Особенности культуры в ее историческом развитии

В. П. Большаков

Л. Ф. Новицкая

ОСОБЕННОСТИ КУЛЬТУРЫ В ЕЕ ИСТОРИЧЕСКОМ РАЗВИТИИ

(от зарождения

до эпохи Возрождения)

 

ББК 71.0 Печатается по решению

Б 76 РИС НовГУ

Рецензенты

доктор философских наук, профессор С. Т. Махлина

кандидат философских наук, доцент В. Д. Лелеко

кандидат философских наук, доцент И. К. Москвина

кандидат философских наук, доцент Н. Н. Суворов

Большаков В. П., Новицкая Л. Ф.

Особенности культуры в ее историческом развитии (от зарождения до эпохи Возрождения): Учебное пособие. – Великий Новгород: НовГУ им. Ярослава Мудрого, 2000. – 160 с., ил.

ISBN 5–7553–0018–6

Это третья книга из как бы комплекта учебных пособий к вузовским культурологическим курсам. В первых двух обосновывался и демонстрировался один из вариантов аксиологического подхода к пониманию смысла и особенностей реализации культуры. В данной книге сделана попытка последовательного применения это варианта для рассмотрения своеобразия культуры на разных этапах ее исторического бытия.

Пособие ориентировано на широкий круг читателей. Оно может быть полезным студентам вузов всех специальностей при изучении ими базовых культурологических курсов, студентам и аспирантам культурологических и исторических специальностей и специализаций при изучении истории мировой культуры, мировой художественной культуры, в научной работе. Книга может помочь преподавателям высших и средних учебных заведений. Написанная достаточно просто, она вполне пригодна и для неспециалистов, интересующихся историко-культурной проблематикой.

ББК 71.0

Издание осуществлено в соответствии с проектом поддержки кафедр программы “Высшее образование” Мегапроекта “Развитие образования в России” Института Открытое Общество.

© В. П. Большаков, 2000

© Л. Ф. Новицкая, 2000

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

В этой книге речь пойдет не об истории культуры в обычном понимании, хотя рассмотрение особенностей культуры в развитии предполагает обращение к ее истории. Несмотря на обилие историко-культурологических исследований, вопросы о том, где, когда и как начинается становление культуры в собственном смысле слова, и как далее происходит изменение ее особенностей, – до сих пор остаются, едва ли не самыми дискуссионными. Ведь и постановка этих вопросов и те или иные попытки ответов на них зависят от того, что мы понимаем под культурой, отличаем ли мы ее, скажем, от цивилизации, и как отличаем, и что из этого следует. Важно и то, что мы имеем в виду, говоря о ценностях вообще и о ценностях именно культуры. Соотносятся ли для нас как-то понятия культуры и культурности? Выделяются ли нами уровни культуры?

Причем, обо всем этом, о смысле культуры мы размышляем сегодня, а культура со времени ее возникновения могла измениться чуть ли до неузнаваемости. Но тогда как рассматривать ее начало, ее становление, ее развитие?

Все же, видимо, нет другого пути, как попытаться в который раз уже осмыслить, уточнить, что представляет собой культура в нашем современном понимании, учитывая то, что мы знаем о ее прошлом. И, исходя из этого, – снова взглянуть на ее историческое бытие, чтобы проследить, как появилась она, с ее особенностями, как эти особенности изменились, и есть ли в их жизненном движении нечто инвариантное, изначально сущностное, что в известной мере определило ее последующее и нынешнее состояние. И вместе с тем, что появилось нового, своеобразного в культуре, в разное время, в разных эпохах.

При этом авторы считают перспективным один из вариантов современного аксиологического понимания культуры, который пока что слабо используется в историко-культурологических исследованиях, в том числе и в претендующих на философичность. В соответствии с этим пониманием, культура, в сущности – это обработка, оформление, одухотворение, облагораживание людьми окружающей среды и самих себя. Речь идет об особой “обработке”, особом оформлении природы (природно-вещной среды), самого человека (его тела, движений, мыслей, чувств, намерений, действий, отношений с другими людьми). Оформлении, имеющем ценностный смысл, ценностное содержание: “...культура начинается там, где духовное содержание ищет себе верную и совершенную форму” [1]. Но что означает этот поиск, о какой форме для какого содержания может идти речь применительно к культуре, и когда все-таки начинается культура, не столько по времени, сколько по сути?

