Глава I – К вопросу об относительности существования конкретного Юрия Вильямовича

Мы не рабы

«Когда я ем — я глух и нем».

Русская народная поговорка

Глава I – К вопросу об относительности существования конкретного Юрия Вильямовича. 1

Глава II – К вопросу о роковой роли еды в жизни обыденного смертного. 2

Глава III – К вопросу о непознанности вреда курения. 3

Глава IV – К вопросу о противоборстве дружбы и исторической необходимости. 5

Глава V – К вопросу о положениях. 9

Глава VI – К вопросу тяжести. 11

Глава VII – К вопросу перемен. 13

Глава VIII – К вопросу. 19

 

 

Глава VIII – К вопросу

 

- Если ещё один… сотрудник посоветует мне не принимать близко к сердцу моё рабское положение, я сдохну от окружающей примитивности! – когда летописи горят, они, наверное, кричат так же, как Анатолий Николаевич в состоянии вспыльчивости.

- А кто сказал? – полюбопытствовал Юрий Вильямович и следующим же вопросом ответил. – Аня?

- Неужели я, в особенности в этом состоянии, похож на человека, которому есть какое-либо дело до рабства? – не унимался порабощённый. – Да мне четырежды плевать и двести восемьдесят семь раз ещё более безразлично: что и как вокруг происходит. Мне нет сейчас никакого дела до общества и подавно до самого себя. Я должен при входе на доске объявлений об этом известить?

- Не нужно никого извещать, - уверил Юрий Вильямович. – И вообще, с какой стати Вам волноваться чьим-то мнением, кроме моего? Плевать на них всех. Пойдём лучше чаю попьём. У тебя есть сахар?

- Есть. Но пить не хочется. Впрочем.

- Вот. Зато отвлечёшься от всех и никто не будет приставать, - в этот момент Юрий Вильямович понял, что его юридический закуток не изолирует обитателей от посторонних и кто угодно сможет заглядывать и беспокоить любыми бессмысленными вопросами. Вспомнив это, Юрий Вильямович разозлился несоответствием своего географического статуса реальному положению в новой иерархии института. – В случае чего, закроем дверь, - понял, что и этого недостаточно, разозлился ещё сильнее. – Припрём стулом, который без одной ножки, - но, вспомнив о стуле, специально поставленном отсутствующей ножкой в угол, чтобы спокойнее игнорировать известный недостаток, Юрий Вильямович решил, что вся борьба ещё впереди и, пока историческая справедливость сама не расставит всех по своим местам, придётся терпеть отдельные вопиющие несоответствия.

Юрий Вильямович приставил треножный стул к двери, усадил на него для пущей надёжности Анатолия Николаевича, предварительно приняв сахар и кофе. Однако, размешав туго поддающиеся растворению кубики, юрист обнаружил, что проблема изоляции решена в его кабинете куда хуже, чем в директорском. В пустоте окна, отделявшего, а вернее соединявшего юридический закуток с соседствующей комнатой инженерно-технических мероприятий по гражданской обороне и чрезвычайным ситуациям, появилась улыбающаяся Аня с каким-то невнятным вопросом, сутью своею, очевидно, имевшим интерес к причине, по которой Юрий Вильямович с присным не присоединялись к тут же раздавшемуся смеху нескольких голосов и включившейся музыке, от которой впрочем Юрий Вильямович до сих пор не знал, как отсоединиться.

- А Юрию Вильямовичу теперь чужого не надо. У него уже есть чужое, которое своим сделалось, - не обращаясь к прямоугольной выемке в стене, объяснил Анатолий Николаевич.

Юрий Вильямович улыбнулся, выронив в начале приступа смеха многооттеночную чайную ложечку. Но, когда неподобающе грязный столовый прибор олимпийским прыгуном пронзил поверхность кофе на оценки около 6.0 за сложность и 9.2 за технику, начальник юридического отдела опомнился, что отношение к летописным шуточкам Анатолия Николаевича теперь стоит пересмотреть, остановил смех в зачаточной фазе и способом игнорирования заставил Аню покинуть интимную границу между комнатами. Проповедник летописей тем временем ничуть не оживился недавней фразой, а наоборот даже усилил неприязнь к несоответствию желаемого окружающему.

- Быть может, Анатолий Николаевич, все эти переживания, стихотворные темы не имеют под собою такого прочного основания, какое человек под них закладывает? Вы сами как считаете: способен ли представлять из себя что-нибудь выдающееся женский интеллект? – без особой мимики проговорило юридическое лицо.

- Женщина, которая не готовит, для меня предпочтительнее женщины, которая убеждена, что готовить умеет, - Анатолий Николаевич самовольно поднялся и пересел на другое место, поближе к компьютеру и спасительным колонкам с более привычной музыкой и менее противоречащими поэзии текстами. – То же и в плане интеллекта – мои предпочтения практически во всём аналогичны. Впрочем, интеллект, в отличие от умения готовить, куда сложнее укрыть от разборчивого глаза.

