Глава седьмая.Вот и собран урожай.

Едва одолев тяжёлый подъём, старавшийся скрыть свою отдышку, Никодим осторожно пробарабанил большими костяшками своих пальцев в надежде, что ему откроют. Рассчитав, сколько времени необходимо гонцу, чтобы доставить сведения об той опасности, что может случиться завтра, он распорядился повременить с отправлением, пока не вернётся. Вспомнив это после некоторого промедления у порога, он всё же решился войти.

Вошедши внутрь, он увидел, как по блеклой, едва освещённой стене то и дело мелькали тени. Подивившись этому и заглянув в кухню, из которой доносился какой-то прерывающийся механический шум. В кухне сидел Игнат, бессмысленно вращая спиннер подле керосиновой лампы. Завидев вошедшего, он бессильно бросил на него свой взгляд, но тут же соскользнул им обратно.

— Никодимушка? Что ж, заходи, коли пожаловал, — горько выдавил из себя он, залипая в крутящиеся лопасти. — В иные годы погнал бы тебя со двора в шею только так.

— Брось, своры нам сейчас ни к чему, — вымолвил гость, тяжело опустившись на кресла, — к тому же, ты знаешь, что я никак не мог повлиять…

— Ты играл по ихним правилам. Для меня ты уже продался, — отрезал Игнат, вдруг положив спиннер на стол, продолжая вращать. Шум от этого только усилился.

— Оставим это, очень вас прошу, — поёжился Никодим всем своим тучным естеством, — я здесь не для суждений о прошлом. А впрочем, быть может, нынешними делами и прошлые грехи свои искупить хочу. Завтра нам нужно собраться с силами и…

— Ничего делать не буду, — Игнат остановил вращение, не вставая, заперевспиннерв тёмный дубовый шкап. Никодим лишь тяжело выдохнул, сминуту помолчав.

— Я же знаю, из-за чего ты так. Я же помню, как мы вместе начинали. И вас с Ульяной помню…

Игнат задрожал. Сначала кончиками резцов, потом всей челюстью, наконец, руками, а затем и всем туловищем, согнувшись. Никодим было подумал лихорадка, но Игнат вновь выпрямился и под давлением выдрожал из себя то, что насквозь его вибрировало:

— Она. С Уключиным.

Никодим насупился. Была невзабольшная вероятность, что он ослышался. Однако, судя по согнутым всхлипываниям Игната, это оговоркой не являлось. Он вспомнил Сергея, вспомнил Ульяну, попробовал мысленно их свести, отчего лишь кисло поморщился.

— Так, пойдёмте на балкон. Необходимо повейпить. В голове не укладывается. Экий выходит мезальянс…

— Да вейпите прямо здесь, теперь… Словом, уже всё равно, — Игнат сложил руки с локтями на стол, более не поднимая своего лица, — я вот тоже сначала поверить не мог. Быть может, даже сейчас не могу всего осознать. Но, видите ли, несколько дней знакомства им хватило! — вдруг поднялся Игнат, криком выцедив.

Никодим промолчал, выдохнув в потолок огромный клуб пара вместо ответа.

— Я это тебе говорю, потому что ты знал, знал нас. Знал, через что мы прошли, если та не продавшаяся за чины часть в тебе ещё жива. Так объясни же мне, как, почему?

— Вот это-то уж наверно, если ктои знает, то вы сами, — ответил ему Никодим, после чего снова затянулся, — показательно, однако, что когда Ульяна Станиславовна просто вас дропнула, когда вы не знали, к кому она ушла, вы восприняли это не так… удручающе.

— Не глупите, это ясно. Тогда ещё можно было хоть на что-то надеяться. К тому же… Нет, нет, я не могу этого понять! — Игнат с силою ударил кулаком по боковой части стола, перейдя на крик. — Почему именно он? Почему не тот, из новых? Почему не Антон? Пожалуй, почему бы даже и не ты? Ведь в тебе-то ещё что-то теплится, даром что из последних сил! Да мне бы в сотню раз легче было, если бы это был человек хоть каплю на меня похожий!

— Помилуйте, да это и не столь важно, к кому она ушла и с кем она сейчас, — рассудил Никодим, подперев голову рукой.

— Что? Неважно? — загорелся Игнат от возмущения, еле переводя дух, выговаривая сквозь стянувшие рот судороги лица. — Нет, нет, уважаемый, вот здесь вы ошибаетесь. Это очень важно. Это, если хотите, чуть ли не самое важное. Он же реалист, он никогда с ней в унисон её подлинную не почувствует! Он её погубит, — со всхлипом произнёс он, — сделает совсем другой. Сделает из неё… Уключину, — криво усмехнулся Игнат внезапному каламбуру.

