Несколько слов о биологической эволюции

В настоящем разделе автор не ставит задачей анализ проблем биологической эволюции, поскольку по этому вопросу имеется не просто большая, но необъятная литература. В настоящее время редко встретишь общенаучный журнал, где не было бы статей по развитию или критике идей Дарвина со всех возможных точек зрения — от молекулярно-генетической до религиозно-креационистской. Заметим только, что теория Дарвина и ее последующие варианты прекрасно объясняют изменчивость живых организмов.

Два его основных положения — случайность мутаций и закономерный естественный отбор (в сочетании с идеями наследственности) — безусловно верны. Экспериментально это хорошо наблюдается в искусственных условиях, когда производится искусственный (индуцированный) мутагенез и искусственный отбор (селекция) тех или иных полезных человеку живых организмов, естественный отбор наблюдается и в Природе без вмешательства человека.

Вся проблема любой эволюционной теории в биологии заключается в обосновании направления естественного отбора в процессе длительной эволюции.

Понятно, что в искусственных условиях мутантов с искомыми свойствами отбирает человек, но как же в Природе происходит долговременный, непрерывный, целесообразный отбор потомков, более высокоорганизованных, чем их родители? Вполне понятно, что в естественных условиях (если нет высшего организующего начала) селективным преимуществом в тех или иных внешних условиях могут обладать и более простые организмы.

Разумным объяснением прогрессивной направленности эволюции по Дарвину было бы доказательство того, что эволюционные изменения среды обитания живых организмов происходили именно таким образом, что селективным преимуществом (проще говоря, лучшей выживаемостью), как правило, обладали более высокоорганизованные потомки. Но даже если это и было так, то проблема не решается, а еще более усложняется, поскольку встает вопрос: Почему условия обитания живых организмов на протяжении всей истории Земли менялись именно таким образом, чтобы всегда или, как правило, обеспечивались условия выживания все более и более высокоорганизованных потомков-мутантов? В этом случае проблема целесообразности в Природе просто переносится в другую сферу, не более.

Надо заметить, при углубленном анализе проблем научного обоснования отдельных этапов биологической эволюции раскрываются те же “безответные” вопросы, что и для рассмотренных проблем предбиологической эволюции. В теориях-гипотезах биологической фазы эволюции в Природе нет убедительных учений о происхождении из прокариотов эукариотов, из одноклеточных — многоклеточных, из многоклеточных — высших организмов, нет и “плавной” эволюционной линии — от архантропов и палеоантропов к человеку. Наконец, нет и достоверных и общепринятых теорий перехода человека от существования как стадного животного к социально-культурной фазе. Что же касается “роли труда в процессе превращения обезьяны в человека”, то получается что-то вроде проблемы: “что первично, яйцо или курица”. Действительно, труду (имеется в виду труд не просто как деятельность, которая присуща всякому живому, а как осознанная целенаправленная деятельность) придается в какой-то мере онтологический статус, поскольку “благодаря труду” обезьяна превратилась в человека.

Из всего огромного разнообразия сторонников и критиков дарвинизма приведем только довольно редко цитирующиеся маргинальные оценки учения Дарвина. Так, Ницше писал: “Влияние “внешних обстоятельств” переоценено у Дарвина до нелепости: существенным в процессе жизни представляется именно та огромная созидающая изнутри формы сила, которая обращает себе на пользу, эксплуатирует “внешние обстоятельства” [Ницше, 1994, с.311].

Позиция Ницше, как всегда, резкая, но она вполне созвучна часто возникающему вопросу: зачем “был нужен” эволюционирующей в человека обезьяне такой совершенный интеллектуальный аппарат, как наш мозг, с колоссальными возможностями, которые стали проявляться только с зарождением человеческой культуры, т.е. всего несколько тысяч лет тому назад?

По сравнению с Ницше еще более “человекоцентрично” и резко высказывался О. Шпенглер: “Дарвиновская борьба за существование, которую он вчитал в природу, а не вычитал из нее, есть лишь плебейская формулировка того исконного чувства, которое в шекспировских трагедиях сшибает друг с другом большие действительности. То, что там внутренне созерцается, чувствуется и осуществляется в образах как судьба, понимается здесь как каузальная связь и приводится к поверхностной системе целесообразностей” [Шпенглер, 1993, с.560—561].

За явной тенденциозностью в оценке теории Дарвина Шпенглером проглядывается и справедливый упрек в механистичности этой теории, сведении жизни к “познанию и закону” [там же, с. 560].

В целом мы видим, что человеческое познание Природы, решение проблем происхождения Вселенной и Жизни — сфера, где интеллектуальные коллизии не теряют интенсивности.