Отправляясь снова за водой, Ромберг захватил с собой несколько дюжин железных обручей в подарок своим неожиданным помощникам.

До темноты он успел еще дважды съездить к устью речки и вернуться.

Следующим утром, 10 мая, часов около одиннадцати, на корабль приплыл островитянин, который заявил Робертсу, что он прислан к Крузенштерну от короля. Крузенштерн приказал немедленно пустить королевского посла на палубу. Тапега прислал этого островитянина сказать Крузенштерну, что с гор сегодня на рассвете видели далеко в море большой корабль, который идет прямо к Нукагиве.

— Тапега твой друг, — сказал островитянин. — Он решил предупредить тебя заранее. Ведь, может быть, на том корабле твои враги.

Робертс оказался прекрасным переводчиком, и с его помощью разговаривать было легко.

— Поблагодари короля за дружбу, — ответил Крузенштерн королевскому послу, — но передай ему, что у меня нет врагов и я никого не боюсь.

Крузенштерн сразу догадался, какой корабль островитяне видели с гор. Это безусловно была «Нева», которая, не найдя «Надежды»у острова Пасхи, спешила к Нукагиве.

Зная, как трудно войти в бухту Анны-Марии без лоцмана, Крузенштерн послал навстречу «Неве» шлюпку под командой лейтенанта Головачева. В шлюпке этой отправился и Робертс.

Через три часа «Нева» стала на якорь рядом с «Надеждой».

Вся команда «Надежды» была очень рада появлению «Невы», которую не видела с самого мыса Горн. Когда оба корабля находились вместе, все чувствовали себя гораздо спокойнее.

У каждого офицера и матроса «Надежды» были на «Неве» приятели, свидание с которыми всех обрадовало.

Капитан Лисянский вошел в каюту Крузенштерна.

— Ну как? — спросил Крузенштерн.

— Все благополучно, — ответил Лисянский. — Ни одной сломанной реи, ни одного больного матроса.

Оба капитана обнялись и расцеловались.

— Мы прибыли к острову Пасхи, где вы собирались нас подождать, — докладывал Лисянский начальнику экспедиции, — обошли остров кругом, но «Надежды» нигде не нашли. Войти в залив я не решился, потому что дул сильный западный ветер, при котором лавировать было очень трудно. Я послал на берег шлюпку под начальством лейтенанта Повалишина. Повалишин расспросил знаками островитян и узнал у них, что «Надежда» на остров Пасхи не заходила. Он купил у них немного бананов и вернулся на корабль. Я понял, что вы решили ждать нас у Нукагивы, и, нигде больше не задерживаясь, поспешил прямо сюда.

Месть француза

На другой день случилось происшествие, которое нарушило спокойное течение жизни на обоих кораблях и едва не вызвало серьезные последствия.

Утром в гости к Крузенштерну приехал Тапега.

Король и королевский огнезажигатель теперь каждый день бывали на «Надежде». Особенно охотно проводили они время с графом Федором Толстым.

Оказалось, что королевский огнезажигатель владеет еще одним искусством — искусством татуировать. Это он татуировал всех юношей в королевстве Тапеги. И молодой граф, желая поразить своих приятелей в России, попросил огнезажигателя покрыть ему узорами грудь и спину.

Он пообещал огнезажигателю большой топор, и тот принялся за работу. Острой раковиной рассекал он кожу графа и смазывал ранки соком какого-то растения. Боль была мучительная, но граф мужественно терпел, стиснув зубы. Ранки вспухли, однако через несколько дней опухоль спала и на теле графа появились узоры: птицы, кольца, змеи, листья.

Тапегу на корабле больше всего привлекало большое зеркало в капитанской каюте. Перед этим зеркалом он простаивал по многу часов, приседая, двигая руками и меняя выражение лица. Крузенштерн так привык к этому занятию короля, что не обращал на него никакого внимания и спокойно работал в его присутствии за письменным столом: писал судовой журнал, изучал карты, проверял вместе с профессором Горнером астрономические наблюдения.

На следующее утро после прибытия «Невы» Тапега, войдя в капитанскую каюту, застал Крузенштерна за бритьем. С удивлением глядел он, как предводитель белых мазал себе щеки мылом и потом водил по ним острой сверкающей бритвой. Но особенно понравилась ему пахучая вода, которой Крузенштерн после бритья вымыл себе лицо. Жители Нукагивы тоже умели бриться, но брились они острыми раковинами и дело это занимало много времени. Увидав, с какой легкостью и быстротой бреются белые, Тапега захотел и сам испытать этот способ бритья. Он попросил, чтобы его побрили.

Крузенштерн позвал матроса, исполнявшего на «Надежде» обязанности парикмахера, и велел ему побрить короля. Тапега сел в кресло. Матрос принялся за работу. На лице Тапеги во время бритья было выражение полного счастья.

— Еще, еще! — шептал он, когда его обрызгали душистой водой.

Между тем Крузенштерну надо было ехать на «Неву», к капитану Лисянскому. После некоторого колебания он решил оставить Тапегу в каюте — очень уж жалко было лишать короля удовольствия любоваться собою в зеркале. Тапега был человек смирный, и Крузенштерн спокойно уехал, попросив Ратманова присматривать за ним.

Когда Крузенштерн прибыл на «Неву», оказалось, что капитан Лисянский с офицерами и несколькими матросами собрался ехать на берег, шлюпка уже была спущена на воду. Увидев своего начальника, Лисянский решил остаться. Но Крузенштерн, зная, как моряки, несколько месяцев пробывшие в море, тоскуют по земле, попросил его ехать. Он обещал Лисянскому дождаться его возвращения.

Шлюпка помчалась к берегу. Моряки с радостью думали о том, что сейчас под ногами будет суша, что они погуляют в лесу. Зная из рассказов Крузенштерна о миролюбии островитян, они не взяли с собой никакого оружия — ведь лейтенант Ромберг тоже ездил за водой безоружным. Едва под лодкой заскрипел песок, все с наслаждением выпрыгнули на берег, разглядывая высокие пальмы, и сразу же увидели толпу островитян, выходившую из леса им навстречу. Вид этой толпы несколько удивил их: она состояла исключительно из мужчин и двигалась молча.

— Странно! — воскликнул Лисянский. — Иван Федорович ничего не говорил нам о том, что здешние жители носят при себе оружие.

Действительно, у каждого островитянина было в руках длинное узкое копье. На каждом копье был острый наконечник — либо каменный, либо выточенный из кусочков железных обручей, недавно купленных у русских.

Моряки поджидали приближавшихся островитян благодушно и немного растерянно. Им все еще не приходило в голову, что те могут напасть на них. Они опомнились, только когда уже были со всех сторон окружены толпой, со зловещей медлительностью подымавшей копья.

— В шлюпку! — скомандовал Лисянский. Но было поздно. Кольцо сомкнулось, и выбраться из него было невозможно. Копья поднялись в воздух и застыли в вытянутых руках. Островитяне медлили. Они как будто ждали, чтобы кто-нибудь первый решился и начал.