Методологические ошибки марксизма

Важнейшими методологическими ошибкам марксизма явились:

1) ошибочная субординация факторов исторического развития: вместо борьбы способов производства на первый план поставили классовую борьбу;

2) непонимание сути денег: вместо правового инструмента реализации человека и развития общества, деньгам приписали роль особого товара, отмирающего с товарным производством;

3) непонимание сути рынка: его трактовали лишь как сферу стихии товарных обменов, подлежащих вытеснению административным планированием;

но рынок есть форма непосредственно-общественной собственности, подлежащая совершенствованию, как сфера ритуального взаимодействия и взаимного оплодотворения разнородных материальных культур, служащая развитию человека и общества и подлежащая надлежащему овладению путем снятия отчуждения, вносимого отношениями купли-продажи;

4) непонимание сути общественного планирования: вместо планирования развития культур, как систем материальных и духовных ценностей и ритуалов, составляющих жизнь человека, культивировалось административное материально-техническое планирование в административно-капиталистической логике трудовой теории стоимости;

5) непонимание экономической сути государства: вместо признания его отраслей частью реальной экономики, оно трактовалось как надстройка над экономическим базисом, обреченная отмереть при коммунизме.

Первая из этих ошибок привела к кровавому классовому геноциду.

Вторая ошибка лишила марксистов решающего правового инструмента строительства коммунистического хозяйства.

Третья из этих ошибок вознесла административно-командную систему над экономикой СССР.

Четвертая ошибка свела советское планирование к многоуровневой торговой игре в плановые и отчетные цифры.

Пятая ошибка обрекла реформы государства на неудачи.

Ложная теория стоимости

Теория стоимости и прибавочной стоимости Маркса основана на идеологических ошибках.

Маркс вмешался в спор по вопросу, где — в производстве или в обмене? — возникает прирост стоимости товара в сравнении с суммой стоимостей, затраченных на получение этого товара.

Мол, является ли этот прирост заслугой активного купца, создающего прибыль путем неэквивалентного обмена, либо заслугой производителя, нарастившего стоимость товара внутри своего производства?

Маркс отвечает, будто стоимость создается в производстве, притом трудом, а в обмене стоимость лишь проявляется.

В этом ответе содержится сразу две ошибки.

Первая ошибка: само погружение в данный спор есть ошибка: Маркс не замечает ложности вопроса. Он не учитывает факта, что прирост стоимости не возникает и не создается ни при обмене, ни при производстве, — он предшествует им обоим как порождающая их причина.

Что толкает купцов на обмены, а производителей – на производство?

Ответ очевиден: причиной и для тех, и для других является объективная разность стоимостей закупаемых факторов и продаваемых товаров, выявляемая до принятий решений об обмене или о начале производства.

То есть, не обмен и не производство являются причиной прироста стоимости, а, наоборот, разность стоимостей является причиной, предшествующей актам обмена или производства и, следовательно, порождающей их!

Иначе говоря, природа стоимости лежит на стороне причины, предшествующей обеим сферам — и производству, и обмену, — и порождающей их.

Вторая ошибка Маркса: выбор одной из спорящих сторон в качестве своей идеологической позиции.

Маркс выбрал производство, а внутри него выбрал труд, причем не труд человека вообще, а труд наемного работника.

Но наемный работник производит не стоимость, а лишь затраты.

Целеполагание этих затрат принадлежит не ему, а капиталисту, каждодневно решающему проблему, — как втиснуть затраты производства товара в прирост стоимости, наперед установленный рынком?

Рынок есть пространство, в котором объективно позиционируются разрешенные приросты стоимостей, диктуемые и производителям, и купцам. Пределы этих разрешенных приростов выявляются и используются ими.

Природа прироста стоимости лежит в тех объективных целях экономики, которые выступают причиной, порождающей и производство, и обмен. Эти цели сводятся к воспроизводству людей в формате конкретных культур.

С переворотами в этих культурах переворачиваются и все разности стоимостей на рынке, отправляя в небытие целые отрасли экономики.

Рассуждениями о прибавочной стоимости, якобы выдавливаемой капиталистами из работников, Маркс выдает классовые корни своего учения, — иллюзии администрации капиталистических предприятий.

Истина в том, что не труд создает прирост стоимости и прибавочную стоимость, а, напротив, прирост стоимости порождает труд – заставляет его осуществиться и притом в максимально целесообразной форме. Труд же порождает не стоимость, а лишь затраты, которые надо втискивать в наперед заданные величины.

Напрашивается изначально очевидный вывод, что из всех видов труда на капиталистических предприятиях лишь один делает прибыль – труд администрации, которая покупает, нормирует и контролирует труд, зажимает условия труда рабочих и торгуется за цены покупаемых факторов производства.

