Цивилизационная модель культурной политики.

Наличие элементов этой модели в отечественной управленческой практике вызвано ориентацией многих субъектов культурной политики на принцип «догоняющего развития» России по отношению к цивилизованному Западу. Соответственно и российская культурная политика, по замыслу сторонников этой модели, должна быть ориентирована в первую очередь на основные технологии и образцы культурной политики Запада. В качестве эталонных характеристик цивилизационной модели в этой связи выделяются: поощрение государством плюрализма культурных ценностей, отсутствие прямого государственного влияния на культурные процессы; предоставление возможностей индивидуальной инициативы в социокультурной сфере, свободы в развитии платных культурных услуг; широкое развитие массовой культуры с развитой индустрией развлечений, обеспечивающей определенную демократизацию приобщения к культурной информации всех групп населения. Цивилизационное значение такой культурной политики заключается в развитии социокультурной активности, значимых для самого населения (культура быта, досуга, потребления, здоровья, производства, политической деятельности и т.д.), в разнообразии субъектов культурной политики, имеющих как государственный, так и общественный статус, в мобильности использования и создания самых различных инноваций, творческих достижений в социально-культурной сфере, в защищенности создателей и потребителей культурных услуг от чиновничье-государственного произвола. Данная культурная политика способствует формированию гражданской культуры общества, которая чаще всего связывается с формированием типа личности, обладающей высокой социальной мобильностью, предприимчивостью, умением отстаивать свои права в противовес некоторым патриархальным обществам с авторитарным политическим режимом.

В то же время безоговорочное заимствование опыта культурной политики Запада без учета социально-экономической и социально-культурной специфики России, по мнению некоторых исследователей, может привести и к некритическому заимствованию культурных достижений стран, принятых за эталон. Это заимствование, по мнению некоторых исследователей, грозит «культурной колонизацией», отказом от обязательств по сохранению собственной национальной культуры (164). В России это - реальная угроза культурной колонизации со стороны американской культуры.

Ситуация осложняется принципиальной несводимостью культуры и цивилизации как явлений разного порядка. Это дало повод в свое время некоторым мыслителям рассматривать эти явления даже как оппозиционные. Например:

«В жизни общественной духовный примат принадлежит культуре. Не в политике и не в экономике, а в культуре осуществляются цели общества. Давно уже происходящая в мире демократическая революция не оправдывает себя высокой ценностью и высоким качеством той культуры, которую она несёт с собой в мир. От демократизации культура повсюду понижается в своём качестве ценности. Она делается более дешёвой, более доступной, более широко разлитой, более полезной и комфортабельной, но и более плоской, пониженной в своём качестве, некрасивой, лишённой стиля. Культура переходит в цивилизацию. Демократизация неизбежно ведёт к цивилизации. Высшие подъёмы культуры принадлежат прошлому, а не нашему буржуазно-демократическому веку… В этом плебейском веке натуры творческие и утончённо культурные чувствуют себя более одинокими и непризнанными, чем во все предыдущие века. Никогда ещё не было такого острого конфликта между избранным меньшинством и большинством, между вершинами культуры и средним её уровнем, как в наш буржуазно-демократический век…

Культура – благородного происхождения. Ей передался иерархический характер культа. Культура имеет религиозные основы. Это нужно считать и с самой позитивно-научной точки зрения. Культура – символична по своей природе. Символизм свой она получила от культовой символики. В культуре не реалистически выражена духовная жизнь. Все достижения культуры по природе своей символичны. В ней не последние достижения быта, а лишь символические его знаки…

Цивилизация не имеет такого благородного происхождения. Цивилизация всегда имеет вид parvenue. В ней нет связи с символикой культа. Её происхождение мирское. Она родилась в борьбе человека с природой, вне храмов и культа…

Культура, подобно церкви, более всего дорожит своей преемственностью. В культуре нет хамизма, нет пренебрежительного отношения к могилам отцов… Этого нельзя сказать про цивилизацию. Цивилизация дорожит своим недавним происхождением, она не ищет древних и глубоких источников. Она гордится изобретением сегодняшнего. У неё нет предков. Цивилизация всегда имеет такой вид, точно она возникла сегодня или вчера. Всё в ней новенькое, всё приспособлено к удобствам дня. В культуре происходит великая борьба вечности с временем, великое противление разрушительной власти времени. Культура борется со смертью, хотя бессильна победить её реально. Ей дорого увековечение, непрерывность, преемственность, прочность культурных творений и памятников. Культура, в которой есть религиозная глубина, всегда стремится к воскресению»(40, с.523-525).