Валерий Большаков

Людмила Новицкая

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

СТАНОВЛЕНИЕ КУЛЬТУРЫ.

И РОЛЬ МИФОЛОГИИ

Период первобытности самый долгий в истории. Формирование и физического типа человека и первых человеческих сообществ относят ко времени примерно 800 тысяч лет назад и обычно связывают с появлением каменных орудий. Поэтому и период становления человека и общества называют каменным веком. Антропологи выделяют в этом периоде несколько этапов.

Прежде всего это Палеолит (древний камень), который делится на

нижний палеолит (800–100 тыс. лет назад);

средний палеолит (100–40 тыс. лет назад);

верхний палеолит (40 – 14–12 тыс. лет назад).

Чаще всего считали, что только в верхнем палеолите появляется то, что можно рассматривать в качестве остатков жизни и деятельности разумного существа.

Далее – Мезолит (средний камень) – с нижней границей 14–12 тыс. лет назад и верхней примерно 5000 лет до нашей эры.

И, наконец, Неолит (новый камень) – от 5000 лет до нашей эры, кое-где до наших дней.

Впрочем, иногда выделяют еще Энеолит – период перехода от каменных орудий к металлическим. Отмечают использование частью племен и этносов медных и бронзовых орудий, а примерно со второй половины второго тысячелетия до нашей эры – железа.

Вся так называемая первобытная культура развивается в периоды палеолита, мезолита, и, частично, неолита. И все, что мы знаем о начальном состоянии культуры известно по интерпретациям изученных вещных остатков (орудий труда, оружия, захоронений, пещер, утвари, наскальных рисунков), а также по изучению племен и отдельных этносов, которые до сих пор сохранили в своей жизни что-то (а местами и очень многое) от периодов неолита и даже мезолита. Мезолитические племена остались в Африке, Австралии (бушмены, пигмеи, австралийские аборигены). Подобные племена сохранялись в Океании и Южной Америке (бассейн Амазонки). Что-то от древности сохранялось в традициях ряда горских и северных народов, у североамериканских индейцев. Все эти племена, народности, этносы не вышли к тому состоянию, которое мы называем цивилизованным. Ранее часто (теперь, правда, редко) им отказывали и в наличии культуры, считая их дикарями. На самом деле именно в каменном веке, судя по всему, появилось то, что обусловило возможности развития и цивилизации, и культуры. Возможности, которые потом по-разному реализовывались в разных географических и исторических условиях, а кое-где и не реализовывались вполне. Там и сохранились зачаточный уровень и характер того и другого – цивилизации и культуры. И в этом зачаточном состоянии особенно трудно отделить первичные признаки будущих цивилизаций и культуры. Для так называемых первобытных

 

сообществ то, что мы именуем цивилизацией и то, что культурой, в наибольшей мере совпадает. Ведь и то, и другое предполагает появление чего-то существенного в действиях и отношениях живых существ, что отличает их от существ природных. Хотя может быть одна из основных особенностей допервобытных и первобытных сообществ – их сбалансированность в отношениях с природой, относительная невыделенность из нее, которая, однако, – именно относительная. И сами существа (те, кого мы называем людьми) и их сообщества не являются биологическими. Характер и результаты их действий и отношений во многом не природны, они “обработаны”, особо оформлены, фактически окультурены.

Это выразилось в первую очередь в том, что человек, в отличие от других “детей” природы, не имел заданной программы жизнедеятельности. Он был свободен (в смысле снятия с него природной определенности), но эта свобода, в отличие от “связности” животного с природой, ничего ему не давала кроме возможности беспрепятственно погибнуть, в силу “выброшенности” из ладного, так хорошо подогнанного для запрограммированной жизни, мира. Так уж случилось, что прачеловек оказался ограблен неведомо кем, и ограблен в самом важном. Он оказался в положении, когда ему, опять же в отличие от других животных, не было известно не только чем и как жить, но и зачем жить. Другим, “не ограбленным”, это впрочем, тоже известно не было, но им не было известно и то, что им это неизвестно. Тогда как прачеловек, лишившись блаженного незнания, обрел кучу мучительных проблем, которые и предоставили ему возможность реализоваться в качестве человека.

