Отступление в прогресс: кадеты и меньшевики

Выводы об уроках, вынесенных из революции лидерами основных политических партий и государственными властями могут быть определены более четко, чем те, которые приняли социальные классы, этнические группы или возрастные когорты России. Взгляды политических элит о революции 1905—1907 гг. в изобилии содержатся в речах, декларациях, книгах и протоколах, относящихся к послереволюционному периоду. В России эти споры никогда не утихали, по крайней мере до тех пор, пока вместе с новой революцией 1917—1921 гг. не пришли новые условия и новые испытания. Для тех, кто выжил и был затем внезапно отброшен в забвение поражением и последовавшей за ним "второй эмиграцией" 1920-х годов, эти споры длились дольше. Выводы, извлеченные из опыта 1905—1907 гг., крайне отличались, конечно, друг от друга. Эти различия относились как к теоретическим позициям соответствующих движений, так и к индивидуальным способностям и складу ума их лидеров. Некоторые заключения были очевидно лживыми и имели своей целью скрыть или поверхностно объяснить непонятные факты. Но помимо целесообразной лжи и полуправд пропаганды, появлялись новые глубокие убеждения и достигалось аналитическое понимание, на основе которого вырабатывались будущие политические решения.

Чтобы получить представление о роли лидеров и их идей, нужно признать не только их значение в политической жизни общества, но также и то, что их влияние не может быть понято само по себе. Политические лидеры играют важную социальную роль в качестве проводников массовых идеологий, но их влияние — это предмет более широкого социального контекста и динамики их политических организаций. Именно этот социальный и политический контекст имел в виду Брехт,

когда сказал, что по большому счету "ведомые ведут ведущих"¹.

Что касается политических организаций, то в России наиболее ярко выраженным водоразделом были различия между государственным аппаратом и всеми политическими партиями, которые ему противостояли. Мощь и бюрократическая природа российского государства определили кажущуюся неограниченной способность выполнять все желания своего повелителя и оставаться непоколебимым перед лицом любой внутренней оппозиции, но по уже обсужденным выше причинам, государство было гораздо менее эффективным, когда дело касалось реформ.

По сравнению с вековой стабильностью и обширными ресурсами государства, партийные организации постреволюционного периода выглядели особенно слабыми и чахлыми. Деятельность большинства из них, даже кадетов, никогда не была полностью разрешена царским правительством. Это означало, что они должны были действовать с молчаливого согласия полиции или же тайно. В подпольные сети революционеров глубоко внедрялись к этому времени полицейские провокаторы, так многие подпольные организации полностью уничтожались в ходе арестов и ссылок активистов. Число членов всех русских политических партий с середины 1907 г. стало резко сокращаться. Качество центрального руководства имело сейчас первостепенное значение для выживания этих партий и их способности возрождаться и снова вступать в политическую битву, когда послереволюционная волна реакции пошла на спад. Политические партии России существенно различались между собой по степени, в которой сохранялись их местные организации. В течении пятилетия 1907—1912 гг. способность к выживанию конституционалистских и социалистических партий, активных в 1905 г., была непосредственно связана с возможностями этих партий действовать легально. Несмотря на быстрый упадок, кадеты

поэтому лучше всего удерживали своих членов, партия эсеров почти вымерла, фракции РСДРП занимали промежуточное положение. Что касается способности к возрождению, то когда в 1912—1914 гг. поднялась новая оппозиционная волна, наиболее эффективными, с точки зрения способности вербовать новых сторонников, оказались большевики.

Обратное влияние "ведомых" на способность лидеров руководить было в период реакции ограниченным, но затем стало быстро расти. Мы уже упоминали политическое влияние радикализации рабочих, особенно в Санкт-Петербурге, в 1912—1914 гг., а также глубоких антипатий "низов" в годы гражданской войны². Исаак Дейчер хорошо назвал последовавшее за ней "реваншем... прошлого над настоящим... восстановлением национальной традиции в революционном обществе"³. Мы можем назвать это также реваншем, в условиях послереволюционного общества, последователей над лидерами и их теоретическими конструкциями.

