при неблагоприятных условиях такое колебание внима­ния может продолжаться по целым часам подряд. Впрочем, при этом надо не упускать из виду, что внимание сосредоточивается в данном случае не на тождественном в психическом смысле объекте, но на последовательном ряде объектов, только логи­чески тождественных между собой. Никто не может непрерывно сосредоточивать внимание на неизме­няющемся объекте мысли.

Есть объекты мысли, которые за время их пре­бывания в области сознания не поддаются развитию. Они попросту ускользают от нас, и для того, чтобы сосредоточить внимание на чем-нибудь, имеющем к ним отношение, требуется такой ряд непрерывно возобновляемых усилий, что человек с самой энер­гичной волей поневоле должен бывает отступиться от них и предоставить своим мыслям следовать за более привлекательными стимулами, тщетно упот­ребив в течение некоторого времени всевозможные средства к достижению цели. Есть такие объекты мысли, которых человек боится, как пуганая лошадь, которых он стремится избегать даже при самом бег­лом воспоминании о них. Таковы тающие капиталы для мота в разгар его расточительности. Но незачем приводить исключительный пример мотовства, ког­да для всякого человека, увлекаемого страстью, мысль об умаляющих страсть обстоятельствах пред­ставляется несносной хотя бы на одно мгновение. Мысль о них кажется нам каким-то memento mori (лат.- помни о смерти) в те счастливые дни нашей жизни, когда она достигает наиболее пышного рас­цвета. Наша природа возмущается такими соображе­ниями, и мы теряем их из виду. О, цветущий здоро­вьем читатель, как долго можешь ты размышлять об ожидающей тебя могиле? При более спокойных ду­шевных состояниях трудность сосредоточить внима-

ние на известном предмете бывает также велика, в особенности, если мозг утомлен. Иное лицо, чтобы избежать скучной предстоящей работы, бывает го­тово ухватиться за любой предлог, каким бы нич­тожным и случайным он ни был. Я, например, знаю одного господина, который готов разгребать уголья в камине, расставлять стулья у себя в комнате, под­бирать с полу соринки, приводить в порядок свой стол, разбирать газеты, хвататься за первую попав­шуюся под руку книгу, стричь ногти, словом, как-нибудь убивать утро - и все это он делает непреду­мышленно, единственно только потому, что ему к полудню предстоит приготовить лекцию по формаль­ной логике, которой он терпеть не может. Все он готов делать, только бы не это.

Рис. 1

Повторяю еще раз, объект внимания должен изменяться. Объект зрения с течением времени ста­новится невидим, объект слуха перестает быть слы­шим, если мы будем неподвижно направлять на него внимание. Гельмгольц, подвергший самому точному экспериментированию свое внимание в области ор­ганов чувств, применяя зрение к объектам, не при­влекающим внимания в обыденной жизни, выска­зывает по этому поводу несколько любопытных за­мечаний о борьбе двух полей зрения. Так называется явление, наблюдаемое нами, когда мы глядим каж­дым глазом на отдельный рисунок (например, в двух соседних отделениях стереоскопа); в таком случае мы сознаем то один рисунок, то другой, то части обо­их, но почти никогда оба вместе.

Гельмгольц говорит по этому поводу: "Я чув­ствую, что могу направлять внимание произвольно то на одну, то на другую систему линий (рис. 1), и что в таком случае некоторое время только одна эта система сознается мною, между тем как другая со­вершенно ускользает от моего внимания. Это быва­ет, например, в том случае, если я попытаюсь со­считать число линий в той или другой системе. Но крайне трудно бывает надолго приковать внимание к одной какой-нибудь системе линий, если только мы не ассоциируем предмета нашего внимания с какими-нибудь особенными целями, которые посто­янно обновляли бы активность нашего внимания. Так поступаем мы, задаваясь целью сосчитать линии, сравнить их размеры и т. п. Равновесие внимания, мало-мальски продолжительное, ни при каких ус­ловиях недостижимо. Внимание, будучи предостав­лено самому себе, обнаруживает естественную на­клонность переходить от одного нового впечатления к другому; как только его объект теряет свой инте­рес, не доставляя никаких новых впечатлений, вни­мание вопреки нашей воле переходит на что-нибудь другое. Если мы хотим сосредоточить наше внима­ние на определенном объекте, то нам необходимо постоянно открывать в нем все новые и новые сто-

роны, в особенности когда какой-нибудь посторон­ний импульс отвлекает нас в сторону".

