Кэтрин. Вашингтон, 1941-1944 годы

 

Кэтрин оставила работу у Уильяма Фрейзера на следующее утро после того, как вышла замуж за Ларри. В день ее возвращения в Вашингтон Фрейзер попросил ее пообедать с ним. Он выглядел совсем разбитым, и на душе у него было пусто. Он как-то сразу постарел. Однако Кэтрин больше не испытывала к нему никаких чувств, кроме жалости. Перед ней сидел высокий, симпатичный, но теперь уже чужой человек. Она чувствовала к нему расположение, но ей казалось невероятным, что она когда-то собиралась выйти за него замуж. Фрейзер вяло улыбнулся ей.

– Итак, ты стала замужней женщиной, – сказал он.

– Самой замужней женщиной в мире.

– Все произошло так внезапно. Меня… меня даже лишили шанса стать его соперником.

– У меня самой не было шанса, – честно призналась Кэтрин. – Просто так получилось.

– Да, Ларри – подходящий парень.

– Согласна.

– Кэтрин, – неуверенно начал Фрейзер, – ты ведь, в сущности, ничего о Ларри не знаешь, верно?

Кэтрин почувствовала напряжение во всем теле.

– Я знаю, что люблю его, Билл, – ответила она, не повышая голоса, – и уверена, что он любит меня. Для начала неплохо, так?

Он нахмурился и замолчал, все еще борясь с собой.

– Кэтрин…

– Что?

– Будь осторожна.

– Чего же мне бояться?

Фрейзер заговорил медленно, тщательно взвешивая каждую фразу. Он понимал, что одно необдуманное слово может оказаться для него роковым.

– Ларри не такой, как все.

– Какой же он? – спросила Кэтрин.

– Я хочу сказать, что он сильно отличается от других мужчин.

Тут он заметил, как изменилось выражение ее лица.

– О черт! – воскликнул он. – Не обращай на меня внимания.

Фрейзер жалко улыбнулся.

Кэтрин нежно взяла его за руку.

– Я никогда не забуду тебя, Билл. Надеюсь, мы останемся друзьями.

– Я тоже на это надеюсь, – заметил Фрейзер. – Ты окончательно решила уйти с работы?

– Ларри хочет, чтобы я уволилась. Он старомоден. По его мнению, мужья должны сами содержать своих жен.

– Если когда-нибудь передумаешь, – сказал Билл, – дай мне знать.

Далее, сидя за столом, они обсуждали служебные дела и прикидывали, кто бы мог занять место Кэтрин. Она понимала, что ей будет очень не хватать Билла Фрейзера. Кэтрин полагала, что мужчина, лишивший женщину невинности, всегда занимает особое место в ее жизни. Однако и без этого Билл многое для нее значил. Он был близким ей человеком и прекрасным другом. Кэтрин встревожило его отношение к Ларри. Билл словно собирался предупредить ее о чем-то, но передумал, потому что боялся нарушить ее счастье. Билл Фрейзер не был ни мелкой личностью, ни ревнивцем. Он на самом деле желал ей счастья. И все-таки Кэтрин не покидала уверенность, что он хотел ей что-то сообщить. Где-то в глубине души у нее было дурное предчувствие. Тем не менее, когда через час она встретилась с Ларри и он улыбнулся ей, она забыла обо всем и была счастлива, что вышла замуж за прекрасного, жизнерадостного человека.

 

Ни с кем Кэтрин не было так весело, как с Ларри. Каждый день превращался в своеобразное приключение, праздник. Каждую субботу они выезжали за город, устраивались в гостинице и посещали все сельские ярмарки. Они побывали в Лейк-Плэсиде, где спускались на санях с крутого ледяного склона, и в Монтоке, где ловили рыбу и катались на лодке. Кэтрин страшно боялась воды, потому что так и не научилась плавать, но Ларри убедил ее не думать об этом. Ведь с ним она могла чувствовать себя спокойно.

Ларри относился к ней с любовью и вниманием и совсем не замечал, что от него без ума другие женщины. Судя по всему, его интересовала только Кэтрин. Однажды во время их медового месяца в одном из антикварных магазинов Ларри обратил внимание на серебряную фигурку птицы, которая так понравилась Кэтрин, что он подарил ей похожую, но из хрусталя. Этот подарок положил начало будущей коллекции Кэтрин. В субботу вечером они отправились в Мэриленд отпраздновать трехмесячный срок их супружества и пообедали в ресторанчике, где побывали перед женитьбой.

На следующий день, в воскресенье, 7 декабря, японцы напали на Перл-Харбор.

