Победители и побежденные в развивающемся мире

Ничто не иллюстрирует растущие различия между развивающимися странами лучше, нежели тот факт, что в 60-х годах ВНП на душу населения в Южной Корее был абсолютно такой же, как в Гане (230 долларов), а ныне в первой он в 10—12 раз больше, чем в последней*. В обеих странах преобладала аграрная экономика, обе более полувека находились под колониальным правлением. Обретя независимость, каждая из них столкнулась со множеством трудностей, пытаясь «догнать» Запад, и, хотя Корею отличала более тесная историко-культурная общность, ее шансы могли бы выглядеть менее предпочтительными, поскольку она располагала скудными природными ресурсами (за исключением вольфрама) и понесла тяжелые потери во время войны 1950— 1953 гг. Спустя десятилетия, однако, государства Западной Африки остаются одними из беднейших стран мира — ВНП на душу населения в Нигерии, Сьерра-Леоне и Чаде сегодня, к примеру, составляет менее 500 долларов,2 а Корея, приблизилась к разряду стран с высоким доходом. Уже сейчас тринадцатое крупнейшее в мире торговое государство, Корея, планирует стать в двадцать первом веке одной из богатейших стран3, в то время как Западную Африку ждут, по крайней мере в обозримом будущем, хроническая нищета, недоедание, болезни и отставание в развитии в целом. И наконец в то время, как рост благосостояния в Корее сопровождается сокращением роста численности населения, большинство африканских стран по-прежнему сталкивается с демографическим взрывом, сводящим на нет любые достижения в области национального производства.
Подобное различие вовсе не ново, ибо богатые и бедные общества существовали всегда; в семнадцатом веке пропасть в благосостоянии, скажем, между Амстердамом и западным

побережьем Ирландии или между такими цветущими индийскими портами, как Сурат и Калькутта4, и жителями горных селений Новой Гвинеи была весьма заметной, хотя, возможно, и несравнимой с нынешним разрывом между богатыми и бедными странами, Отличие состоит в том, что благодаря происшедшей в двадцатом веке революции в сфере глобальных коммуникаций подобное неравенство стало общеизвестным. Такое обстоятельство может породить возмущение бедных народов против процветающих обществ, однако оно же способно и пробудить стремление к подражанию (как Южная Корея последовала примеру Японии), Ключевой проблемой здесь является следующее: во что обойдется превращение «неимущей» страны в «имущую»? Требуется ли для этого лишь простое копирование экономических методов или такой процесс затронет и культурную и социальную структуру, а также отношение к зарубежному опыту?
Упомянутое различие между Восточной Азией и субсахарской Африкой ясно демонстрирует чрезмерно расширительный смысл термина «третий мир». Это понятие было удобным в 50-х годах, когда нищие недавно деколонизированные государства придерживались политики неприсоединения, старались остаться независимыми от блоков, возглавляемых двумя сверхдержавами5. Взлет сверхбогатых нефтедобывающих стран десятилетие спустя уже поставил его под сомнение. Ныне же, когда в процветающих странах Восточной Азии ВНП на душу населения превышает показатели России, Восточной Европы и даже таких западноевропейских государств, как Португалия, упомянутый термин кажется менее подходящим, чем когда бы то ни было. И когда тайваньские и корейские корпорации открывают сборочные предприятия на Филиппинах и создают сеть сбыта внутри Европейского сообщества, нам следует признать наличие существенных различий между незападными экономиками. Некоторые исследователи сейчас насчитывают пять отдельных типов «развивающихся» стран для оценки потенциалов стран Азии, Африки и Латинской Америки6.
*
Согласно Рейвинхиллу они делятся на: нефтеэкспортирующие страны с высоким доходом; страны с индустриализованной экономикой, прочной государственной властью и сравнительно низким уровнем задолженности (Тайвань и т.д.); страны с индустриализованной экономикой, нестабильным государственным аппаратом и (или) задолженностью (Аргентина, Польша);
новые потенциально промышленные страны (Малайзия, Таиланд);
производители сырья (субсахарская Африка, Центральная Америка).