Эти слова Гельмгольца чрезвычайно важны. А раз они вполне применимы ко вниманию в области ор­ганов чувств, то еще с большим правом можем мы применить их ко вниманию в области интеллекту­ального разнообразия. Conditio sine qua поп (лат.— непременное условие) поддержки внимания по от­ношению к какому-нибудь объекту мысли заклю­чается в постоянном возобновлении его при изме­нении точки зрения и отношения к объекту внима­ния. Только при патологических состояниях ума со­знанием овладевает неотвязчивая, однообразная idee fixe (фр.~ навязчивая мысль).

Гений и внимание. Теперь мы можем легко ви­деть, почему так называемое "поддерживаемое" вни­мание развивается тем быстрее, чем богаче матери­алами, чем более отличается свежестью и ориги­нальностью воспринимающий ум. Такие умы пыш­но расцветают и достигают высокой степени разви­тия. На каждом шагу они делают все новые и новые выводы, постоянно укрепляя внимание. Интеллект же, бедный знаниями, неподвижный, неоригиналь­ный, едва ли будет в состоянии долго сосредоточи­вать внимание на одном предмете... Интерес к дан­ному предмету у такого лица ослабевает чрезвычай­но быстро. Относительно гениев установилось об­щее мнение, что они далеко превосходят других лю­дей силой своего произвольного внимания. Можно выразить опасение, не представляет ли у большин­ства из них эта "сила"чисто пассивное свойство. В их головах идеи пестрят своим разнообразием; в каж­дом предмете они умеют находить бесчисленное множество сторон; по целым часам они могут со­средоточиваться на одной мысли. Но их гений дела­ет их внимательными, а не внимание образует из них гениев. Вникнув в сущность дела, мы можем за­метить, что они отличаются от простых смертных не столько характером своего внимания, сколько природой тех объектов, на которые они поочеред­но направляются. У гениев объекты внимания обра­зуют связную серию, все части которой объедине­ны между собой известным рациональным прин­ципом. Вот почему мы называем внимание "поддер­живаемым", а объект внимания на протяжении не­скольких часов "тем же". У обыкновенного человека серия объектов внимания бывает большей частью бессвязной, не объединенной общим рациональным принципом, поэтому мы называем его внимание не­устойчивым, шатким.

Не лишено вероятности, что гений удерживает человека от приобретения привычек произвольного внимания и что среднее умственное дарование пред­ставляет почву, где можно всего более ожидать раз­вития добродетелей воли в собственном смысле слова. Представляет ли дар внимания свойство гения, или оно зависит от развития воли, во всяком случае чем дольше человек может удерживать внимание на од­ном объекте, тем более представляется ему возмож­ность вполне им овладеть. Способность же постоян­но направлять в известную сторону рассеивающееся внимание составляет живой нерв в образовании каж­дого суждения, характера и воли. У кого нет этой способности, того нельзя назвать compos sui (владе­ющий собой). Воспитание, которое могло бы совер-

шенствовать эту способность, было бы воспитанием par excellence (фр.~ по преимуществу). Но указать на такой идеал несравнзнно легче, чем дать практичес­кое руководство к его осуществлению. Относитель­но внимания общим педагогическим правилом мо­жет служить следующее: чем больше интерес в дан­ном занятии ожидает ребенка впереди, тем более будет напряжено его внимание. Поэтому при обуче­нии ребенка нужно руководить его занятиями так, чтобы каждое новое сведение, сообщаемое ребен­ку, находилось в известной связи с ранее приобре­тенными знаниями, и, если возможно, вызвать в ре­бенке любопытство так, чтобы каждое новое сведе­ние, полученное ребенком, служило ответом или хоть частью ответа на вопрос, еще ранее существовав­ший в уме ребенка.

Физиологические условия внимания. Вот, по-види­мому, наиболее важные из них:

1) до возникновения внимания к данному объек­
ту необходимо, чтобы соответствующий кортикаль­
ный центр был возбужден и центральным путем —
идеально, и путем внешнего чувственного раздра­
жения;

2) затем орган чувств должен быть приноровлен
к наиболее отчетливому восприятию внешнего впе
чатления, посредством приспособления соответству­
ющего мышечного аппарата;

3) по всей вероятности, необходим известный
приток крови к соответствующему кортикальному
центру.

Третьего условия я не буду касаться, так как от­носительно его мы не имеем никаких обстоятельных сведений, и я постулирую его лишь на основании общих аналогий. Первое и второе условия оправды­ваются экспериментальным путем: начнем ради удоб­ства с рассмотрения второго условия.

Приспособление органа чувств. Оно наблюдается не только, когда внимание направлено на внешнее чувственное впечатление, но и в том случае, когда его объектом служит мысль.

