Жан Пиаже о роли действий в мышлении

В современной детской психологии Ж. Пиаже принадлежит всесторонне разработанная теория развития интеллекта, опирающаяся на многочисленные экспериментальные исследования. Одним из центральных моментов этой теории является глубокое раскрытие роли действий субъекта в его мышлении, что, естественно, существенно отличает позицию Ж. Пиаже от установок ассоцианизма и гештальтпсихологии и во многом способствует правильному пониманию основных закономерностей становления детского интеллекта².

Познание, согласно Ж. Пиаже, опирается на реальное, практическое взаимодействие субъекта и объекта. Субъект воздействует на объект и тем самым преобразует его. В этих преобразованиях субъект улавливает механизм производства объекта, раскрывает его свойства и способы реконструкции. «...Познавать — значит динамически воспроизводить объект, но для того, чтобы воспроизводить, нужно уметь производить...», — пишет Ж. Пиаже [244, стр. 43]. Внутри этого взаимодействия «субъект, раскрывая и познавая объект, организует действия в стройную систему,

259

составляющую операции его интеллекта или мышления» [244, стр. 43]¹.

Развитие мышления человека представляет собой — в самом общем виде — организацию и координацию действий в такую систему, которая составляет его операции (операторные структуры). Образование этой системы обеспечивает субъекту необходимое равновесие с объектами путем саморегулирования (равновесие на основе интеллекта является частным случаем биологического равновесия вообще).

Операции (операторные структуры), выступающие как психологические механизмы мышления, — это «интериоризированные действия в их общем виде, обратимые и координированные в структуры связного ансамбля» [244, стр. 34]. Становление интеллекта состоит, таким образом, в интериоризации предметных действий, в приобретении имиобратимости, координированности и связности.

Наряду с интериоризированностью главным конституирующим свойством операторных структур является их обратимость, т. е. способность ума двигаться в прямом и обратном направлении. Это фундаментальный закон композиции, свойственный мышлению². Обратимость имеет место тогда, пишет Ж. Пиаже, когда «операции и действия могут развертываться в двух направлениях и понимание одного из этих направлений вызывает ipso facto [в силу самого факта] понимание другого» [243, стр. 15].

Обратимость имеет две взаимодополняющие и несводимые друг к другу формы: обращение (инверсия или отрицание) и взаимность (компенсация). Обращение наблюдается,

260

например, в том случае, когда пространственное перемещение предмета из А в В можно аннулировать, переводя предмет обратно из В в А, что в итоге эквивалентно нулевому преобразованию. Взаимность предполагает тот случай, когда, например, при перемещении предмета из А в В предмет так и остается в В, но человек сам перемещается из А в В и тем самым воспроизводит начальное положение, — предмет вновь находится против его тела. Движение предмета здесь не аннулировано, но оно компенсировалось путем соответствующего перемещения собственного тела [243, стр. 16].

В работах Ж. Пиаже показано, что эти формы обратимости первоначально возникают в виде сенсомоторных схем (с 10—12 мес). Постепенная координация этих схем, символические и языковые отображения приводят к тому, что через ряд стадий обратимость становится свойством интеллектуальных операций.

Как известно, современная математика (работы Н. Бурбаки [33] выделяет три основополагающие, производящие структуры — алгебраическую, порядка и топологическую. Ж. Пиаже считает, что его исследования развития операций у ребенка позволяют точно соотнести операторные структуры мышления с этими математическими структурами [243, стр. 13]. Так, алгебраической структуре (группе) соответствуют операторные структуры, подчиняющиеся одной из форм обратимости — инверсии (отрицанию). Группа имеет четыре элементарных свойства: 1) произведение двух элементов группы также даст элемент группы, 2) прямой операции соответствует одна и только одна обратная, 3) существует операция тождества, 4) последовательные композиции ассоциативны. На языке действий это означает: 1) координация двух систем действий составляет новую схему, присоединяемую к предыдущим, 2) операция может осуществляться в двух направлениях, 3) при возвращении к исходной точке мы находим ее неизменной, 4) к одной и той же точке можно прийти разными путями. «В общем смысле, — пишет Ж. Пиаже, — «группа» есть символический перевод некоторых определенных фундаментальных свойств действия

261

мышления: возможность координации действий, возможность возвращения и отходов» [243, стр. 16]¹.