 

В понедельник в тринадцать часов тридцать две минуты, менее чем через сутки после японского нападения, Соединенные Штаты объявили войну Японии. В это время Ларри находился на военно-воздушной базе Эндрюс. Кэтрин стало невмоготу сидеть одной в квартире. Она взяла такси и поехала к зданию Капитолия посмотреть, что же там происходит. Группы напиравших друг на друга людей старались протиснуться поближе к десяти-двенадцати портативным радиоприемникам, разбросанным в толпе, собравшейся на тротуарах. Кэтрин вдруг заметила, что к Капитолию подъезжает лимузин президента, сопровождаемый вереницей других автомобилей, и останавливается у южного входа в здание. Кэтрин стояла не так далеко и наблюдала, как из лимузина с помощью двух охранников вылез президент Рузвельт. Десятки полицейских бдительно следили за толпой и были готовы к любым неожиданностям. Кэтрин показалось, что большинство было настроено агрессивно, напоминая толпу линчевателей, которым не терпелось приступить к делу.

Через пять минут после того, как президент вошел в здание Капитолия, по радио стали передавать его речь в конгрессе на совместном заседании палаты представителей и сената. Голос президента звучал твердо и решительно. В нем чувствовался гнев и призыв к действию.

– Америка запомнит это нападение… Силы справедливости одержат верх… Победа будет за нами… Да поможет нам Бог.

Через пятнадцать минут конгресс практически единогласно принял совместную резолюцию № 254, согласно которой США объявляли Японии войну. Против голосовала только член палаты представителей от штата Монтана Джинетт Рэнкин. Таким образом, за резолюцию было подано 388 голосов и лишь один против. Выступление президента Рузвельта заняло всего десять минут и оказалось самой короткой речью по случаю объявления войны в истории американского конгресса.

Толпа у Капитолия приветствовала слова президента ревом одобрения, возмущением по поводу нападения японцев и обещаниями отомстить им. Наконец-то Америка зашевелилась.

Кэтрин смотрела на стоявших рядом с ней мужчин и женщин. Все они были в приподнятом настроении. Накануне точно так же чувствовал себя Ларри. Они походили на членов одного и того же клуба, убежденных в том, что война – это захватывающий спорт. Даже женщинам передался завладевший толпой нездоровый, стихийный азарт. Кэтрин вдруг захотелось посмотреть на них, когда мужчины уйдут на фронт. Ведь женщины останутся в одиночестве и с тревогой будут ждать вестей о своих мужьях и сыновьях. Кэтрин медленно повернулась и поплелась домой. На углу она заметила солдат с примкнутыми к винтовкам штыками.

Скоро, подумала она, вся страна наденет военную форму.

Это случилось быстрее, чем Кэтрин предполагала. В один день Вашингтон превратился в город, где все граждане носят военную форму цвета хаки.

Воцарилась предгрозовая атмосфера. Людей охватило какое-то болезненное возбуждение. Казалось, что мирная жизнь всего лишь летаргический сон, дурман, сбивший человечество с толку и ввергнувший его в состояние скуки, и что только война позволит ему испытать подлинную радость бытия.

Ларри по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки проводил на военно-воздушной базе, а иногда оставался там и на ночь. Он поведал Кэтрин, что обстановка в Перл-Харборе и Хикман-Филде гораздо серьезнее, чем полагает общественность. Внезапное нападение японцев увенчалось полным успехом, и военно-морской флот США, а также значительная часть их авиации практически уничтожены.

– Ты хочешь сказать, что мы можем проиграть войну? – спросила его пораженная Кэтрин.

Ларри задумчиво посмотрел на нее.

– Это зависит от того, как быстро мы сумеем подготовиться, – ответил он. – Все думают, что японцы – просто забавные, косоглазые карлики, но это несусветная чушь. Они – стойкие ребята, не боящиеся смерти. А мы – слабаки.

 

В ближайшие несколько месяцев создалось впечатление, что японцев не остановить. Газеты пестрели заголовками об их успехах. Они атаковали атолл Уэйк… подвергли артобстрелу Филиппинские острова, подготавливая вторжение на них… высадились на Гуаме… на Борнео… в Гонконге. Генерал Макартур объявил Манилу открытым городом, и попавшие в ловушку на Филиппинах американские войска капитулировали.

Как-то в апреле Ларри позвонил Кэтрин с базы и попросил ее встретиться с ним в центре города, чтобы пообедать и кое-что отпраздновать.

– Что отпраздновать? – спросила Кэтрин.

– Я скажу тебе это вечером, – ответил Ларри, в голосе которого чувствовалось волнение.

Когда Кэтрин повесила трубку, у нее возникло страшное предчувствие. Она перебрала в уме все возможные поводы для торжества, но ей мерещилось одно и то же, и она боялась, что не выдержит.