Сравнение национальных темпов роста в 80-х годах подтверждает такие различия. В то время, как экономики стран Восточной Азии развиваются весьма впечатляющими средними темпами на уровне 7,4% в год, государств Африки и Латинской Америки соответственно на1,8и1,7%7, — а поскольку численность их населения растет гораздо быстрее, они в итоге откатились назад как по абсолютным, так и по относительным показателям. На протяжении упомянутого десятилетия увеличились различия и в экономических структурах: в то время как африканские страны, располагающие сырьевыми ресурсами, стремились к повышению цен на сырье, ориентирующиеся на экспорт промышленные страны Восточной Азии старались их сбить. Самый наглядный разрыв образовался в удельном весе готовых изделий в мировой торговле, который является ключевым показателем экономической конкурентоспособности (см. график 6).
Таким образом, хотя некоторые исследователи все еще предпочитают говорить о биполярном характере мировой экономики8, делящейся на богатые и бедные страны, мы имеем дело со все большей дифференциацией. Причины этого и будут рассмотрены в данной главе.
Среди развивающихся стран наиболее успешно догоняют Запад торговые государства региона Тихого океана и Восточной Азии. За исключением расположенных в этой зоне стран, контролируемых коммунистическими режимами, государства Тихоокеанского бассейна (включая западные районы Канады и Соединенных Штатов и отчасти Австралию) переживали продолжительный бум в области промышленности, торговли и инвестиций; однако центр его находится в азиатской части Тихоокеанского бассейна, главным образом благодаря зримому подъему Японии и тем стимулам, которые он дал экономикам соседних стран и трансокеанской торговле. Согласно одному из источников:
«В 1962 г. доля западной зоны Тихого океана (особенно Восточной Азии) в мировом ВНП составляла около 9%, Северной Америки — 30 и Западной Европы — 31%. Двадцать лет спустя доля западной зоны Тихого океана стала выше 15%, а Северной Америки сократилась до 28 и Западной Европы — до 27%. Существует вероятность, что к 2000 г. на долю западной зоны Тихого океана будет приходиться примерно четверть мирового ВНП, а на весь регион Тихого океана — около половины по сравнению с чуть более 43% в настоящее время»9.

График 6. Доля в мировой торговле промышленными
товарами(10)

Субсахарская Африка

Новые индустриальные страны Восточной Азии

Нынешний бум в Восточной Азии имеет, конечно, неоднородный характер, и исследователи выделяют различные степени экономического и технического развития в этом огромном регионе. Схематически это деление выглядит примерно так:
а) Япония, ныне крупнейший в мире финансовый центр, страна, наиболее интенсивно разрабатывающая инновационные высокие технологии в невоенной сфере;
б) четыре восточно-азиатских «тигра» или «дракона», новые индустриальные страны (НИС): Сингапур, Гонконг, Тайвань и Южная Корея, из которых две последние имеют более многочисленное население и большую территорию, нежели два

