Сказка о волках, воробьях, кошках, мышках и прочей римской фауне

Получилась очень некрасивая история. Некий непорядочный Амулий, брат Нумитора, царя города Альба-Лонга, позавидовал брату и сверг его с престола. Сыновей брата он убил, а дочку Рею Сильвию сделал жрицей богини Весты. Этим жрицам запрещалось выходить замуж и иметь детей, так что непорядочный Амулий мог спать спокойно — никто не свергнет его с престола. «Ага, — подумала Рея Сильвия. — А вот назло тебе выйду замуж и рожу аж двух мальчиков, чтобы точно тебя, милый дядюшка, сбросить с царского трона».

Сказано — сделано. Вышла Рея Сильвия за бога Марса — по крайней мере, она так сказала всем родственникам и подружкам. И родила двух близнецов. Непорядочный Амулий обиделся и приказал младенцев утопить. И маму тоже утопить, чтобы больше таких шуточек себе не позволяла. Правда, Рея Сильвия оказалась непотопляемой — в процессе утонения она очень понравилась Тиберину, богу Тибра, и он взял ее в жены. Но это уже другая сказка, а мы сейчас говорим о близнецах. Царский раб отнес корзинку с новорожденными на берег Тибра, но в воду не бросил и наврал, что вода-де бурлила так, что подойти было невозможно. Раб поставил корзинку на берег Тибра и убежал домой, потому что ему вдруг стало страшно. А проголодавшиеся детишки подняли крик.

На истошные вопли прилетели жившие в береговых кустах воробьи. Современные воробьи из клана Нумы Помпилия говорят, что это были их предки. Но мы, воробьи из клана Навона, знаем, что до Великого Переселения Народов наши пращуры жили именно в тех местах, куда принесли корзинку с близнецами. Так что в описываемых событиях участвовали именно предки воробьев из клана Навона. Хотя тогда воробьи были нецивилизованные и на кланы еще не делились.

Так вот. Слетелись воробьи и стали думать, что с Ромулом и Ремом делать. Один воробей сунул Ромулу червяка в ротик. Ромул скривился и червяка выплюнул.

— Балованный, однако, — строго сказал воробей. — От такого червяка отказывается! Пирожное, а не червяк.

— Он несоленый, — возразил другой воробей. — Я слышал, что люди еду солят.

Первый воробей слетал до ближайшего дома, обвалял червяка в солонке. Повторили процедуру с кормлением Ромула. Ромул заревел и намочил пеленки.

— Ты с ним что-то сделал, — перепугались воробьи. — Смотри, он весь вымок!

— Я ничего не делал, я только червяка дал, — оправдывался первый воробей. — У него внутри что-то само сломалось! Иначе почему он стал мокрый?

— Давайте разложим на солнышке, пусть подсохнет, — предложил второй воробей.

— Червяков таким маленьким нельзя, — сказал еще один воробей. — Надо с легкой пищи начинать. Мошек каких-нибудь дать, комариков.

Поймали комара, подсунули Рему. Комар вырвался и укусил Рема в щечку. Рем заорал еще громче брата и тоже намочил пеленки.

— Ну вот, — расстроились воробьи. — Теперь и этого ребеночка сломали. Он тоже весь намок.

Что же с ним делать? Сушить или не сушить — вот в чем вопрос.

— А если зернышек дать? — предложил старый воробей. — Зернышки не кусаются.

Принесли зернышки, дали Ромулу. Ромул закашлялся, весь покраснел, чуть не задохся.

— Ох, — испугались воробьи. — Почему он так страшно чирикает? Почему он стал красный? Ой, а вдруг взорвется!

— Надо его в наше гнездо перетащить, — сказал кто-то. — Замерзнут, перьев-то нету. Да еще мокрые. Маленьких мокрых птенчиков надо сушить в гнезде.

Попытались воробьи поднять Рема. Клювиками тянут — кто за пеленку ухватил, кто за волосы, кто за ухо… Рем орал так, что половина воробьев оглохла.

— Нет, — запыхались воробьи. — Этот птенчик слишком тяжелый. И второй, наверное, такой же. Не знаем, что делать. Но так его нельзя оставить, его первая же кошка съест. Даже с учетом того, что кошек в эти края еще не завезли.

— И вообще, птенцов кормить надо, а эти не едят! — волновались другие воробьи.

— Хлопотное дело — воспитание, — подытожил старый воробей. — И нервное. Лучше бы его на кого-нибудь спихнуть.

— У меня есть знакомая мышка, она добрая и сирот пожалеет, — предложил один воробей. — Но эти дети в норку не пролезут. Разве что по частям…

— У меня есть знакомая курица, она насиживает яйца, — сказал еще один воробей. — Она такая глупая, что ей решительно все равно, что насиживать. Пусть насиживает этих детишек.