Прежде чем начать описывать тот путь, которым прачеловек выбирался из такой ситуации, надо специально отметить что все глаголы, которые будут здесь употребляться, неточны в описании состояний и действий первобытного человека. В языке нет слов, которые бы могли тонко и адекватно протеканию описать тот смутный и тяжкий путь (именно потому, что он был смутен), что прошли наши предки, прежде чем обрели возможность более или менее ясно обозначать и свои действия, и свои намерения.

Итак, будучи, в положении ненужных природе существ, пралюди были вынуждены решать задачу выживания в этих условиях. В самом простом варианте задача эта представляет собой, прежде всего, необходимость встраивания в пищевые и деятельностные ряды в природе. Но там человека не ждали. Ему там места не было.

По-видимому, с этим связано появление и использование сначала естественных, а потом, и главное – искусственных орудий: от примитивных до очень совершенных (отщепы, ручные рубила, палки-копалки, каменные ножи и топоры, копья, бумеранги, духовые трубки, луки и т. д.). Пралюди занимались собирательством (занятие преимущественно женщин и детей), охотой, а там, где были водоемы – рыболовством (дела мужчин).

 

Постепенно осуществляется переход от присваивающего хозяйства к воспроизводящему, то есть от собирательства к огородничеству и полеводству, от охоты к скотоводству. Этот переход ознаменовывается еще и переходом некоторой части первобытных племен к оседлому образу жизни.

Жизнь, основанная на потреблении продуктов, взятых у природы, необходимо должна быть жизнью бродяжьей. Смена места поселения была связана с тем, что нужно было поспеть к урожаю тех или иных плодов, или с особенностями перемещений животных и рыб. Надо сказать, что меню первобытного человека было весьма разнообразно и включало все, что можно потреблять: не только грибы или ягоды, не только травы и молодые побеги некоторых деревьев. Ели насекомых, личинок, червей, мхи, разнообразные коренья, плоды самых разных деревьев и все, что только можно себе вообразить. Африканский континент богат флорой. Казалось бы, дикари должны были бы жить в сытости, однако это далеко не так. В лучшие, наиболее сытые, времена первобытные люди питались не более одного раза в день. А ведь бывали и не лучшие времена. Может потому, и жили в первобытности в среднем около 20 лет.

Довольно долго женщина поставляла основное количество продуктов, и именно ее усилиями племя как-то выживало. Собирательство, хотя и не самый эффективный по количеству произведенного продукта вид деятельности, отличается, тем не менее, все-таки довольно большим постоянством. Худо ли, бедно ли женщина всякий раз что-то приносит, чтобы можно было хоть как-то накормить голодную семью. “Когда после неудачной охоты мужчина, молчаливый и усталый, возвращается в лагерь и бросает рядом с собой лук и стрелы, воспользоваться которыми ему не пришлось, женщина извлекает из своей корзины трогательный набор: несколько оранжевых плодов пальмы бурити, двух крупных ядовитых пуков-птицеедов, нескольких ящериц и их крошечные яйца, летучую мышь. Маленькие плоды пальмы бакаюва или уагуассу и горсть кузнечиков... Потом вся семья весело истребляет обед, которого не хватило бы для утоления голода одного белого” [10]. Охота же, конечно, много богаче по результатам, но результаты-то не часты. В особенности до изобретения первого дистанционного оружия – лука. Практически безоружный, не обладающий ни одним превосходящим животного качеством, наш далекий предок испытывал громадные трудности на охоте. Успех не преследовал его. Хотя, когда ему удавалось добиться своего, то это бывал праздник. Наверное, ни один цивилизованный человек не в состоянии понять, что значила еда в те далекие времена, в особенности – изобильная еда.

Есть некоторые странности в наших современных обычаях. В частности – наше отношение к еде: почему люди все время едят? Едят, собираясь вместе на праздник, едят, когда, похоронив и еще не оплакав близкого человека, садятся за стол. Нет ни одной религии, которая бы не обращала внимание на то, как, сколько, когда и что должен есть человек. Не является ли это наше столь пристальное

 

внимание к еде – реакцией на долгие и долгие времена постоянного голода, который испытывало человечество?