Что оно налицо, когда мы направляем внима­ние на внешний объект, это само собой ясно. Глядя на что-нибудь или слушая что-нибудь, мы непроиз­вольно приспособляем глаза и уши, а также повора­чиваем голову и тело; обоняя и пробуя на вкус, мы приспособляем язык, губы и нос к данному предме­ту; осязая какую-нибудь поверхность, мы соответ­ствующим образом двигаем осязающий орган; во всех этих актах, производя непроизвольные мышечные сокращения целесообразного характера, мы задер­живаем другие движения, нецелесообразные по от­ношению к тому результату, который мы имеем в виду: пробуя что-нибудь на вкус, мы зажмуриваем глаза, прислушиваясь, стараемся затаить дыхание, и т. п. В результате получается более или менее мас­сивное органическое чувство напряженности вни­мания. На это органическое чувство мы смотрим обыкновенно, как на чувство нашей собственной активности, хотя оно возникает в нас при посред­стве приспособления органов чувств и после него. Таким образом, всякий объект, способный немед­ленно возбудить нашу чувствительность, вызывает рефлекторное приспособление органа чувств, кото­рое сопровождается двумя результатами: во-первых, тем чувством активности, на которое мы только что

указали, и, во-вторых, возрастанием ясности в на­шем сознании данного объекта.

Но и при интеллектуальном внимании в нас на­блюдаются такие же чувства активности. Насколько мне известно, Фехнер первый подверг эти чувства анализу и отличил их от только что указанных более грубых форм того же чувства. Вот что он пишет:

"Когда мы переносим наше внимание с объекта одного органа чувств на объект другого, мы испы­тываем некоторое вполне определенное и легко вос­производимое по произволу, хотя и не поддающее­ся описанию, чувство перемены направления или изменения в локализации напряжения (Spannung). Мы чувствуем напряжение в известном направлении в глазах, с какой-нибудь стороны в ушах, напряже­ния, которые возрастают и изменяются в зависимо­сти от степени нашего внимания в то время, когда мы смотрим или слушаем; это и есть то, что мы на­зываем напряжением внимания. Различие в локали­зации напряжения всего ярче наблюдается, когда внимание наше быстро колеблется между слухом и зрением и в особенности когда мы хотим тонко рас­познавать данный объект при помоши осязания, обоняния и вкуса".

"Когда я пытаюсь вызвать в памяти или вообра­жении какой-нибудь живой образ, то я начинаю ис­пытывать нечто совершенно аналогичное напряже­нию внимания при непосредственном зрительном или слуховом восприятии, но это аналогичное чувст­во локализуется совершенно иначе. В то время как при восприятии реального объекта (а также зритель­ных следов) с напряженнейшим вниманием напря­жение направляется всецело к данному объекту -вперед, а при переходе внимания от одного чувства к другому оно только переменяет направление от од­ного органа чувств к другому, оставляя остальную часть головы свободной от напряжения, при вооб­ражении и припоминании, наоборот, чувство на­пряжения всецело отвлекается от внешних органов чувств и скорее углубляется в ту часть головы, кото­рая наполнена мозгом. Когда я хочу, например, при­помнить местность или лицо, они возникнут передо мной с живостью, если я буду направлять внимание не вперед, а скорее, если можно так выразиться, назад".

"Направление внимания назад", ощущаемое нами, когда внимание направлено на воспроизве­денные представления, по-видимому, состоит глав­ным образом во вращении глазных яблок кнаружи и вверх, подобном тому, которое производится нами во сне и которое прямо противоположно движению глаз при направлении зрения на внешний объект. Впрочем, даже при внимании, направленном на чув­ственные объекты, приспособление органа чувств не есть еще самый существенный процесс. Это - второ­степенный по значению процесс, который, как по­казывают наблюдения, может вовсе не иметь места. Вообще говоря, верно, что ни один объект, лежа­щий на крайних частях поля зрения, не может при­влечь нашего внимания, не "привлекши" в то же вре­мя роковым образом и нашего глаза, т. е. не вызывая в то же время вращения и аккомодации глаза и не локализуя, таким образом, изображения предмета на желтом пятне — самом чувствительном пункте глаза. Но при помощи упражнения и известном уси-

лии можно направлять внимание на главный объект поля зрения, оставляя глаз неподвижным.