— Нет, воспитатель должен быть умным, — покачал головой старый воробей. — Зачем нам дураки на берегах Тибра? Они вырастут и будут в нас камнями кидаться.

— У меня есть знакомая волчица, — сказал бесхвостый воробей. — Собственно, она не очень знакомая… она меня чуть не поймала, хвост выдрала, но я улетел. Давайте ей отомстим! Подсунем этих крикливых мокрых детей. Пусть воспитывает.

— Страшная месть, — согласились воробьи. — Будет знать, как хвосты выдирать.

Полетела стая к логову волчицы. Начали воробьи кричать, клеваться, щипаться. Волчица не выдержала — погналась за ними. Заманили ее воробьи на берег Тибра, прямо к корзине.

— Что это? — удивилась волчица. — Мясо? Съесть что ли?

Она принюхалась к мокрым пеленкам.

— Нет, пахнет как-то странно, — решила она. — Есть не стоит. Мы пойдем другим путем.

И стала волчица братиков воспитывать, кормить, заботиться о них. А дальше все знают — как на волчьем молоке выросли братья крепкие и сильные, отомстили непорядочному Амулию, потом поругались, Ромул убил Рема и основал Рим…

Но заварили-то всю эту кашу воробьи, которые никак не могли подобрать Ромулу и Рему подходящую диету.

 

 

— Во-во, — согласился Чижик. — Мораль такова: «Хорошее питание — лучшее воспитание!»

— Нет, я имел в виду другое: «Истинные герои скромно уходят в тень».

— Молчал бы уж… «истинный герой», — хмыкнула Волчица. — Как вы меня исклевали тогда… у-у-у, мерзкие птицы. Отомщу.

— Не надо мстить, мы доставили тебе всемирную славу, — возразил Чижик.

— На что мне слава! А знаешь, как трудно было кормить этих двух маленьких обжор, они же гораздо крупнее волчат! А как я намаялась, обучая их бегать на четырех лапах! А как я пыталась отрастить у них хвост! А их нелепые бесшерстные тела! Меня дразнила вся округа — волчица родила двух голых червяков! Карикатуру потом сочинили под названием «Маугли»… У-у-у… отомщу.

 

 

Волчица клацнула зубами. Но Чивио и Чижика уже не было. Они решили не ждать мести Волчицы и тихо смылись.

— Отомщу, — грустно повторила Волчица и лизнула одного из бронзовых младенцев. — Когда-нибудь…

— Отомсти сейчас… — прошелестел над ее ухом потусторонний голос. — Скажи нам, куда они полетели. Мы плохо видим днем, ты же знаешь. Мы постоянно теряем их след.

— Ай-я-я-яй! — заверещал кто-то невидимый.

Волчица огляделась.

— Ты нас не видишь, но ты знаешь, что мы здесь, — сказал другой голос. — Нам нужна та, бронзовая птичка. Живого можешь съесть сама.

Волчица принюхалась. Запах живого воробья складывался в ясный воздушный след, уводивший вправо. «Значит, они полетели к Капитолию», — подумала Волчица и сказала:

— Не знаю. Откуда мне знать, куда они полетели.

 

Глава 12

Путаница с императорами

 

— А с этим памятником связана черная страница воробьиной истории, — и Чивио указал на лихого бронзового молодца верхом на коне, стоящего на площади Капитолия. — Из-за него воробьев обвинили в преступлении, которого они не совершали. Началась эта детективная история примерно в 160— 180-х годах, когда безвестный скульптор изваял статую императора Марка Аврелия.

 

 

СКАЗКА О ЛОЖНОМ ОБВИНЕНИИ

Жил-был в Риме император Марк Аврелий. Очень был умный человек и хитрый политик. А когда с него сделали бронзовую позолоченную статую, она унаследовала его хитрость. Вот только проявить эту хитрость у бронзового Марка Аврелия в благополучные античные времена не было никакой возможности. Стоял он и думал: «Тоска и скучища. Хоть бы что-нибудь случилось. Тогда я показал бы всем, какой я умный».

И накликал! В Средние века христиане сбрасывали статуи языческих богов и знаменитых героев античности. И даже отправляли их на переплавку. Когда толпа заявилась в Латеран, чтобы уничтожить памятник Марку Аврелию, он заявил:

— Тихо! Меня нельзя сбрасывать! И расплавлять тоже нельзя!

— Это еще почему? — удивилась толпа. — Юпитера можно, Юнону можно, Цезаря можно, а тебя нельзя?