Еда была праздником, торжеством жизни над смертью, наслаждением, не сравнимым ни с каким другим. Еда была индивидуальной победой над всеми силами зла, собравшимися, чтобы изничтожить человека. К. Леви-Строс в “Печальных тропиках” так описывает состояние сытости после голода. Он был в экспедиции, стоял период засухи, вся дичь ушла и люди голодали. Однажды удалось подстрелить дикую свинью. “Недожаренное с кровью мясо произвело на нас более возбуждающее действие, чем вино. Каждый съел не меньше фунта, и тогда я понял, чем объясняется распространенное среди многих путешественников мнение о прожорливости “дикарей”. Достаточно хоть немного пожить их жизнью, чтобы испытать ненасытный голод и понять, что его утоление приносит нечто большее, чем насыщение, – счастье”. Там же он пишет, что вскоре они попали во влажный лес, откуда доносились звуки животных. “В течение трех дней мы ходили на охоту в лес и возвращались в лагерь, нагруженные дичью. Нас охватило какое-то исступление: мы только и занимались тем, что готовили пищу и ели” [11].

В отличие от животных, первобытные люди стали обрабатывать природные продукты для употребления их в пищу. Большую роль в этом (и не только в этом) сыграло добывание и использование огня. Первоначально приспособляя для жизни пещеры, постепенно человек научился строить жилища (общие дома, вигвамы, чумы и т. д.). При освоении особых климатических зон стала развиваться и одежда, в том числе и в довольно сложных формах.

Таким образом, вся жизнедеятельность людей была специально и разнообразно обработанной, оформленной и совершенствуемой, в сравнении с тем, что было у природных существ. В использовании и производстве пищи, вещей, и в самих создаваемых предметах явно воплощался духовный опыт, которого не могло быть без развития мышления (хотя бы так называемого “ручного”), а также форм общения, знаковой (языковой) деятельности.

Все это говорит о том, что появились определенные приемы обработки, создания и использования вещей и знаков, чего нет в природе. Появились и неприродные, негенетические способы хранения и передачи приемов и навыков. Это ведь были не наследственные программы поведения, как у пчел или муравьев. Возникла вроде бы примитивная (по нашим, не всегда верным меркам), но явно духовная активность.

В жизни родоплеменных сообществ огромную роль играли разные формы научения различным видам деятельности, в том числе, формы ритуальные и игровые. В этих сообществах появились устойчивые неприродные формы быта, отношений между людьми, связывающие их, нормы действий.

Фактически для всех изученных сообществ были характерны специальные захоронения умерших, особые верования, изобразительная деятельность, развитые ритуалы, мифологическое сознание, разнообразная магия.

 

То есть, жизнь первобытного человека в сравнении с жизнью природных существ, оказывается специфически (неприродно) оформленной. В ней появляются формы, которые уже можно считать формами культуры, благодаря которым люди искусственно встроились в окружающую среду, на иной, чем природные существа, основе.

Это состояние стало возможным и пригодным к дальнейшему развитию, ибо пралюдьми, первобытными людьми была преодолена может быть самая большая трудность в их встраивании в окружающий мир. Эта трудность состояла в необходимости преодоления, или, лучше сказать, выявления, своего ценностного статуса, своего места в мире.

Для чисто природного существа такой трудности нет и быть не может. Животное тождественно себе и природе в себе, потому ничего подобного не возникает. Прачеловек же оказался отчужден от природы в самом себе, и чтобы это отчуждение снять, он должен был построить некоторый конструкт, определяющий или задающий ему место в мире. Иначе говоря, конструкт определяющий ценностную значимость его актуального присутствия. А создание такого конструкта, несущего в себе функцию отнюдь не объяснительного, но в первую очередь, организовывающего и ценностно-образующего характера, и создает реальную возможность “встраивания” прачеловека в мир, определения там своего места, в том числе в деятельностных и пищевых рядах.

Здесь происходит обратный обычному процесс – не от места в природном мире зависит ценность, а от определения ценности прачеловека образуется то или иное его место в мире. Но такого рода “обратность” вполне обычное для человеческого мира явление. На протяжении всей человеческой истории мы будем видеть, как именно этим путем человечество движется все дальше и дальше.