Появление Марии Леонидовны засвидетельствовало новое убытие руководства из здания института, вследствие чего музыка за пустым окном резко прибавила громкости, а смех – беспричинности и развязности. Секретарские руки полезли к юридической клавиатуре, попутно отталкивая всякое сопротивление и мешающее свободному подступу к компьютеру колёсное кресло с прилично костюмировавшимся юридическим телом. Юрий Вильямович переполнился поперечной гордостью, хотел, было, запротестовать о несоответствии поведения Марии Леонидовны фактическому статусу кабинета, в который она вторглась – это не приёмная, а серый мозговой центр и здесь подобное непростительно, - но Мария Леонидовна всегда являлась сотрудником вне всяких категорий и указывать ей на что-либо или требовать от неё чего-то конкретного было почти невозможно: по крайней мере руководство не делало этого, не желая разрушить миф о её подчинённости.

- Сейчас я такой сайт покажу! – в контактных линзах чётко отображалось только содержимое монитора, а присутствующие персоны расплывались за ненадобностью.

Мария Леонидовна пощёлкала клавиатурой, подёргала неудобно просунутую под столом мышь, предварительно засмеялась, перед самым началом обещанного действа, усилила юридические колонки, заглушив фон не относящегося к действу проигрывателя, и, когда уже реакция Юрия Вильямовича доросла до внутреннего негодования, на мониторе запрыгали хомячки, обрушив на юридический закуток, на комнату за стеной с пустым прямоугольником и на всю прилегающую к этажу и лестнице территорию такие неестественные возгласы, что Юрия Вильямовича охватил шок, настолько же сильный, насколько великим сделалось веселье Марии Леонидовны.

- Пойдёмте, отметим, - пригласительно заглянула в пустой прямоугольник светлая, всегда отменно причесанная и готовая чуть менее отменно пошутить голова. Юрий Вильямович передвинулся с одного прямоугольника в другой (трудно сказать, какой из них был более виртуальным) одним только взглядом и признал внутри себя, что за стеной по сути веселятся почти такие же хомячки, как в мониторе. Когда под причёсанной и плавно начинавшей улыбку головой манящими жестами зашевелилась антитрудового вида бутылка, возникло предположение, что веселье за стенкой может оказаться ещё более бессмысленным. – Руководство, вроде бы, разрешило отметить, - аргументировала голова и, выполнив свою миссию, скрылась в известном направлении; спустя мгновение скрылась и бутылка.

- Вы тоже так поняли: они именно то, о чём я думаю, отмечают? – сей вопрос Анатолий Николаевич задал вместо попытки ущипнуть себя.

Мария Леонидовна непонятным, но вполне объяснимым образом успела исчезнуть и по всей логике звучала своим голосом из гардеробного тупика кабинета, откуда вскоре после голоса принёсся дым её сигарет, проникая вопреки закрываемой в подобных случаях двери через окно, о предательской сущности которого почему-то всегда забывали.

- Пир по случаю отступления данайцев, - прокомментировал Анатолий Николаевич. – Не удивлюсь, если вчерашний аванс им выдавали через эту брешь в троянской стене.

- Хм, - откровенно смело издал Юрий Вильямович. – Куда большую брешь в стене они сами не запирают на кодовый замок. Да если б им Трою доверить, то и войны бы никакой не было – через Скейские ворота всех впустили бы.

Юрий Вильямович ощутил истинную гордость от интеллектуальных диалогов о Гомере, особенно погордился непринуждённым жонглированием контекстом: «Не упоминаем этих праздных ключевых слов, которые на языке у всякого болвана. Не каждому достанется такой достойный раб», - заносчивым взглядом он даже поблагодарил Анатолия Николаевича за беседу. Смех продолжался, Скейские ворота оставались нараспашку, по этажам ходили люди, не менее увлечённые обмыванием троянского коня. На них не потребовалось даже Афины с пирогами. Да что там! Весь остальной институт вряд ли когда-нибудь догниёт хотя бы до цитирования Мандельштама.

«А пусть шумят. Пускай остаётся для контраста этот низменный чёрный смертный фон. Приятно, всё-таки, ощущать себя… хм!» - юридические губы расплылись в тонкой сдержанно-гордой улыбке. Юрий Вильямович поднялся, заложил руки за спину, для полного удовольствия поглаживая приятную ткань пиджака, вошёл в угол, развернулся и, гекзаметром разрезая кабинет по диагонали, смаковал ощущение себя гнилой интеллигенцией:

И море чёрное, витийствуя, шумит

И с тяжким грохотом подходит к изголовью[1].

