Анна Ахматова. Голицыно. 1959 г.

 

И только сегодня мне удалось окончательно сформулировать особенность моего метода (в Поэме). Ничто не сказано в лоб. Сложнейшие и глубочайшие вещи изложены не на десятках страниц, как они привыкли, а в двух строчках, но для всех понятных.

Анна Ахматова, Из «Записных книжек»

 

 

Автограф Анны Ахматовой. Титульный лист к первому варианту «Поэмы без героя»

ПОЭМА БЕЗ ГЕРОЯ

Триптих

(1940—1965)

 

Deus conservat omnia [53].

Девиз на гербе Фонтанного Дома

 

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

 

 

Иных уж нет, а те далече…

 

Пушкин

 

Первый раз она пришла ко мне в Фонтанный Дом в ночь на 27 декабря 1940 года, прислав как вестника еще осенью один небольшой отрывок («Ты в Россию пришла ниоткуда…»).

Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы.

Ее появлению предшествовало несколько мелких и незначительных фактов, которые я не решаюсь назвать событиями.

В ту ночь я написала два куска первой части («1913») и «Посвящение». В начале января я почти неожиданно для себя написала «Решку», а в Ташкенте (в два приема) – «Эпилог», ставший третьей частью поэмы, и сделала несколько существенных вставок в обе первые части.

Я посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей – моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады.

Их голоса я слышу и вспоминаю их, когда читаю поэму вслух, и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи.

8 апреля 1943, Ташкент

 

До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях «Поэмы без героя». И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной.

Я воздержусь от этого.

Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит.

Ни изменять ее, ни объяснять я не буду.

«Еже писахъ – писахъ».

Ноябрь 1944, Ленинград

 

ПОСВЯЩЕНИЕ

 

 

Декабря 1940

 

Bс. К.

 

…

…а так как мне бумаги не хватило,

Я на твоем пишу черновике.

И вот чужое слово проступает

И, как тогда снежинка на руке,

Доверчиво и без упрека тает.

И темные ресницы Антиноя[54]

Вдруг поднялись – и там зеленый дым,

И ветерком повеяло родным…

Не море ли?

Нет, это только хвоя

Могильная, и в накипаньи пен

Все ближе, ближе…

Marche funebre[55]…

Шопен…

 

Ночь, Фонтанный Дом

 

ВТОРОЕ ПОСВЯЩЕНИЕ

 

О. С.

 

Ты ли, Путаница-Психея[56],

Черно-белым веером вея,

Наклоняешься надо мной,

 

Хочешь мне сказать по секрету,

Что уже миновала Лету

И иною дышишь весной.

 

Не диктуй мне, сама я слышу:

Теплый ливень уперся в крышу,

Шепоточек слышу в плюще.

 

Кто-то маленький жить собрался,

Зеленел, пушился, старался

Завтра в новом блеснуть плаще.

 

Сплю – она одна надо мною.

Ту, что люди зовут весною,

Одиночеством я зову.

 

Сплю – мне снится молодость наша,

Та, его миновавшая чаша;

Я ее тебе наяву,

 

Если хочешь, отдам на память,

Словно в глине чистое пламя

Иль подснежник в могильном рву.

 

25 мая 1945, Фонтанный Дом

 

ТРЕТЬЕ И ПОСЛЕДНЕЕ

(Le jour des rois) [57]

 

 

Раз в Крещенский вечерок…

 

Жуковский

 

 

Полно мне леденеть от страха,

Лучше кликну Чакону Баха,

А за ней войдет человек…

 

Он не станет мне милым мужем,

Но мы с ним такое заслужим,

Что смутится Двадцатый Век.

 

Я его приняла случайно

За того, кто дарован тайной,

С кем горчайшее суждено,

 

Он ко мне во дворец Фонтанный

Опоздает ночью туманной

Новогоднее пить вино.