Однако в реальной государственной политике резкое разведение культуры и цивилизации является достаточно опасным. Сошлемся на мнение еще одного авторитетного исследователя:

«Парадоксальным образом учение о противостоянии культуры и цивилизации легло в основу обеих существовавших в ХХ в. версий тоталитарной идеологии…Ходы мысли, ведущие от критики культуры к национализму, расизму, антисемитизму и прочим нацистским «измам», прослеживаются довольно отчетливо. Так, идеологи нацизма, поставив цель покончить с «пагубным» влиянием цивилизации, разлагающей человеческие отношения, сосредоточили все средства пропаганды на том, чтобы противопоставить безликому и бесчувственному космополитизму эмоциональную близость членов рода, нации, расы («мы одной крови – ты и я…), осудить и уничтожить еврейство как символ торгашества и расчетливости, демократию как торжество рациональной процедуры, провозгласив вместо этого принцип фюрерства, согласно которому горячо любимый фюрер воплощает собой идею нации и народа. Затем последовала критика загнивающего Запада, «германская» наука была противопоставлена «западной» науке, германское искусство, воспевающее романтические ценности семьи, народа, расы, оказалось бесконечно выше «вырожденного» абстрактного искусства Запада, отчего последнее подлежало презрению и уничтожению: картины и книги – в огне, художники – в концлагерях.

С другой стороны, и в марксистской традиции, сложившейся в рамках эволюционистского подхода, тоже можно увидеть элементы критики цивилизации, а именно торгашеской буржуазной цивилизации, уничтожающей подлинность человеческих отношений. Об этом говорит «Манифест коммунистической партии», где предлагается и решение проблемы. Пролетариат – продукт безжалостной и рациональной технической цивилизации, и его задача – победить эту цивилизацию, совершив социалистическую революцию, а затем, «обогатив себя всем культурным богатством, которое накопило человечество», воссоединить цивилизацию и культуру. Это как бы программа возвращения «потерянного рая» культуры на новом витке исторического развития…Поэтому надо с чрезвычайной осторожностью относиться к высказываниям сегодняшним российских лидеров всех толков, которые утверждают, что спасение от жестокости и бессердечия нашей новой реальности – в народе или в провинции, где отношения чище и лучше, теплее и эмоциональнее, что идея России – это идея соборности, коллективности. Такими намерениями, даже если они высказаны с самыми лучшими побуждениями, может быть вымощена дорога в ад.» (164, с.39-41).

В то же время неассимилированность отечественной культурой лучших достижений цивилизации, мотивированная аргументами «самостийности», приводит к тому, что «в обществе возникают силы, которые являются оппозиционными не только по отношению к типу государственности, но в определенном смысле и по отношению к культуре»

(20, с.20) (порноиндустрия, теневой развлекательный рынок и т.д.), жесткая теократическая цензура мировых культурных достижений и пр.

В рамках цивилизационной модели культурной политики так и ставится вопрос - отечественная культура должна совершенствоваться в сторону соответствия мировым цивилизационным процессам. С этих позиций сторонниками цивилизационного подхода критикуется и деятельность учреждений культуры как не соответствующая

задачам модернизации и новым социально-экономическим реалиям.

К последним можно отнести: усиление стремления к большей социокультурной и экономической самостоятельности у разных социальных групп; отказ этих групп от обезличивающего коллективизма и выбор индивидуальных свобод и инициатив, позволяющих реализовать частные интересы, свободный выбор.