первых государства, представляющих собой портовые города;
все они, однако, в последние десятилетия переживают процесс развития производства, ориентированного на экспорт;
в) крупные южно-азиатские государства Таиланд, Малайзия и Индонезия, которые при содействии иностранных (главным образом, японских) инвестиций развивают сборочное производство, выпуск готовых изделий и экспорт (существует сомнение, следует ли включать в эту группу Филиппины);
г) наконец, чахнущие бедные коммунистические страны:
Вьетнам, Камбоджа, Северная Корея, а также изоляционистская Мьянма, идущая своим «бирманским путем к социализму».
Такое ступенчатое построение в зависимости от уровня развития побудило экономистов к образному сравнению Восточной Азии с «летящей гусиной стаей», где Япония играет роль вожака, за которым следуют новые индустриальные страны, крупные южно-азиатские государства и т.д. Все, что бы ни произвела Япония в течение десятилетия, — сравнительно дешевые игрушки, кухонная утварь, электротовары — в следующем десятилетии начинают выпускать ближайшие «гуси в стае», а еще через десять лет — те, кто находится за ними. Каким бы точным ни был этот образ применительно к отдельно взятой стране, общая картина ясна: «гуси» в полете, и летят они целеустремленно вперед, к заветным местам обетованным.
Среди упомянутых стран новые индустриальные страны Восточной Азии являют собой наиболее наглядный пример успешных изменений. И хотя сторонним наблюдателям они могут казаться похожими, на деле заметно различаются размерами территории, численностью населения*, своей историей и политическими системами. Отличны даже структуры экономики. Экономика Южной Кореи, где процесс развития начался как минимум на десятилетие позже, чем на Тайване (а демократизация шла еще медленнее), в огромной степени контролируется несколькими гигантскими промышленными конгломератами, из которых четыре крупнейших («Самсунг», «Хёндэ», «Лаки-голд стар» и «Дэу») выпускают товары на сумму, равную половине валового национального продукта страны. Для Тайваня, наоборот, характерны
__________________
*
В то время как население Кореи составляет около 43 млн., Тайваня — примерно 20 млн. человек, в Гонконге проживает 5,7 млн., а в Сингапуре всего 2,7 млн.

многочисленные мелкие фирмы, специализирующиеся на одном—двух видах продукции. В то время как тайваньцы озабочены тем, что их фирмы могут проиграть зарубежным гигантам, корейцев тревожат все большие трудности, с которыми они будут сталкиваться в конкурентной борьбе в таких крупномасштабных отраслях промышленности, как нефтехимия, производство полупроводников и кораблестроение11.
Несмотря на эти структурные различия, у каждой из упомянутых стран есть определенные общие черты, которые, взятые вместе, помогают понять причины их неуклонного — из десятилетия в десятилетие — роста. Первая, возможно наиважнейшая, заключается в первостепенном внимании к образованию. Оно основано на конфуцианских традициях почитания знаний и системе конкурсных экзаменов, и поддерживается семьей: мать ежедневно занимается с детьми в дополнение к учебному процессу в школе. На взгляд представителя Запада, образование — так же, как и в Японии — кажется сконцентрированным на механической зубрежке, приобретении технических навыков и подчеркивании общности, а не на развитии индивидуальных способностей и привычки подвергать сомнению авторитеты. И даже если некоторые местные деятели просвещения в наши дни и готовы согласиться с такой критикой, большинство населения убеждено, что их традиции в сфере образования создают социальную гармонию и воспитывают хорошо обученную рабочую силу. Более того, единообразие системы вовсе не исключает острого индивидуального соперничества; на Тайване (где, между прочим, двенадцать из четырнадцати членов кабинета 1989 г. получили степени доктора философии за границей), из 110 тыс. абитуриентов, ежегодно держащих вступительные экзамены в национальный университет, поступает всего треть лучших, что, несомненно, лишь подчеркивает важное значение, которое придается высшему образованию12. И, возможно, ничто лучше не иллюстрирует стремление к образованию, нежели тот факт, что в Южной Корее (43 млн. населения) насчитывается 1,4 млн. студентов высших учебных заведений по сравнению со 145 тыс. в Иране (54 млн. населения), 15 тыс. в Эфиопии (46 млн.) и 159 тыс. во Вьетнаме (64 млн. населения). И еще один факт: уже в 1980 г. «корейские технические институты окончили столько же выпускников, сколько в Соединенном Королевстве, Западной Германии и Швеции вместе взятых»13.
Вторым общим фактором является высокий уровень национальных сбережений. Использование для поощрения личных