Таким образом, отчуждение человека от природы может быть снято путем создания собственной ценности за счет искусственного конструкта, определяющего значение прачеловека в бытии. Этот конструкт не может не носить искусственного характера.

Первой вехой на этом пути, как отмечает И. Н. Лосева [12], было создание общности на некоей единой основе. А в связи с этим внутренним конституированием, становится возможным и выделение данной общности как чего-то определенного из аморфной неструктурированной действительности. Основой общности выступает некий ритуал, который содержит в себе базовые позиции бытия первобытного человека, как то: восприятие своей слитности, выраженной в самоидентификации по типу “мы”; отделение этого “мы” от остальных “они”, которые воспринимаются обычно враждебно (как писала О. М. Фрейденберг: “Борьба – единственная категория восприятия мира в первобытно-охотничьем сознании, единственное семантическое содержание его космогонии и всех действ, ее воспроизводящих” [13]); закрепление и передача опыта, включающего моменты как хозяйственной (охота, возделывание земли, способы

 

собирательства, изготовление орудий труда и др.), так и социальной деятельности (способы организации общины, брачные отношения, властные структуры и пр.).

Но сама эта ритуальность бытия первобытного человека, сами эти способы организации бытовой, хозяйственной, половой и прочей жизни имеют своей подосновой общее представление о себе и своем месте в мире. Таким представлением выступает миф. То есть, можно сказать что идеальной основой ритуальной деятельности первобытного сообщества является миф как представление первобытного человека о себе и том месте, которое он занимает в окружающей природе.

И миф, и ритуал постоянно повторяются в жизнедеятельности первобытной общины, как если бы первобытные люди постоянно затверживали трудный урок, в воспроизведении которого они боялись ошибиться. Видимо, так оно и было, и связано это с тем, что любая деятельность прачеловека была для него неестественна (правда, естественной у него не было), а потому действительно требовала максимально возможного внимания, чтобы не сбиться в ее воспроизведении. А сбиться было нельзя ни в коем случае, это грозило страшными бедствиями. М. Мамардашвили писал, что: “...миф есть способ организации и конструирования человеческих сил или самого человека... Миф...восполнение и созидание человеком себя в бытии, в котором для него нет природных оснований” [14].

Давнее представление о том, что мифология есть способ объяснения непонятного мира, конечно же, не выдерживает критики. Сама непонятность мира должна быть еще обнаружена. Это вовсе не просто – увидеть мир непонятным. В обыденной жизни он понятен, и нужна серьезная дискурсивная деятельность для того, чтобы выявить проблематичность мира.

Миф же выступает в истории культуры как способ самосозидания человека через созидание мира. Б. Малиновский отмечал: “миф, каким он существует в первобытной общине, т. е. в его живой первозданной форме, – это не история, которую рассказывают, а реальность, в которой живут... практическое руководство первобытных верований и поведения” [15].

Потеряв свое природное предназначение, прачеловек теряет и ощущение единства и гармонии с природой и самим собой. И вот эту гармонию, разорванную потерей единства с природой, он и старается восстановить. Задавая собственную ценность, он как бы затягивает разрыв в естественной гармонии, создавая новую, но уже искусственным путем, путем мифотворчества.

Миф становится органом самоорганизации человека через утверждение его ценности, которое достигается развертыванием определенной картины мира вокруг человека, понятого как ее смысловой центр. Тем самым бытию во всех его проявлениях придается ценностный смысл. Это придание смысла задает и определенный “сценарий” деятельности человека во всех сферах, как хозяйственной, так и социальной жизни. Но не нужно думать, что все протекало именно в такой причинной последовательности. В первобытности

 

жизнедеятельность обладает синкретичным характером, при котором все виды деятельности слиты, потому ничто не может быть выделено ни в качестве детерминанты, ни в качестве детерминируемого. Все взаимосвязано, все взаимопроникает друг в друга, все взаимообусловлено.

А. Ф. Лосев в работе “Диалектика мифа” также пишет, что “Миф – не идеальное понятие и также не идея и не понятие. Это есть сама жизнь... Миф не есть бытие идеальное, но – жизненно ощущаемая и творимая, вещественная реальность и телесная, до животности телесная действительность” [16].

