Глава 3. Политическая биография Бисмарка в призме национальной политики

В этой главе читателю предложено посмотреть на политические воззрения Отто фон Бисмарка, на его политическую деятельность, с точки зрения национальной политики. Основная проблематика этой главы заключается в вопросе: какую роль играли представления о нации в политике Бисмарка. Для того чтобы ответить на этот вопрос, мы будем рассматривать в проблемно-хронологическом порядке основные вехи его биографии, связанные с этой тематикой.

Революция 1848 года

Основным лозунгом революции 1848 года в Германском союзе было требование «свободы и единства». Основным событием этой революции стал созыв общегерманского органа, который получил название «франкфуртский парламент» по месту нахождения. Он просуществовал с мая 1848 по июнь 1849. Дебаты в этом парламенте стали важной вехой на пути объединения Германии. До этого господствовало романтическое представление о «культурной нации». А именно, что Германия должна объединить некоторую языковую и культурную общность. Теперь же стал вопрос о том, как это сделать? Как превратить эту «культурную нацию» в нацию «политическую». И если в вопросе о единстве депутаты франкфуртского парламента были едины, то в методах его осуществления возникли горячие споры.

Оставим сейчас в стороне прения по поводу будущего местонахождения столицы единого государства. Для того, чтобы это обсудить, требовалось созвать Национальное собрание. Предпарламент, созванный для обсуждения этого вопроса столкнулся с проблемой, кто именно должен участвовать в этих выборах. решено было, что в нем будут представлены все «германские племена» (Votksstamme). Подразумевались государства Германского союза, созданного на Венском конгрессе в 1815 г.. Но ориентация на его границы означала, с одной стороны, что в будущую Германскую империю должны будут войти области, включающие значительное число ненемецкого населения, с другой — что нельзя рассчитывать на объединение всех земель, жители которых говорят по-немецки и вообще связаны с немецкой культурой. Ведь Германский союз объединял вовсе не все государства, где звучала немецкая речь. Так, в Германский союз не входили Шлезвиг, Восточная и Западная Пруссия, а без них решение национальной проблемы было невозможно. В Пруссии жило большое число поляков, на юге Германского союза трудно было бы провести границу между немцами и южными славянами, в Тироле обитало много итальянцев. Более того, в Эльзасе говорили по-немецки, хотя принадлежал он Франции, и то же самое относилось к французской части Лотарингии.

Неудивительно, что в дебатах Нщионального собрания о составе Германской империи этнически-культурное понимание нации все время вступало в противоречие с историческими территориальными аргументами, а германские территориальные претензии сталкивались с интересами негерманских национальных движений.

Главные трудности были связаны с Австрией — войдет ли она в состав единой Германской империи с теми миллионами ее жителей, которые говорили вовсе не на немецком языке. Последовательное проведение в жизнь национальной идеи требовало невозможного: Австрия не должна была остаться вне будущей Германской империи. В то же время вся целиком она в нее войти не могла, так как в Германский союз входили только наследственные земли Габсбургской монархии, а Ломбардия и Венгрия оставались вне его. Отказ от включения этих областей в будущую Германскую империю означал раздел Габсбургской империи, что не могло вызвать одобрения в Вене. К тому же и в той части Австрии, что входила в Германский союз, существовала проблема Богемии: включение ее чешского населения в новую Германию должно было вызвать неудовольствие России.

Что касается позиции Бисмарка во время революции, то он противился ей всеми силами. В первые же дни, узнав о революции в Берлине, он был готов вооружить своих крестьян. Но такие меры не нашли поддержки даже в контрреволюционной среде. Позже, с огромным трудом пройдя оба тура выборов в Национальное собрание, он стал упорно отстаивать королевскую позицию и заслужил прозвище реакционера. Он выступал против самого парламента.

Что же касается проблем, которые обсуждались во Франкфуртском национальном парламенте, то через них мы можем взглянуть на политику Бисмарка как бы «изнутри», увидеть, какие были варианты событий. Рассмотрим здесь три проблематики:

1. Центр объединения

2. Форма управления единого государства

3. Национальный вопрос и вопрос вхождения Австрии.