Структуре порядка соответствует такая форма обратимости, как взаимность. В периоды от 7 до 11 и от 11 до 15 лет система действий, основанная на принципе взаимности, приводит к образованию в мышлении ребенка структуры порядка [243, стр. 20]². Исследования формирования геометрических понятий у ребенка показали, что у него вначале складывается топологическая интуиция, а затем ориентировка в направлении проективных и метрических структур. Поэтому, как отмечает Ж. Пиаже, при первых попытках рисования ребенок не различает квадратов, окружностей, треугольников и других метрических фигур, но хорошо различает фигуры открытые и закрытые, положение «вне» или «внутри» по отношению к границе, разделение и соседство (не различая до поры до времени расстояния) и т. д. [243, стр. 23]³.

Поскольку операторные структуры мышления проходят в своем развитии ряд периодов, важно представить их схему, намеченную Ж. Пиаже.

Первый период этого процесса связан с сенсомоторным интеллектом (он формируется со второй половины первого года жизни до двух лет). В его схемах есть уже обращение и взаимность, но в виде чисто внешнего, двигательного поведения ребенка (например, отодвигание и обратное приближение предмета к себе). Но уже здесь схемы различных движений координируются путем объединения (соединение двух движений в одно целое),

262

упорядочивания (применение средств для достижения цели, например, ребенок начинает подтягивать одеяло, чтобы достать лежащий на нем предмет), установления соответствия (подражание) и т. д. Эти координации, формирующиеся еще до появления речи, служат, по словам Ж. Пиаже, «своего рода логикой действия» и фундаментом дальнейшего развития операций.

Координация действий заканчивается тем (например, координация перемещений самого тела или предметов — к 12—18 мес), что образует структуру «группы» (приобретает обратимость и ассоциативность). «Обратимая подвижность» сенсомоторных структур — прототип обратимости будущих операторных структур [244, стр. 38—39].

Период подготовки и организации конкретных операций содержит два подпериода: подпериод до операционального мышления (2—7 лет) и период организации самихконкретных операций (7—11 лет). В первом из них у ребенка оформляется символическая функция, позволяющая отличать обозначения от обозначаемого и благодаря этому использовать обозначение для мысленного воспроизведения обозначаемого или для указания на него (действие замещения). Так появляются представления, символизирующие непосредственно не воспринимаемые предметы. Схемы внешних действий переносятся в план представлений, приобретают форму «умственного экспериментирования». Ребенок как бы пробегает в уме действительную последовательность событий, как будто воспроизводит ее вовне (например, он мысленно выполняет те перемещения, которые до этого делал на предметах). Здесь еще нет существенной схематизации, перестройки и преобразования самой последовательности, цепочки реальных действий. Поэтому их мысленное повторение еще не обладает обратимостью [244, стр. 45—46].

Эти прикованные к реальным действиям умственные образования Ж. Пиаже называет «предпонятиями», связь которых в суждения осуществляется по принципу трансдукции (от частного к частному) [396, стр. 221—230].

263

Период организации (формирования) конкретных операций приходится на тот возраст, который у нас является младшим школьным возрастом. Общая особенность этого подпериода в отличие от дооперационального мышления состоит в том, что здесь умственная деятельность ребенка постепенно приобретает свойство обратимости и определенную структуру, т. е. поднимается на уровень операций. Но обнаруживается это пока только в предметных ситуациях, а не в плане чисто словесных высказываний и суждений (это конкретные операции). В этом возрасте ребенок показывает себя как разумное существо, умеющее систематически соотносить некоторые упорядоченные понятия с окружающими реальными предметами.