В пять часов вечера того же дня Кэтрин, уже одевшаяся для посещения ресторана, сидела на кровати и смотрела в зеркало трюмо.

«Я, наверное, ошибаюсь», думала она. «Может быть, его повысили в чине. Вот это он и собирается отпраздновать. Или у него хорошие вести с фронта». Кэтрин пыталась убедить себя, что все хорошо, но не верила себе самой. Она изучала себя в зеркале, стараясь быть объективной. Ингрид Бергман, конечно, не стала бы проводить бессонные ночи, завидуя ее красоте, но все-таки, решила она беспристрастно, я привлекательна. У меня хорошая фигура. «Ты умная, веселая, покладистая, добрая, зажигательная женщина», говорила она себе. «Почему же нормальный, настоящий мужчина изо всех сил старается оставить тебя и рвется на фронт, чтобы найти там свою смерть?»

В семь часов Кэтрин вошла в ресторанный зал отеля «Уиллард». Ларри еще не было, и метрдотель проводил ее к столику. Она поклялась себе, что не будет пить, но тут же передумала и заказала мартини.

Когда официант принес его и Кэтрин взяла бокал, она заметила, что у нее трясутся руки. Кэтрин подняла голову и увидела, что к ней идет Ларри. Он пробирался между столиков, здороваясь с друзьями и знакомыми. От него веяло такой жизненной силой и здоровьем, что все невольно оборачивались и смотрели в его сторону. Наблюдая за ним, Кэтрин вспомнила, как он направлялся к ее столику в столовой «МГМ» в Голливуде. Только теперь она поняла, что знала его тогда так мало, и до сих пор сомневалась, представляет ли она себе его внутренний мир. Он подошел, нежно поцеловал ее в щеку.

– Прости, Кэти, я опоздал, – извинился он. – Весь день на базе творится что-то невообразимое.

Он сел, поздоровался с официантом, назвав его по имени, и заказал мартини. Если он и обратил внимание, что Кэтрин пьет спиртное, то не подал виду.

У Кэтрин душа разрывалась на части: «Скажи мне о своем сюрпризе! Открой мне, что мы празднуем!» Но она ни о чем не спрашивала. У венгров есть пословица: «Только дурак спешит выложить плохие новости». Она вновь отхлебнула мартини. Может, вовсе не венгры выдумали эту пословицу. Вероятно, Кэтрин Дуглас сама сочинила ее, чтобы защитить себя от страшного известия. Пожалуй, она слегка опьянела от мартини. Если предчувствие не обмануло ее, сегодня вечером она здорово напьется. Однако видя перед собой Ларри, с любовью смотрящего на нее, Кэтрин думала, что страхи напрасны. Ведь разлука с ней для него так же невыносима, как и для нее самой. Она только зря изводит себя. Глядя в его счастливое лицо, она верила, что он порадует ее какой-нибудь очень хорошей новостью.

Ларри наклонился к ней, по-детски улыбаясь, и взял ее за руку.

– Ни за что не угадаешь, в чем дело, Кэти. Я отправляюсь за океан.

У Кэтрин было такое чувство, что у нее перед глазами опустился тончайший занавес. Все стало выглядеть неестественно, как в тумане. Рядом с ней сидел Ларри. Он шевелил губами. Его лицо то появлялось, то исчезало, и не было слышно слов. Стены ресторана то сходились, то расходились. Она наблюдала за всем этим, как зачарованная.

– Кэтрин! – Ларри тряс ее за руку.

Постепенно ее взгляд сосредоточился на нем, и все приняло обычный вид.

– Тебе плохо?

Кэтрин отрицательно покачала головой, сделала глотательное движение и нетвердым голосом сказала:

– Это замечательно. Со мной всегда бывает такое, когда я слышу хорошие новости.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это моя обязанность?

– Да, понимаю.

«По правде говоря, проживи я хоть миллион лет, я все равно не поняла бы, милый. Но, если я признаюсь тебе в этом, ты ведь возненавидишь меня, правда? Кому нужна жена-зануда? Жены героев должны с улыбкой провожать своих мужей на войну».

Ларри озабоченно смотрел на нее.

– Ты плачешь.

– Нет, – с негодованием возразила Кэтрин и с ужасом заметила, что она действительно плачет. – Мне просто надо привыкнуть к этой мысли.

– Мне дают эскадрилью, – похвастался Ларри.

– Неужели?

Кэтрин попыталась придать своему голосу как можно больше гордости за успехи мужа. У него будет своя эскадрилья. Когда он был маленьким мальчиком, ему, наверное, дарили игрушечную железную дорогу. Свою железную дорогу. Теперь мальчик подрос, и ему подарили собственную эскадрилью. И это уже не игрушка. С ней шутки плохи. Собьют, истечешь кровью и умрешь.