Далее. Утверждая о товарах, будто все они являются «кристаллизацией» абстрактного труда, измеримого временем, Маркс отбрасывает факт, что труд хлопкороба, ткача, портного и т.д., указываемый им в качестве субстанции стоимости товаров, есть труд вовсе не пролетариев, а специализированных частников, выносящих свои продукты на рынок.

Труд частника есть единство умственного и физического труда, то есть, труда свободного – на себя, как хозяина, и труда наемного – не на себя, а на хозяина.

Переходя к рассмотрению «производства стоимости» внутри предприятий, Маркс делает логическую подмену: вместо труда частных собственников (хлопкоробов, ткачей, портных и т.д.), объявленного им субстанцией стоимости, Маркс далее рассматривает труд только наемных работников.

Эта подмена усугубляет некорректность тезиса о «производстве стоимости».

Сколько бы труда ни вкладывалось в изготовление товара, товар может иметь нулевую стоимость, – например, в силу избыточности его количества.

Далее. Целый пласт фундаментальных ошибок допущен Марксом в суждениях об эквивалентности обменов на рынке и выводах из них.

Тезис эквивалентности обменов он не исследует – лишь пользуется им для ухода в рассуждения о «производстве стоимости» трудом. Мол, чтобы понять, как она прирастает в производстве, давайте предположим, что обмены эквивалентны, — тогда, точно, стоимости негде прирастать, кроме как в производстве.

При этом, Маркс пленяется представлением, что эквивалентность предшествует обмену, будто существует субстанция, делающая товары сопоставимыми, и что верен вопрос о производстве этой субстанции (стоимости).

Но реальная диалектика в том, что обмен, как импульс движения, возможен лишь в силу наличия разности неких потенциалов, вызывающих этот импульс.

То есть, обмен случается, лишь, если он есть обмен не эквивалентов.

Ни одна из сторон сделки, если обе стороны в здравом уме и самостоятельны в своих решениях, не пойдет на обмен, если этот обмен не даст ей выигрыша, или хотя бы не избавит ее от некоторого бремени.

Именно неэквивалентность, осознаваемая каждой из сторон в свою пользу, и только неэквивалентность, является причиной и условием обмена.

Именно в силу неэквивалентности обмена, при его обоюдной добросовестности, в выигрыше обе стороны. Общество в целом от такого обмена выигрывает вдвойне: правильная статистика покажет реальный прирост национального богатства общества, как суммы приростов богатств обоих участников сделки: каждый отдал менее ценное, получив более ценное.

Но Маркс не видит реального прироста общественного богатства от обмена и переносит свое внимание внутрь предприятий, порождая объемные тома рассуждений о производстве именно там стоимости и прибавочной стоимости.

Эти тома рассуждений выстроены в предположении, будто обмены на рынке есть обмены эквивалентов, так что стоимости негде прирастать, кроме как в производстве.

Но ни это предположение, ни генезис фактов эквивалентности обмена Маркс нигде не подвергает исследованию. Просто предполагает, что причиной сопоставимости товаров при обменах является «кристаллизованный» в них труд.

Получается, что и теория стоимости, и теория прибавочной стоимости основаны на вымышленном феномене «эквивалентности» обменов.

Эти теории преподносятся марксистами в качестве теоретической бомбы в руках революционного движения. Самым удивительным является факт, что эта бомба реально сработала и поставила под марксистские знамена, в 20-м веке, треть населения планеты!

Почему сработала эта «бомба»? Да потому, что марксизм выразил идеологию реально мощного класса капиталистического общества – но не пролетариата, а того класса, который повседневно командует пролетариатом, рассматривает его своим ресурсом, мечтает о централизованном учете, контроле и планировании и стремится навязать свои мечты всему человечеству.

Ложная классовая позиция

В теории, коммунистическое общество виделось марксистам царством разума, на базисе общественной собственности на средства производства.

Освобождение производительных сил от пут частной собственности должно дать им невиданный простор развития.

Общественное планирование, мол, заменит стихию рынка и резко сократит издержки и тяготы безработицы, конкуренции и кризисов перепроизводства.

Продукты и услуги, мол, благодаря планированию перестанут быть товарами, отчего исчезнут фетиши промежуточных ценностей прибыли и зарплаты.

Рост эффективности производства в условиях господства светлого административного разума, мол, даст изобилие продуктов. Будет реализована коммунистическая формула распределения благ: от каждого – по его способностям, каждому – по его потребностям.

Будут устранены все формы угнетения человека. Общественное противопоставление умственного и физического труда будет снято. Труд превратится из тягости в первую жизненную потребность.

Ценности культуры гармонически развитого человека вознесутся в ранг главной цели всех производств.