— Ни в коем случае, — твердо сказал Марк Аврелий. — Потому что я — памятник императору Константину, первому принявшему христианство. А вовсе не Марк Аврелий, как вы, может быть, подумали.

— Врешь, — не поверила толпа.

— Чтоб я лопнул, — поклялся Марк Аврелий. — Видите, не лопнул. Значит, и вправду Константин.

Толпа оглядела памятник — правда, нигде не лопнул. Значит, Константин.

— А я не верю, — заявил один нахальный тип. — Докажи.

— Легко, — согласился Марк Аврелий. — «Константин» в переводе означает «постоянный». Посмотрите на меня: разве я переменный? Я явно постоянный — поставили, вот и стою.

Обошли римляне статую, потрогали: и вправду постоянный. Вылитый Константин. И памятник Марку Аврелию стали считать памятником Константину и даже поставили перед Капитолием. Там он и посейчас стоит. Одно плохо — позолота с него куда-то делась. Вроде бы никто статую с конем ножиком не скоблил… А позолоты все-таки нету. Римлян спрашивают:

— Куда позолоту-то дели? Сперли?

Римляне невинно разводят руками:

— Да сами удивляемся! Была — и нету! Наверное, она к пальцам сильно липла. Памятник-то душевный, вот всяк и норовил то коня по крупу потрепать, то императорскую ножку погладить. А крупинки золота прилипали к пальцам. За сотни лет все и прилипли. Оно и к лучшему. Говорят, что когда на памятник вернется позолота, наступит конец света.

— Ай-я-яй, — говорили римлянам. — Неправдоподобно.

— Тогда это воробьи, — и римляне кивали на стайки, копошащиеся у подножия статуи. — Они думали, что это зернышки, склевывали золото и постепенно обклевали всего Марка Аврелия. Точно вам говорим — воробьи! Конкретно вот эти.

Так воробьев клана Нумы Помпилия обвинили в воровстве. Уже много веков тащится за ними эта мерзкая клевета. И когда воробьи других кланов повздорят с воробьями клана Нумы Помпилия, то подкалывают их: «Да что с вами говорить! Вы у Марка Аврелия все золото стащили! И в Тибре спрятали».

— Почему именно в Тибре? — удивлялись воробьи клана Нумы Помпилия.

— Потому что от этого вашего гнусного деяния образовался глагол «стибрить», то есть украсть, — отвечают воробьи клана Навона (они самые остроумные в Риме).

Но вообще-то это так, дружеские подковырки. Все знают, что воробьи этого золота не крали.

 

 

— Отсюда мораль: невиновность уже сама по себе есть награда, — закончил Чивио.

— Потому что другой честному человеку не дождаться, — дополнил Чижик. — Даже если он воробей.

 

Глава 13

Четыре в одном

 

— А сейчас мы посмотрим мост, — сказал Чивио. — Там есть очень странный памятник, ты таких никогда не видел. Мост Фабриция носит неофициальное название Мост Четырех Голов. Этот Фабриций был не то куратор, не то прокуратор в 62 году до нашей эры. Мост сохранился с тех времен и даже не слишком переделан. Про него рассказывают такую сказку.

 

 

СКАЗКА О ЧЕТЫРЕХ ГОЛОВАХ

— Прокляну! Утоплю! Разольюсь и затоплю! — бушевал бог Тибра Тиберин в своем подводном дворце. Дворец был так себе — низенький, плоский и длинный, похожий на ряд подводных амбаров. Тиберин туда на четвереньках вползал. Потому что Тибр — это вам не океан, глубина не та. А по обычаю надо, чтобы верхушки дворца водяного божества хотя бы из воды не торчали.

— Ну что ты так расстраиваешься, — ворковала Рея Сильвия, бывшая весталка, а ныне речная богиня и счастливая супруга Тиберина. — Не волнуйся, милый, тебе вредно. Вон позеленел весь, наверное, давление поднялось.

— Эти люди затеяли строить через меня мост! — возмущался Тиберин. — Оскорбление! Наглость! Шантаж и рэкет!

— Ну почему сразу рэкет, — погладила мужа Рея Сильвия. — Люди традиционно строят мосты через реки, это у них народный обычай.

— Но для речного божества это традиционно считается оскорблением, — объяснил Тиберин, тяжело дыша после вспышки гнева. — Мне вообще-то глубоко все равно, будет мост или нет. Но положено гневаться — я и гневаюсь. Сейчас отдохну и еще немного погневаюсь.

— Да лучше быстренько прокляни кого-нибудь и успокойся, — посоветовала Рея Сильвия.

— Строителей, — предложил Тиберин.