При этом исследователи отмечают следующий парадокс – именно в ситуации современной социальной аномии многие впервые ощущают себя частными людьми, свободными в своих культурных предпочтениях. Предлагается пойти навстречу этому процессу, реабилитировав в ценностном поле культуры важность индивидуальной инициативы, предпринимательства, коммерческой деятельности в цивилизованных формах. Не менее важно в культурной политике предусматривать удовлетворение самых разных, в том числе самых массовых культурных запросов, не отдавая предпочтения какому-либо из них, соблюдая таким образом в сфере культуры нормы цивилизованной демократии.

Например, авторы монографии «Культура и культурная политика в России» пишут: «.. и наследие, и традиционные искусства, и массовая культура, и средства массовой информации – необходимые элементы культуры…Бизнес можно делать на чем угодно, в том числе и на культуре. Есть формы культуры, которые в нынешних условиях противопоказаны бизнесу… в его упрощенной трактовке. Есть другие формы, которые развиваются преимущественно или даже исключительно на коммерческой основе: к ним относятся так называемые культурные индустрии – книгоиздание, телевидение, в некоторых странах и кинематография, производство аудио- и видеозаписей и многое, многое другое. Формы культуры, предрасположенные к рынку, как правило, и называются массовой культурой, построенной на том, что потребители (а не заказчики, как в традиционной системе) в конечном итоге платят за культурные блага и услуги и таким образом поддерживают то, что их интересует в первую очередь. Хотя на коммерческом телевидении этот механизм не прямой, а опосредованный, через рекламу, тем не менее он при известных условиях гарантирует приспособление культурной продукции к пристрастиям, вкусам и стремлениям более или менее широкой аудитории.

Это не всегда нравится носителям традиционной культуры. Они могут считать, что на малых экранах процветает не культура, а антикультура, но под этим термином на самом деле подразумевается иная культура – культура других людей, руководствующихся другими нормами, ценностями и идеалами.» (276, с.11).

Именно на пути «движения за культурным спросом» сторонники цивилизационного подхода видят реальные предпосылки дальнейшего развития отечественной культуры.

Соответственно государственная культурная политика, по их мнению, должна обеспечивать прежде всего те виды услуг учреждений культуры, которые пользуются наиболее массовым спросом и могут органично вписаться в систему рыночных отношений. Эти услуги относятся прежде всего к сфере массового досуга, рекреационным занятиям, развлечениям. Причем именно индустрия развлечений в соответствии с цивилизационной моделью как ориентированная на самые различные социальные группы, может способствовать активизации цивилизационных процессов в нашем обществе – приобщению к ценностям и технологиям информационного общества, демократии, толерантности к различным вкусам, пристрастиям, культурным предпочтениям независимо от нравственно-эстетической оценки этих предпочтений «официальными» экспертами. Результат – свободная, ничем не ограниченная кроме правовых норм, игра различных индивидуальных программ культурной деятельности. Поощряется любая инициатива в сфере культуры, включая самые экстремальные ее формы, если она находит «своего» потребителя.

Например: творчество «андеграунда», художественный эксперимент, свободный репертуар компьютерных игр и видеопродукции, нетрадиционные развлечения и т.д. Основным механизмом управления культурными процессами в соответствии с цивилизационной моделью наряду с правовым (сохранение прав и свобод граждан в сфере культуры) является экономический механизм.

В этом случае ставится задача цивилизованного маркетинга в сфере культуры.

Таким образом, цивилизационная модель культурной политики имеет свои положительные стороны благодаря потенциальной возможности приближенности к реальным запросам населения, гибкости применяемых технологий по созданию и тиражированию культурных услуг.

Другая ее особенность – расширение состава производителей культурных услуг, демократизация участия в культурной деятельности самых различных творцов, экспериментаторов, включая уровень «андеграунда». В этом случае возникает пространство различных нетрадиционных технологий и видов культурной деятельности, движущихся «за реальным спросом» на те или иные виды культурной деятельности.

В искусстве утверждается так называемый постмодернизм, предполагающий свободную игру различными художественными и эстетическими ценностями, смыслами, активностями в соответствии со стихийно складывающимися культурными предпочтениями.