– Я хочу еще выпить, – заявила Кэтрин.

– Пожалуйста.

– Когда… когда тебе нужно отправляться?

– Не раньше следующего месяца.

Его ответ прозвучал так, как будто ему не терпится поскорее попасть за океан. Это было ужасно. Кэтрин казалось, что рушится вся ее семейная жизнь. На эстраде певец пел песню «Лечу на луну на крыльях из осенней паутинки…». «Из осенней паутинки», подумала Кэтрин. «Моя семейная жизнь соткана из осенней паутинки».

– У нас еще уйма времени до моего отъезда, – успокаивал ее Ларри.

«Уйма времени для чего?» – горько спрашивала себя Кэтрин. «Уйма времени, чтобы завести детей, свозить их в Вермонт на лыжную прогулку, состариться вместе?»

– Чем бы ты хотела заняться сегодня вечером? – спросил Ларри.

«Я пошла бы с тобой в окружную больницу и попросила, чтобы тебе ампутировали большой палец на ноге или проткнули барабанную перепонку». А вслух Кэтрин ответила:

– Пойдем домой и займемся любовью.

Она действительно жаждала этого.

 

Прошел месяц. Стрелки часов неумолимо бежали вперед, словно в кошмарной выдумке Кафки, дни превращались в часы, часы в минуты, и наконец наступил ужасный день, последний день Ларри в Вашингтоне. Кэтрин отвезла его в аэропорт. Ларри был разговорчив и весел. Она затихла, помрачнела и чувствовала себя несчастной. Последние минуты прошли в спешке… оформление… торопливый прощальный поцелуй… посадка в самолет, которому предстояло унести от нее Ларри… и взмах руки – знак расставания. Кэтрин стояла на летном поле и смотрела, как, разогнавшись, самолет поднялся в воздух, становился все меньше… меньше… превратился в едва заметную точку в небе… и исчез. Кэтрин целый час простояла, глядя ему вслед. Начало темнеть. Наконец она повернулась, пошла к машине и вернулась домой в пустую квартиру.

 

В течение года после нападения на Перл-Харбор союзники участвовали в десяти крупных сражениях с японцами на море и в воздухе. Союзные войска выиграли только три из них. Тем не менее две победы из трех – в битвах за атолл Мидуэй и остров Гуадалканал – оказались решающими.

Кэтрин до последней строчки прочитывала газетные сообщения о каждом сражении, а потом обращалась к Уильяму Фрейзеру за дополнительными подробностями. Она ежедневно писала Ларри, но получила от него первое письмо только через два месяца. Оно было волнующим и полным оптимизма. Письмо подверглось строгой цензуре, поэтому Кэтрин не знала, где он и чем занимается. Где бы он ни служил и какие бы задания ни выполнял, она чувствовала, что он, по-видимому, доволен своим положением. В долгие ночные часы, лежа в постели, Кэтрин ломала голову, стараясь понять, что же заставило Ларри отправиться на войну и рисковать жизнью. Нельзя сказать, чтобы он искал смерти. Кэтрин никогда не встречала человека, в котором было бы столько жизни. Наверное, это просто оборотная сторона медали. Жажда жизни в нем так сильна, что может полностью проявиться только в столкновении со смертью.

Кэтрин пообедала с Уильямом Фрейзером. Она знала, что он пытается пойти в армию, но в Белом доме решили, что на своем посту он принесет больше пользы. Фрейзер был страшно огорчен, но ни разу не упомянул об этом. Сидя сейчас за обеденным столом напротив Кэтрин, он спросил:

– Ларри пишет тебе?

– Да, на прошлой неделе я получила от него письмо.

– О чем он написал?

– Судя по его письму, война – это что-то вроде футбольного матча. Мы проиграли первую схватку, а теперь ввели в игру лучшие силы и добиваемся преимущества.

Фрейзер кивнул головой.

– Это похоже на Ларри.

– Но не похоже на войну, – спокойно заметила Кэтрин. – Война ведь не игра в футбол, Билл. Она унесет миллионы жизней.

– Когда участвуешь в войне, Кэтрин, – мягко возразил он, – лучше, мне кажется, относится к ней, как к футболу.

Еще раньше Кэтрин решила пойти работать. В армии создали женскую службу сухопутных войск. Поначалу Кэтрин думала поступить туда, но почувствовала, что может принести больше пользы на интеллектуальной работе. Она претендовала на нечто большее, чем вождение автомобиля и ответы на телефонные звонки. К тому же она слышала, что на женской службе всякое творится.

Обедая с Биллом Фрейзером, она обратилась к нему:

– Я хочу поступить на работу, чтобы хоть чем-нибудь помочь фронту.