сбережений фискальных мер, налогов и контроля над импортом обеспечило наличие крупных низкопроцентных капиталов для инвестиций в промышленность и коммерцию. На протяжении нескольких первых десятилетий развития жестко регулировались личное потребление и уровень жизни — посредством ограничений на вывоз капиталов за границу и ввоз предметов роскоши зарубежного производства — с тем, чтобы направить имеющиеся ресурсы на развитие своей индустрии. И хотя в среднем благосостояние и росло, плоды экономических достижений по большей части использовались для дальнейшего расширения экономики. И лишь тогда, когда экономический «взлет» действительно состоялся, система начала видоизменяться; возросшее потребление, зарубежные закупки, капиталовложения в новые области — все это позволило внутреннему спросу играть большую роль в развитии страны. В таких условиях можно было бы ожидать сокращения удельного веса общих сбережений. Однако даже в конце 1980 г. в новых индустриальных странах Восточной Азии по-прежнему сохранялся высокий уровень национальных сбережений, что видно из табл.7.
Таблица 7 Сравнительный уровень сбережений, 1987 г.14

Третьей отличительной чертой являлась прочная политическая структура, благоприятствовавшая росту экономики. Хотя предпринимательство и частная собственность всемерно поощрялись, «тигры» никогда не следовали модели полного невмешательства в экономику. Намеченным для приоритетного развития отраслям промышленности оказывалась поддержка в самых разных формах — экспортные субсидии, стипендии для обучения, протекционистские тарифы для защиты от иностранных конкурентов. Как отмечалось выше, фискальная система была призвана обеспечить

высокий уровень сбережений. Налоговая и энергетическая политика имела целью содействие деловой активности. Профсоюзы функционировали в условиях жестких ограничений. Демократия была скована — губернатором в Гонконге, распорядительными администрациями в Сингапуре и военными режимами на Тайване и в Корее. И только недавно были разрешены свободные выборы и политическая деятельность партий. Апологеты подобной системы утверждают, что во имя сосредоточения всех усилий на развитии экономики было необходимо ограничивать гражданские права и что демократические реформы служат «наградой» за долготерпение народа. Главное состоит в том, что, хотя внутриполитические курсы этих стран и отличались от существовавших на Западе, это не стало препятствием их торговой экспансии.
Четвертой отличительной чертой стала ориентация на экспорт, в отличие от курса на удовлетворение потребностей за счет импорта, проводимого Индией, и определяемого потребителями курса Соединенных Штатов. Для такого небольшого государства с уже процветавшей торговлей, как Гонконг, подобная направленность была не новой, но на Тайване и в Корее ориентация на экспорт потребовала значительных структурных преобразований, поскольку этим странам пришлось сначала приучить управленцев и рабочую силу выпускать именно ту продукцию, которая желанна зарубежному покупателю. Во всех случаях с целью увеличения экспорта и сокращения импорта курс национальной валюты удерживался на низком уровне. Более того, новые индустриальные страны Восточной Азии умело использовали благоприятные международные условия; их затраты на оплату труда были гораздо ниже, чем в Северной Америке и Европе, они сполна извлекли выгоду из принципов открытой международной торговли, созданных и охраняемых Соединенными Штатами, и одновременно искусно оберегали свою собственную промышленность от иностранной конкуренции. С течением времени это привело к образованию значительного положительного сальдо торгового баланса и возникновению угрозы ответных мер со стороны европейских и американского правительств, что опять же напоминало о сильной зависимости новых индустриальных стран от существующей на данный момент международной экономической системы. Важно, однако, то обстоятельство, что они поставили целью рост выпуска ориентированной на экспорт готовой продукции, — в то время как другие развивающиеся страны продолжали полагаться на экспорт сырья и не предпринимали почти никаких