Необходимо отметить, что цивилизационная модель культурной политики не основывается на упрощенных рыночных отношениях, как и сами западные цивилизации уже давно не развиваются на основе свободной игры спроса и предложения.. Об этом пишет А.Зиновьев:

«Что такое рынок в реальности? Западная экономика производит товары

(вещи и услуги) для продажи за деньги. Совокупность продаж и покупок товаров и образует рынок. Не существует некий абстрактный рынок вообще. Существуют различные регионы, сферы, уровни, стадии развития рынка. Существуют и различные категории участников рынка и различные категории товаров. Одно дело – продажа предметов быта в мелких магазинах. И другое дело – продажа самолетов, кораблей, домов, земельных участков, больших партий оружия. Одно дело – мелкие предприниматели. И другое дело – промышленные империи с десятками и сотнями тысяч сотрудников. Рынок – сложнейшая махина, и функционирует она не сама по себе, а как часть экономики общества и общества в целом. Функционирует изо дня в день, из года в год в океане разнообразных и взаимосвязанных отношений людей, событий и информации.

В реальной жизни рынка можно заметить самые различные и даже взаимоисключающие явления – свободную конкуренцию и препятствование (я употребляю слово «привентация»), определение предложения товаров спросом и определение спроса предложением, снижение и повышение цен, точный расчет и авантюристический риск, взлеты и банкротства, прибыли и убыток, свободное (стихийное) ценообразование и заранее рассчитанное намерение.

Реальная рыночная экономика западных стран – это переплетение всевозможных средств организации сложнейшего процесса и всевозможных способов управления им. Только наивные люди могут верить, будто эта важнейшая сфера жизни западного общества пущена на самотек, предоставлена самой себе и какой-то мифической «невидимой руке». Я думаю, что если бы можно было измерить всю ту интеллектуальную, волевую, расчетную, планирующую и командную работу, которая делается в сфере рыночной экономики Запада, и сравнить ее с соответствующей работой коммунистической командно-плановой системы, то мы были бы потрясены убожеством второй в сравнении с первой.

Государство вмешивается в функционирование рынка в самых различных формах и по бесчисленным каналам – налоги, полиция, суды, законы, министерства, комиссии, советы, кредиты, субсидии и т.п. Достаточно проследить за средствами массовой информации хотя бы одну неделю, чтобы заметить то, что государство, партии, общественные организации и всякого рода комиссии занимаются систематическим вмешательством в работу рынка. Рынок постоянно находится под неусыпным оком общества и власти. И если он время от времени выходит из-под контроля и причиняет неприятности, то причины этого надо искать прежде всего в тех, кто пытается его контролировать» (152, с.338-339).

В России же рыночные механизмы культурной политики внедряются фрагментарно и достаточно спонтанно.

На сегодняшний день можно говорить о существовании в сфере отечественной культуры двух достаточно независимых сегментов: «государственного» и «коммерческого». Каждый из этих сегментов развивается по своей внутренней логике и часто имеет своего потребителя культурных услуг.

Это процесс наглядно прослеживается на примере концертной деятельности. С одной стороны мы имеем государственные концертные организации, где преобладает исполнительство так называемой «серьёзной» музыки (филармоническое искусство). С другой стороны, налицо мощная, по российским меркам, коммерческая музыкальная шоу-индустрия, не учитываемая в государственной статистике, но имеющая собственную развитую инфраструктуру концертных организаций, коллективов, исполнителей, информационное обеспечение, огромный финансовый оборот.

Очевидно, что в этой ситуации бюджетные концертные организации, коллективы, исполнители будут всегда в финансовом отношении проигрывать коммерческим оргструктурам и менеджменту. Всякие же попытки их синтеза будут приводить так или иначе к стабилизации мафиозных музыкальных кланов и образований в сфере музыкального искусства.