Когда руководители российских политических партий вступило в следующий революционный период 1917— 1921 гг., на их точку зрения сильно повлиял опыт и столыпинских попыток "революций сверху" (1906— 1911 гг.) и Первой мировой войны, но первоначальным толчком, который сформировал их идеи и определил характер их влияния была революция 1905—1907 гг. В самом общем виде для большинства это означало, как хорошо выразил это вождь меньшевиков в эмиграции Ф.Дан, "регресс... политической мысли"⁴. Но были и те, кто двигался в противоположном направлении, к новому видению, пренебрегая своими теоретическими истоками, и кому суждено было определить правительственные стратегии решающих для России десяти лет, прошедших между 1906—1911 гг. и 1917—1921 гг.

* * *

Быстрее всего "регрессировало" руководство Партии Народной Свободы — кадетов. Исторически кадеты

были представителями хорошо разработанного в полной мере эволюционистского взгляда российских западников XIX в. Им была также присуща ярко выраженная легалистская точка зрения. В условиях России начала XX в. они отказывались называть себя "либералами", и использовали вместо этого термин "конституционалисты", подчеркивая таким образом свое стремление не только к гражданским свободам, определенными всеобщим законодательством, но и к мере социальной справедливости, расширению благосостояния и ограниченным аграрным реформам. На их первом съезде, состоявшемся в середине революционного октября 1905 г., когда все внезапно стало казаться возможным, кадеты приняли решения, которые прозвучали по-республикански и по-революционному. Их тактика была определена броской фразой "никаких врагов слева". Крестьянское восстание, рабочие волнения, антиконституционалистский поворот большинства российского дворянства и сила правительственных репрессий сильно поколебали их уверенность в себе и, начиная со своего второго съезда, состоявшегося в начале 1906 г., кадеты объявили себя сторонниками конституционной монархии и отмежевались от революционных действий. Теперь они стремились стать политической партией в европейском смысле этого слова⁵. Но в их глазах революция, которую они уравнивали с политической эмансипацией и социальной трансформацией, но не с революционным насилием, все еще принадлежала им как природным лидерам "Освободительного Движения". Опыт Западной Европы, на который они так часто ссылались, казалось, доказывал это.

В результате кадеты предпринимали постоянные политические усилия, предлагая свое руководство русскому народу, особенно крестьянам, составлявшим 4/5 населения. В этом смысле их поражение в I и II Думах привело к следующей стадии отступления от первоначальных позиций. Они все более подчеркивали необходимость по-

степенной эволюции, образования, европейского вида демократизации, правительственных реформ и хотя бы некоторого взаимопонимания между оппозицией и правительством. Их благоговение перед законом было направлено сейчас не только против произвола правительства, но также и против революционных тенденций горожан и аграрного радикализма. Они не отступили от своих программ общественного благосостояния, но перестали доверять простонародью и тому, что всеобщее изобретательное право могло принести в Россию до того, как ее народ станет цивилизованным и образованным⁶. Все это проявлялось с еще большей силой, когда речь шла о деревне. Как сказал об этом позже А.Наумов, один из выдающихся местных активистов, "между партийным руководством и селом лежала пропасть"⁷. У кадетов усиливались "государственнические" тенденции, что означало возвращение к предположениям ранних российских либералов 1860-х годов, таких как Б.Чичерин или К.Кавелин, о нужде иметь сильное государство для любой попытки трансформировать Россию (разумеется, в соответствии со взглядами либералов). Эти надежды, относящиеся к утверждению централизма как "сильной руки либерального правительства", противоречили тому образу, который обычно ассоциировался с либералами Западной Европы. Кадеты все чаще порицали анархистские тенденции народников и социалистический максимализм, как причины печального конца тех ожиданий, которые связывались с 1905 г.