По первому вопросу железный канцлер отстаивал первенствующую роль Пруссии. Причем знаменитой стала его фраза, произнесенная в сентябре 1862 года, вскоре после того как он занял эту должность: «Германия смотрит не на либерализм Пруссии, а на ее мощь. Великие вопросы времени решаются не речами и парламентскими резолюциями, — это была ошибка 1848—1849 гг., — а железом и кровью» [14]. Она была символом разочарования в дипломатическом пути решения этого вопроса. Бисмарк считал, что достижение единства возможно лишь силой оружия, и страной, которая должна осуществить это объединения должна быть Пруссия, а главой этого государства должен стать прусский король. Именно это и произошло: после победы в прусско-австрийской войне 1866 года, по Пражскому мирному договору было объявлено о том, что Австрия передает Пруссии Гольштейн, а Германский союз, созданный в 1815 году, распускается. Вместо него образуется Северогерманский союз, который возглавила Пруссия. Австрия же оставалась вне его. По сути дела, это было единое государство, управляемое прусским королем. В 1871 году, после победы над Францией, в Версальском дворце было провозглашено создание Германской империи, которая представляла собой Северогерманский союз, расширенный за счет южногерманских княжеств, а также французских Эльзаса и Лотарингии.

Таким образом, Бисмарк настоял на варианте объединения Германии вокруг Пруссии, без включения Австрии в единое государство. Причин на то было множество. В своих воспоминаниях о пишет, что во время прусско-австрийской войны 1866 года прусские войска были готовы взять Вену и лишь Бисмарк смог убедить короля и правительство в том, что такое развитие событий приведет лишь к временному усилению Пруссии, которое вызовет неминуемую войну со всеми соседями и, чего больше всего опасался мудрый канцлер, – может повлечь за собой войну на два фронта.

Отстранение Австрии от дела создания единого немецкого государства, казалось бы, решило национальную проблему. Однако и в самой Пруссии были иноэтничные области. Прежде всего это касалось польских земель, которые достались Пруссии еще по трем разделам XVIII века. Предпарламент в свое время назвал разделы Польши «позорной несправедливостью» и объявил «священным долгом немецкого народа содействовать восстановлению Польши»[15]. Но это не могло стать чем-то большим, чем декларацией благих намерений по отношению к полякам. Разделы Польши осуществили те государства, от которых непосредственно зависело германское единство. Замысел восстановления независимой Польши превращал их в противников задуманного общенационального дела. Создание Германской империи было возможно только при молчаливом нейтралитете России, который мог быть завоеван лишь при условии отказа от решения польской проблемы.

И здесь Бисмарк последовательно проводил линию сближения с Россией по польскому вопросу и на подавление всякого проявления польского сепаратизма. В 1863 году, когда вспыхнуло восстание в Царстве Польском, Бисмарк выступил в поддержку России, поддержав военную конвенцию, подписанную в Петербурге в феврале 1863 г. генералом Густавом фон Альвенслебеном. Этой конвенции Бисмарк посвящает всю пятнадцатую главу.

Что же касается формы правления в объединенном государстве, то тут именно Бисмарк стал главным инициатором создания империи. Ведь, надо сказать, против ее провозглашения был и сам король Вильгельм I. Титул германского императора он принял неохотно; он предпочёл бы именоваться императором Германии. Но этот титул не устраивал федеральных монархов. Бисмарк настоял именно на имперском титуле, который подчеркивал первенство прусского короля по отношению к правителям земель, вошедших в империю (королям, князьям и герцогам).

Таким образом, объединение Германии произошло по малогерманскому варианту и в той форме, сторонником которой был Бисмарк. Германская империя включала не все территории, населенные этническими немцами. Во главе ее стоял Прусский король, имевший также титул императора. Ведущая роль в империи уделялась родному для Бисмарка Прусскому королевству.