Этот же процесс распада на государственный и коммерческий секторы культуры наблюдается и в других её подотраслях. В театральном искусстве это столкновение моделей традиционного и коммерческого театра; в музейной отрасли – крупных музеев (преимущественно столиц) представляющих интерес для зарубежных выставок и малых местных и краеведческих музеев; в библиотечном деле – «выбитая» под гранты информатизация крупных библиотек с мощными библиотечными фондами и остальной библиотечной сетью.

Культурно-досуговая сфера также распалась на государственный и коммерческий секторы.

В соответствии с цивилизационной моделью предлагается в этой связи решить проблему финансовой поддержки нонпрофитных (некоммерческих) учреждений культуры разработкой соответствующего маркетинга, где главными субъектами будут попечители, спонсоры и меценаты. Отечественными экономистами в сфере культуры формулируются в этой связи соответствующие условия эффективного использования маркетинга в сфере культуры:

«Знание рынка потребителей нонпрофита, их нужд, запросов, дискомфортов в сфере досуга, культуры и творчества.

Знание социальных сил – попечителей (государственных и муниципальных органов, движений, спонсоров, меценатов), заинтересованных в обеспечении услуг потребителям.

Знание мотиваций попечителей, т.е. их собственных интересов, побуждающих их оказывать соответствующую поддержку.

Продекларированность этих мотиваций и интересов в правовых актах, решениях соответствующих органов, в уставах, принятых программах и т.п.

Конкретизация этих интересов в конкретных приоритетных направлениях, видах и формах услуг и деятельности, их объеме, интенсивности и затратах.» (364, с.158).

Полноценной реализации этих требований препятствует, по мнению этих же специалистов, не в последнюю очередь недостаточная «экономическая, правовая и менеджментная (в том числе и маркетинговая) кометентность работников сферы культуры, их готовность, желание и умение действовать в рыночных условиях.» (364, с.158). Но только ли это?

Специалистами отмечается, что не менее важно и стимулирование меценатства, спонсорства через соответствующие налоговые льготы для коммерческих структур, финансирующих культуру, возрождение культурной среды, необходимой для развития меценатства, включая появление меценатов и спонсоров, обладающих широким культурным кругозором и активной гражданской позицией. Это безусловно важные и назревшие меры. Но есть и еще одна проблема, которая заложена в самой природе коммерческого сектора, доминирующего в отечественной экономике. Основными держателями финансовых средств являются в нашей стране коммерческие структуры, возникшие в соответствии с идеологией монетаризма (деньги, а не товар - главная ценность новой экономики). В социальной позиции отдельных спонсоров и меценатов эта идеология проявляет себя как ростовщическая идеология (не столько развитие реального сектора экономики, сколько получение сверхприбыли). Данная ситуация была хорошо описана еще нашим великим классиком в «Скупом рыцаре» - деньги становятся символом могущества, власти, средством удовлетворения мелкого тщеславия, предметом религиозного поклонения, но не двигателем общественного прогресса (320).

Выводя финансы из активного экономического оборота, предприниматели превращают деньги в виртуальную реальность – условные, «неовеществленные» деньги как воплощение своеобразной игровой символической реальности, противостоящей реальным социальным, экономическим, культурным проблемам общества.

Этому социально-экономическому поведению органично соответствует и реализуемая в рамках цивилизационной модели культурной политики отечественная постмодернистская концепция развития культуры, предполагающая иронию по поводу излишней серьезности любой общественной инициативы и утверждение права каждого субъекта социокультурного процесса играть с виртуальными возможностями вместо реального участия в решении общественных проблем. Лишившись же своего социального пафоса, культура становится «фельетонной»(Г.Гессе), развлекательной, умерщвляет в себе свою созидательную силу. Цивилизационная модель культурной политики в реальном ее отечественном воплощении имела свои издержки и в отношении сохранения культурного наследия. По мнению Е.Н.Селезневой, «анализ политических дискурсов 1990-х годов, а также методология построения сценарных моделей культурной политики, показывает, что к числу приоритетных в социальнозначимом смысле тема культурного наследия не относилась. Более того, поскольку государственная культурная политика формировалась как политический «дискурс выбора» коммерциализации учреждения культуры, то есть как принципиально коньюнктурная сфера социально-политической деятельности, культурное наследие исключалось из этой сферы как рудимент тоталитарного общества» (340, с.6).