Каждое слово «мол», употребленное выше, указывает на классовую ошибку марксизма.

Но как перейти от этой теории к практике?

Классики марксизма искали зародыши царства разума в современном им обществе и в окружающей практике. Но, в какой практике находились они сами?

Из переписки Энгельса и Маркса видно, что поиски истины были мучительны: Маркс жаловался, что задыхается от незнания отношений реального производства и вынужден, работая над текстами, подолгу топтаться на месте.

Энгельс не только финансировал Маркса, но, как практикующий фабрикант, стал решающим поставщиком знаний Маркса о реальных отношениях.

Именно Энгельс, исследуя положение рабочего класса в Англии, наблюдая планомерность внутри фабрик на фоне рыночной стихии, заразил Маркса идеями:

1) административного упразднения частной собственности на средства производства;

2) административной замены рыночной стихии общественным планированием;

3) фабричного социализма, как первой фазы коммунизма;

4) особой исторической миссии пролетариата;

5) коммунистической партии как авангарда рабочего класса;

6) диктатуры пролетариата, как политического инструмента перехода от капитализма через социализм к коммунизму.

К. Маркс начинал свою деятельность как активный антикоммунист – в 1842 году преследовал левых журналистов, будучи редактором Рейнской газеты. Энгельсу, вооруженному богатством практических впечатлений, удалось обратить Маркса в коммуниста и в 1848 году они вместе создают Манифест коммунистической партии и превращают марксизм в политическое движение.

Они вместе совершают фундаментальные научные открытия исторического материализма и трагические идеологические ошибки.

В пролетаризации труда, наблюдавшейся в период промышленной революции середины 19-го века, они усмотрели угрозу человечеству: перспективу его раскола на две антагонистические части.

Первой частью они видели класс буржуа, монополизировавших средства производства, подчиняющих производительные силы частной выгоде.

Второй частью видели класс пролетариев, превращаемых в исполнительные придатки машин, лишаемые всякой профессиональной специализации.

Тот период развития капитализма характеризовался тем, что профессии прежнего, цехового и мануфактурного разделения труда, уходили в прошлое, их вытесняли машины и прислуга при них.

Углубление единичного разделения труда вело к упрощению и примитивизации функций работников. Стало возможным и выгодным массовое вовлечение женщин и детей в физический труд, на роль подсобных работников и живых придатков машин.

Добывающая промышленность, в ответ на резко выросший спрос на уголь, металлы и другие виды сырья, еще не оснащенная надлежащим оборудованием, наращивала физический труд, в который массово вовлекались женщины и дети.

Энгельс живописует ужасы шахтерского труда женщин того времени на шахтах Англии, тогда самой капиталистической страны. Эксплуатация низводила их до животного состояния, явно руша все основы человеческой организации.

Из ужасов этих картин возникла идея предельного состояния, к которому пролетариат приводится развитием капитализма: состояния животного рабства, с отсутствием всякой собственности, всякой профессии и всякой идеологии.

Классикам марксизма показалось, что к этому состоянию сводится не только физический, но и умственный труд. Это, по их мнению, должно объединять все классы наемного труда исторически единой целью свержения капитализма.

Европа к 1848 году охватывается бунтами трудящихся, которым недавнее средневековье казалось раем. В это время и пишется Манифест коммунистической партии – на злобу дня. Отдавая дань этим событиям, Манифест пронизан идеями борьбы не между способами производства, а между классами.

В выборе сил, способных свергнуть капитализм, Маркс и Энгельс встали на сторону одного из классов капиталистического способа производства — наемного труда. И стали вносить в борьбу этого класса идеи политической революции.

Это стало их главной идеологической ошибкой. Они не учли сложный классовый состав самого наемного труда и ход его развития.

В этом составе есть и начальники, и инженерно-технические работники, и иные квалифицированные отряды наемного труда.

Время найма задает лишь период эксплуатации наемника, а его классовая суть определяется предметом найма – способностями работника, примеряемыми к тем функциям, на которые он нанимается.

Марксисты приписали пролетариату историческую миссию, имея в виду вовсе не пролетариат, а наемную администрацию, — пирамиду начальников.

Промышленная революция, выталкивая массы работников устаревших профессий, предъявляла спрос на новые виды квалифицированного труда.

Проектирование, создание, внедрение и применение сложных машин требовало новых массовых профессий. Собственники предприятий становились заложниками их специализированных знаний. Наем таких работников подобен аренде капитала – НОУ-ХАУ, — а зарплата подобна ренте на капитал.

Особым классом стал административный труд, специализированный на организации эксплуатации всех остальных классов труда.

Он ощущает себя истинным хозяином производства, отодвигает от управления даже капиталистов. Именно он порождает миф, что буржуазия — лишь паразит, подчиняющий общественное производство частным прихотям.