усилий, чтобы удовлетворить спрос зарубежных покупателей15.И если рассматривать торговлю под таким углом зрения, то неудивительно, что семь из двенадцати крупнейших портов мира расположены сейчас именно в Азии.
И наконец, перед новыми индустриальными государствами находился пример для подражания, (Япония), которого у Йемена, Гватемалы или Буркина-Фасо не было. На протяжении четырех десятилетий народы Восточной Азии воочию наблюдали за бурными успехами своего соседа, не принадлежащего к западному миру, успехами, основанными на образованности и техническом мастерстве, на высоком уровне сбережений, на долгосрочном и направляемом государством освоении новых отраслей промышленности и рынков, на решимости поддерживать конкурентоспособность на мировой арене... хотя ныне к этому восхищению Японией примешивается определенная боязнь оказаться втянутыми в неновый блок под господством Токио. И хотя японский внутренний рынок крайне важен для новых индустриальных стран Восточной Азии, а им самим весьма выгодны японские инвестиции, сборочные производства, инженеры и опыт, особого энтузиазма перспектива возникновения новой большой восточно-азиатской зоны общего процветания у них не вызывает16.
Результаты экономического роста видны не только в неуклонном повышении уровня жизни в странах Восточной Азии. Дети там сейчас в среднем на четыре—пять дюймов выше, чем были их сверстники в 40-е годы, и растут они в странах, которые, с точки зрения здоровья населения, числятся среди самых благополучных в мире.
«Тайваньский ребенок, родившийся в 1988 г., может рассчитывать прожить 74 года, всего на год меньше, чем американское или западногерманское дитя, и на пятнадцать лет дольше, чем танванец, родившийся в 1952 г.; южнокореец 1988 г. рождения может рассчитывать провести на земле семьдесят лет по сравнению с пятьюдесятью восемью годами в 1965 г.. В 1988 г. тайваньцы ежедневно потребляли на 50% больше калорий, нежели тридцатью пятью годами раньше. На каждую семью приходилось в двести раз больше телевизоров, телефонов и автомобилей; в Корее эти показатели были еще выше»17.
В дополнение ко всему в новых индустриальных странах Восточной Азии отмечается высокий уровень грамотности, и это также подтверждает, что в целом они ближе к странам «первого» мира, нежели к бедным развивающимся государствам.

Таблица 8
Сравнительный уровень жизни18

Сохранится ли этот прогресс и в двадцать первом веке? Политическое будущее Гонконга совершенно неясно, и многие компании переводят свои штаб-квартиры в другие районы; из-за традиционных притязаний Пекина Тайвань остается в дипломатическом плане «отверженным» государством; Южная Корея по-прежнему считает, что непредсказуемый военизированный режим на севере представляет угрозу ее безопасности. Будущее Китая — и Сибири — весьма неопределенно и вызывает озабоченность. Взлет цен на азиатских фондовых биржах в 80-е годы (вызванный огромным увеличением денежных ресурсов) был необоснованно высоким и спекулятивным и потому обреченным на спад. Протекционистские тенденции в развитом мире представляли для торговых государств еще большую угрозу, чем внешнее давление с целью отказаться от субсидирования местных крестьянских хозяйств. Рост курсовой стоимости корейской и тайваньской валют привел к сокращению выручки от экспорта и замедлил общие темпы развития. Некоторые японские конкурентные фирмы перевели свои производства в соседние страны с более дешевой рабочей силой — такие, как Таиланд и Южный Китай. Резкий рост цен на нефть ведет к увеличению платежей за импорт. Повышение заработной платы (в Корее она возросла в среднем на 14% в 1988 г. и на 17% в 1989 г.) сказалось на

