Глава 4. Тайна сорок восьмой мамы

 

Луис Альберто жестоко порол… Марианну кожаным сыромятным ремнем за неверность. Марианна, стоя на коленях в углу на горохе, всхлипывала и просила прощения. Ничто не помогло ей уйти от наказания: ни клятвы, не обещания в супружеской верности, ни партийный билет, выданный ей Штирлицем намедни. Луис был неумолим. Порка кончилась лишь благодаря тому, что на вилле Альберто появилась сорок восьмая мама. Марианна, встав с коленок, была удивлена, что сорок восьмая вошла без стука.

Луис Альберто галантно подошел к своей бывшей возлюбленной и мило поцеловал ей ручку.

— Какими судьбами? — учтиво спросил он, вешая ремень на привычное для него место в прихожей.

— Штирлиц в городе! — почти прокричала мама.

— Как?! — ужаснулась Марианна.

— Да, милочка моя. Он сейчас в зубной клинике. Я только что еле ушла оттуда.

Откуда-то появилась Донна Роза, что-то фыркнула, напомнила о диких обезьянах Бразилии и, неожиданно для всех, спросила:

— Ну как он?

— Кто он? — мрачно спросил Альберто.

— Ну как же? Товарищ Штирлиц! — Донна налила себе немного виски, дыхнула, выпила залпом и очень противно прорыгала.

Марианна поморщилась.

— А ты что, корова, знаешь его? — Сорок восьмая мама грозно посмотрела на небрежную фигурку Розы.

— Это кто — корова? Ах ты распутница! Марианна, а знаешь ли ты, что вот эта тварь спала с твоим мужем?

Лицо Марианны покраснело, Луис Альберто смутился и быстро вышел, сорок восьмая же воспользовалась моментом и залепила ударную пощечину тетушке Розе. Донна вскрикнула, но не ответила; она налила еще виски и c мощным выдохом выпила, заметив при этом:

— Ты, милочка, руки не распускай. Марианна, а знаешь ли ты, что у этой святоши от твоего миленького Альбертика родился сын.

— Как! Мой муж — рогоносец?

— Да, да, девочка моя. Твой ревнивец скрывает это уже двадцать лет. Но мы то в России все знаем! Телевизоры, слава Богу, у всех есть. Насмотрелись ваших дебильных сериалов!

Сорок восьмая в этот момент была готова провалиться на месте. Как она возненавидела эту мерзкую русскую. Но она не искала теперь физической расправы:

— Вы все сказали? Ну, так вот послушайте меня! Завтра все газеты мира узнают, что Майоров Вихрь — плод твоей пошлой любви с товарищем Штирлицем.

Пустая рюмка выпала из рук Донны Розы и c шумом разбилась вдребезги. Роза была не готова к такому удару. Она встала на колени и дергая ляжками, подошла к сорок восьмой:

— Умоляю вас, как может умолять женщина женщину, не губите меня! Не дайте утонуть моей любви в чане с дерьмом. Если б вы знали, как я люблю Максима!

— Я тоже его люблю! — воскликнула сорок восьмая.

— И я! — почти вскрикнула Марианна.

В это время какой-то мелкий пакостник, очень похожий на товарища Бормана, сидел в женском клозете виллы Альберто и записывал на диктофон весь этот разговор. «Получится неплохое донесение товарищу Черненко!» — подумал мелкий пакостник и насторожился.

В дверь постучали, Марианна спешно открыла, вошла Ракелия.

— Что тут происходит? — спросила она, увидев коленопреклоненную Донну Розу.

— Да, ничего! Так, разговариваем! — ответила ей Марианна.

— Ну, ну! — Ракелия тихо прошмыгнула в комнату и со вздохом села в кресло. — Послушайте, а никто не знает, где сейчас может быть товарищ Штирлиц?

Три женщины одновременно вскрикнули, Роза деловито встала с колен, мелкий пакостник проглотил жвачку.

— Что с вами? — удивленно спросила Ракелия.

Донна Роза ответила за всех:

— А что тут удивительного! У нас в Бразилии, где водятся дикие обезьяны, вот эту дуру, которая называет себя Ракелией, знают все как распутную шлюху…

Ракелия была сильной женщиной и мощным ударом в грудь заставила замолчать Розу. Грудь упала и Ракелия неожиданно поняла, что перед ней мужчина:

— Так ты — «мужецко пола»! Ах ты развратник! Девки, бей его!