Фракционные деления внутри кадетской партии, как и взгляды партии на соседей "справа", делали более очевидными идеологические дилеммы, с которыми они столкнулись. С самого момента образования партии в ней существовала сильная правая фракция. Ее члены нападали на связи кадетов с социалистами, демонстрировали резкую враждебность по отношению к трудовикам в Думе, осудили Выборгское воззвание, постоянно выступали за союз с правыми либералами и за новые

попытки наладить взаимодействие с правительством. Их дальнейший сдвиг "вправо" выразился во все более частом подчеркивании позитивного значения российского государства, т.е. в позиции, определенной ранее Струве как "истинный национализм"⁹. Для Струве опасность народной революции состояла в том, что она может разрушить достижения российской вестернизации (т.е. ее европеизации), обращая вспять тот прогресс, который был достигнут в основном с помощью мощного вмешательства российского государства, следуя образцам, установленным еще Петром I. Политические инстинкты и реакции большинства были опасными, потому что русский народ все еще оставался варварским. В том же духе граф Гейден, вступивший в Союз 17 октября несколько позднее, назвал "аграрное движение" "пагубным из за его реакционной природы... и кроме того, без какой-либо тени законности"¹⁰. Социалисты и развиваемое ими народное движение были поэтому передовым отрядом варварства, ведущего к разрушению России, как и той самой социальной среды, из которой вышло большинство революционеров.

В жесточайшей идейной атаке на российскую интеллигенцию, предпринятой Струве и несколькими крупнейшими теоретиками этого направления — правыми кадетами и другими интеллектуалами, не принадлежавшими к кадетской партии, после 1907 г., в сборнике статей "Вехи" Гершензон выразил свое мнение относительно того, что только царское государство защищало русскую интеллигенцию от разрушительной ярости толпы¹¹. Другие авторы сборника говорили о необходимости покаяния, морального и религиозного. Последовавший вслед за этим скандал окончательно подорвал репутацию Струве как левоцентристского либерала и его притязания на руководство кадетской партией. Этот скандал показал также как глубоки стали трещины в "Освободительном Движении" 1903—1905 гг. после революции. Когда в 1912 г. начался новый политический кризис, неудача в достижении какого-либо политичес-

кого согласия с правительством или в организации жизнеспособной оппозиции в Думе вынудила руководство главного течения кадетов сдвинуться "влево". Кадетское правое крыло все чаще к этому времени выступало против своей собственной партии¹².

Кадеты сыграли главную роль в Прогрессивном Блоке в дни Первой мировой войны и стали старшим партнером в первом Временном Правительстве 1917 г. — его правым крылом. Они сделали единственную серьезную заявку от правоцентристов на выборах 1917 г. в Учредительное собрание, набрав только 4% от общего числа голосов. Их сильное влияние чувствовалось тогда только в некоторых больших городах. Они сомкнули ряды в годы революции и гражданской войны с ноября 1917 по ноябрь 1920 г. (которые были для них конфронтацией "государственного принципа" с анархией и с сепаратизмом варваров, которых использовали немецкие агенты — большевики). Но их конечные выводы вновь различались. Маклаков, Тыркова, Струве и другие лидеры правого крыла кадетов за то, что произошло возложили вину непосредственно на руководителей главного течения их собственной партии, особенно на Милюкова, обвинив их также в нежелании сотрудничать с наиболее непредубежденными сановниками царского правительства в 1906—1907 гг. В последние дни существования кадетской партии выводы, сделанные из опыта 1905— 1907 гг., были переформулированы с учетом горького опыта гражданской войны — необходим был новый царь Петр для того, чтобы принести в Россию насильственное просвещение еще до того, как ее народам мог быть вверен либерализм. Струве, как самый яркий из правого крыла кадетов и в большей степени готовый к экспериментам со своими идеями, сделал новый концептуальный шаг в своем анализе гражданской войны в России. По его мнению, война не имела ничего общего с крестьянами, которые, как и всегда, оставались равнодушными, эгоцентричными и инертными. В целом, единст-

венным выражением их активности были банды "зеленых", одинаково враждебные, по мнению Струве, как к белым, так и к красным. Результаты гражданской войны определялись им только военными причинами: количественное превосходство красной кавалерии над белой служило для него теперь единственным объяснением того, почему большевики удержались у власти в России даже после поражения их германских кукольников¹³. К тому времени Милюков пришел к противоположному выводу: революция была именно тем, чего хотели массы русского населения; политическая партия, присягнувшая демократии, обязана была следовать народной воле. Лидер кадетов оставил этим свое место в центре и разделил позицию, которую занимало ранее кадетское левое крыло, выступив в поддержку фундаментальных социальных реформ, крестьянского передела всех земель и, в конце концов, повторил лозунг красного Кронштадта 1921 г. "За Советы без большевиков". В 1921 г., в результате этого шага, партия кадетов в изгнании окончательно раскололась. К тому времени это не имело прямого политического значения, но хорошо определило ex post facto политический курс кадетов и его противоречия.

