III. Где выступает лечебно-педагогический импульс?

«В этом убогом крае я наблюдал жалкое состояние крестьянских детей, нанятых общинами; я видел, как подавляющая жесткость корыстолюбия, можно сказать, убивает этих детей как телесно, так и духовно, как многие, без надежды, терпя нужду, вырастают, все же не теряя человечности, не теряя веры в себя, в родину...

Это для меня опыт, позволяющий понять, что из состояния глубочайшего убожества, неразвитости они очень скоро дорастают до ощущения человечества, до чувств доверия и дружелюбия, — опыт, показывающий, что человечность может проявляться и по отношению к самым слабым человеческим душам, что из глаз страдающего, заброшенного ребенка, когда после всех мытарств ему протягивается рука помощи, может излучаться полное чувств изумление».

Это строки, которые 9— го декабря 1775 года в своем письме «Просьба к филантропам и меценатам поддержать предприятие для воспитания бедных детей в одном из поместий и предоставления им работы» пишет Генрих Песталлоци. В этих словах оживает пpaимпульс лечебной педагогики; и хотя эта попытка остается безуспешной, сам импульс все же налицо. Затем, когда Песталлоци докладывает о своем опыте в Стансе своему другу, он пишет: «Большинство поступивших детей находились в состоянии, которое непременно должно было привести к крайней деградации человеческой природы. Многие так страдали от чесотки, что едва ли могли ходить, у многих были разбиты головы, многие были в лохмотьях, которые кишели паразитами, многие были худы, как обтянутые кожей скелеты; желтые, ухмыляющиеся, с полными страха глазами и морщинистыми от недоверия и заботы лбами, одни бесстыдны, привычны к попрошайничеству, лицемерны, другие забиты, терпеливы, но недоверчивы, холодны и боязливы».

Не описано ли здесь в общих чертах то, что позднее охватило всю Европу в виде бедственного положения детей? В такие состояния привела детей беспризорность, поскольку армии Французской Революции растеклись по Швейцарии. Удивительно, как Песталлоци демонстрирует один постоянно повторяющийся мотив: свою внутреннюю привязанность к Французской Революции и свою мощь как лечебный педагог.

Уже через несколько недель эти дети в Стансе стали похожи на людей. Благодаря чему? В том же письме он говорит: «Я проводил с ними и день и ночь. Все благо, оказавшее влияние на их тела и души, исходило из моих рук. Всякая помощь, всякая поддержка в нужде, всякий совет, которые они получали, исходили непосредственно от меня. Моя рука лежала в их руках, мои глаза смотрели в их глаза. Мои слезы текли вмести с их слезами, и мой смех сопровождал их смех. Они были за пределами мира, за пределами Станса, они были со мной, и я был с ними. Их похлебка была моей пищей, их питье — моим питьем».

Эти слова звучат как Евангелие лечебной педагогики, и они написаны в тот же год, когда лечебно-педагогический импульс пробудился в Итарде. Но в тот же год Наполеон прерывает свою египетскую кампанию и осуществляет в Париже государственный переворот 18 Брюмера (9 ноября). Он становится первым консулом и, вместе с тем, правителем Франции с неограниченными полномочиями. Сироты Станса и их отец, лечебный педагог Песталлоци, снова оказываются в нужде.

Через 66 лет (дважды по 33 года после этого), в декабре 1866— го, в тот же год, когда доктор Лэнгдон Даун написал свою работу по классификации отсталых детей и ввел в научный оборот термин «монголизм», в восточном районе лондонских трущоб происходит следующий разговор. В нем участвуют молодой студент— медик (ему 21 год) и десятилетний мальчик. Занятия, которые этот студент проводит в вечерней школе для бедных (представляющей собой наполовину развалившееся деревянное здание), закончились. Все ученики, кроме одного мальчика, Джима Джарвиса, разошлись по домам. Студент хотел было отправить домой и его, но тот попросил разрешить ему остаться, поскольку у него не было ни отца, ни матери, — также, впрочем, как и дома. Так студент Томас Джон Барнардо взял его к себе, накормил, и в полночь, а это было еще и в декабре, пустился с Джимом в путь. Куда? Джим рассказал ему, что кроме него в Лондоне проводят ночи под открытым небом сотни других детей. Барнардо, который уже четыре года (вначале в Дублине, а потом в Лондоне) пытается проповедовать Евангелие среди самых бедных (он принадлежал к «Пробужденным»), сначала не хотел верить Джиму. Но в ту ночь, в холоде и кошмаре огромного города, он увидел множество детей, одетых в лохмотья и спящих в сараях без одеял.