Парадокс заключается в том, что постмодернистская картина мира по своей сути формирует не только возможности инноваций, но и создает консервативные модели социального поведения. Уводя индивида в «мир грез, фантазий и виртуальных развлечений» (например, в компьютерный мир), она способствует консервации сложившейся реальной жизнедеятельности общества, ее социальных структур в отличие от претензий собственно модернизма рождать реальный активизм, частную инициативу по рациональному преобразованию действительности.

Это отмечается и социологами культуры:

«Постмодерн не просто являет собой отрицание духа модерна, но и содержит в себе существенные элементы консерватизма: максимально возможный отказ от абстракций и генерализаций (абстрагирующие и генерализующие традиции мышления и соответствующие им социальные группы имеют в рамках постмодернистского подхода статус частных культур, имеющих равное с другими право на существование, сам пресловутый «отказ от метаповествований» означает внутреннее неприятие абсолютистского мировоззрения глобализации), подчеркивание роли эзотерики, закрытость групп, сосуществование идеологий, традиций и т.п. Но в то же время постмодерн недисицплинирован, оторван от «земли», его факты не конкретны, но виртуальны, т.е. в некотором смысле утопичны. Больше того, постмодерн виртуализирует и сами вроде бы независимые от него проявления консервативной политики, которая утрачивает свойственные ей черты органичности и становится предметом свободного выбора. Это виртуальный консерватизм.» (164, с.393-394).

Данный консерватизм проявляется преимущественно по отношению к «большому социуму». Постмодернистская идеология не претендует на тотальное преобразование общества, зато претендует на способствование творческому развитию отдельных индивидов и малых социокультурных групп, пространств, их независимости от обюрокраченных институциональных структур.

Соответственно, учеными проводится следующее сопоставление культурных полей модернизма и постмодернизма:

Модернизм Постмодернизм

Форма (коньюнктивная, Антиформа (дизъюнктивная,

закрытая) открытая)

 

Цель, намерение Игра

 

План Случай

 

Мастерство, логос Исчерпанность, молчание

 

Иерархия Анархия

 

Произведение искусства, Процесс, перформанс,

завершенная работа хэппенинг

 

Дистанция Участие

 

Созидание, порождение Разрушение, деконструкция

целостности

 

Присутствие Отсутствие

 

Центрирование Дисперсия

 

Жанр, границы Текст, интертекст

 

Семантика Риторика

 

Парадигма Синтагма

 

Метафора Метонимия

 

Отбор Комбинация

 

Корни, глубина Ризома, поверхность

 

Интерпретация, прочитывание Против интерпретации,

неверное прочтение

 

Обозначаемое Обозначающий (субъект)

 

Читаемое Написуемое

 

Нарратив, большая Нарратив, малая

история история

 

Код мастерства Индивидуальные

особенности

(идиолект)

 

Симптом Желание

 

Тип Мутация

 

Генитальность, Полиморфизм,

фалличность андрогинность

 

Паранойя Шизофрения

 

Порождение, причина Отличие-различие,

след

 

Бог-отец Святой дух

 

Метафизика Ирония

 

Определенность Неопределенность

 

Трансцендентность Имманентность

 

Э.А. Орловой указывается, что «приведенная таблица основана на данных из многих областей познания – риторика, лингвистика, теория литературы, философия, антропология, политология, теология – и многих авторов – европейских и американских, - принадлежащих к различным течениям и группам» (285, с.182).