- Пусть шумят, Анатолий Николаевич. Пусть.

 

[1] Осип Мандельштам

Мы не рабы

«Когда я ем — я глух и нем».

Русская народная поговорка

Глава I – К вопросу об относительности существования конкретного Юрия Вильямовича. 1

Глава II – К вопросу о роковой роли еды в жизни обыденного смертного. 2

Глава III – К вопросу о непознанности вреда курения. 3

Глава IV – К вопросу о противоборстве дружбы и исторической необходимости. 5

Глава V – К вопросу о положениях. 9

Глава VI – К вопросу тяжести. 11

Глава VII – К вопросу перемен. 13

Глава VIII – К вопросу. 19

 

 

Глава I – К вопросу об относительности существования конкретного Юрия Вильямовича

 

Он был совершенно обыкновенным человеком, можно даже сказать, гражданином, хоть и не в полном смысле этого слова, или же в полном смысле двух слов – он был Юрий Вильямович. На вид тот самый среднестатистический Юрий Вильямович, какие толпами ходят в часы пик со своего офисного рабочего места на остановку и, смешиваясь с серой массой в полном и неполном смысле слова сограждан, распределяются по своим апартаментам до следующего утра. Юрий Вильямович по обыкновению своему ничем не отличался от обгоняемого им или обгоняющего его, засунувшего руки в карманы неяркой коричневой куртки и жмущего подбородок к воротнику, прохожего, от большинства отличался наличием очков, от обладателей же очков отличался умением разглядеть несущиеся седые лохмотья на сером фоне туч и прочего рода мелочи, далёкие от насущного.

От среднестатистических Юриев Вильямовичей сказываемый выгодно отличался знакомством с Анатолием Николаевичем, каковым похвастать мог далеко не всякий горожанин, хоть город, проживающий в себе Анатолия Николаевича, был не слишком велик и самого Анатолия Николаевича от иных обитателей своих пристрастно не укрывал. Похвастать мог Юрий Вильямович также и ерундой, какую любил с Анатолием Николаевичем регулярно обсуждать, в особенности в рабочее время и совсем уж особенно – в моменты панической производственной спешки, когда любая секунда на счету и ерунда начинает цениться втридорога.

- Вы верите, что при возникновении чёрной дыры создаётся параллельная реальность, и тогда возникают две как бы разные жизни: одна — где чёрная дыра появилась, а другая — какая бы продолжалась, если бы чёрной дыры не было, - Юрий Вильямович сам ещё не разобрал, задал ли он своею только что выдуманной гипотезой вопрос или произвёл затравку беседы.

- Конечно, - подхватил Анатолий Николаевич. - А Вы разве не замечаете, что мы с Вами сейчас находимся в той реальности, где дыры нет, а в параллельном варианте, который изначально развивался, нас уже засосало и распылило, или что там чёрная дыра делает?

- Опять над ерундой смеётесь, - появилась Мария Леонидовна. - Пойдёмте покурим.

- А Вас уже выпустила чёрная дыра? - на что Мария Леонидовна не желала ответить, и Юрий Вильямович просто ушёл курить, недоразвернув мысль. Произошло очередное возвращение от глупости к обыденности.

Однако неразвёрнутые мысли никогда не успокаиваются и продолжают навиваться спиралями вокруг мозга, в особенности если мозг сам по себе довольно кудряв. Не сказать, что извилины Юрия Вильямовича закрутились от множественных юридических вопросов, но косвенно профессиональная сторона сказалась на развитии, ведь Юрий Вильямович был единственным юристом в институте, что сделало общение с ним Анатолия Николаевича неизбежным, а уж Анатолий Николаевич к витиеватостям и недосказанностям склонялся регулярно, если только на него не находило озарение из прошлой жизни, в которой он, по всей вероятности, был новгородскими летописями.

Курение и отсутствие Анатолия Николаевича, испытывавшего периодическую ненависть к табачному дыму, который ни в какое сравнение не шёл с дымом отечества, настолько отвлекло Юрия Вильямовича от довершения глупой начатой бессмысленности, что все оборвавшиеся на полуслове глупости сами собою взялись сплетаться в непредсказуемую косу. Сделав первый шаг от ведра с окурками, Юрий Вильямович ощутил внутри инерцию чего-то нового. Новая идея вплелась в него и искала, к чему приложиться.

Шаг, шаг, ещё шаг. Идея зашевелилась, на язык стали проситься непроизвольные слова: выпуклость, каша, карамболь, меридиан. Порог сельскохозяйственной академии приближался, а с ним приближалась обеденная встреча с Анатолием Николаевичем, а с ним приближалась непредсказуемость формы ворочающейся внутри Юрия Вильямовича идеи.