Он взглянул на нее и согласился:

– У меня есть кое-что специально для тебя, Кэтрин. Правительство пытается продать облигации военного займа. Полагаю, что ты могла бы наладить это дело.

Через две недели Кэтрин приступила к работе. Ей предстояло организовать пропагандистскую кампанию по продаже облигаций военного займа с участием знаменитостей. Казалось, это смехотворно просто. Однако вскоре выяснилось, что Кэтрин ожидает немало трудностей. Она убедилась, что звезды ведут себя как дети. Они от всей души хотели внести свой вклад в борьбу за победу над врагом, но были крайне безалаберны, необязательны и часто опаздывали. Приходилось то и дело менять расписание их поездок и выступлений. Нередко планы срывались не по их вине, а в связи с производством кинокартин, в которых они снимались, или нарушением графика съемок. Кэтрин постоянно курсировала между Вашингтоном, Голливудом и Нью-Йорком. Она привыкла к тому, что ей сообщали об очередной командировке за час до вылета самолета или отхода поезда, и успевала побросать в чемодан необходимую одежду. Она встречалась с десятками знаменитостей.

– Вы правда виделись с Кэри Грантом? – поинтересовалась секретарша Кэтрин после ее возвращения из Голливуда.

– Мы завтракали вместе.

– Он на самом деле такой обаятельный?

– Если б он умел себя подать, – ответила Кэтрин, – то был бы самым богатым человеком в мире.

 

Все вышло как-то само собой, почти незаметно для Кэтрин. Полгода назад Билл Фрейзер поведал ей, что у Уоллеса Тернера возникли трудности с выполнением одного из заказов на рекламу, которым Кэтрин когда-то занималась. Тогда она подготовила новую рекламную кампанию с использованием комических эффектов, и клиент остался очень доволен. Через несколько недель Билл попросил ее помочь с другим заказом. Не задумываясь, она пошла ему навстречу. Постепенно она стала проводить в его рекламном агентстве половину своего времени. Кэтрин взяла на себя работу над пятью-шестью заказами и успешно справилась с ней. Фрейзер назначил ей высокую зарплату плюс комиссионные. За день до Рождества, в полдень, Фрейзер зашел к ней в контору. Остальные сотрудники уже отправились домой, а Кэтрин заканчивала работу.

– Так увлеклась, что не можешь оторваться? – спросил он.

– Зарабатываю на жизнь, – улыбаясь, ответила она и с чувством добавила: – И довольно много. Спасибо тебе, Билл.

– Не благодари меня. Ты вполне заслуживаешь этих денег и еще кое-чего. Вот про это «кое-что» я и хочу с тобой поговорить. Я предлагаю тебе стать моим компаньоном.

Она удивленно посмотрела на него.

– Компаньоном?

– За последнее полугодие ты обеспечила нам половину новых заказов.

Фрейзер задумчиво глядел на нее и молча ждал ответа. Она поняла, как это для него важно.

– Считай, что у тебя есть компаньон.

У него просветлело лицо.

– Ты не представляешь себе, как я рад.

Фрейзер неуклюже протянул ей руку. Она замотала головой, возражая против такого жеста, обняла его и поцеловала в щеку.

– Теперь, когда мы сделались компаньонами, – сказала она игриво, – я могу поцеловать тебя.

Кэтрин почувствовала, что он старается крепче прижать ее к себе.

– Кэти, – начал он, – я…

Кэтрин приложила палец к его губам.

– Не говори ничего, Билл. Давай оставим все, как есть.

– Ты же знаешь, что я так люблю тебя.

– И я тебя люблю, – тепло произнесла Кэтрин.

Ведь это не одно и то же, подумала она. Какая бездонная пропасть между «я так люблю тебя» и «я тебя люблю».

Фрейзер улыбнулся.

– Обещаю, что не буду надоедать тебе. Я уважаю твои чувства к Ларри.

– Спасибо, Билл, – она слегка запнулась. – Не знаю, утешит ли тебя это, но знай, что, если мне суждено связать свою судьбу с кем-то еще, им будешь ты.

– Это огромное утешение, – он широко улыбнулся. – От твоих слов я не засну всю ночь.

 

НОЭЛЛИ. ПАРИЖ, 1944 ГОД

 

Уже в течение года Арман Готье не заговаривал с Ноэлли о женитьбе. В начале их совместной жизни он считал себя хозяином положения. Теперь его роль в корне изменилась. Во время интервью для прессы вопросы задавали не ему, а Ноэлли, и всюду, где они появлялись вместе, она оказывалась в центре внимания, Готье же оставался в тени.