— Их-то за что, они люди подневольные.

— Архитекторов, — опять предложил Тиберин.

— Их нельзя, они творческие люди. От проклятья такого натворят — мало не покажется.

— Тогда Самого Большого Начальника, который приказал мост строить.

— Ой, вот уж кого нельзя проклинать, так это его, — воскликнула Рея Сильвия. — Сейчас Римом правит прямой потомок моего сына Ромула. Как же пра-пра-пра-правнучка проклинать…

— Хорошо, — сказал Тиберин, которому надоели эти сложности. — Тогда я прокляну тех, кто через 16 веков решит перестроить этот мост и при этом поссорится со всеми.

Такое хитроумное решение Рее Сильвии понравилось. Во-первых, дело будет через 1600 лет, авось проклятье протухнет и не сбудется. Во-вторых, никого из проклинаемых Рея Сильвия не знала и не видала — они еще не родились. В-третьих, если они перессорились, то, видимо, люди вздорные и жалеть их нечего, сами виноваты. Проклятье было произнесено. И мост был построен.

Прошло шестнадцать веков. Мост обветшал. Папа Сикст V приказал его починить. Четыре архитектора реставрировали этот мост и никак не могли договориться. Они смертельно перессорились, каждый день орали друг на друга. Однажды папа приехал посмотреть, как продвигается работа. И видит такую картину. Один архитектор кричит на второго:

— Кто так опору подводит? Только безмозглый болван так подводит опору!

— А ты что тут такое нарисовал на арке? — не отстает второй. — Это же не маска, а карикатура на Его Святейшество! Ах ты, дубина медноголовая!

Третий ничего не сказал, а вылил на второго ведро с краской. А когда четвертый архитектор обозвал трех предыдущих не просто нехорошими словами, а с упоминанием имени Господа нашего и девы Марии в ругательном контексте, папа содрогнулся. Он открыл рот, чтобы сказать, что он об этом думает, но вдруг из зеленой воды Тибра вырвалась молния, и потусторонний, слегка булькающий голос произнес:

— Слово сказано! Слово услышано! Пришло время проклятья! Буль-буль!

И папа Сикст тут же приказал казнить четырех поссорившихся архитекторов. А из мрамора вырезать столб с четырьмя головами архитекторов, смотрящих в разные стороны и не могущих разделиться. Не хотели мирно работать при жизни — будьте вместе после смерти.

 

 

Странный четырехголовый столб поставили на мосту Фабриция. Но история, как ни странно, на этом не окончилась.

Прошло еще сколько-то лет. Сто или двести — неизвестно. Для Вечного Города это не срок. Тосковали четыре головы на мосту. Их существование скрашивали только воробьи клана Трастевере. То сплетни городские перескажут, то песенку прочирикают. Но все равно скучно. И вот однажды четыре головы взмолились:

— Да что же это за судьба у нас разнесчастная! Сколько можно торчать на мосту! Хотим путешествовать! О Великий Юпитер, помоги нам! Отломи нас от моста!

— Вы уверены? — хмыкнул Юпитер.

— Си, синьор, — обрадовались Головы.

— Тогда ладно, — согласился Юпитер, приладился молнией и — ба-бах! — угодил прямо в основание четырехголового столба, где он к мосту крепился. Столб отломился и начал падать в Тибр. И лежать бы ему утопленником до конца света, если бы не воробьи клана Трастевере. Налетели они несметной кучей, подхватили падающие головы, изо всех сил надрываясь, отнесли на бережок. Лежат Головы на берегу Тибра, по колено в воде… ну, не по колено, потому что у голов колен нету. Наполовину в воде лежат. Рядом в обмороке распростерлись переутомленные воробьи.

Загрустили четыре головы: то хоть они на людном месте стояли, толпу видели, разговоры слышали. А теперь валяются в кустах, а как вода начнет прибывать — вообще потонут.

— Нет, это не дело, — сказали воробьи. — Давайте-ка, Головы, учиться летать.

— А у нас крыльев нету, — испугались Головы.

— А вы сперва научитесь, крылья потом отрастут.

И стали четыре головы учиться летать. После года упорных тренировок у них отросли крылья. Стали они не просто Головы, а Головы-с-крыльями. И полетели они путешествовать. Прилетели в далекий русский город — то ли Киев, то ли Владимир, точно неизвестно. А там зима, холода стоят лютые, снегом все замело. Головам-то все равно, они мраморные. А вот местные воробьи просто сотнями мрут от бескормицы. Вспомнили Головы-с-крыльями воробьев из клана Трастевере, которые их спасли. Стали в окрестных деревнях таскать коров да лошадей и складывать перед воробьями — кушайте, птички! Воробьи, конечно, лошадей не едят, они все больше зернышки предпочитают. Но с голодухи можно и мясо употребить.