Для этого подпериода характерно то, что ребенок может выполнять операции типа группировок, арифметических групп, выполнять измерение. Одним из видов группировки является первичное сложение классов. Для проверки ее сформированности ребенку предлагается, например, следующее задание на включение классов. Ребенку дают 20 деревянных бусинок (В), из которых 17 коричневого цвета (А), а остальные три белого (А'). Ребенок должен ответить на вопрос: «Какое ожерелье будет длиннее — из коричневых бусинок или из деревянных?» [397]¹. Другое задание на ту же группировку может быть таким: ребенку дается несколько рисунков, изображающих цветы (например, 7 примул, 2 розы и 1 гвоздика), и ставится вопрос: «В букете больше примул или цветов?» [244].

Дети 5—6 лет, находящиеся на уровне дооперационального мышления, как правило, отвечают так: «Ожерелье из коричневых бусинок будет длиннее, потому что белых только три» или «Больше примул, потому что здесь все три цветка». Согласно Ж. Пиаже, такие ответы закономерно определяются тем, что у этих

264

детей еще нет обратимой системы операций с классами, с помощью которой они могли бы удерживать в мышлении одновременно и целое, и его части. Когда дети задумываются о части (А), они разрушают целое (В) — и остается лишь другая часть (А). Поэтому они отвечают, что А>А', хотя спрашивают их о соотношении А и В (А<В). Совокупность В после ее разбиения для этих детей больше не существует, что и служит показателем дооперационального характера их мышления. «Для того чтобы понять включение А<В, — пишет Ж. Пиаже, — нужно мысленно сохранять совокупность и уметь рассуждать обратимо: А+А'=В, значит, А=В—А', т. е. А<В» [244, стр. 46].

Дети 7—8 лет эти задания решат уже правильно, так как они рассматривают А, А' и В в состоянии обратимого равновесия — A и A' выступают и как самостоятельные классы и одновременно как подклассы В. Умение думать сразу о частях и о целом — показатель обратимости как свойства операции (тогда при В=А+ A' дети заключают, что А= В—А' и А'=В—А).

Еще один классический опыт Ж. Пиаже характеризует группировку, связанную с умножением отношений [244]. Если ребенок 5—6 лет наливает воду из бокала А в более узкий бокал В, то он обычно говорит, что в В больше воды, так как она поднимается выше. Непонимание ребенком сохранения вещества здесь опять-таки, по Ж. Пиаже, объясняется отсутствием обратимости на дооперациональном уровне. Ребенок не учитывает, что содержимое В можно перелить обратно в А, и, главное, не улавливает того, что столбик жидкости в В хотя и выше, но тоньше. Дети, находящиеся на уровне конкретных операций, решают эту задачу правильно, так как они учитывают не только наблюдаемое состояние, но и характер приведшего к нему преобразования. Эти дети учтут момент компенсации, так как они уже могут умножить отношение «выше, чем...» на отношение «уже, чем...». В результате они выявят то обстоятельство, что хотя столбик и выше, но также и тоньше, следовательно, количество воды одинаково.

265

На уровне конкретных операций отдельные случаи преобразования дети начинают рассматривать как частное проявление некоторой целостной системы потенциально возможных операций. Если ребенок может объединить какие-либо два класса согласно отношению А+А'=В, то он затем может продолжить такое объединение дальше: В+В'=С, C+C'=D и т. д. Благодаря этому возникает целостная классификация.

В период формальных операций (11—15 лет) у детей-подростков формируется тот уровень равновесия, к которому шло все предшествующее развитие интеллекта и который присущ взрослым людям. Основная особенность операторных структур этого периода заключена в характерном соотношении между непосредственно-фактическим положением вещей, наблюдаемым подростками, и потенциально возможными их мыслимыми связями. На уровне конкретных операций дети выявляли сферу потенциально возможного как прямое продолжение непосредственно устанавливаемых отношений. На уровне же формальных операций решение какой-либо задачи сразу начинается с установления всех возможных отношений, с наметки самих возможностей, и лишь затем производится экспериментальная проверка того, какие из них имеют место фактически. Иными словами, здесь первоначально выдвигается ряд гипотез, а затем следует их планомерная проверка — и соответственно мышление имеет гипотетико-дедуктивный характер.