При этих условиях предмет никогда не различа­ется нами вполне отчетливо (это невозможно по той причине, что изображение предмета получается здесь не на самом чувствительном месте сетчатки), но вся­кий может убедиться, что предмет сознается более живо, если усилие внимания сделано нами. Так, на­пример, учителя во время урока умеют следить за поведением учеников, делая в то же время вид, буд­то не глядят на них. Женщины, вообще говоря, бо­лее пользуются периферическим зрительным вни­манием, чем мужчины. Гельмгольц сообщает один факт, столь любопытный, что приведу здесь его на­блюдение целиком. Однажды он производил опыты, желая слить в одно цельное зрительное восприятие пару стереоскопических картин, освещавшихся на миг электрической искрой. Картины помещались в темном ящике, который от времени до времени ос­вещался искрой; чтобы глаза не двигались по време­нам в сторону, в середине каждой картины был сде­лан прокол булавкой, через который проникал днев­ной свет, так что оба глаза в промежутки мрака имели перед собой по одной светлой точке При параллель­ных зрительных осях обе точки сливались в одну, и малейшее движение глазного яблока тотчас же изоб­личалось раздвоением зрительных образов. Гельмгольц таким путем нашел, что при совершенной непод­вижности глаз простые плоскостные фигуры могу! восприниматься в качестве трехмерных при одной вспышке. Но когда фигуры были сложными фото­графиями, то для этого было необходимо несколько зспышек подряд.

"Любопытно, - говорит далее Гельмгольц, — что при этом, хотя мы неподвижно фиксируем оба глаза на булавочных отверстиях и не даем раздваиваться их сложному изображению, тем не менее мы можем направить наше внимание на любую часть темного поля, так чтобы при вспышке получить впечатление лишь от той части, которая лежит в направлении нашего внимания. Здесь наше внимание является со­вершенно независимым от положения и аккомода­ции глаз или от какого-либо известного нам изме­нения в этом органе и может свободно направляться сознательным волевым усилием на любую часть тем­ного и однородного поля зрения. Это — одно из наи­более важных наблюдений для будущей теории вни­мания"*.

Идеационное возбуждение центра. Но в чем же выражается направление внимания на периферичес­кую часть картины, если при этом нет физической аккомодации глаза? Что происходит, когда мы "рас­пределяем" или "рассеиваем" внимание по предме­ту, в котором ни одна часть не привлекает нашего внимания? Эти вопросы ведут нас к анализу второй характеристической черты внимания — идеационного возбуждения, о котором мы упомянули выше. Уси­лие при направлении внимания на крайнюю часть картины заключается не в чем ином, как в стремле­нии образовать себе возможно более ясную идею того, что там изображено. Воспроизведенная идея идет на помощь ощущению, делая его более ясным. Появление этой идеи может сопровождаться усили-

' Handbuch der physiologischen Optic. Berlin, 1867. S. 741.

ем, и этого рода усилие и представляет в данном случае конечный результат напряжения внимания. Мы сейчас покажем, что в наших актах внимания всегда есть известная мысленная антиципация (пред­варение) объекта внимания. Льюис называет ее пре-перцепцией, и это название, по-видимому, всего более подходит к мысленному ожиданию наступаю­щего явления.

При интеллектуальном внимании преперцепция само собой должна сушествовать как объект мысли, ибо в этом случае объектом служит простая идея, воспроизведенное представление или концепт. Сле­довательно, доказав существование преперцепции при чувственном внимании, мы докажем, что она налицо во всех процессах внимания. Впрочем, когда чувственное внимание достигло высшей точки, то становится невозможным сказать, какой элемент восприятия проникает в наше сознание извне и ка­кой изнутри, но если мы найдем, что приготовле­ние к напряжению внимания всегда состоит отчасти из творческого пополнения данного объекта психи­ческими продуктами воображения, то этим уже бу­дет доказано то, что требуется.

При определении времени реакции мы, направ­ляя внимание на то движение, которое нужно было делать, ускоряли наступление реакции. Это сокра­щение времени мы приписали тому обстоятельству, что уже заранее до появления сигнала нервные цен­тры в данном случае бывают совершенно приготов­лены к разряду. Таким образом, состояние выжида­ющего внимания перед наступлением реакции идет рука об руку с приготовлением соответствующего не­рвного центра к разряду.