В мифе задаются параметры бытия человека во всех сферах его жизнедеятельности, но главным, основным в мифе является то, каким способом миф “встраивает” человека в действительность. Надо отметить, что обязательной принадлежностью мифа выступает его понятность. Миф как бы обязан сделать мир простым и понятным. Он настаивает на принципиальной внятности действительности человеку. И сама эта понятность позволяет таким образом организовывать жизнь, чтобы снять все возможные трагические противоречия и создать слаженную и обозримую картину. М. К. Мамардашвили писал: “в мифе работают совершенно другие структуры сознания, на основе которых в мире воображаются существующими такие предметы, которые одновременно и указывают на его осмысленность. В мифе мир освоен, оформлен, причем так, что фактически любое происходящее событие уже может быть вписано в тот сюжет и в те события и приключения мифических существ, о которых в нем рассказывается” [17]. И далее: “мифический мир есть мир освоенный, осмысленный, понятный. То есть события в этом мире... являются носителями смысла” [18].

Роль первобытной магии

Первобытная магия – это совокупность представлений о возможности воздействовать на мир. На наш рационалистический взгляд, магический путь воздействия представляется сверхъестественным. Для первобытного человека ничего особенного в таком воздействии не было. Ибо вера в него покоилась, во-первых, на представлении о единосущности человека с миром, обеспечивающим способность человека воздействовать на последний. И, во-вторых, магия опирается на понимание мира, как имеющего объективные закономерности взаимодействий. Она и пыталась установить эти закономерности. Другое дело, что подчас они оказывались поверхностными. А, установив некоторые “закономерности”, первобытные люди полагали себя вправе использовать их для необходимого им изменения окружающей действительности. В магии вообще первобытные люди декларировали свою веру в то, они могут достичь желаемой цели с помощью магического воздействия на мир. Дж. Фрезер писал [22], что на ранней стадии люди, не зная тех узких пределов, в которых они могут вмешиваться в природу, присваивали себе такие функции, которые мы сейчас считаем сверхъестественными. Он же называл магию псевдонаукой. И действительно, как отмечал Малиновский: “Магия сродни науке в том смысле, что и та и другая направлены к определенным целям, тесно связанным с человеческой природой, потребностями и стремлениями людей” [23]. Ложность этой псевдонауки Б. Малиновский видит в том, что “Магия основывается на специфическом опыте особых эмоциональных состояний, в которых человек наблюдает не природу, а самого себя, в которых истина постигается не разумом, а раскрывается в игре чувств, охватывающих человека. Наука стоит на убеждении в универсальной значимости опыта, практических усилий и разума; магия – на вере в то, что человеческая надежда не может не сбыться, желание – не исполниться. В теории познания центральное место отводится логике, в теории магии – ассоциации идей под воздействием желаний” [24].

Магию можно различать по сферам применения: промысловая, военная, вредоносная, лечебная, любовная, воздействующая на атмосферные явления, и др. Во всех этих сферах магические действия покоятся на разных принципах, различаются по способу действия, что позволяет выделить разные виды магии.

Так, магия имитационная или гомеопатическая, покоится на принципе -подобное производит подобное или следствие похоже на причину, его

 

породившую. А потому, чтобы добиться чего-либо, человеку следует сделать это “понарошку”, и действие произойдет или не произойдет (если таков был замысел).

Дж. Фрезер в цитированной выше книге дает много примеров такой магии. Довольно часто этот вид магии используется в промысловой, в особенности, в охотничьей деятельности. Например, племена Западной Британской Гвинеи в копье около древка сажают жука, который живет на кокосовой пальме. Считалось, что как жук вгрызается в дерево, так и копье вопьется в жертву. Потом охотники будут держать пулю во рту перед тем, как зарядить: как она побывала во рту, так же попадет в цель. Может в этом смысл того, что рыбак поплевывает на червяка, перед тем как забросить удочку в воду. Когда дичь не идет в силок, то охотник раздевается донага, потом идет лесом и как бы случайно оказывается в сетях – “О, да я, видно, попался!”. Ну, теперь дичь уж точно забредет в этот силок.