Нуждается в особом пояснении представленный в таблице и пока еще мало распространенный термин «ризома». Указывается, что этот термин по сути является метафорой, которая была использована Ж.Делезом и Ф.Гуаттари и заимствована из ботаники. «Здесь «ризома» обозначает определенный способ роста корня растения, который не является ни одиночным, ни почкообразным ответвлением от единого стебля, но представляет собой раздробленное множество разнородных образований, обеспечивающих развитие растения. Ризома в постструктурализме – это беспорядочное возникновение множественности, движение, не имеющее превалирующего направления, но распространяющееся без регулярности, дающей возможность предсказать следующее движение… Этому состоянию неопределенности, дезориентации, хаоса сторонники постмодернизма не стремятся противопоставить новые организационные принципы. Возникают идеи коллажа и полистилистики, в соответствии с которыми все исторические стили, парадигмы познания, элементы художественной культуры являются равноправными. Соответственно утрачивает классическое значение само понятие «стиль» применительно к современному состоянию культуры. На смену структурным и функциональным моделям, системному представлению о социокультурной жизни и ее динамике пришли плюрализм исходных принципов организации опыта («программный эклектизм»), отсутствие универсальной системы соотнесения истинности или ложности высказываний, множественность эквивалентных интерпретаций одного и того же события. Эти черты обнаруживаются в искусстве, социальных науках, массовой культуре. В плюральном, бесформенном, «ризомном» пространстве культуры постмодерна выявление структуры и границ общества как целого теряет смысл» (285, с.184-185).

Постмодернистская культура в цивилизационном контексте приходит на смену модернизму как рационализированному культурному пространству, не охватывающему все разнообразие социального опыта на уровне малых групп, «культуры повседневности», маргинализированных слоев населения, а также творцов культуры, склонных к самостоятельным творческим экспериментам, новациям, еще не получившим общественного признания. Отмеченный выше «фельетонизм» современной массовой культуры является прежде всего детищем модернизированных обществ, ориентированных прежде всего на продукты культуры для повседневного употребления, обеспечивающие жизненный и психологический комфорт в повседневной жизни.

Но если для обществ со стабильной экономикой и устойчивой демократией постмодернистская культура является часто вырожденным случаем индивидуалистического освоения мира, то в немодернизированной России возникающие элементы постмодерна есть в значительной мере проявление национального менталитета, компенсирующего традиционные неудачи цивилизационных реформ «сверху» («дубиной» людей гонят в очередной «рай») на основе рациональных доктрин, придуманных «официальными» экспертами проектов, программ. В нашем, отечественном варианте постмодернистская картина мира может выражаться как реабилитация приватного, индивидуалистического существования, отрицаемого «официальным», обюрокраченным социумом, претендующим на бездушную рационализированную тотальность управления обществом во «имя всеобщего благоденствия». Об этой реакции «маленького человека» на любые проекты и реформы, проводимые «сверху», писал еще Ф.Достоевский, вложив в уста своего «человека из подполья» следующие слова:

«Я нисколько не удивлюсь, если вдруг ни с того, ни с сего, среди всеобщего будущего благоразумия возникнет какой-нибудь джентльмен, с неблагородной или, лучше сказать, с ретроградной и насмешливой физиономией, упрёт руки в боки и скажет нам всем: а что, господа, не столкнуть ли нам всё это благоразумие с одного раза, ногой, прахом, единственно с той целью, чтобы все эти логарифмы отправились к чёрту, и чтобы нам опять по своей глупой воле пожить. Это бы ещё ничего, но обидно то, что ведь непременно последователей найдёт; так человек устроен. И всё-то от самой пустейшей причины, которой бы, кажется и упоминать не стоит; именно от того, что человек, всегда и везде, кто бы он ни был, любил действовать так, как хотел, а вовсе не так, как повелевали ему разум и выгода; хотеть же можно и против собственной выгоды, а иногда и положительно должно… Своё собственное больное и свободное хотенье, свой собственный, хотя бы и самый дикий каприз, своя фантазия, раздражённая иногда хотя бы даже до сумасшествия, - это-то и есть та самая, пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к чёрту… Человеку надо – одного только самостоятельного хотения, чего бы эта самодеятельность ни стоила и к чему ни привела… Есть один только случай, только один, когда человек может нарочно, сознательно пожелать себе даже вредного, глупого, даже глупейшего, а именно: чтоб иметь право пожелать себе даже и глупейшего и не быть связанным обязанностью желать себе одного только умного. Ведь это глупейшее, ведь это свой каприз, и в самом деле, господа, может быть всего выгоднее для нашего брата, из всего, что есть на земле, особенно в иных случаях. А в частности, может быть выгоднее всех выгод, даже и в таком случае, если приносит нам явный вред и противоречит самым здравым заключениям нашего рассудка о выгодах, потому что во всяком случае, сохраняет нам самое главное и самое дорогое, то есть нашу личность и нашу индивидуальность…