В руководстве кадетской партии всегда существовало также левое крыло, некоторые сторонники которого даже считали себя марксистами. Их вывод из событий 1905—1907 гг. в целом соответствовал тому, о чем позднее говорил и писал Милюков. Это был призыв постараться построить заново Союз Освобождения, т.е. вернуться к братству левоцентристской интеллигенции 1902—1904 гг. В межреволюционный период этот взгляд поддержали некоторые из влиятельных провинциальных активистов, но его успешно блокировали или оттесняли в сторону партийные вожди.

Главной политической организацией правее кадетов была октябристская ветвь либерализма. Ее название говорило о том, что члены этой партии приняли царский

манифест октября 1905 г. в качестве новой основы российской политической структуры. На самом деле, октябристы продвинулись еще дальше по пути к верноподданическому монархизму. Они первыми продемонстрировали свое особое положение и лояльный национализм, нападая на программу кадетской партии, в которой содержалось требование предоставить автономию польским губерниям. Затем они поддержали правительство в 1906—1907 гг. по вопросам "законности и порядка", включая организацию военно-полевых судов. Позже октябристы, возглавляемые Гучковым, открыто заняли место "правительственной партии" в III Думе. В конце концов они не смогли ни наладить сотрудничество с правительством, которое не желало какого-либо настоящего партнерства, ни сохранить хорошие отношения с царским окружением, для которого сама идея созыва Думы была ошибочной и вредной. Последующая попытка Гучкова вернуться в оппозицию стоила ему поддержки большинства активных октябристов-депутатов Думы. Его фракция раскололась на тех, кто хотел остаться верным правительству, что бы не случилось, и тех, кто выбрал тактику мягкого неповиновения (и смыкался с кадетами). На протяжении всего своего существования октябристы мало что смогли добавить в идейном плане. Мысли октябристов намного лучше были изложены кадетами Струве или Маклаковым, или же Столыпиным. То же самое было справедливым и для большинства фракций, постоянно колеблющихся между двумя основными отрядами российского либерализма. Наиболее энергичными из них были прогрессисты, руководимые Коноваловым, которые представляли еще одну попытку образованного меньшинства капиталистов заставить прислушаться к себе¹⁰. Прогрессисты появились незадолго до выборов 1912 г. в IV Думу, периода начала политических забастовок и усиливающихся атак крайне правых на премьер-министра Коковцева, как слишком услужливого к "общественному мнению". Главные усилия прогрессистов

были направлены на организацию объединенного либерального фронта конституционалистской оппозиции, который и был наконец создан, но только в 1915 г. Октябристы и все мелкие либеральные "умеренные" группы практически исчезли в 1917 г., примкнув к кадетам, и позднее, в годы гражданской войны, к белому делу.

Революция 1905—1907 гг. сформировала российское либеральное движение, но также вскрыла и его фундаментальные противоречия. Урок, полученный либералами, касался их самих: они не были революционерами. Некоторые из них знали это с самого начала. Большинство других перестало "маршировать", по словам молодого и радикального Струве, "рядом и не против социал-демократов", перейдя к абсолютному осуждению использования силы в революции и к лозунгу защиты Думы любой ценой. Но затем стали проявляться противоречия этой позиции. При давлении на правительство, которое было крайне авторитарно и крепко держало бразды правления, постепенный подход не давал результатов. Законодательная деятельность нуждалась в эффективном парламенте, но самодержавие резко ограничило полномочия Думы. Демократизация развязывала народные силы, для которых уважение к закону и индивидуальные свободы мало что значили. Социальные реформы, которые были бы упорядочены и нацелены на то, чтобы никому не повредить, столкнулись со всеобщим неприятием. Для правых взгляды кадетов оставались опасно радикальными, для левых они означали капитуляцию перед царизмом. А по словам одного из главных теоретиков либералов "...самодержавие приведет к революции. Чтобы удержать династию и монархию они должны быть ограничены"¹⁶. Оставалась одна надежда — довериться истории, интерпретируемой в духе эволюционизма, т.е. предположить, что время и образование в конце концов сделают Россию частью Западной Европы. Но Россия все никак не превращалась в Западную Европу. Взгляды и слова западноевропей-

ских либералов приобретали иное значение в других социальных и исторических условиях.