— Ох, право, к чему же эта объективация? Будто девушка под влиянием мужчины вдруг должна основательно измениться!

— Идите вы к чёрту со своими объективациями! Не в гендере дело, — замахал он на Никодима руками, — и потом, все люди друг на друга влияние оказывают. И она под влиянием его изменится, и не будет больше моей Лин, а я… Позвольте, кто же я без неё буду? — вдруг спохватился он, дыша сильнее. — Нет, нет, без неё я, знаете ли, совсем не буду. Без неё я порушу, всё порушу и себя иже с этим!

— Игнат, остепенитесь, вам нездоровится.

— Гм, да неужели? Что ж, у меня был шанс выздороветь. Я его успешнейшим образом… — Игнат вдруг подскочил и усиленно поскрипел столом, надавливая на него ладонями, навзрыд кроша зубами собственную эмаль, — нет уж, теперь только уничтожить, всё уничтожить, — злобно зашептал он.

— Да-да, что же, право, коли вы воспринимали эту особу лишь как лекарство для себя самого, стало быть, я вполне понимаю, почему она... —не успел он кончить, так как Игнат в сокрушающей и вопящей истерике набросился на него.

— Молчите, о, молчите, вам невдомёк, вы ничего не знаете, я же в самом деле её любил, как мог, любил!

Никодим крепко взял его за плечи и усиленным движением посадил обратно.

— А теперь слушай меня. Я знаю, что у тебя на уме. Что у тебя на душе, я вижу так же ясно. Но не вздумай из-за своего личного горя подставлять людей, которые не имеют к этому отношения. Мир не зациклен на тебе. Посмотри, вот посмотри, если угодно, на меня, — Никодим встал в полный рост, широко расставив руки, — да, я правил отвратительно, я кутил и напивался как последний мещанин, я своих грехов не отрицаю. Но сейчас я готов хоть единственный раз сделать что-то правильно, наплевав на все чины и титулы. И у тебя появится возможность помочь людям, другим людям, и одновременно таким же. Прошу тебя, — Никодим выдохнул, вновь присев, — преодолей себя. Сейчас это важнее. Вспомни, ведь это было для тебя прежде всего. Это же было твоей мечтой. Когда-то – нашей мечтой. Остальное отходит на второй план. Давай, давай воплотим её, воплотим, а старое больше и не вспомянем вовсе, камон, тебе нужно отвлечься.

— Нет, Никодим, — злобно улыбнулся Игнат, чуть успокоившись и подняв голову, — для меня уже всё мертво. Уже ничего значения для меня не имеет. Если даже… — губы вновь непослушнозадрожали, не желая продолжать начатую фразу, — то мне уже не во что верить. Я не тот человек, что может вдруг всё начать сызнова, и тебе ли этого не знать. На этом всё. А теперь, прошу вас, оставьте меня, сударь, мне предстоит напряжённая ночь.

— Я не хочу против тебя идти. Впрочем, ты сделал свой выбор, и менять я его не вправе. Завтра тебя арестуют, — крупными и большими шагами кончил глава факультета, удаляясь, надеясь уговорить хотя бы Антона.

Эпилог.

— Вот так всё и было, — подытожил Никодим, подперев щёку мощным кулаком, стараясь держать руку ровно вопреки неудержимой инерции качающегося вагона. На лице и руках его всё ещё были видны следы крови и верёвки. Повествовал он мне ровно тот флешбэк, который моему читателю ненароком пришлось словить в седьмой главе. — Однако, гоните меня, насмехайтесь надо мной, но я наверно знаю, что сделал всё, что в моих силах было сделать. Вот только жаль его, да и юнцов этих жаль. Впрочем, в одном лишь Антоша прав был. Всё это великая жатва, и все мы посеянное нами пожинаем…

Мы спросили чаю. Позвякивающая ложечка в стакане извещала об возвращении. Ожидать поезда под дождём едва ли было комфортно, поэтому мы всё грелись, чуть подрагивая, а дождь и не собирался перестать.

Я раздумывал над недавно произошедшими событиями. Игнат с Антоном находились под арестом. Что будет с ними дальше – никому покамест неизвестно. Арсений отчего-то отделался лишь предупредительной беседой. Никодима же отстранили от должности, и, по его словам, поставлен вопрос об отстранении нашего факультета от полевых работ.