Я верю в это, я отвечаю за это, потому что ведь всё дело –то человеческое, кажется, и действительно в том только и состоит, чтобы человек поминутно доказывал себе, что он человек, а не штифтик!... Какая уж тут своя воля будет, когда дело доходит до таблички и до арифметики, когда будет одно только дважды два четыре в ходу?... И, кто знает, … может быть, что и вся-то цель на земле, к которой человечество стремится, только и заключается в одной этой беспрерывности процесса достижения, иначе сказать – самой жизни, а не собственно цели, которая, разумеется, должна быть не что иное что, как дважды два четыре. Т.е. формула, а ведь дважды два четыре есть уже не жизнь, господа, а начало смерти… Не ошибается разум-то в выгодах? Ведь, может быть, человек любит не одно только благоденствие?... Я уверен, что человек от настоящего страдания, т.е. от разрушения и хаоса, никогда не откажется. Страдание, - да ведь это единственная причина сознания»(26, с.469).

Подводя итог вышеизложенному, можно сделать вывод о необходимости учитывать своеобразие социальных и культурных условий России при реализации цивилизационной модели культурной политики. Непосредственное заимствование западных цивилизационных проектов культурной политики, решающей задачи модернизации должно быть трансформировано в постмодернистскую задачу сохранения культурных виртуальных пространств для творческой элиты, для многих членов общества (особенно молодежи, вовлеченной в компьютерную игровую культуру) как сохранение и даже некоторая консервация «вторичной витальности», мира переживаний и игровых фантазий как спасения от кровавых социальных революций или криминализованного социума. Своеобразное сублимирование агрессивности в хаотический символический мир постмодернизма есть определенная гарантия сохранения необходимого уровня социальной стабильности. По сути об этой потенциальной возможности пишет один из известных культурологов:

«Как ни парадоксально, спасительной здесь является возникшая в последние годы в российском обществе «зона безразличия». Усталость от конфронтаций, обличений, борьбы за власть; политическое равнодушие; потребительство на бытовом и культурном уровне; поветрия оккультизма, эзотеризма, мистики, традиционно расцветающих в период «безвремения», «смуты» и заполняющих идеологический вакуум, образовавшийся на месте скомпрометированных теорий; засилие массовой стандартизированной и деидеологизированной культуры (развлекательных шоу, игровых программ, лотерей и т.п.) – все это создает атмосферу, уменьшающую опасность социокультурного взрыва, которым всегда была чревата русская культура с ее ярко выраженной бинарной структурой («взаимоупором» противоположных начал). Антиномия тоталитаризма и демократии «размывается» аморфной стихией «хепенинга», и тот факт, что едва ли не треть общества (особенно среди молодежи) и поглощает эту специфическую «срединную культуру», выступающую в роли «буфера» между поляризованными тенденциями, - обнадеживает. Судьба русской культуры (и российского государства – тоже) всегда зависела от случайностей и отличалась высокой степенью непредсказуемости (отсюда столь характерная для русской ментальности ссылка на «авось» и «небось»). Складывающаяся в современном российском обществе «зона безразличия» - это своего рода аккумуляция всех накопившихся за время реформ надежд и разочарований в форме пресловутого «авось» да «небось»; она-то и блокирует сегодня процессы конфронтации и раскола, так свойственные России»

(211, с.634-635). И далее: «А «постмодернизм» современной эпохи приучает нас видеть контрасты совмещенными вовсе не для того, чтобы «примирить непримиримое», но чтобы относиться ко «всему этому» лишь как к исходному материалу культурно-исторического творчества»

(211, с.638).

И здесь может пригодиться зарубежный опыт цивилизованной культурной политики, опирающейся на установк