Перед лицом сокрушительного поражения и реальности, которая не вписывалась в рамки их понимания, российские либералы регрессировали в двух противоположных направлениях: по направлению к "государственническому" западничеству с сильным "антинародным" акцентом и к надеждам на внеклассовое радикальное единство людей доброй воли, на новый Союз освобождения (но способный привлечь в свои ряды и крестьян). Оба подхода уводили тех, кто их придерживался, от классических догматов европейского либерализма. В конечном счете не сработал ни тот, ни другой.

* * *

В период, который последовал за революцией 1905— 1907 гг., вера и надежда в прогресс, определяемый законами эволюции принимались не только главным течением русских либералов, но также и ортодоксальными марксистами, особенно меньшевиками. Их "ортодоксальность" была по своему существу эволюционистской и западнической, поскольку следовала взглядам и предписаниям большинства западных социал-демократов. В 1905—1906 гг. многим из их "священных коров" был брошен вызов и среди них возникли некоторые новые идеи, но после революции 1905 г. происходило то. что Ф.Дан позже назвал "регрессом меньшевистской политической мысли под влиянием спада революции"¹⁷.

Идеологической отправной точкой РСДРП в момент ее создания в 1903 г. был набор взглядов, согласованных в доминирующей в ней фракции "Искры". Вкратце это означало "ортодоксальную", т.е. каутскиантскую интерпретацию марксизма и конкретной историографии прошлого, настоящего и будущего. Для настоящего это предполагало необходимое и быстрое продвижение всей Европы по направлению к социалистическому обществу, определяемому подъемом производительных сил, выраженно-

му в пролетарской классовой борьбе и освященному марксистской наукой об обществе — все это увязывалось с неизбежным ритмом "прогресса". Этот эволюционистский взгляд включал необходимые стадии исторического развития: феодализм—капитализм—социализм. Кроме того, Каутский первым реформировал взгляд Маркса на фундаментальную стихийность пролетарского движения к власти в условиях капитализма¹⁸. Ленин развил это положение дальше. По их обоюдному мнению, чтобы продвинуться без промедления или даже продвигаться вообще, рабочий класс должен быть оснащен наукой. Отсюда вытекало огромное значение марксистских интеллектуалов и социал-демократических партий для руководства рабочим классом¹⁹.

"Отец русского марксизма" Плеханов определил Россию как общество, отстающее от Европы, в котором рост капитализма был противоречивым и сдерживался докапиталистическими социальными структурами. Такими структурами были, в основном, царское государство (определенное им позднее как частично разложившаяся форма восточного деспотизма) и русское крестьянство. Буржуазная революция была неизбежной, но русские капиталисты оказались бы слишком слабыми, чтобы возглавить и защитить ее. Единственный путь вперед заключался в том, что после 1900 г. русские марксисты стали называть "пролетарской гегемонией", т.е. в использовании мощи пролетариата, его организаций и его союзников, чтобы создать полностью оперившееся буржуазное общество и характерную для него политическую демократию. Этот новый социальный контекст позволил бы российскому рабочему классу стать, как в Германии, силой, в которой массовое членство, сочетавшееся с великолепной организацией и научным подходом, позволило бы перейти к следующей стадии — установлению социалистического способа производства. Считалось поэтому обязательным, что для этого необходимы две стадии и две революции, которые разделя-

ются довольно продолжительным периодом социальной трансформации и экономического роста. Как сказала в революционные дни 1905 г. Роза Люксембург это означало, что: "Русская революция, говоря формально, принесет в Россию то, что Февральская и Мартовская революции [1848 г.— Т.Ш. ]принесли на Запад и в Центральную Европу полвека назад. В то же самое время... так как она запоздала и является фрагментом борьбы Европейской революции... она будет иметь более явный пролетарский классовый характер, чем какая-либо другая предыдущая революция"²⁰.