Более роялист, чем король

Такую характеристику дает Бисмарку исследователь Чубинский в связи с позицией, которую тот занял во время революции 1848 года. Именно в это время будущий канцлер раскрылся как убежденный консерватор и твердый сторонник монархии.

Сам о себе Бисмарк пишет, что, когда он предложил королю решительные действия и силовое подавление революции: «у меня невольно являлось подозрение, что я в своем пылком увлечении роялизмом переступил границы, которые король поставил себе». Его представление о монархии более напоминает тезисы Гоббса: лучшая форма правления – это та, в которой монарх один несет ответственность за политику государства, а парламент осуществляет контроль действий правительства. О критике со стороны прессы и парламента Бисмарк пишет, что она может быть эффективна лишь при охранительной политике, что «дело политического такта и глазомера — определить границы, которых надлежит держаться в этой борьбе, чтобы, с одной стороны, не препятствовать необходимому стране контролю над правительством, а с другой — не дать этому контролю превратиться в господство». Дело за малым – чтобы манарх обладал этим глазомером.

И возникает другая проблема: Бисмарк, безусловно, является роялистом и поддерживает эту форму правления, однако его приверженность королю связана с личностными качествами последнего. Так, он высоко оценивал первого германского императора Вильгельма I. Здесь примечателен тот разговор, который состоялся между ними непосредственно перед тем, как Бисмарк был назначен канцлером. 22 сентября король вызвал его к себе в Бабельсберг и наедине сказал: «Я не хочу править, если не могу действовать так, чтобы быть в состоянии отвечать за это перед богом, моей совестью и моими подданными»[16]. После этого он сообщил о своем опасении возможной революции, которая начнется с казни Бисмарка, а затем и самого короля. На это Бисмарк отвечал, что речь сейчас идет «о том, быть ли королевской власти или парламентскому господству, и что последнее во что бы то ни стало следует предотвратить, хотя бы даже установив на некоторый период диктатуру». Свою преданность королю он заверил следующими словами: «Если при таком положении ваше величество повелите мне сделать что-либо с моей точки зрения неправильное, то я, правда, откровенно выскажу вам свое мнение, но, если вы все же будете стоять на своем, я предпочту погибнуть вместе с королем, нежели покинуть ваше величество в борьбе с парламентским господством». Бисмарк пишет, что эти слова были вызваны его уверенностью в том, что «перед лицом национальных задач Пруссии голое отрицание (Negation) и фраза тогдашней оппозиции пагубны в политическом отношении, и так как я питал к личности Вильгельма I столь глубокое чувство любви и преданности, что мысль погибнуть вместе с ним казалась мне, по тем обстоятельствам, вполне естественным и привлекательным завершением жизни»[17].

Из этого мы можем сделать несколько важных выводов. Во-первых, она демонстрирует, что для Бисмарка национальный вопрос был тесно связан с политическим и с неизбежностью приводил его в лагерь роялистов. Однако его приверженность монарху носила личностный характер. На самом же деле речь шла о том, согласится ли король с позицией Бисмарка, или совершенно отвергнет ее. В первом случае, как это было при Вильгельме I, он готов быть министром или канцлером и проводить самостоятельную политику, умело управляя мнением короля. А если нет, если император волен быть самостоятелен в принимаемых решениях, это ведет к личной ссоре и отставке. Что и произошло при внуке Вильгельма I, Вильгельме II.

Здесь примечателен тот факт, что, описывая те два года, в течении которых Бисмарк был канцлером Вильгельма II, он уделяет больше внимание критике своих секретарей, которые, по его мнению, должны были быть лишь его послушными орудиями, исполняя его волю и отстаивая его мнение, не имея собственного. Однако последний секретарь Бисмарка пошел на союз с императором для того чтобы «подсидеть» начальника. Он выступал в поддержку инициатив короля, которые не одобрял Бисмарк. Такая ситуация выводила канцлера из себя.

Таким образом, мы видим, что роялизм Бисмарка был вполне рационален. В монархической власти он видел средство достижения национального единства Приверженность же «железного канцлера» тому или иному королю носила личностный характер и ограничивалась уступчивостью последнего.