В обязанности членов рода входит забота о том, чтобы их тотем размножался. У племени аранда мужчины тотема личинки совершают обряд, имитирующий ее размножение: возводится длинное и узкое сооружение, напоминающее личинку. Внутри него мужчины, ползут на корточках и поют песню о разных стадиях проходимых насекомым, и когда выползают, продолжают петь. Считается, что это способствует размножению. Члены клана эму рисуют страуса эму на песке и поют о нем, а танцоры в головных уборах, похожих на голову эму, изображают, как страус стоит и вертит головой из стороны в сторону.

В книге датского писателя и этнографа Арне Фальк-Ренне [25] описывается церемония, которой подвергаются при встрече все новые люди, прибывшие на территорию племени асматов. Асматы – это первобытное племя, находящееся на уровне развития каменного века, которое живет на одном из островов Океании – Новой Гвинеи. Асматы считают себя единственными настоящими людьми, и для того, чтобы можно было вступить в общение с чужими, этих чужих следует “сделать”как бы своими, настоящими людьми или чем-то похожими на людей. Для этого вновь прибывшие должны пройти через процедуру под названием йеу. Йеу символизирует рождение новеньких женщинами асматов и состоит в следующем: женщины выстраиваются цепочкой от берега до самого мужского дома, расставляют ноги, откидывают плечи и человеку нужно проползти у них между ног до самого мужского дома. После этого человек уже настолько считается своим, что с ним разговаривают на языке асматов, полагая, что в результате пройденной процедуры он должен его понимать.

Иногда к имитационной магии прибегают, чтобы избежать несчастья – сымитировать его, и как бы уже пережить, чтобы настоящей беды не произошло. Например, на Мадагаскаре у каждого человека судьба зависит от момента его рождения. Если девушке на роду предписано потерять детей, то она проводит процедуру похорон с кузнечиком: ловит, умерщвляет, оплакивает, хоронит, и потом может жить спокойно, так как нельзя плакать и хоронить дважды. Довольно просто избавиться и от бедности с помощью магии. Надо всего лишь купить пару

 

дешевых жемчужин, зарыть их в землю. Вскоре разбогатеешь, так как только очень богатые могут швыряться жемчугом.

Естественно, используется магия и в любовных делах. У южных славян девушка берет землю из следа возлюбленного, наполняет ею горшок, садит неувядающие бархатцы – также неувядаема будет его любовь.

Второй вид магии – магия контактная или контагиозная. Принцип этой магии – вещи, которые однажды пришли в соприкосновение друг с другом, продолжают взаимодействовать и после прекращения контакта. А потому можно совершить некоторые действия по отношению к некоей вещи, то ли бывшей частью человека (например, его остриженные ногти или волосы), то ли принадлежавшей ему. Тем самым будет оказано воздействие на самого человека.

Довольно широко применяется это во вредоносной магии. Обычно изготавливается фигурка человека из воска, глины или еще чего-нибудь. В нее вкладывают какие-то принадлежащие объекту воздействия вещи: волосы, ногти, зубы, может быть, кусочек ткани одежды. И эту фигурку протыкают в том или ином месте для нанесения урона тому или другому органу тела.

Но не только для причинения вреда, а и в других сферах деятельности этот тип магии находит применение. Так в племени ку-ку-ку-ку сын поедает мозг умершего отца с тем, чтобы мудрость и духовная сила последнего передалась ему [26].

Этот тип магии стал основой для большого количества табу. Табу – (полинезейское) нельзя. Просто запрет, смысл которого часто непонятен. Но если рассмотреть его в контексте магии, в особенности, контагиозной, то многое становится понятным. Например, пищевые ограничения. На Мадагаскаре воины не едят мясо дикобраза, полагая, что могут стать боязливыми как это животное. Или если съесть погибшего в битве петуха, то и самому возможно придется погибнуть в битве.

Существует большое количество запретов во время разнообразной деятельности. Например, при рытье ямы во время загонной охоты, нельзя чесаться (иначе яма развалится), плевать (добыча отвернется от ямы), смеяться (осядут стенки), и т. д. Есть запреты на некоторые виды деятельности женщин во время военных или охотничьих походов мужчин. Например, нельзя прясть, так как добыча будет вертеться как веретено.

Распространены запреты на прикосновения к определенным людям-магам, родственникам определенной степени родства, вождям и т. д.