Взгляд Каутского на научный подход превращался в России в язвительный язык крайнего высокомерия, на котором Плеханов обращался к любым социалистам, думавшим не как он, т.е. "не научно", и поэтому являвшимися также реакционными, как и практикующего колдуна, с претензиями на научность. Молодые союзники Плеханова в России, особенно их наиболее драматическая любовно-ненавистная пара "ортодоксальных" марксистских руководителей — Ленин и Мартов, приняли этот подход, добавив к нему глубокую веру обоих в мощную партийную организацию и политическую волю. Их практическая программа была в свою очередь принята Плехановым и Аксельродом в Женевской эмиграции и в конце концов социал-демократическим движением²¹.

Раскол на съезде РСДРП 1903 г., скорее относился к партийной организации, тактике и стилю, чем к теоретическим вопросам. Ленин и Мартов разошлись во мнениях в отношении степени партийной централизации, к которой они стремились. Для Ленина крайняя централизация была абсолютом, включая права центрального руководства распускать, реорганизовывать и назначать любой местный комитет. Для Мартова партийная централизация была почти столь же важна, но он был обеспокоен последствиями сверхцентрализации для политической мобилизации активистов из рабочего

класса. В тактическом плане Ленин и его сторонники были также настроены более непримиримо по отношению к классовым врагам, Мартов разрешал меньшевикам занимать официальные посты в существующих легальных организациях, чтобы использовать их в интересах партии. Когда Ленин назвал себя якобинцем, связанным с рабочим классом, он оказался вдвойне проницательным²². Его фракция со своей дисциплинированностью и иерархией руководства привлекала социал-демократов "упрямого" и жесткого нрава, которые были готовы и повиноваться, и командовать "своим" классом, как и кем бы то ни было еще. Называя себя якобинцем, Ленин также намекал на "жирондистскую" направленность меньшевиков Мартова — "честных педантов", склонных скорее к формальным диспутам, чем к безжалостному курсу на захват власти (и, как и жирондисты, проигравшего политическую дуэль с "твердокаменным" противником)²³.

Лидеры большевиков и меньшевиков в равной степени делали все, что могли, чтобы представить разногласия 1903 г., как ставшие очевидными еще десятилетием раньше. Было слишком просто (и идеологически выгодно) смотреть на вещи в этом свете после того, как раскол стал окончательным. Но правда заключалась в том, что в то время, как в 1903 г. обе стороны искали доктринальные причины для оправдания раскола, их теоретические различия были "все еще настолько неуловимы"²⁴, что их нельзя было четко определить. В результате, в то время как лидеры фракций бесконечно ссорились, их рядовые члены осенью 1905 г. начали стихийно воссоздавать единство РСДРП "снизу" и к 1906 г. вынудили лидеров воссоединиться — для большинства российских социал-демократов не было никакого идеологического оправдания раздельному существованию²⁰. Главной идеологической причиной раскола партии в 1903 г., провозглашенной в конце концов обеими фракциями, была жесткая ленинская формулировка 1-й статьи партийного устава, но

на следующем съезде объединенной РСДРП в 1906 г. меньшевики, которые полностью на нем доминировали, спокойно и безболезненно проголосовали за включение этой же самой формулы в партийный устав²⁶. Раскол на большевиков и меньшевиков произошел не в 1895 г., как считал меньшевистский историк или заявлял Ленин, и ни в 1903 г., когда фракции перехватывали друг у друга комитеты и правления, ни во фракционной борьбе 1904— 1905 гг. Это случилось, когда они формально были объединены в одну партию в 1906—1912 гг., т.е. когда различные выводы из событий 1905—1907 гг. приняли окончательную форму.