Для этого уровня типично построение рассуждений такого типа: «По имеющимся данным необходимым и достаточным условием события N может быть одно А или одно В или они оба вместе; нужно по очереди проверить эти возможности и установить, какое из них наблюдается на самом деле». В данном случае при анализе причин события вначале выдвигается ряд комбинаций — гипотез. Например, для переменных факторов А и В как возможных причин N можно построить такие комбинации: 1) А ведет к N, а В — нет, 2) В ведет к N, а А — нет, 3) А вместе с В даст N, но в

266

отдельности ни одна из этих переменных к N не ведет и т. д. Затем нужно экспериментально и по определенному плану проверить, какая из этих комбинаций истинная, а какие — ложные (соответствующие опыты с подростками подробно описаны в работах Ж. Пиаже и его сотрудников; см., например, [382, стр. 105—120] и др.).

На уровне формальных операций мышление осуществляется в плане предложений-высказываний, которые в словесной форме фиксируют результаты предшествующих предметных действий. Такое мышление устанавливает логические связи между высказываниями, т. е. строит рассуждения. Оно гипотетико-дедуктивное и комбинаторное. Сталкиваясь с определенными задачами, подростки и взрослые люди решают их посредством соответствующей комбинации факторов, выделения и контроля переменных факторов, формулирования гипотез и их проверки (например, выявление причинных связей может происходить путем сохранения неизменным какого-либо одного фактора с целью обнаружения последствий вариаций других). Эти особенности формального интеллекта позволяют ему быть хорошим инструментом научного исследования причинно-следственных зависимостей вещей.

Ж. Пиаже следующим образом характеризует такое мышление: «Формальное мышление — это размышление о мыслях... В то же время формальное мышление — это изменение на обратные отношения между действительным и возможным; эмпирические данные включаются как отдельная часть в общую совокупность возможных комбинаций...

Конструкция теорий подростка всегда обнаруживает, что он овладел способностью к рассуждающему мышлению и в то же время, что его мышление позволяет ему вырваться из области настоящего и вторгнуться в область абстрактного и возможного» [382, стр. 341].

Ниже мы еще вернемся к рассмотрению существа представлений Ж. Пиаже о мышлении. Здесь же обратимся к тому, как он описывает роль понятия в мышлении и его соотношение с восприятием и представлением.

267

Согласно общим установкам его теории физические, математические и другие стороны действительности имеют форму состояний и преобразований. В познавательных функциях состояниям соответствуют так называемые фигуративные аспекты (восприятия, образы представления), а преобразованиям — операторные аспекты, воспроизводящие эти преобразования, благодаря чему и происходит их понимание, «...Не воздействуя на объект и не преобразуя его, — пишет Ж. Пиаже, — субъект не сможет понять его природу и останется на уровне простых описаний» [244, стр. 34].

Проблема соотношения этих аспектов конкретизируется в виде трех вопросов: 1) Вытекает ли понятие исключительно из фигуративных аспектов или же для его формирования необходимы операторные механизмы? 2) Возникают ли эти механизмы автономно или вытекают из фигуративных структур? 3) Развиваются ли фигуративные аспекты автономно или под влиянием операций? Анализ многих экспериментальных материалов, проведенный Ж. Пиаже, показывает, что понятия имеют гораздо большее содержание, чем восприятия. Так, понятие проекции включает два рода свойств, выходящих за пределы непосредственного восприятия: а) координацию различных точек зрения, позволяющую раскрывать причину изменения видимой формы смещающегося объекта, б) возможность предвидения той формы объекта, которую он лишь будет иметь при последующем смещении. Эти моменты вытекают не из восприятия, а из действий субъекта в процессе их интериоризации и приобретения обратимости. Этот операторный аспект понятия не может быть выражен перцептивными структурами. «Тем самым, — пишет Ж. Пиаже, — исключается возможность вывести из перцептивных структур операторные структуры или структуры понятий» [244, стр. 37].