Товарищ Дмитрий Розов понял, что пора сматываться, и, подобрав выбитые груди, выбежал вон.

 

ГЛАВА 5. ДОНОС ПОД ДИКТОВКУ

 

Господин Кальтенбруннер, будучи главным советником товарища Хонекера, писал доклад. Рука дрожала и текст получался неровным. Что-то сильно раздражало Генриха. Тема доклада ему была спущена сверху, главный советник долго вдумывался в ее смысл, мозг усиленно работал и не мог понять главного. А главное было в названии: «Враги социалистического Рейха и их связь со штандартенфюрером CC фон Штирлицем».

Генрих работал с таким напряжением, что даже не заметил, как к нему вошел его бывший шеф Мартин Борман. Рейхсляйтер вежливо чихнул, Кальтенбруннер поднял глаза, лицо его окаменело, голос поник и выплюнул древнее восклицание:

— Хайль, Гитлер!

— Какой еще Гитлер? — спросил Борман. — Тот что сидит в Бутырке? Чем вы тут занимаетесь? Антисоциалистической пропагандой?

— Нет… Но вы… Здесь… Я подумал…

— Что вы подумали?

— Я…

— Что нацизм опять пришел к власти? — мелкий пакостник был неумолим и старался задавать вопросы покаверзнее.

— Нет, просто, что-то нашло… Вот я и выпалил невесть знает что.

— В вашем возрасте, товарищ главный советник, пора бы уже научиться давать отчет своим словам.

Кальтенбрунер вовремя пришел в себя и холодно произнес:

— Я считаю, господин рейхсляйтер, что мои действия и поступки служат делу мирового пролетариата!

— Действия и поступки — это одно и то же! — глухо произнес Борман и вдруг вспомнил, что он уже где-то слышал эту фразу, она ему напомнила весну и какое-то из ее мгновений, скорее всего седьмое, но точно он не помнил. — И никакой я вам не рейхсляйтер. Зовите меня просто — Мартин Рейхстагович. Впрочем, я к вам не за этим пришел… Я сверху… Вы меня понимаете?! — Борман показал пальцем на потолок. — Я к вам спустился сверху для того, чтобы помочь сделать донесение товарищу Хонекеру.

И тут Борман включил диктофон. Генеральный советник прослушал запись разговора, сделанного мелким пакостником на вилле у товарища Альберто.

— Так что же это получается, — воскликнул Кальтенбруннер. — Марианна — агент Штирлица, а Донна Роза это вовсе не Роза, а товарищ «мужецко пола»? А на кого работает Ракелия и сорок восьмая, как ее там… мама?

— Вы коммунист? — неожиданно для себя спросил Борман.

— Я?

— Ну конечно вы.

— Вы меня обижаете! Конечно же коммунист.

— Тогда вы все должны понять сразу и без лишних объяснений.

— Но, простите…

— Мартин Рейхстагович…

— Но, простите, Мартин Рейхстагович, я хотел бы напомнить вам, что Штирлиц тоже коммунист и в партии он более нас с вами. Не нам судить о его действиях и поступках.

— Я вам сказал, — воскликнул Борман. — Это одно и то же. А опорочить его перед глазами мировой общественности мы должны. Директива спущена и не мне вас учить, что ее надо выполнять, и все тут! А, может, Генрих Кальтенбрунович, вы против партии?!

— Вы меня оскорбляете!

— Я? Да что вы! Уж не мне соваться в ваши дела. Но то что вы защищаете Штирлица наводит на всякие мысли… Впрочем, предателем вы никогда не были.

— Предателем? — оборвал его Кальтенбруннер. — Да я за свой партийный билет готов жизнь отдать! Я — коммунист до мозга костей!

— Ну, ну, друг мой, я погорячился. Впрочем, хватит дискуссий, посмотрим, какой вы коммунист. Итак, к делу, пишите.