Ноэлли была идеальной любовницей. Она по-прежнему создавала ему все удобства, вела хозяйство, ухаживала за ним, и многие завидовали ему. Однако при этом он не знал ни минуты покоя. Готье понимал, что Ноэлли никогда не будет полностью принадлежать ему, что она своенравна и непостоянна и что в один прекрасный день она исчезнет из его жизни так же внезапно, как появилась. Когда он вспоминал, что однажды она уже бросала его, ему становилось не по себе. Несмотря на весь свой ум, опыт, знание женщин и высокомерное отношение к ним, Готье был по уши влюблен в Ноэлли. Он ночи не спал, ломая себе голову, чем бы порадовать ее, и, когда ему это удавалось, получал в награду улыбку, поцелуй или нечаянную радость секса. Стоило Ноэлли взглянуть на другого мужчину, как Готье тут же охватывала ревность, но у него хватало ума не говорить ей об этом. Однажды после очередной вечеринки, на которой Ноэлли увлеклась беседой с известным врачом, Готье разозлился и устроил ей сцену. Выслушав его гневную тираду, Ноэлли спокойно ответила:

– Если тебе не нравится, что я разговариваю с другими мужчинами, я сейчас же соберу свои вещи и съеду с твоей квартиры.

С тех пор Готье перестал упрекать ее за чрезмерное, по его мнению, внимание к мужчинам.

 

В начале февраля Ноэлли завела свой салон. Сперва по воскресеньям к ней приходили завтракать или обедать немногочисленные друзья, работавшие в театре. Однако вскоре слух о ее салоне прошел по всему Парижу, и круг его посетителей значительно расширился. У нее стали бывать политики, ученые и писатели. Салон посещали все, кого его завсегдатаи находили интересным. Ноэлли была не только хозяйкой салона, но и его основной достопримечательностью. Всем хотелось поговорить с ней, поскольку она задавала умные вопросы и помнила полученные на них ответы. От политических деятелей Ноэлли узнавала о политике, от крупных банкиров – о финансах. Один из ведущих искусствоведов познакомил ее с художественной жизнью Франции, и через некоторое время она уже знала всех известных художников, живущих в этой стране. О винах ей рассказал главный винодел барона Ротшильда, а Корбюзье научил ее разбираться в архитектуре. У Ноэлли были лучшие в мире наставники, которые обрели в ее лице красивую и благодарную ученицу. Она умела слушать и все схватывала на лету.

Арману Готье казалось, что он видит принцессу в общении с ее министрами, но ему и в голову не приходило, что здесь он вплотную подошел к пониманию характера Ноэлли, который навсегда останется для него загадкой.

Время шло, и Готье стал чувствовать себя спокойней. Он полагал, что Ноэлли уже встретилась со всеми, кто мог бы представлять для нее интерес, и никем из них не увлеклась.

Однако ей еще предстояло познакомиться с Константином Демирисом.

 

Константин Демирис правил империей, размерами и могуществом превосходящей большинство стран мира. У него не было ни титула, ни официальной должности, но он регулярно покупал и продавал премьер-министров, кардиналов, послов и королей. Он входил в тройку богатейших людей мира и обладал фантастической властью. Демирис владел самым большим торговым флотом, транспортной авиакомпанией, газетами, банками, сталелитейными заводами и золотыми рудниками. Он повсюду запустил свои щупальца, мертвой хваткой вцепившись в экономику десятка стран.

Он имел одну из богатейших в мире коллекций произведений искусства, собственный авиапарк и десятки квартир и вилл в различных уголках земного шара.

Это был смуглый широкоплечий человек с могучей грудной клеткой, толстым греческим носом и умными оливково-черными глазами. Он не интересовался одеждой и тем не менее всегда входил в число самых элегантно одетых мужчин. Поговаривали, что у него более пятисот костюмов. Где бы Демирис не находился, он всегда шил одежду на заказ: костюмы – в Лондоне у «Хоуэз энд Кэртис», сорочки – в Риме у «Бриони», обувь – в Париже у «Далье Гранд», а галстуки – в десятках стран.

Демирис обладал редким даром притягивать к себе людей. Когда он где-нибудь появлялся, даже люди, не имевшие о нем представления, невольно оборачивались и смотрели на него. Газеты и журналы всего мира широко освещали его деятельность в сфере бизнеса и печатали массу сплетен о его личной жизни.

Пресса без конца цитировала его. Например, на вопрос одного из репортеров, помогают ли Демирису друзья в достижении успеха, он ответил: «Друзья нужны, чтобы добиться успеха. Для достижения небывалого успеха нужны враги».

Однажды его спросили, сколько у него служащих. У меня нет служащих, пояснил Демирис, только прислужники; когда имеешь столько власти и денег, бизнес превращается в религию, а конторы – в храмы.