В конечном итоге, табу были сориентированы на защиту социально-значимых форм жизнедеятельности общества. Табу воспринималось довольно специфично, во всяком случае его нарушение (обычно случайное или по незнанию) поражало нарушителя таким ужасом, что часто становилось причиной смерти.

Третий вид магических процедур “может быть назван проективной магией” [27]. Этот тип магии описан как широко практикуемый в жизни австралийских

 

аборигенов. Смысл данной магии в том, что исполнитель ритуала насылает желаемый результат на свою жертву, без использования чего-либо ранее этой жертве принадлежащего, или того, что ее изображает. Действие здесь носит совершенно символический характер и обозначается как “указание или указание костью” [28]. Используется как вредоносная магия. Обычно она становится причиной по мнению дикарей внезапной болезни или смерти человека.

Довольно труден вопрос о том как, собственно, действует магический ритуал. Или, проще говоря, сам ли человек путем магических действий, напевов, заговоров добивается предполагаемого изменения в природе, или действия человека только активизируют природные силы, а те уже сами двигаясь в заданном направлении, достигают нужного человеку результата. Тогда получается, что эти природные силы существуют независимо от вызвавшего их к жизни человека, и что они значительно больше его самого, и над ними он не имеет полной власти. В таком случае для человека есть прямая необходимость соблюдения некоторых охранных процедур. По наличию такого рода охранных процедур, наверное, и можно было бы судить о том, какова роль человека, совершающего магический ритуал в достижении предполагаемого результата.

В литературе существуют разные мнения на этот счет. Так А. П. Элкин полагает, что дикарь понимает, что не собственными силами он добивается нужного ему результата, а только спровоцировав природные магические силы на необходимое действие. В особенности это касается черной, то есть вредоносной, магии. Дикари по его мнению опасаются, что в результате неправильного действия, силы, которые они будят своими действиями, могут обернуться против них самих. Он же приводит пример, когда два этнографа уговорили старика показать как пользуются специальными палочками для нанесения вреда. Старик бросил палочки, но потом сильно испугался и стал говорить, что часть злой магической силы вошла в его голову. И это беспокойство было вызвано тем, что не он сам сделал эту палочку, не он совершил напев над ней, и не знал, что за магическая сила в ней содержится [29]. Потому такого рода действия могут выполняться только специально подготовленными людьми.

Б. Малиновский, напротив, настаивает на том, что “магическая сила не растворена в универсуме бытия, не присуща чему бы то ни было вне человека. Магия – это специфическая и уникальная власть, которая принадлежит только человеку и обнаруживает себя только в магическом искусстве, изливается человеческим голосом и передается волшебной силой обряда” [30]. И даже указание на то, что по верованиям туземцев Меланезии испорченное колдовство остается в брюхе мага, или что волшебная сила может сосредоточиться в гортани, и тому подобное, трактуется им как чисто человеческая способность и действие. Она никогда – утверждает Б. Малиновский – не считалась в первобытной культуре природной силой, а “магия, не только является существенным достоянием человека, но и буквально находится внутри человека в любой момент его жизни, а

 

также может передаваться только от человека к человеку по строгим правилам посвящения в таинство, наследования и инструкции” [31].

Вообще дикарь не признает пределов своей власти над природой. Если в случае вредоносной магии требовалась специальная выучка, хотя бы для овладения специальными заклинаниями и умением действовать, не нанося вреда себе, то в обыденной жизни каждый человек был магом сам себе.

Громадная, чрезвычайная важность таких магических действий человека состояла в том, что человек, производя эти действия, вселял и укреплял в себе уверенность в благоприятном исходе предпринимаемого дела. Магия дикарями используется далеко не всегда, а только тогда, когда нет большой надежды на удачу. И потому укрепление в себе уверенности действительно способствует достижению успеха в задуманном деле. Уверенность действует успокаивающе, что позволяет снять напряженность, сосредоточиться, произвести все необходимые действия более четко и вдумчиво, не расходуя свои силы на посторонние, отвлекающие от дела, эмоции. Потому и достижение желаемого здесь более вероятно.

Уверенность во многом зиждилась на первичных знаниях людей о свойствах, скажем целебных трав, и некоторых других вещест