 

И запомнит Крещенский вечер,

Клен в окне, венчальные свечи

И поэмы смертный полет…

 

Но не первую ветвь сирени,

Не кольцо, не сладость молений –

Он погибель мне принесет.

 

5 января 1956

 

ВСТУПЛЕНИЕ

 

 

ИЗ ГОДА СОРОКОВОГО,

КАК С БАШНИ, НА ВСЕ ГЛЯЖУ.

КАК БУДТО ПРОЩАЮСЬ СНОВА

С ТЕМ, С ЧЕМ ДАВНО ПРОСТИЛАСЬ,

КАК БУДТО ПЕРЕКРЕСТИЛАСЬ

И ПОД ТЕМНЫЕ СВОДЫ СХОЖУ.

 

25 августа 1941, Осажденный Ленинград

 

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДЕВЯТЬСОТ ТРИНАДЦАТЫЙ ГОД

Петербургская повесть

 

 

Di rider finirai

Pria dell' aurora.

 

Don Giovanni [58]

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

 

 

Новогодний праздник длится пышно,

Влажны стебли новогодних роз.

 

 

 

С Татьяной нам не ворожить…

 

Пушкин

 

Новогодний вечер. Фонтанный Дом. К автору вместо того, кого ждали, приходят тени из тринадцатого года под видом ряженых. Белый зеркальный зал. Лирическое отступление – «Гость из будущего». Маскарад. Поэт. Призрак.

 

Я зажгла заветные свечи,

Чтобы этот светился вечер,

И с тобой, ко мне не пришедшим,

Сорок первый встречаю год.

 

Но…

Господняя сила с нами!

В хрустале утонуло пламя,

«И вино, как отрава, жжет»[59].

 

Это всплески жесткой беседы,

Когда все воскресают бреды,

А часы все еще не бьют…

 

Нету меры моей тревоге,

Я сама, как тень на пороге,

Стерегу последний уют.

 

И я слышу звонок протяжный,

И я чувствую холод влажный,

Каменею, стыну, горю…

 

И как будто припомнив что-то,

Повернувшись вполоборота,

Тихим голосом говорю:

 

«Вы ошиблись: Венеция дожей —

Это рядом… Но маски в прихожей

И плащи, и жезлы, и венцы

 

Вам сегодня придется оставить.

Вас я вздумала нынче прославить,

Новогодние сорванцы!»

 

Этот Фаустом, тот Дон-Жуаном,

Дапертутто[60], Иоканааном[61],

Самый скромный – северным

Гланом,

 

Иль убийцею Дорианом,

И все шепчут своим дианам

Твердо выученный урок.

 

А для них расступились стены,

Вспыхнул свет, завыли сирены

И, как купол, вспух потолок.

 

Я не то что боюсь огласки…

Что мне Гамлетовы подвязки,

Что мне вихрь Саломеиной пляски,

Что мне поступь Железной маски,

 

Я еще пожелезней тех…

И чья очередь испугаться,

Отшатнуться, отпрянуть, сдаться

И замаливать давний грех?

 

Ясно все:

Не ко мне, так к кому[62]же?

Не для них здесь готовился ужин,

И не им со мной по пути.

 

Хвост запрятал под фалды фрака…

Как он хром и изящен…

Однако

Я надеюсь. Владыку Мрака

Вы не смели сюда ввести?

 

Маска это, череп, лицо ли –

Выражение злобной боли,

Что лишь Гойя смел передать.

 

Общий баловень и насмешник,

Перед ним самый смрадный грешник —

Воплощенная благодать…

 

Веселиться – так веселиться,

Только как же могло случиться,

Что одна я из них жива?

 

Завтра утро меня разбудит,

И никто меня не осудит,

И в лицо мне смеяться будет

Заоконная синева.

 

Но мне страшно: войду сама я,

Кружевную шаль не снимая,

Улыбнусь всем и замолчу.