— Вот вы думаете, что все от этого только выиграли, но не тут-то было, — продолжал Никодим, пятикратно с вальяжностью нажав на кнопку включения вейпа, — теперь и взаимодействия у нас с другими факультетами будет меньше, и стипендиальное жалование убавят…

— Вы бы не парили здесь, — грубовато перебил я его.

— Отчего же? Гм, впрочем, быть может, вы и правы.

Серьёзных повреждений техническому факультету нанесено не было, однако особо буйных личностей, как нам сообщили, ждёт отчисление. Показательно, что судить об степени буйства будут лишь по немногим комментариям и доносам, потому как на место происшествия своевременно никто не подоспел. На людей это несомненно повлияло очень сильно. Наш вагон был почти пустой, но пробираясь к нему по остальным было сложно не заметить стянутые шоком лица, кажется, уже вовсе ко всему безразличные. И это отрешённое, одинаковое молчаливое выражение у всех, у каждого, будто все они попали лицом под штамп в форме определённой маски, оказывая удручающий эффект в бесконечных вагонах, и без того от размокропогодья серых.

— Однако же, что будет с краем нашим? — поинтересовался я.

— Э, чёрт! Вестимо, наши соседи пополам и разделят, или как там им будет выгоднее, пробурчал Никодим мне в ответ.

— Нет уж, увольте-с, — проскользнуло откуда-то сзади, и тут же образовало манерно поклонившегося Михаила Ивановича, — нашему факультету ваши земли и в помине не надобны, полагаю, что и западные соседи скажут то же самое, как бы ваш брат того не желал. У них сейчас и своих проблем хватает, лол. И потом, край ваш, простите-с, уже давно почат.

— Вот с этого я просто лолирую, просто в голосинушку ору, — неожиданно громко ввалился Сеня и тучно плюхнулся сбоку, — боялись угрозы слева, боялись угрозы справа, а тут нате – оказывается, отнюдь не нужны никому!

Никодим выдохнул в них тонкую струю пара и отвернулся к окну.

Мы остановились почти вровень с тем, как дождь перестал, однако за окном вместо платформы было лишь устеленное бархатцами поле с поблёскивающими на них от уже вечеревших солнечных лучей капельками. Мне показалось странным, но в следующую же минуту я понял, что платформа была с другой стороны.

Дверца тамбура отворилась, и я увидел радостно вышагивающую Улю Санлинцеву под ручку с Сергеем в новёхоньком вицмундире с цилиндром. Ввиду узости прохода ему приходилось вести её впереди, однако рук они не разжимали. Во второй его руке была небольшая тонкая трость с железным набалдашником. Признаться, сначала я не поверил истории Никодима, но Ульяна была здесь, ребячески отряхивала свои мокрые от дождя волосы, мотая головой, остановившись только подойдя к нам, вся сияя. Вынужден признать, что прогноз Игната был ошибочен, ибо такой яркой и жизнерадостной я никогда её не видел, и чем счастливее она выглядела, тем сильнее во мне что-то закипало.

— Ах, приятно зреть, приятно зреть, — благосклонно вымолвил Михаил, умилительно сложив руки. — Присаживайтесь же к нам, прошу вас!

Поезд вновь тронулся, и мы вкратце рассказали новым пассажирам о том, что происходило в их отсутствие. В основном говорил Арсений, но я всюду старался его перебить, ибо он непростительно откровенно шеймил Игната, ничего об нём не зная, но выходило ещё более неловко, и вскоре я полностью оставил сказ ему.

— Лол, щас бы укатить за двенадцать часов до опасности, — вскинул брови Уключин, после чего вдруг хитро хмыкнул, — офк, большая удача, что я вовремя всё собрал и сбыл. Бтв, довольно прибыльно.

— Надеюсь, мы поступили правильно, — задумчиво проговорила Уля, смотря в окно.

— Ух, Ульяндра ты моя, ведь мы уже беседовали с тобой об этом, — Сергей Сергеевич нахмурился, повернувшись к ней. — Пока люди задумываются над правильностью, стремятся найти мнимую истину, забивают себе голову чёрт знает какими идеалами, другие их просто побеждают и отбирают всё ими нажитое. Ты же не хочешь, чтобы так было и с нами?

— Нет, нет, что ты, хороший… — ласково получил он в ответ.

— Так это всё вы! — вдруг ненароком вырвалось из моих уст, о чём он впоследствии пожалел. Сергей небрежно оглядел меня.