Стремление извлечь понятие из одного лишь восприятия игнорирует тот факт, что помимо этих двух членов есть еще третий и основной — их общий источник как система сенсомоторных структур,

268

что касается образов представлений («умственных образов»), то они необходимы операциям как символы состояний, но также совершенно недостаточны для понимания преобразований. Обобщая соответствующие данные, Ж. Пиаже так отвечает на прицеленные выше три вопроса: 1) образы восприятия и представления недостаточны для формирования понятий — им соответствует операторная активность, не сводимая к фигуративным данным, 2) фигуративности недостает именно раскрытия преобразований как сменысостояний, 3) восприятия не развиваются автономно — их эволюция происходит под определяющим влиянием операций.

Следовательно, согласно Ж. Пиаже, в основе понятия лежат действия — преобразование объекта и воспроизведение этого преобразования (эти процессы суть понимание объекта). Интериоризация предметных действий, приобретение ими системности и обратимости дают понятию его логическое содержание и его форму на уровне формального (рассуждающего) мышления.

Этот подход к понятию Ж. Пиаже четко и прямо противопоставляет позитивистской позиции, идущей к логике еще от Аристотеля (по сути дела это позициятрадиционной формальной логики и соответствующей ей эмпирической ассоциативной психологии). Так, он отмечает, что для позитивистов элементы понятия вытекают исключительно из фигуративных аспектов: «...Позитивисты... видят в понятиях продукт восприятия — абстрактный, обобщенный и сформулированный с помощью языка» [244, стр. 34]. На самом деле, «несмотря на то, что понятие естественным путем извлекает из восприятия необходимую информацию, тем не менее это понятие не вытекает из восприятия путем простого абстрагирования и обобщений, как считал Аристотель и как думают современные позитивисты... Операторный аспект понятия... образуют структуры сенсомоторные или же структуры действия вообще» [244, стр. 37].

269

Описание образования понятий путем «простого абстрагирования и обобщений» данных восприятия, истолкование понятия как «абстрактного, обобщенного и сформулированного с помощью языка» продукта перцепции — все это, как было показано выше, характерно для эмпирической теории понятия, свойственной традиционной формальной логике и ассоциативной психологии, а затем принятой современным позитивизмом. Ж. Пиаже показывает фактическую несостоятельность этой трактовки понятия, игнорирующей предметное действие, преобразующее объект, как подлинную основу понятия, понимания. Соответствующие экспериментальные данные, полученные Ж. Пиаже и его сотрудниками, имеют большое значение для критики и преодоления эмпирической теории обобщения и образования понятий.

Критика позитивистского подхода к понятию, имеющаяся у Ж. Пиаже, является лишь частным моментом его общего критического отношения к идеям традиционной формальной логики (или «логики учебников», по его собственной терминологии). Так, он пишет: «Классическая логика (т. е. логика учебников) и наивный реализм здравого смысла — два смертельных врага здоровой психологии познания...» [242, стр. 64]. Ж. Пиаже считает, что классическая (традиционная) формальная логика и ассоциативная психология XIX века были единодушны в своем истолковании данных восприятия и образов представления как исключительных источников мышления¹. Вместе с тем боязнь «логицизма» в психологии привела к тому, что психологи стали все меньше и меньше обращаться к современной логике как основе своих общих подходов к мышлению. В результате, как отмечает Ж. Пиаже, «большинство современных психологов стараются объяснить

270

интеллект без какого-либо обращения к логической теории» [246, стр. 574].

Но, выступая против традиционной «логики учебников», Ж. Пиаже вместе с тем отчетливо понимает, что психология мышления утеряет объективные критерии его строения, если не будет исходить из определенной логической концепции. Он подчеркивает необходимость единства психологического и логического подходов к мышлению.

Во многих своих работах (см., например, [243], [246] и др.) Ж. Пиаже последовательно развивает идею о том, что реальные познавательные структуры наиболее адекватно могут быть исследованы с помощью средств математической логики, описывающей различные логические структуры. Так, уровню конкретных операций соответствуют логические группировки классов и отношений. Строение же формального мышления может быть правильно описано с помощью пропозиционной логики и логико-математического понятия группы.