 

С той, какою была когда-то

В ожерелье черных агатов

До долины Иосафата[63]

Снова встретиться не хочу…

 

Не последние ль близки сроки?…

Я забыла ваши уроки,

Краснобаи и лжепророки! —

Но меня не забыли вы.

 

Как в прошедшем грядущее зреет,

Так в грядущем прошлое тлеет —

Страшный праздник мертвой листвы.

 

Б Звук шагов, тех, которых нету,

Е По сияющему паркету

Л И сигары синий дымок.

Ы И во всех зеркалах отразился

Й Человек, что не появился

И проникнуть в тот зал не мог.

З Он не лучше других и не хуже,

Но не веет летейской стужей,

А И в руке его теплота.

Гость из Будущего! – Неужели

Он придет ко мне в самом деле,

Л Повернув налево с моста?

 

С детства ряженых я боялась,

Мне всегда почему-то казалось,

Что какая-то лишняя тень

 

Среди них «без лица и названья»

Затесалась…

Откроем собранье

В новогодний торжественный день!

 

Ту полночную Гофманиану

Разглашать я по свету не стану

И других бы просила…

Постой,

 

Ты как будто не значишься в списках,

В калиострах, магах, лизисках[64], —

Полосатой наряжен верстой, —

 

Размалеван пестро и грубо —

Ты… ровесник Мамврийского дуба[65],

Вековой собеседник луны.

 

Не обманут притворные стоны,

Ты железные пишешь законы,

Хаммураби, ликурги, солоны[66]

У тебя поучиться должны.

 

Существо это странного нрава.

Он не ждет, чтоб подагра и слава

Впопыхах усадили его

В юбилейные пышные кресла,

 

А несет по цветущему вереску,

По пустыням свое торжество.

 

И ни в чем не повинен: ни в этом,

Ни в другом и ни в третьем…

Поэтам

Вообще не пристали грехи.

 

Проплясать пред Ковчегом Завета[67]

Или сгинуть!…

Да что там! Про это

Лучше их рассказали стихи.

 

Крик петуший нам только снится,

За окошком Нева дымится,

Ночь бездонна и длится, длится –

Петербургская чертовня…

 

В черном небе звезды не видно,

Гибель где-то здесь, очевидно,

Но беспечна, пряна, бесстыдна

Маскарадная болтовня…

 

Крик:

«Героя на авансцену!»

Не волнуйтесь: дылде на смену

Непременно выйдет сейчас

И споет о священной мести…

 

Что ж вы все убегаете вместе,

Словно каждый нашел по невесте,

Оставляя с глазу на глаз

 

Меня в сумраке с черной рамой,

Из которой глядит тот самый,

Ставший наигорчайшей драмой

И еще не оплаканный час?

 

 

Это все наплывает не сразу.

Как одну музыкальную фразу,

Слышу шепот: «Прощай! Пора!

Я оставлю тебя живою.

Но ты будешь моей вдовою.

Ты – Голубка, солнце, сестра!»

На площадке две слитые тени…

После – лестницы плоской ступени,

Вопль: «Не надо!» – и в отдаленье

Чистый голос:

«Я к смерти готов».

 

Факелы гаснут, потолок опускается. Белый (зеркальный) зал[68]снова делается комнатой автора. Слова из мрака:

 

Смерти нет – это всем известно,

Повторять это стало пресно,

А что есть – пусть расскажут мне.

 

Кто стучится?

Ведь всех впустили.

Это гость зазеркальный? Или

То, что вдруг мелькнуло в окне…

 

Шутки ль месяца молодого,

Или вправду там кто-то снова

Между печкой и шкафом стоит?

 

Бледен лоб и глаза открыты…

Значит, хрупки могильные плиты,

Значит, мягче воска гранит…

 

Вздор, вздор, вздор! – От такого вздора

Я седою сделаюсь скоро

Или стану совсем другой.

 

Что ты манишь меня рукою?!

 

 

За одну минуту покоя

Я посмертный отдам покой.