Кальтенбрунер взял ручку и принялся записывать слова мелкого пакостника:

Полковник Максим Максимович Исаев находясь на ответственном задании в Мексике (или в Бразилии, точно пока не установлено) грубо нарушив партийную дисциплину и потеряв облик человека коммунистического труда, вел распутную жизнь с тамошними плохо одевающимися девицами подозрительной наружности. Снюхавшись с некой Марианной, означенный Исаев опорочил ее и по принуждению заставил вступить в партию. Этого ему показалось мало, и он завел связь с барышней легкого поведения, некой Ракелией, которая разоблачила нашего агента по кличке Голубая Розочка. Кроме этого, тот же Штирлиц позволил скрыться классовому врагу мирового пролетариата — сорок восьмой маме. Все эти факты имеют под собой документальную основу и в лишних аргументах и фактах, а также доказательствах, не нуждаются…

— Но это же не доклад! Это же донос, товарищ Мартин Рейхстагович! — Кальтенбруннер наморщил лоб и прекратил писать.

— Что вы имеете в виду, Генрих Кальтенбрунович?

— Я имею в виду текст, который вы только что продиктовали.

— Ах, текст! Так вот, друг мой! Или вы его подпишите, или положите партбилет на стол, или одно из трех! Вы меня давно знаете? Давно! Я, в отличие от вас и подхалима Шелленберга, не путаю действия с поступками! Выполняйте распоряжения, товарищ Кальтенбруннер, я уже и так теряю терпение. А может, меня осенила мысль, вам в морду дать?

Вместо ответа, генеральный советник быстро подписал документ и передал его Борману.

— То-то! А то не могу, не хочу! — Мартин Рейхстагович положил бумагу к себе в папку и поспешно вышел.

«Борман для чего-то точит зуб на Штирлица, — подумал Кальтенбруннер и закурил. — А впрочем, мне на это глубоко наплевать! Это их проблемы! У этих русских вечно что-то не так. Стоп! Причем здесь русские? Ведь Борман… значит Штирлиц все знает… А может это была проверка? Тогда я погиб».

Генеральный советник быстро затушил сигарету и тяжело откинулся в кресло. За окном шел дождь, не сулящий ничего хорошего. Старый партиец был подавлен и неожиданно понял, что его провели.

— Конечно провели! — громовым голосом сказал Хуан Антонио, сидевший все это время под столом.

— А-а, дорогой мой Хуян! Это вы?! Вечно вы неожиданно появляетесь! — Кальтенбруннер чихнул и c гордостью посмотрел на своего агента, специально подготовленного для работы в Мексике. — Так вы думаете, что все кончено?

— Ну, это не совсем так…

— Говорите яснее.

— Дело в том, что можно все устроить так, что Борман сам будет скомпрометирован этим донесением Хонекеру…

— Неужели это возможно?

— Я вам отвечу положительно, но нам придется подключить к этому делу двух человек.

— Кто эти люди? — Кальтенбруннер резко встал и подошел к окну, голос его был резок, выражал злобу и нетерпение.

— Генрих Кальтенбрунович, их имена вам ни о чем не скажут, но только с помощью этих двух мы сможем обвинить мелкого пакостника в неверности его супруге и в предательстве коммунистических идеалов.

— Что вы все вечно тянете, дорогой товарищ Хуян Антонио, итак — их имена?

— Это товарищ Даниэла Лоренте и Мария Сорте…

— Но позвольте, — вскричал Кальтенбруннер. — Эту Сорте я прекрасно знаю и, если мне не изменяет память, она является второй дочерью Мюллера от третьего брака с этой, ну как ее…

— Долорес…

— Точно! C этой милой старушенцией.

— У вас хорошая память, дружище. Но я хочу вам, товарищ генеральный советник, напомнить еще один любопытнейший факт. Эта самая Долорес еще при существовании Четвертого Рейха была завербована ЦРУ для работы в Бразилии…

— В Мексике…

— Да, да, вы правы. Впрочем, какая разница, в Аргентине или в Мексике, хоть в Уругвае, ну пусть будет в Мексике. Хотя мне милее Венесуэлла. Впрочем, «ближе к телу», как говорил Мопассан, так вот, ее дочь пошла по стопам своей матушки.

— Как?! Сорте — агент ЦРУ?!

— Вот именно.

— Значит… Ага! У этой же Сорте дружеские связи с Джиной — женой Бормана. Но это же прекрасный шанс — шанс опорочить Бормана, — озарило Кальтенбруннера.

— Конечно, камрад генеральный советник! Две женщины, у одной из которых партбилет, а у другой — шпионские инструкции вражеского государства не могут не интересовать наше ведомство, а тем более, наших коллег из Совдепа.

— Да, но тогда зачем нам эта… вторая, как ее там?