И все бы ничего, да пару раз Головы-с-крыльями ошиблись — вместо коров притащили местных царевен. Они в русской фауне не разбирались, а по комплекции похоже. Воробьи царевен не клевали, но все равно большой скандал вышел: Змей Горыныч прилетел, царевен похищает! Четырехголовый Змей Горыныч, нетипичный! Местный Иван-царевич вызвал Головы-с-крыльями на бой.

— А мы не хотим, — отнекивались Головы-с-крыльями. — Отпусти нас, сердитый синьор, мы домой полетим, в Рим. И что нас понесло в эту холодную Россию…

Но Иван-царевич попался упертый. Отрубил он одним ударом четыре головы…

— А последнее желание? — спросили Головы.

Иван-царевич растерялся:

— Ну, загадывайте, выполню. Последнее желание — святое дело.

— Отвези нас, четыре головы, в город Рим, на мост Фабриция, да поставь на перила, да сбрызни живой водой — авось прирастем.

Почесал в затылке Иван-царевич: в Рим съездить — не в деревню Гадюкино, далеко. Но слово дал — придется выполнять. Долго ли, коротко ли — приехал Иван-царевич в Рим, вытряхнул из торбы Головы, сбрызнул живой водой (у него запас живой воды еще с прошлого подвига остался). Под радостные крики воробьев из клана Трастевере Головы тут же приросли на старое место и сказали:

— В гостях хорошо, а дома — лучше.

 

 

— Это мораль? — спросил Чижик.

— Мораль, — кивнул Чивио.

— А я бы сформулировал по-другому: не руби чужие головы — они могут прирасти к твоей шее.

— О-о-о, — уважительно протянул Чижик. — Я как представил Ивана-царевича с четырьмя мраморными головами архитекторов…

— По крайней мере, я понял, откуда на Руси взялись Змеи Горынычи, — сказал Чижик. — Это импортные враги-завоеватели, из Италии. Но мы в лице Ивана-царевича их победили. Виват, Россия! Как всегда.

— Мы с вами никогда не воевали, — надулся Чивио.

— Тогда виват Италия и Россия, любовь и дружба, — исправился Чижик.

 

Глава 14

Засада

 

— Темнеет, — сказал Чивио. — Пора возвращаться на площадь Навона и устраиваться на ночлег.

— Да что ты! — закричал Чижик. — Всего один, десятый памятник остался! Давай быстренько посмотрим что-нибудь рядышком — и утренним рейсом я полечу домой. А то вдруг на мое место нового Чижика-Пыжика поставят. И куда мне тогда деваться?

— Эх, не люблю я по ночам шляться, — поморщился Чивио. — Мы, воробьи, птицы дневные. Вечером мне все время кажется, что за нами кто-то следит… кто-то страшный…

— А я ничего не боюсь, — заявил Чижик-Пыжик. — Мы, питерские памятники, вообще отчаянные. Есть у нас такой Медный всадник, так для него самый крутой кайф — проскакать по городу, когда наводнение. Все пугаются, в домах прячутся — а он скачет прямо по воде, только бульки в разные стороны!

— Хорошо, — сказал Чивио. — Быстро глянем на последний памятник — и все! Тут недалеко церковь Санта Мария ин Космедин, там есть Уста Истины.

Церковь действительно оказалась недалеко. Решетка входа в галерею по вечернему времени уже была заперта, но птички легко просочились между прутьями. Огромная каменная маска немигающе смотрела безумными глазами. Полуоткрытый рот придавал ей туповатое выражение.

 

 

— Бр-р, — скривился Чижик. — И кому же это памятник, такому душевному?

— Никто не знает, — сказал Чивио. — То ли это какой-то забытый бог, то ли просто украшение.

— Ничего себе украшение, — поежился Чижик. — Не дай бог приснится… А почему рот открыт?

— Это же Уста Истины — Бокка-делла-Верита. Если человек солгал и потом положит туда, в каменный рот, руку, Уста Истины ее откусят.

— Ой! — удивился Чижик. — Напрочь?

— Не знаю… может, пожуют и выплюнут. Эту штуку вместо следователей использовали в Средние века.

Представляешь, как удобно: не надо вести долгие допросы, сличать показания свидетелей, опровергать алиби… Подозреваемый засовывает руку в пасть, Уста Истины его — ам! И все, преступление сразу и раскрыто, и наказано. Конечно, находились хитрецы, которые умели обмануть даже Уста Истины. Например, в Средние века случилась такая аморальная история.