Согласно взглядам Ж. Пиаже, современная формальная логика (математическая логика) описывает свои структуры в аксиоматическом виде. Психология же, изучая стадии становления интеллекта, находит соответствующие им реальные операторные структуры, которые представляют собой разные уровни равновесия операций. Психология исследует закономерности формирования этих уровней равновесия у индивида, а в окончательном, сформулированном виде они в общем и целом соответствуют структурам, описываемым математической логикой.

Для понимания внутренней основы такой позиции Ж. Пиаже необходимо учитывать существенное различие, проводимое им между источниками физического и логико-математического опыта. Прежде всего он подчеркивает, что в фундаменте того и другого лежат действия субъекта с объектами. Но если физический опыт образуется путем преобразования предметов и абстракции их собственных свойств, уже принадлежащих им до действий с ними, то

271

логико-математическому опыту присуще, как пишет Ж. Пиаже, абстрагирование «от объекта характеристик, относящихся к самим действиям, которые этот объект изменяют, а не характеристик, выявленных с помощью этих действий, но независимых от них» [244, стр. 50].

Итак, своеобразие логико-математического опыта состоит в том, что это «абстракции от самих действий и их координации». Эти абстракции служат основой логико-математических операций. И дело не только в том, что эти операции суть производные от действий, а в том, что все эти действия, включенные в реальный, физический опыт человека, «неотделимы от общих координаций, природа которых является логико-математической (объединение, упорядочение, установление соответствия и т. д.)» [244, стр. 51].

По Ж. Пиаже, интеллект, мышление, ум — это в конечном счете координация действий в систему, и поскольку эта координация по своей природе имеет логико-математический характер, то и мышление, как таковое, с самого начала имеет в своей основе логико-математические структуры, описываемые соответствующей логикой¹.

Та или иная физическая характеристика объекта воспроизводится человеком посредством специфического действия. Но для того, чтобы стать объектом мысли (понятия), она должна быть втянута в систему интериоризированных и скоординированных действий, в операции, подчиняющиеся законам логико-математических структур. Лишь в этой системе любое реальное свойство, оставаясь объектом физического опыта, одновременно выступает мысленным объектом вообще, объектом формального мышления. Поэтому, как

272

отмечает Ж. Пиаже, объекты логики и математики сами по себе остаются «неопределенными, поскольку дело касается общих координаций, а не конкретных и дифференцированных действий, как бывает в физическом опыте» [244, стр. 51].

Таким образом, уже в сенсомоторных актах проявляются некоторые общие координации как прообразы собственно логико-математических структур. На уровне конкретных и формальных операций осуществляется интериоризация и систематизация этих общих координаций. На формальном уровне указанные структуры приобретают ту «чистоту» и «законченность», которая позволяет зафиксировать их формальные особенности в понятиях математической логики. Сложившиеся операторные структуры мышления служат психологическим основанием самой математики. Ж. Пиаже прямо пишет о том, что «три фундаментальные структуры Бурбаки соответствуют элементарным структурам мышления, формальным продолжением которых они являются» [243, стр. 16].

Здесь мы подошли к сокровенному пункту всей теории Ж. Пиаже. Приведенные выше материалы дают основание заключить, что одну особую сторону совокупной мыслительной деятельности человека, связанную с этими структурами, он неправомерно превратил в характеристику всего мышления как формы деятельности. Свойство обратимости, специфическое для ориентации в математической стороне действительности, он сделал показателем мышления как такового.

Источником подобного гипостазирования одного аспекта мышления является, на наш взгляд, представление Ж. Пиаже о роли инвариантов в познании. Становление обратимости служит основой децентрации отношения субъекта к объекту. Это равносильно углублению объективности знания, так как развитие обратимости (системности) действий позволяет субъекту выделять и фиксировать инвариантные особенности объекта, устойчиво сохраняющиеся при постоянно меняющихся частных условиях его наблюдения

273

или при различных его преобразованиях. Выделение таких инвариантов освобождает человека от возможных иллюзорных представлений об объекте и выступает как основа образования понятия о нем.