— Лоренте?

— Да.

— Даниэла Лоренте — наш тайный агент в Южной Америке, вступивший в контакт с Марианной, Ракель, сорок восьмой мамой и что самое важное, c этой Марфушей Сорте.

— А Борман ее знает?

— Кого?

— Ну не Марфушу же?!

— Нет, товарищ Кальтенбруннер, и даже не догадывается о ее существовании.

— Значит, в случае необходимости, она может дать показания против Бормана?

— Да, мой учитель! — Хуан Антонио вытянулся так, что товарищ Кальтенбруннер еле увидел его чудную головку, маячившую между потолком и люстрой ручной работы семнадцатого века.

— Немедленно вызовите ее в Берлин! — строго приказал Кальтенбруннер.

— Она уже здесь! — Хуан Антонио подошел к старинному комоду, в одном из ящиков которого лежала свернутая калачиком Даниэла, нажал тайную кнопку, девушка вывалилась наружу и, вытянувшись по стойке «смирно», отрапортовала:

— Товарищ генеральный советник! Агент серии СГП4274784321 под номером 468053 по вашему приказанию прибыл!

— Вольно! — приказал Кальтенбруннер.

— Итак, вы все знаете. Ваша задача — опорочить товарища Бормана в глазах товарища Хонекера, товарища Штирлица — в глазах товарища Черненко. Вы все поняли?

— Так точно!

— Вы свободны. Ханс проводит вас. Ханс! Где этот развратник?! Товарищ Хуян, немедленно найдите его. А я пока свяжусь с Борманом.

Не знал Генрих Кальтенбрунович, что мелкий пакостник был не так глуп, чтобы уйти сразу после того, как он получил мерзкий донос; товарищ Борман подло подслушивал под дверью и все записывал на диктофон, адъютант Кальтенбруннера Ханс был рядом, но в бессознательном состоянии — Мартин Рейхстагович постарался на славу.

— А не надо со мной связываться! — дверь открылась и невозмутимый Борман резким ударом в нос дал понять Кальтенбруннеру, что тот окончательно проиграл.

— Я, пожалуй, пойду, — поспешно сказал Хуан Антонио, — я вспомнил, что у меня дома утюг остался включенным в розетку.

— Я прошу вас остаться! — сказал Кальтенбруннер. Из-за окровавленного носа его голос сделался более мягким.

Но товарища Хуана уже не было.

— Значит, вот как?! Значит — так?! — мелкий пакостник всем своим телом наступал на Кальтенбруннера. — Значит, опорочить меня?! Не думал, Генрих, не предполагал даже, что вы способны на предательство!

— Я… Я…

Удар поддых, мастерски сделанный Борманом, дал понять товарищу Кальтенбруннеру, что пора сматываться. Бывший рейхсляйтер понял это и схватил свою жертву за горло:

— Против моей миленькой Джины? Вот так, да?!

— Простите, я больше так не буду!

— Я тебя прощу! Я тебя так прощу, что ты у меня десять лет проведешь в реанимации и пять лет в морге!! — Борман любил душить людей, это занятие доставляло ему истинное наслаждение и всегда приводило в экстаз. Но прикончить свою жертву он не успел, откуда-то появился архитектор Мендисабаль и на русско-испанском языке отрапортовал:

— Товарищ Борман, я за вами! Четвертая ветвь магистрали построена. Товарищ Альберто ждет ваших новых распоряжений по поводу строительства пятой ветви.

Борман отшвырнул полуживое тело и посмотрел на уже немолодого человека — главного архитектора мексиканско-бразильской стройки:

— А при чем здесь я?! Пусть этим занимается товарищ Штирлиц.

— Штирлицу сейчас не до этого: он беседует с товарищем Хонекером, точнее они разговаривают о вас, мой ляйтер.

— Как?! — вскрикнул Борман и вдруг обнаружил, что у него куда-то пропал донос и диктофон. — Свинья! Он опять провел меня!

— Простите, я не понял? — сказал Мендисабаль.

— Это я не вам! Что вы тут стоите? Не видите, я уже иду! Русская свинья!

— Что-о?!

— Я вам уже сказал, это не для вас! Скотина!

— Не понял!

— Да заткнись ты, дебил, это я уже вам! Идите, я за вами.

Там, где лежал Кальтенбруннер, послышался легкий смешок медленно переходящий в яростный смех.