Он воспитывался в греческой православной церкви, но о религии, приобретшей организованные формы, отозвался так: во имя любви совершалось в тысячу раз больше преступлений, чем во имя ненависти.

Все знали, что он женат на дочери потомственного греческого банкира, что жена Демириса – привлекательная, элегантная дама и что, отправляясь на очередную увеселительную прогулку на своей яхте или развлекаясь на собственном острове, он редко берет с собой жену. В таких случаях ее заменяет красивая актриса, балерина или другая понравившаяся ему женщина. Любовные похождения Демириса были не менее увлекательны, чем его рискованные финансовые предприятия. Он переспал с десятком кинозвезд, женами своих лучших друзей, пятнадцатилетней писательницей, молодыми вдовушками, и даже ходили слухи, что однажды ему предложила себя группа монашенок, которой понадобились деньги на строительство женского монастыря.

О Демирисе было написано пять-шесть книг, но ни одной из них не удалось раскрыть его характера или объяснить причину его успеха. Будучи одним из самых известных общественных деятелей в мире, Демирис тщательно оберегал свою личную жизнь от постороннего вмешательства. Он лишь умело использовал укоренившийся в сознании общественности образ для сокрытия своей подлинной сущности. У него были десятки друзей из самых разных слоев общества, но он так и остался для них загадкой. Достоянием общественного мнения стали только основные факты его биографии. Демирис начал свой жизненный путь в Пирее в семье портового грузчика, у которого, помимо него, было еще тринадцать детей. Семья жила впроголодь, и приходилось драться за каждый лишний кусок. Демирис всегда претендовал на большее, чем остальные, и добивался этого силой.

Уже в раннем детстве он приучился подсчитывать все. Он знал число ступенек, ведущих к Парфенону, за сколько минут можно дойти до школы, количество судов, стоящих в порту в тот или иной день. В его юном уме время автоматически делилось на промежутки, и он научился беречь его. В результате без особых усилий Демирис добился многого. У него проявился природный талант организатора, и он использовал его даже в мелочах. Все превращалось у Демириса в своеобразную игру, сводившуюся к тому, чтобы перещеголять умом окружающих.

Сознавая, что он умнее большинства своих соперников, Демирис не страдал чрезмерным тщеславием. Если красивая женщина соглашалась лечь с ним в постель, он ни на секунду не тешил себя мыслью о том, что ей нравится его внешность или характер, но он никогда не позволял себе терзаться этим. Весь мир представляет собой огромный рынок, и каждый человек – либо продавец, либо покупатель. Он понимал, что одних женщин привлекали его деньги, других – власть и лишь очень немногих – его ум и воображение.

Почти все встречавшиеся с ним люди преследовали корыстные цели: получить крупную сумму денег на благотворительную деятельность, обеспечить финансирование какого-нибудь проекта или просто устроить свои дела, пользуясь его дружбой и влиянием. Демирису доставляло удовольствие разгадывать истинные намерения осаждавших его «друзей», поскольку они очень редко бывали с ним искренни. Его аналитический ум приучил его не доверять поверхностной правде, и он всегда сомневался в том, что ему говорили, подозревая всех в обмане.

Репортерам, освещавшим его жизнь, позволялось видеть в нем лишь радушного и обаятельного хозяина и создавать образ утонченного, умудренного опытом светского человека. Им и в голову не приходило, что по своей природе Демирис был убийцей, отъявленным гангстером, готовым перерезать сопернику горло. Демирис никогда не забывал ни малейшего пренебрежения к его личности, и тех, кто становился его врагом, ждало суровое возмездие. Он наносил своим обидчикам удары во сто крат сильнее, чем получал сам. Часто они даже не знали об этом, поскольку математический склад ума позволял Демирису подстраивать им такие ловушки и опутывать их такой паутиной, из которых не могла выбраться ни одна жертва.

В шестнадцать лет Демирис впервые занялся бизнесом вместе с неким Спиросом Николасом, который был старше его. Демирис задумал открыть в порту небольшую закусочную для грузчиков, работавших в ночную смену, где собирался подавать им горячую пищу. Он и Спирос вложили в это предприятие одинаковые средства, но, когда дело разрослось, Николас вытеснил своего компаньона и все прибрал к рукам. Демирис не стал роптать на судьбу и попытался начать все сызнова.

В последующие двадцать пять лет Спирос Николас создал сеть мясокомбинатов, разбогател и добился большого успеха. Он женился, имел троих детей и стал одним из самых известных людей в Греции. Все эти годы Демирис терпеливо ждал, позволяя Николасу строить свою небольшую империю. Когда Демирис убедился, что Николас достиг предела своего успеха и счастья, – вот тогда-то он и нанес ему удар.