Большинство экспериментальных исследований Ж. Пиаже и его сотрудников направлено на выяснение этапов становления «понимания» детьми принципа сохранения количества, вещества, веса, объема объектов при различных их внешних изменениях и преобразованиях. «Понимание» сохранения предполагает выделение из всего многообразия отношений объекта некоторого их инварианта (например, объем жидкости сохраняется при всех изменениях высоты и диаметра столбика жидкости, когда она переливается из одного сосуда в другой). Формальное мышление характеризуется тем, что оно обладает «идеей сохранения» и руководствуется ею в соответствующих ситуациях. Поскольку наиболее мощным формальным аппаратом описания инвариантов обладает математика, то математическая теория инвариантов, в частности теория групп, берется Ж. Пиаже как средство описания и анализа мыслительной деятельности вообще.

В последнее время в логико-методологических работах уделяется большое внимание проблеме инвариантов как особому содержанию мышления (см., например, [151], [229], [278] и др.). Так, С. Л. Рубинштейн высказал соображение о том, что инвариантность является индикатором объективности как степени независимости знания от точки зрения человека, от его познавательной перспективы [278, стр. 125—126]. Нередко выдвигаются положения о том, что инварианты служат особыми объектами собственно научного мышления и отличие от мышления повседневного, житейского¹. Действительно ли это так? И правомерно

274

ли в выделении инвариантов усматривать, как это делает Ж. Пиаже, высший уровень мыслительной деятельности?

При анализе природы инвариантов следует обратиться к категории сущности, используемой в диалектической логике. Точка зрения сущности — это преодоление непосредственности вещей, демонстрация того, что они обоснованы чем-то другим¹. Сущность — основание, лежащее за переходами количества в качество и наоборот. Это тождество с самим собою.

Рассматривая это тождество, можно абстрагироваться от различий, которые при этом либо просто опускаются, либо «сливаются» в одну определенность. Тогда мы выделяем сущность в виде формального или рассудочного тождества. Рефлексия, приводящая к такой сущности, также является формальной — она лишь внешне разводит непосредственное и опосредствованное, лишь просто переводит некоторое внешнее содержание в форму внутреннего (такая рефлексия характерна для повседневной жизни и описательных наук, поскольку здесь речь идет, как полагал Гегель, лишь об удовлетворении «домашних потребностей познания» [60, стр. 209]).

Подлинная задача мышления состоит в том, чтобы сохранить тождество, включающее в себя различия, находящееся в единстве с ними, т. е. сохранить конкретное тождество. В такой сущности есть одно и другое как свое другое, благодаря чему она и может быть основанием чего-то, т. е. единством тождества и различия. Такое конкретное тождество служит основой подлинного понятия, отражающего процесс развития целого, когда делается непосредственным и внешним тождество различенного внутри этого целого.

275

Например, растение развивается из своего зародыша — именно развивается, поскольку части растения хотя и существуют в зародыше, но не как реальные части (не в уменьшенном реальном виде), а как их возможности, потенции.

Следовательно, на открытии сущности познание не останавливается, оно переходит к понятию как способу отображения развития вещи из некоторой генетической основы, как выведение различного внутри целого, как реализация единства тождества и различий. Лишь на этом пути восхождения от абстрактно выраженной сущности к конкретному мышление обнаруживает свою подлинную теоретическую силу и глубину рефлексии (этот процесс восхождения мы подробно опишем в главе VII).

Если с этой картиной сопоставить характерные черты инвариантности, то можно обнаружить, что последняя не выходит за пределы сущности как некоего «пребывающего» основания взаимопереходов качества и количества, т. е. формального тождества. Действительно, при преобразованиях вещей, резко меняющих их внешнюю определенность, в них обнаруживается та устойчивость, инвариантность которая выступает как общее основание всех возможных и частных состояний (сохранение суммарного объема или веса при делении вещи на части и т. п.). Область инвариантов — это область сущности, к которой сводится все многообразие ее проявлений. Но это еще не область подлинного понятия как формы теоретического мышления, как способа выведения этого многообразия из сущности, хотя, конечно, фиксация инвариантности создает предпосылки такого мышления.