Первый фундаментальный раскол между фракциями РСДРП произошел в ходе споров о тактике, которые велись на съездах и конференциях 1906 г. и 1907 г. Для большинства меньшевиков буржуазная революция означала естественный союз с теми, кого они считали партией буржуазии, т.е. кадетами. Для Ленина необходимость сохранить гегемонию пролетариата в буржуазной революции в стране, в которой буржуазия была слабой и пугливой, означала, что нужно было помешать кадетам занять влиятельные политические позиции и что единственным союзником могли быть только крестьяне и их представители, или, с точки зрения партийно-политической терминологии, фракция Трудовиков Думы, как и партия эсеров. Для большевиков меньшевистский взгляд был оппортунистической капитуляцией перед буржуазией, для меньшевиков большевистская точка зрения была утопической капитуляцией перед народниками. Различия в отношении к крестьянству были связаны с различными перспективами политического действия, особенно с тактикой вооруженного восстания как цели (большевики придерживались этого намного дольше, чем меньшевики), с выборами, с предпочтительными коалициями в Думе и т.п.

К 1908 г. после поражения и массовых арестов раскололась не только РСДРП, но и обе ее фракции. Мень-

шевики разделились на ликвидаторов, троцкистов, партийных лоялистов и др.; большевики — на отзовистов, ультимистов и другие группы. Большинство членов большевистских центральных комитетов в 1903—1907 гг. уже не были заодно с Лениным. Многие социал-демократы совсем отошли от борьбы, оставшиеся выделили из изобилия фракций два направления, которым было суждено в конце концов определить пути возрождения большевиков и меньшевиков как партий с разными и особыми идеологиями и организациями. Эти события, как и главные концептуальные изменения и политические реконструкции, сопровождались массовым обменом сторонниками между первоначальными фракциями РСДРП. Символично, что в 1917 г. в Петрограде Алексинский, в прошлом — один из членов большевистского Центрального Комитета, затем — представитель фракции правого крыла меньшевиков, боролся с Троцким, когда-то ведущим радикально настроенным меньшевиком, а после революции ставшим членом большевистского Политбюро, занимавшим в нем второе место после Ленина. Можно привести список менее видных социал-демократов, с которыми произошли подобные метаморфозы.

Мы еще вернемся к большевикам и к Ленину. Что касается меньшевистского главного течения, аналитический отклик на 1905—1907 гг., которому суждено было определить его роль в последующие годы, был разработан Аксельродом и Мартовым и поддержан рядом менее видных лидеров, в то время как Плеханов ушел в угрюмую изоляцию, призывая "чуму на оба дома". Переосмыслению положил начало Аксельрод, призвавший в 1906 г. на съезде рабочих развивать легальную и массовую партию в соответствии с европейскими образцами. Меньшевики проявляли все большую осторожность по отношению к подпольным организациям, которые сильно страдали от арестов и провокаторов; они все более двигались от таких организаций к более жизнеспособным профсоюзам, кооперати-

вам и т.п. После поражения 1905 г. они поставили своей целью создание и просвещение элиты рабочих лидеров, организацию пролетариата для специфических и ограниченных задач и перестройку разгромленной РСДРП снизу доверху на этой новой базе. Они стремились также к новым "амфибийным" (способным действовать одновременно и легально, и подпольно) кадрам партийных активистов — своего рода "третьему элементу", но служащему в основном рабочему классу и в большинстве своем набранному из его рядов²⁷. Их враги по партии немедленно назвали это "ликвидаторством" подпольной революционной партии и обвинили тех, кто поддерживал это в переходе с революционного пути на путь реформизма. Мартов яростно отрицал такое обвинение в отступничестве от социалистической революции. В действительности, скорее было верным противоположное, так как происходившее было движением его фракции к позициям группы Освобождения труда в 1890 г., с которых началась "ортодоксальная" "Искра". Меньшевики также собирались вернуться к тактическим находкам Кремера, выраженных в его призыве 1896 г. переходить "от пропаганды к агитации"²⁸. Чтобы понять взгляды Мартова и Аксельрода, следует видеть их безупречную логику, поскольку этих людей нельзя обвинять ни в несовместимости их взглядов с "ортодоксальным" марксизмом, ни в недостатке мужества, ни в капитуляции перед классовым врагом, а скорее в настойчивости и упорстве, в следовании одной и той же линии, несмотря на разные условия и новый политический опыт. Что касается их логики, то, по словам их историка, они видели "перспективы ближайшего будущего... предопределенного буржуазной революцией"²⁹. Или, как выразился ведущий меньшевистский теоретик сельского хозяйства И.Чернышев, «в революции 1848 г....каждая страна получила конституцию, которую она "заслужила" своим экономическим успехом»³⁰. Россия не достигла еще достаточно высокой стадии развития, но время должно было разрешить эту проблему.