— Омг, сударь, я хз, о чём вы. Опять говорите как деб. Я бы на вашем месте был предусмотрительнее, здесь вас некому ни дефать, ни хилить, — Уключин напрягся, приподнимаясь.

— Тише, Серёженька, тише… — пыталась успокаивать его Уля, поглаживая по руке. — Теперь это всё не важно.

— А ведь и вправду, есть и более важные дела! Полноте, Сергей Сергеевич, ведь нам ещё многое, многое необходимо обсудить, — вдруг подскочил Михаил, жеманно приглашая господина Уключина проследовать за ним. Тот, кратко поцеловав Улю, охотно согласился, непринуждённо поигрывая тростью при ходьбе.

После всего произошедшего меньше всего я желал провести остаток пути с госпожойСанлинцевой напротив. Никодим с Арсением тоже запропастились куда-то. Возможно, именно это и послужило поводом описать все взволновавшие меня события. Чтобы с ней не заговаривать, я тут же открыл свой ноут, пристально в него уткнувшись, и начал описывать сии происшествия, намедни со всеми нами произошедшие.Ах, лишь бы она не начала заговаривать со мной сейчас.

— Знаю, что вы думаете, но ведь он вовсе не такой, каким раньше мне казался, поверьте, я не встречала ещё таких людей.

Я молчал, стараясь не слушать, высекая из образов и мыслей свою словестную оборону: вот Уля и Игнат едва только познакомились, первый раз в этот край приехав. Она случайно услышала, как он говорил те вещи, которые всегда чувствовала, но не могла выразить. И вот они разговорились, с полуслова друг друга понимая…

— …Серёжа очень уверенный, и может дать мне уверенности в нас, сможет заставить меня поверить в себя… — просачивалось вдруг откуда-то сверху сквозь туго стянутые мною строчки. Этот пробой нужно срочно заделать: вот Игнат в восхищении описывает удивительные образы, а Уля пытается схватить их на холсте, пока он наблюдает, осторожно касаясь губами её затылка. Вот они вместе работают, и никто кроме них не ведает тайны, что между ними происходит. Тайна, в которую они меня посвятили. Тайна, которая единственная придавала мне сил не грохнуться навзничь тут же, на месте, от нескончаемой жары и однообразного труда, который постепенно опутывает моторную память и рассудок настолько, что не стесняется проникать даже в сон.

— Я наконец чувствую себя защищённой, счастливой, — слабо доносилось далеко-далеко, уже за несколько страниц отсюда, и казалось уже какой-то несуразицей, извившим себя мифом, в который и поверить-то сложно, и верить в него я упорно не желал, и мне стало легче. Я даже слегка проиграл, когда представил, как трепетная Ульяна в предвосхищении осторожно приоткрывает завесу своей новой картины,в которой заключены невесть какие чувства и переживания, а Уключин мельком оглядывает её и бормочет нечто вроде «Гм, да, какая хорошая детализация, подлинное HD!» Правда, по приезде я в ужасе стёр весь этот созданный мною дивный манямир, решив писать подлинно так, как на самом деле и происходило.

Ныне я заканчиваю свою повесть. Честно признаться, я даже не задумывался над целью произведения моего, но имхо, чем меньше думается о читателе, тем более искренне произведение получается. Без крайностей, офк.

Впрочем, напоследок я даже могу поведать вам один анекдот. Буквально вчера, верите ли, прочитанной вами повестью заинтересовался наш профессор русской словесности, один из инициаторов проекта, в рамках которого и происходят все события. Сославшись за желание получить некий фидбек своих реформ, он попросил у меня рукопись. Прошло несколько дней, профессора и профессорши вдруг начали форсить моё произведение из уст в уста, чем я теперь могу удачно пофорсить перед своими сотоварищами, и вдруг тот самый, кому я давал рукопись, вылавливает меня в коридоре между прочих и выдаёт своим старчески-блеющим голоском:

— Мда-с, что ж, забавный у вас стиль, молодой человек, очень занятный. Однако вот спиннер я бы всё-таки извлёк, да-с, пожалуй, что не стал бы так на вашем месте столь по-хипстерскишквариться.

— Да-да, и потом, экое безобразие: сейчас бы одну женскую персонажку на всю повесть, и это-тов 2k** году!— подхватила пожилая доцентка, назидательно подняв палец и безрезультатно попытавшаяся взмахом головыпоправить очки.

Никита СэргеевичБанаев

(Миларен)

14.88.2k16