По Ж. Пиаже, формальное, мышление, во-первых, рефлексивно (это «рассуждающее мышление»), во-вторых, вторгается в область абстрактного и возможного (см. выше). Казалось бы, это характеристики понятийного мышления. Однако это далеко не так. Само по себе размышление может остаться в пределах сущности. Более того, рефлексия может остаться лишь формальной, лишь противополагающей непосредственное

276

и опосредствованное, не связывая их через рассмотрение процесса развития вещи.

Рефлексия, описываемая Ж. Пиаже, как раз имеет такой характер — она позволяет человеку отчленить устойчивое, инвариантное, существенное от многообразных, частных особенностей, которые как бы «сливаются» в одну определенность чисто количественного варьирования этого инварианта. Так, один и тот же объем может быть представлен различными вариантами соотношений длины, ширины и высоты тела. Поиск и фиксация, а затем фактическая проверка возможных наборов таких соотношений, таких комбинаций далеко не равноценны теоретическому выведению различного из общего как отражению процесса развития. Нахождение возможных комбинаций не вскрывает происхождения частных явлений и их всеобщей формы, которая существует как реальное, генетически исходное отношение.

Позиции Ж. Пиаже чуждо понимание мысленного общего как отражения реального, чувственно данного отношения, порождающего все многообразие конкретного. Инвариантное как общее — это абстрактно-формальное образование, выделяемое в вещах путем их специфических преобразований¹.

Уровень мышления, характеризуемый Ж. Пиаже как «формальный», нельзя определять как высший уровень «мышления вообще». «Формальное мышление», описываемое в его работах, — это мышление, остающееся на рассудочном уровне и еще не достигающее понятийной формы. Момент рассудочности, конечно, является необходимым в целостном процессе теоретического мышления². Но если этот момент начинает превалировать и становиться «гегемоном» в реальной мыслительной деятельности, то мышление

277

приобретает по преимуществу классифицирующий и комбинирующий характер. В конечном счете оно может превратиться в деятельность, направленную на составление различных формальных комбинаций путем применения определенного жесткого набора правил¹. Момент постижения сводится при этом к минимуму или даже исчезает совсем (последнее наблюдается, например, в так называемом «машинном мышлении»)². При концентрации мышления на поиске вариантов существования некоторого «инварианта» происходит автономизация его рассудочно-комбинаторных аспектов, их превращение в относительно самостоятельный вид деятельности.

Нечто аналогичное наблюдается и в логико-психологической теории. Преимущественное изучение условий выделения инвариантов как основы суждений может привести к абсолютизации этой формы мышления, если не принимается учение о восхождении как способе построения теории предмета. Именно это, на наш взгляд, и произошло в исследованиях Ж. Пиаже. Выясняя становление обратимости, он отождествил с мышлением вообще лишь тот его вид (стадию), который обеспечивает построение суждений и выводов на основе комбинаторных схем.

Принятие математической логики за единственно возможный тип современной логики приводит Ж. Пиаже к одностороннему изучению мышления, поскольку эта логика «схватывает» лишь те стороны понятия и суждения, которые важны для построения формального

278

вывода (см. гл. II, § 5). Эти стороны адекватно описываются с помощью математических структур¹. Так, в одной из своих работ он отмечает, что объем понятия определяется системами классов, в которых имеется обращение, приводящее к алгебраической структуре. Содержание же понятия определяет система отношений, в которой есть взаимность, приводящая к структуре порядка. Между этими структурами имеется тесная связь, обусловленная связью объема и содержания понятий [243, стр. 22]. Но изучение таких структур далеко не покрывает всех свойств мыслительной деятельности вообще и ее теоретического уровня в особенности².

Рассмотрим еще один вопрос, связанный у Ж. Пиаже с источниками совпадения операторных и математических структур. Как уже отмечалось, он подчеркивает то обстоятельство, что в логико-математическом опыте абстрагируются не «абсолютные» свойства вещей, а те характеристики, которые связаны с выполнением самого действия и до него в объекте не присутствуют. Так, палочка была гибкой еще до того, как ребенок согнул ее, а не стала гибкой б