Барнардо собирался стать миссионером в Китае, но в ту ночь он обнаружил, что его Китай находится здесь, в Лондоне, и он должен помочь этим заброшенным, беспризорным, осиротевшим детям. Он основывает «The East End Juvenile Mission». В марте 1868 года ему удалось открыть первый в Лондоне Дом для беспризорных. Дело Барнардо развивалось на удивление быстро. Открывался дом за домом, сотни бездомных детей получили средства для существования и воспитания, а когда 14 февраля 1873 года перед ними открывались двери огромного зала, использовавшегося ранее как трактир, лорд Шефстбери произнес речь, в которой говорилось примерно следующее: «Без сомнения, церковь сегодня является хорошим делом. Но она лишена наступательного духа, она считает: надо просто построить здание и поставить всех в известность, что здесь может быть обретена религия. Но для того, чтобы вернуть веру массам, этого как раз недостаточно. Мы должны следовать словам Евангелия, которые говорят: "выходите на улицы города и зовите бедных и калек, хромых и слепых" и: "выходите за ограду, чтобы созвать нуждающихся, чтобы дом мой был полон"».

Дух, овладевший доктором Барнардо, не мог быть описан лучше. Он исполнял свою работу из сознания «королевской свадьбы». Он искал бедных и калек, бездомных и беспризорных, и пытался вернуть им человеческий облик.

Когда 19 сентября 1905 года наступила его смерть, он был отцом, учителем и примером для 60 тысяч детей, которым он в различных домах и деревенских поселениях создал условия для нормальной человеческой жизни. Его завещание начиналось следующими словами: «Смерть и могила — узы преходящие; Христос победил их. Я надеюсь умереть так, как я жил; в смиренной, но твердой вере в Иисуса Христа, которому я пытался служить, пусть и недостаточно, и в котором я признаю моего спасителя, моего учителя и моего короля».

В год смерти доктора Барнардо, который как и Гюгенбюль умер из за болезни сердца, писатель Яков Вассерман неутомимо трудится над своей книгой, бросая и начиная сначала до тех пор, пока ему не удается найти верный стиль и подходящее название: «Каспар Хаузер или леность сердца». Пролог к этой книге звучит так:

«То же Солнце

Улыбается той же Земле;

Из той же слизи и крови

Созданы Бог, Человек и Дитя.

Ничто не осталось, ничто не исчезло,

Всё молодо и старо,

Смерть связана с жизнью».

В 1841 году (в том же году, когда Яков Гюггенбюль учреждает свой интернат в Абендбере) один молодой итальянец завершает свое теологическое образование и посвящается в Турине в католические священники. Сын безземельного крестьянина из Пьемонта, он ровно на год старше Гюггенбюля. В два года он теряет отца, и уже с раннего детства трудится в усадьбе своей матери вместо того, чтобы ходить в школу. Наконец, в 11 лет он уходит из дома, и для того, чтобы, наконец, иметь возможность посещать латинскую школу, работает у крестьян, пасет коз, доит коров. Одновременно, чтоб обеспечить себе существование, он работает у портного, а затем у кондитера. Так, он посещает латинскую школу, затем семинарию и, наконец, посвящается в священники.

Теперь начинается настоящая работа, которую он себе избрал. Он собирает всех беспризорных детей Турина, попрошаек и воров, бродяг и тунеядцев. Каждое воскресенье встречается с ними в предместье Турина, немного обучает их, но, прежде всего, играет с ними. Он бегает, прыгает и смеется лучше, чем все они вместе взятые. Он становится их признанным руководителем и защитником. За год он собрал 200 детей, и не строгость, а его сила, доброта и одержимость быть всегда вместе с ними сохраняли эту «банду» в единстве.

Через два года у него уже 700 детей, продавцов газет, посыльных, тележечников — половина всех бродяг, а может, и все. На него косятся. «Что связывает священника с этим сбродом?» Епископство предпринимает все, чтобы признать его душевнобольным, но Джованни Боско, благодаря своему уму, выскальзывает из этой западни.

Теперь он пытается приобрести для своих детей постоянный дом. После долгих стараний ему это удается, и он создает не только школу, но и, что еще лучше — учебные мастерские; это происходит в 1853 году. После школы и мастерских он начинает строительство церкви, открывает гимназию для малообеспеченных и образует вокруг себя ядро учителей. Он основывает Салезианский Орден, который после его смерти (Дон Боско умирает в 1888 году) распространяется по всей Европе и Южной Америке. Сегодня орден насчитывает около 12 тысяч членов и опекает сотни школ и мастерских.

Дон Боско был убежден, что любой ребенок, любой молодой человек по сути своей хорош. Только если социальные условия подавляют это хорошее в нем, он теряет возможность сформировать себя. В его школах никому не было позволено бить детей, подавлять их или наказывать как-то иначе. Профилактика, а не наказание было его воспитательной программой. Учителя должны подавать пример и пробуждать в своих учениках доверие и любовь к добру. Дон Боско стал отцом для сотни тысяч подростков, благодаря ему они стали настоящими людьми. Много лет позднее католическая церковь его канонизировала и возвела в ранг святого.

Революционер Песталлоци, методист Барнардо, католический священник Дон Боско — на Юге, на Севере и в Центральной Европе пробудили импульс лечебной педагогики, оживили и взрастили его. Они не были «официальными» представителями лечебной педагогики, но зато они ее истинно исповедовали.

А теперь посмотрим, куда же шла официальная лечебная педагогика?