Когда воспринимаемое впечатление очень сла­бо, то для того, чтобы уловить его, необходимо изощ­рить внимание, предварительно направив его на то же впечатление, но в более сильной форме. Вот что говорит по этому поводу Гельм-гольц: "Если мы хо­тим начать наблюдения над обертонами, то можно посоветовать вслушаться в слабо звучащую ноту, со­ответствующую искомому обертону, прежде чем про­изводить опыт звукового анализа над данной нотой... Если вы поставите перед ухом резонатор, соответ­ствующий какому-нибудь обертону ноты С (Do), на­пример, G (Sol), и затем заставите звучать ноту С, то услышите G, значительно усиленное резонато­ром. Это усилие обертона резонатором приучает ухо быть более внимательным к искомым звукам. Если мы станем постепенно удалять резонатор, звук G станет ослабевать, но внимание, будучи направлено резонатором на этот звук, уловляет его гораздо лег­че, и наблюдатель уже может после такого опыта слышать обертон С невооруженным ухом". Вундт, давая свои объяснения к такого рода опытам, гово­рит следующее: "Беглые и слабые зрительные впе­чатления дают в результате одно и то же. Попробуй­те освещать рисунок электрической искрой, появ­ляющейся через большие промежутки времени: после первых двух—трех вспышек обыкновенно невозмож­но ничего разобрать. Но смутное впечатление от ри­сунка все-таки сохраняется в памяти; каждая после­дующая вспышка дополняет его, пока, наконец, не получится более ясное изображение. Первичным сти­мулом для внутренней активности здесь обыкновен­но служит само внешнее впечатление. Мы слышим

звук, в котором по некоторым ассоциациям чувству­ем наличность известных обертонов, далее припо­минаем их, наконец, уловляем их ухом в данном звуке. Или предположим, что мы видим минераль­ное вещество, которое и ранее нам случалось ви­деть; непосредственное впечатление вызывает соот­ветствующий образ в нашей памяти, который, в свою очередь, сливается более или менее тесно с непос­редственным восприятием. Различные свойства дан­ного впечатления требуют особых благоприятных условий для воспризнания, и мы заключаем при этом, что наше ощущение напряженности внутрен­ней активности возрастает в зависимости от усиле­ния яркости тех впечатлений, на которые мы на­правляем внимание".

Это всего естественнее можно представить схе­матически в виде воздействий на нервную клетку с двух сторон. В то время как предмет воздействует на нее извне, другие нервные клетки действуют на нее изнутри. Для полной активности данной нервной клетки необходимо взаимодействие обоих факторов. Данный объект воспринимается с полнейшим вни­манием только в том случае, когда он одновремен­но образует и восприятие и воспроизведенное пред­ставление.

Приведем еще несколько опытов, которые пос­
ле всего сказанного будут вполне понятны. К
опытам над освещением стереоскопических фигур
электрической искрой Гельмгольц присоединяет еще
следующее наблюдение: "Помещая в стереоскоп ри-
сунюи столь простые, что, относительно говоря, для
меня было трудно видеть их двойными, мне удава­
лось добиться этого даже при мгновенном освеще
нии, когда я старался живо представить себе, как
они должны бы были выглядеть двойными. Здесь на
восприятие влияло одно только внимание, так как
глаз оставался совершенно неподвижным".

Разбирая вопрос о борьбе двух полей зрения, Гельмгольц снова говорит: "Это явление не есть со­перничество в интенсивности между двумя ощуще­ниями: оно зависит от напряженности или рассеян­ности нашего внимания. В самом деле, едва ли есть другое явление, на котором можно было бы с боль­шим удобством исследовать причины, обусловлива­ющие наше внимание. Недостаточно при этом со­знательно решить глядеть сначала одним глазом, потом другим: мы должны образовать в уме ясное представление того, что мы надеемся увидеть. Тогда ожидаемый образ действительно появится".

Рис. 2

На рис. 2, где опыт не дает определенных резуль­татов, можно вызвать смену одной из кажущихся фигур другою, напряженно воображая заранее ту фигуру, которую мы желаем видеть. То же наблюда­ется и на некоторых рисунках, где известные линии образуют своею комбинацией фигуру, не имеющую никакого отношения к тому, что можно непосред­ственно видеть на рисунке, и вообще на всех изоб-

ражениях, где известный предмет не бросается в глаза и едва может быть отличен от заднего плана; может случиться, что мы долго не будем замечать предме­та, но, раз заметив его, мы можем делать его объек­том нашего внимания по произволу при помощи того умственного дубликата, который вводится в данное восприятие нашим воображением. Кто может сразу угадать в бессмысленной французской фразе: Pas de lieu Phone que nous английскую поговорку: Paddle your own canoe?Шо едва ли кто, раз заметив звуковое сход­ство обеих фраз, не будет в состоянии снова возоб­новить его в памяти. Ожидая удара часов, мы так проникаемся мыслью о наступающем звуке, что каж­дую минуту нам кажется, будто уже бьет желанный или страшный час. То же испытываем мы и в ожида­нии звука чьих-нибудь шагов. При малейшем шелес­те в лесу охотнику мерещится дичь, беглецу - его преследователи. Влюбленный при виде каждо