Именно он повседневно командует пролетариатом, рассматривает его своим историческим ресурсом и несет в общество идеалы учета, контроля и планирования, как инструментов избавления от нищеты, безработицы, разорительной конкуренции и разрушительных кризисов перепроизводства.

Коммунистический Манифест был бы истинно коммунистическим, если бы поднимал знамя нового способа общественного производства, утверждал бы коммунистические идеалы, и ратовал за высшую эффективность производства.

Но он провозглашал иллюзию, будто новый способ производства вырастет из административно-фабричной системы капиталистического производства.

Мол, достаточно отнять средства производства у буржуазии и навязать обществу административно прозрачные порядки: учет, планирование и контроль; ликвидировать рыночную стихию, – и общество станет социалистическим.

Мол, подержим людей несколько поколений под диктатурой пролетариата, они и капиталистическая идеология забудется, и воцарится коммунизм…

Не случайно марксисты грезили о мировой революции — вместо мирного соревнования укладов, они рассчитывали лишь на силовые методы.

Они просто сами не верили, что административный строй даст высшую производительность труда и экономически победит капитализм! И потому надеялись на насилие.

Они просто не ведали нового способа производства, гарантирующего победу над капитализмом высшей производительностью труда.

Марксисты закрывали глаза на то, что административная система есть ключевой институт частной капиталистической собственности.

Именно административная система, располагаясь внутри предприятий, непрерывно порождает капитал, своим телом отгораживая трудящихся от результатов производства.

Именно административный труд порождает космополитический дух, который ополчается против рыночных ограничений частной собственности, против товарного рынка как своего повседневного предела.

Суть этих космополитических амбиций — в стремлении навязать внутрифабричный рынок труда с присущими ему отношениями нормирования, учета, планирования и контроля в качестве всеобщей формы рынка, выстроить свойственные ему иерархические пирамиды до вершин власти над обществом.

Как в недрах феодализма было тесно буржуазному предпринимательству, так в недрах ограничений, налагаемых общественным рынком на частную собственность, тесно административному размаху.

Марксизм жестоко обманулся, приняв амбицию административного класса — внутренней подсистемы капиталистического способа производства — за амбицию нового – якобы коммунистического — способа производства.

В псевдо-экономической литературе было раздуто противопоставление плана и рынка, плановой и рыночной систем хозяйствования, как, якобы, противостояние социализма и капитализма.

На деле же, это было противостоянием крайних форм одной и той же, товарно-рыночной капиталистической формации.

Административная система есть решающий инструмент извлечения прибыли. Противопоставляя свою «планомерность» внешней рыночной стихии, она всего лишь противопоставляет друг другу две части капиталистического рынка: внутрифабричную (рынок труда, где каждодневно идет борьба за длину рабочего дня, ставки, расценки, отпуска и иные условия купли-продажи рабочей силы) и внефабричную.

Словно джинн в бутылке, административная система скрывается в каждой фабрике и ждет часа, чтобы вырваться на простор, растоптать другие виды рынков, свести их к рынку труда, господство на котором — ее классовое призвание.

В историческом плане удары этого джинна, этой пружины, напрягающейся внутри фабрик, нацелены против обоих классов буржуазного общества.

Буржуазию ей необходимо истребить как класс, мешающий прибрать к рукам все общественные производительные силы.

Пролетариев ей необходимо увековечить как продавцов рабочей силы, т.е., законсервировать в пролетарской форме.

Исторические возможности захвата власти у нее были по обеим линиям – и на плечах буржуазии, и на плечах пролетариата.

На плечах первой она монополизировала производство и давила свободную конкуренцию трестами, синдикатами, концернами, охватывая ими целые отрасли.

Но здесь, чем дальше, тем более процесс стопорился по экономическим причинам: монополии приводили к загниванию производства.

Общественность буржуазных стран в начале 20-го века отреагировала антитрестовскими законами, спасшими Запад от экспансии рынка наемного труда.

По пролетарской линии она могла добиться своего, ставя угнетенные классы под марксистские знамена общества как «единой фабрики».

Было два варианта ее прихода к власти: парламентским путем, либо революционным, – через диктатуру пролетариата.

Диктатура угрожала административному классу существенным изменением кадрового состава, но гарантировала тотальное господство его духа.

Именно этим путем она воцарилась в СССР.

Главной идеологической ошибкой марксизма явился выбор классовой позиции, усугубленный отсутствием самоконтроля за сутью этого выбора.

Не случайно В.И. Ленин усматривал в капиталистической монополизации производства, то есть в усилении частной собственности, подготовку социализма: марксизм, практически, превратился в антикоммунистическое учение, авангард сил, воюющих против свободного труда.