Зная, что дела идут в гору, Николас решил не покупать больше мясо у других, а приобрести несколько животноводческих ферм и самому откармливать скот. Это позволило бы ему открыть розничную сеть мясных магазинов. Для осуществления подобного замысла потребовалось много денег. Константин Демирис владел банком, в котором Николас брал кредиты, и руководство банка охотно предоставляло ему деньги для расширения дела. При этом банк ссужал Николаса под низкие проценты, и устоять было трудно. Он по уши увяз в долгах, и в самый разгар реорганизации его предприятий банк потребовал погасить кредиты. Ошарашенный предприниматель запротестовал, доказывая, что сейчас не сможет выплатить долг. Тогда банк немедленно обратился в суд с требованием лишить должника права владения заложенной собственностью в пользу кредитора. Газеты Демириса на видном месте поместили сообщение о несостоятельности Николаса, после чего остальные кредиторы тоже потребовали у него возврата долгов. Николас обратился за помощью к другим банкам, но по непонятным ему причинам получил отказ. Ему пришлось объявить себя банкротом, и на следующий день он застрелился.

Однако чувство справедливости у Демириса представляло собой палку о двух концах. Если он никогда не прощал обиды, то всегда помнил об оказанной ему услуге. Хозяйка, которая кормила и одевала молодого Демириса за свой счет, поскольку бедность не позволяла ему заплатить ей, неожиданно стала владелицей жилого дома, так и не узнав, кто же ее благодетель. Девушка, пустившая к себе жить Демириса, когда он был без гроша в кармане, получила виллу и пожизненную пенсию. Человек, столь щедро одаривший ее, вновь пожелал остаться неизвестным. Люди, имевшие дело с Демирисом в его бытность молодым и честолюбивым бизнесменом, даже не представляли себе, чем обернется для них это случайное общение. Молодой и динамичный Демирис нуждался в помощи банкиров и юристов, капитанов судов и профсоюзов, политиков и финансистов. Одни поощряли его и помогали ему, другие – унижали и обманывали. Гордый грек помнил все заключенные им сделки, помнил до мелочей. Не было ни одной деловой операции, не оставившей следа в его душе. Его жена Мелина упрекала мужа в том, что он возомнил себя богом.

– Нет человека, который бы не считал себя богом, – возражал ей Демирис, – но не каждому дано им стать.

– Нельзя же отнимать жизнь у других людей, Коста.

– Можно. В этом и состоит справедливость.

– Это не справедливость, а месть.

– Иногда между ними нет разницы. Большинству удается творить зло безнаказанно. У меня есть возможность заставить их расплачиваться за это. Таким образом я восстанавливаю справедливость.

Ему нравилось придумывать своим противникам ловушки похитрее. Он целые часы проводил за этим занятием, изучая сильные и слабые стороны своих предполагаемых жертв и стараясь постичь их психологию.

Когда у Демириса было всего три небольших грузовых судна, ему понадобилась ссуда для пополнения своего флота. Пришлось обратиться за помощью к одному швейцарскому банкиру. Демирис отправился к нему в Базель. Банкир не только отказал ему, но и по телефону уговорил своих друзей-финансистов не давать денег молодому греческому выскочке. В конце концов Демирису удалось получить кредит в Турции.

Он ждал своего часа, чтобы отомстить банкиру. Подумав, Демирис пришел к выводу, что ахиллесовой пятой швейцарца является его алчность. В это время Демирис вел с арабом Ибн Саудом переговоры об аренде нового нефтяного месторождения на Аравийском полуострове. Аренда должна была принести компании Демириса сотни миллионов долларов.

Демирис поручил своим агентам доверительно сообщить о предстоящей сделке швейцарскому банкиру и предложить ему двадцатипятипроцентное участие в новой компании, если он внесет наличными пять миллионов долларов для приобретения соответствующего числа акций корпорации. В результате банкир смог бы заработать на этом деле более сорока пяти миллионов долларов. Он быстро проверил правомерность сделки и подтвердил свое участие в ней. Не имея такой суммы наличными, он тайком взял их в банке, поскольку не хотел ни с кем делиться как с неба свалившимся на него доходом. Оформление сделки было назначено на следующую неделю, и банкир надеялся, что за оставшееся время ему удастся возвратить деньги в банк.

Получив от банкира чек на сумму в пять миллионов долларов, Демирис объявил в газетах об отмене сделки, после чего стоимость акций корпорации резко упала. Банкир не смог покрыть недостачу, и в банке узнали о его незаконной операции. Тогда Демирис за бесценок скупил акции банкира и продолжил осуществление заключенной с арабом сделки. Акции вновь созданной компании пошли вверх. Банкира привлекли к суду за растрату и осудили на двадцать лет.

У Демириса оставалось еще несколько противников, с которыми ему