издержках на оплату рабочей силы и конкурентоспособности. Социальный мир, столь драгоценный для этих молодых демократий, подрывается студенческими беспорядками и волнениями среди промышленных рабочих19.
С другой стороны, подобные явления могут представлять собой просто, болезни роста. Уровень сбережений по-прежнему чрезвычайно высок. Ежегодно из колледжей выходит большое число новых инженеров и техников. Повышение покупательной способности рабочих привело к бурному расцвету внутреннего рынка; правительства, со своей стороны, расширяют инвестиции в жилищное строительство, развитие инфраструктуры и коммунального хозяйства. Рабочая сила из-за демографического спада не будет численно возрастать столь стремительно, как прежде, однако она станет более образованной, увеличатся ее потребительские расходы20. Существенный рост капиталовложений за рубежом содействует сохранению долгосрочного платежного баланса. А поскольку рынки густонаселенных Индонезии, Таиланда и Малайзии растут удвоенными темпами, перед торговыми государствами открывается широчайшее поле деятельности. На повышение курса национальной валюты можно ответить расширением экспорта высококачественных товаров, повышением уровня капиталовложений в промышленность, освоением новых высокотехнологичных производств — подобно переоснащению японской индустрии в 80-х годах, когда стремительно взлетел курс ее национальной валюты. Нигде более в мире темпы роста «всего» на 5—6% не станут называть тревожными или предвещающими спад. И если не считать возможности войны в Восточной Азии или массового спада деловой активности в глобальном масштабе, то, по всем признакам, четыре «тигра», с точки зрения социальной структуры, находятся в лучшем, чем большинство остальных стран, положении, чтобы преумножать богатство и здоровье нации.
Чтобы получить подтверждение этому мнению, достаточно обратить внимание на нынешнее трудное положение Латинской Америки, которая в 80-х годах утрачивала позицию за позицией — в то время как Восточная Азия их завоевывала. И в данном случае следует проводить различие между странами континента, где на площади почти 7 млн. кв. миль проживает более 400 млн. человек, сосуществуют различные политические культуры и социально-экономические структуры. Аргентина, уровень

жизни которой в 1900 г. позволял отнести ее к разряду «развитых» государств, совсем не похожа на Гондурас и Гайану. По демографическим изменениям Латинскую Америку можно разделить на три различные группы: в таких странах, как Боливия, Доминиканская Республика и Гаити, отмечаются высокий уровень рождаемости и низкая продолжительность жизни; в средней группе: Бразилия, Колумбия, Мексика, Венесуэла, Коста-Рика и Панама — начинают наблюдаться спад рождаемости и увеличение продолжительности жизни; странам умеренного пояса — Аргентине, Чили и Уругваю — присущи демографические характеристики развитых государств21.
Несмотря на такое разнообразие, существуют причины рассматривать перспективы Латинской Америки как единого целого: весь регион сталкивается с одинаковыми экономическими проблемами, внутриполитическая ситуация в странах весьма сходна — в частности, ее отличает хрупкость молодых демократий, — и все эти государства зависят от своих отношений с развитым миром, особенно с Соединенными Штатами.
Несколько десятилетий назад будущее Латинской Америки выглядело весьма обещающим. Экономический бум 50-х годов вызвал прибыльный спрос на кофе, лесоматериалы, говядину, нефть и минералы; иностранные инвестиции в сельское хозяйство, промышленность и инфраструктуру помогали региону уверенно двигаться вперед. За тридцать лет после 1945 г. производство стали там возросло в двадцать раз, а производство электроэнергии, металлов и машинного оборудования — более чем вдесятеро22. Реальный валовой внутренний продукт на душу населения ежегодно увеличивался в среднем на 2,8% в 60-е годы, а в 70-х — и еще более ускоренными темпами, составляя 3,4%. К сожалению, в последующем этот процесс принял обратное направление и в период между 1980 и 1988 гг. реальный ВВП на душу населения неуклонно снижался в среднем на 0,9% в год23. В некоторых странах, например, в Перу и Аргентине, реальный доход в 80-х годах сократился на четверть. За очень редкими исключениями (Чили, Колумбия, Доминиканская Республика, Барбадос и Багамские острова) ВВП на душу населения в большинстве стран в настоящее время ниже, чем десятилетие или даже два назад:

Таблица 9
ВВП на душу населения в странах Латинской Америки24 (в долларах США)