В свете этого причина революционного поражения казалась большинству меньшевиков ясной, по крайней мере, после того, как вызванная им идейная лихорадка была уже позади. Революция началась слишком рано, страна была все еще слишком отсталой, докапиталистической, с низкой культурой и имела слишком слабый пролетариат, чтобы надеяться на победу над реакционными элементами. Само существование большевистского и эсеровского "экстремизмов" Л.Мартов объяснил отсталостью России, в которой из-за этого не перевелись утописты. (Этот аргумент, разумеется, следовал атаке Плеханова на партию Народной воли в 1880-е годы.) В том же духе П.Маслов охарактеризовал идею Ленина о диктатуре "рабочих и крестьян", как противоречащую процессу экономического развития. В РСДРП необходимо было сейчас бороться с чрезмерными утопическими требованиями, бланкизмом и преждевременными действиями, также как и с призывами облегчить экономическое положение реакционно настроенных крестьян, так как этот эсеровский субъективизм явно заразил и социал-демократов. Специфичность России определялась исключительно ее отсталостью. Все политические действия должны были определяться фундаментальной целью — европеизацией России и ее рабочего движения. Что касается тактики, рядовые социал-демократы должны быть пролетаризированы в смысле уделения большего внимания повседневным нуждам рабочих в рамках новой "политики малых дел". Рабочий класс естественно поддержит эти усилия строить свои организации шаг за шагом и защищать свои непосредственные интересы. Важнее всего было помнить, что цель научно-социалистического движения — это всеобщий прогресс плюс автономия пролетарских партий в его рамках. Все тактические шаги, коалиции и противники должны быть определены в соответствии с этим взглядом.

Меньшевики продолжали действовать, руководствуясь этой четкой логикой. Времена были жестокими, преследо-

вания — свирепыми, кадры — слабыми и упавшими духом, но медленно и упорно меньшевики строили легальные профсоюзы, укрепляли свое влияние в только что созданных страховых кассах, в культурных клубах и других организациях рабочего класса³¹. Затем настало время проверки избранной стратегии — новая радикальная волна открытого протеста рабочих и забастовок, поднявшаяся в 1912—1914 гг. К потрясению меньшевиков их рабочие лидеры начали быстро терять контроль над профсоюзами и организациями, созданными с таким трудом, в пользу местных большевиков, эсеров и даже беспартийных "диких", часто только что приехавших из деревень³². Меньшевики много работали над тем, чтобы поднять рабочий класс до уровня лучших немецких стандартов. Но этот рабочий класс оказался непригодным для целей, которые меньшевики пытались достигнуть. Они верили в то, что научно определили историю будущего России — для них она было похожа на историю Европы. Если "вердикт истории" можно вообще оценить количественно, то оценка этому была получена на выборах в Учредительное собрание России в 1917 г., в котором за меньшевиков было подано всего лишь 2,3% от общего числа голосов (6% в городах), и даже еще меньше, если исключить из рассмотрения политический оплот меньшевиков в Грузии.

Существует еще один способ аналитической проверки, который можно использовать, чтобы проследить логику меньшевистского анализа. Он заключается в том, чтобы соотнести экстраполяцию, проведенную их ведущими теоретиками в "новом изгнании", с тем, что произошло на самом деле. В 1940-х годах Ф.Дан, лидер меньшевиков и наследник Мартова, рассмотрел историю большевиков и своей собственной партии в книге, цитаты из которой мы уже приводили³³. Оглядываясь назад, он согласился с тем, что меньшевики допустили много ошибок, в частности, отказались бороться за политическую власть на "буржуазной стадии" революции, неверно относились к кадетам и т.п. Он также

отметил неудачи политических предсказаний, сдела