 

 

ЧЕРЕЗ ПЛОЩАДКУ

Интермедия

 

Где-то вокруг этого места («…но беспечна, пряна, бесстыдна маскарадная болтовня…») бродили еще такие строки, но я не пустила их в основной текст:

 

«Уверяю, это не ново…

Вы дитя, синьор Казанова…»

«На Исакьевской ровно в шесть…»

 

«Как-нибудь побредем по мраку,

Мы отсюда еще в «Собаку»[69]…

«Вы отсюда куда?» —

«Бог весть!»

 

Санчо Пансы и Дон-Кихоты

И, увы, содомские Лоты[70]

Смертоносный пробуют сок,

 

Афродиты возникли из пены,

Шевельнулись в стекле Елены,

И безумья близится срок.

 

И опять из Фонтанного Грота[71],

Где любовная стонет дремота,

Через призрачные ворота

И мохнатый и рыжий кто-то

Козлоногую приволок.

 

Всех наряднее и всех выше,

Хоть не видит она и не слышит —

Не клянет, не молит, не дышит,

Голова Madame de Lamballe,

 

А смиренница и красотка,

Ты, что козью пляшешь чечетку,

Снова гулишь томно и кротко:

«Que me veut mon Prince

Carnaval?»[72]

 

И в то же время в глубине залы, сцены, ада или на вершине гетевского Брокена появляется. Она же (а может быть – ее тень):

 

Как копытца, топочут сапожки,

Как бубенчик, звенят сережки,

В бледных локонах злые рожки,

Окаянной пляской пьяна, —

 

Словно с вазы чернофигурной

Прибежала к волне лазурной

Так парадно обнажена.

 

А за ней в шинели и в каске

Ты, вошедший сюда без маски,

Ты, Иванушка древней сказки,

Что тебя сегодня томит?

 

Сколько горечи в каждом слове,

Сколько мрака в твоей любови,

И зачем эта струйка крови

Бередит лепесток ланит?

 

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

 

 

Иль того ты видишь у своих колен,

Кто для белой смерти твой покинул плен?

 

 

Спальня Героини. Горит восковая свеча. Над кроватью три портрета хозяйки дома в ролях. Справа она – Козлоногая, посредине – Путаница, слева – портрет в тени. Одним кажется, что это Коломбина. другим – Донна Анна (из «Шагов Командора»). За мансардным окном арапчата играют в снежки. Метель. Новогодняя полночь. Путаница оживает, сходит с портрета, и ей чудится голос, который читает:

 

Распахнулась атласная шубка!

Не сердись на меня, Голубка,

Что коснусь я этого кубка:

Не тебя, а себя казню.

 

Все равно подходит расплата —

Видишь там, за вьюгой крупчатой,

Мейерхольдовы арапчата

Затевают опять возню.

 

А вокруг старый город Питер,

Что народу бока повытер

(Как тогда народ говорил), —

 

В гривах, в сбруях, в мучных обозах,

В размалеванных чайных розах

И под тучей вороньих крыл.

 

Но летит, улыбаясь мнимо,

Над Мариинскою сценой prima,

Ты – наш лебедь непостижимый, —

И острит опоздавший сноб.

 

Звук оркестра, как с того света

(Тень чего-то мелькнула где-то),

Не предчувствием ли рассвета

По рядам пробежал озноб?

 

И опять тот голос знакомый,

Будто эхо горного грома, —

Ужас, смерть, прощенье, любовь…

 

Ни на что на земле не похожий,

Он несется, как вестник Божий,

Настигая нас вновь и вновь.

 

Сучья в иссиня-белом снеге…

Коридор Петровских Коллегий[73]

Бесконечен, гулок и прям

 

(Что угодно может случиться,

Но он будет упрямо сниться

Тем, кто нынче проходит там).

 

До смешного близка развязка;

Из-за ширм Петрушкина маска[74],[75]

Вкруг костров кучерская пляска,

Над дворцом черно-желтый стяг…