Изучение причин подобного отката вскрывает разительное отличие этих государств от новых индустриальных стран Восточной Азии. Вместо того, чтобы поощрять промышленников к освоению зарубежных рынков и стимулировать экономику путём ориентации ее на выпуск экспортной продукции, правительства латиноамериканских стран, во-первых проводили политику вытеснения импортных товаров, создавая собственную металлургию, цементную, бумажную, автомобильную и электронную отрасли промышленности, которым oбеспечивались протекционистские тарифы, государственные субсидии и налоговые льготы, что изолировало их от иностранной конкуренции. А в результате продукция этих стран стала для зарубежных потребителей менее привлекательной*. Более того, хотя создать металлургическую промышленность было сравнительно просто, освоить такие высокие технологичные отрасли, как производство компьютеров, аэрокосмической техники, машинного оборудования и фармацевтической продукции оказалось куда сложнее, поэтому большинство этих стран зависит от импорта промышленных товаров, а экспорт, в основном, по-прежнему состоит из сырья: нефти, кофе и соевых бобов.25
Во-вторых, развитие экономики сопровождалось нечёткой финансовой политикой и всё растущими упованиями на иностранные займы. Правительства закачивали деньги не только в инфраструктуру и образование, о и в государственные предприятия, громоздкие бюрократические аппараты и непомерно раздутые вооружённые силы, оплачивая их содержание печатанием бумажных денег и займами у западных (главным образом у американских) банков и международных организаций. Результатом стало резкое увеличение доли государственных расходов в валовом внутреннем продукте и ускорение темпов инфляции и роста цен, ещё более усугубленных индексацией заработной платы. Инфляция достигла таких масштабов, что не поддавалась пониманию, а о её сдерживании и речи не было. «В 1989 г., например, инфляция в Никарагуа составила более 3400% в Аргентине инфляция достигла 3700, в Бразилии – почти 1500,
__________________

* Как уже отмечалось, Япония и её последователи в Восточной Азии также стремились защищать свои ещё не оперившиеся отечественные отрасли промышленности, однако это предпринималось с целью создания прочной базы для наступления их экспортных товаров, но никак не для сооружения экономического бастиона, за стенами которого почивала бы их промышленность.

а в Перу — около 3000%. Эквадор, где инфляция зарегистрирована на уровне всего 60%, в этом смысле можно было считать страной вполне благополучной»26. В таких условиях национальная валюта совершенно обесценивается, а идея повышения уровня национальных сбережений с целью обеспечения долгосрочных капиталовложений утрачивает всякий смысл.
Еще одним следствием такой политики явилось то, что некоторые латиноамериканские страны оказались в числе самых крупных в мире должников, что видно из табл. 10.
Таблица 10 Рост задолженности некоторых латиноамериканских стран27

В результате общая задолженность Латинской Америки достигает сейчас примерно 1000 долларов на каждого мужчину, женщину и ребенка. Эти деньги, однако, были направлены не в производительные инвестиции, а либо растранжирены на внутренние потребности, либо бесследно исчезли (есть такой термин «бегство капиталов») на частных счетах в американских и европейских банках. И большинство латиноамериканских стран оказалось неспособным выплачивать даже проценты по своим долгам. Невыполнение обязательств по займам (или отсрочка выплаты процентов) привело к прекращению поступлений капиталов от разъяренных западных банков и, более того, к общему оттоку

капиталов из Латинской Америки именно в то время, когда она более всего в них нуждалась для поддержки экономического развития*. Испытывая острый недостаток иностранных средств, многие страны, национальная валюта которых полностью обесценена гиперинфляцией, оказываются куда в более худшем положении, чем можно было вообразить двадцать пять лет назад28. В какой-то период появились даже опасения, что финансовые проблемы этого региона могут частично подорвать международную банковскую систему. Сейчас, однако, ситуация выглядит так, что основной ущерб понесет сам континент, где 180 млн. человек (40%) живут в нищете и только в 80-е годы их численность возросла на 50 млн. человек.
С учетом упомянутой расточительности в странах Латинской Америки и осторожной политики Белого дома в 80-х годах по отношению к «амбициозным правительствам» можно было смело предсказать, что на Латинскую Америку будет оказан нажим — со стороны Всемирного банка, Международного валютного фонда, частных банкиров и самого Вашингтона — с требованиями урезать государственные расходы, обуздать инфляцию и выплатить долги. Однако подобные советы легче давать, нежели претворить их в жизнь. Островки демократии действительно существовали (например, Коста-Рика), однако в большинстве государств у власти были правые военные диктатуры или социал-революционеры; внутренние партизанские войны, военные перевороты и рабочие волнения были общим и широко распространенным явлением. Даже по мере того, как в 80-е годы там начали приходить к власти демократические силы, новые лидеры оказались в сложном положении, унаследовав огромную внешнюю задолженность по соглашениям, заключенным уходящими режимами, и во многих случаях систему индексированной заработной платы, подстегивающую инфляцию. Они стали мишенью для нападок землевладельцев и (или) повстанческих атак, столкнулись с кознями раздутой и зачастую коррумпированной бюрократии и недостатком подготовленных кадров. В попытках преодолеть эти пороки они обнаружили, что западный мир, который неистово аплодировал возвращению демократии, отнюдь не горит желанием предоставлять новые займы, все больше проявляет склонность к протекционизму и настаивает на одно-*
__________________

* В 1989 г. общий перевод капиталов из Латинской Америки составил около 25 млрд. долларов.

сторонних мерах (скажем, в сельве Амазонки) по борьбе с глобальным потеплением.
Столь желанное возрождение тормозится еще двумя недостатками. Первый состоит в неудовлетворительной деятельности системы образования. И происходит это не из-за отсутствия школ и университетов, как в некоторых странах Африки. Во многих латиноамериканских странах существует широкая система государственного просвещения, насчитываются дюжины университетов, отмечается высокий уровень грамотности среди взрослого населения; в Бразилии, например, функционируют шестьдесят восемь университетов, в Аргентине — сорок один29. Действительная проблема заключается в недостаточном внимании и скудных капиталовложениях. Один из граждан недавно сокрушался по поводу коллапса в Аргентине следующим образом:
«Система образования, которая более чем столетие боролась с неграмотностью, лежит в руинах. Университеты не отапливаются, а в окнах многих государственных школ нет стекол. Прошлым летом (1990 г. — П.К.) учитель начальной школы с десятилетним стажем получал менее 110 долларов в месяц. Адъюнкт профессору Буэнос-Айресского университета, читавшему лекции 10 часов в неделю, платили 37 долларов в месяц. Зарплата врача в муниципальной больнице составляла 120 долларов в месяц.
...Временами учителя проводили занятия по очереди или сокращали их продолжительность, поскольку у них и у их учеников не хватало денег на оплату проезда в транспорте»30.
При наличии средств можно было бы, вероятно, вернуть к жизни эти пришедшие в упадок структуры в сфере образования и здравоохранения и содействовать тем самым национальному оздоровлению; однако в существующих условиях невозможно представить, где изыскать необходимый капитал. Более того, в терзаемых раздорами странах Центральной Америки образование вообще находится в плачевном состоянии; в Гватемале, по данным последней переписи населения, 63% жителей в возрасте от десяти лет и старше оказались неграмотными, а в Гондурасе уровень неграмотности составил 40%31. К сожалению, именно в латиноамериканских странах с наиболее слабо поставленным просвещением наличные ресурсы истощаются стремительным ростом численности населения.
Несмотря на все эти слабые стороны, в последних исследованиях по Латинской Америке высказывается предположение, что за «потерянным десятилетием» 80-х годов последует период

восстановления. Приход демократических режимов, компромиссы, достигнутые на затянувшихся переговорах об отсрочке погашения задолженности, жесткие экономические реформы (сокращение государственных расходов, отказ от индексирования), направ