Глава IV. Первые церковно-реформаторские действия пaтpиapxa Никона

Вступление Никона на патриаршую кафедру. Он разрывает свои прежние близкие отношения к провинциальным ревнителям. Причины и ближайшие последствия этого поступка Никона. Первое реформаторское действие Никона: распоряжение его о поклонах и перстосложении. Протест против этого распоряжения со стороны провинциальных ревнителей благочестие. Расправа с ними Никона. Действительные отношения между Никоном патриархом и царским духовником протопопом Степаном Вонифатьевичем. Собор 1654 года, уполномочивавший Никона произвести книжные исправления. Впечатление, произведенное собором 1654 года на русское общество. Слабые стороны собора 1654 года.

15 апреля 1652 года умер патриарх Иосифе. Преемник ему уже ранее был предопределен царем и его духовником, протопопом Стефаном Вонифатьевичем. Это был новгородский митрополит Никоне, который в то время возвращался из Соловецкого монастыря в Москву с мощами св. митрополита Филиппа. Царь, извещая Никона о смерти п. Иосифа, писал ему: «возвращайся, Господа ради, поскорее к нам, обирать на патриаршество именем Феогноста, а без тебя отнюд ни за что не примемся... ты, владыко святый, помолись... чтоб Господь Бог наш дал нам пастыря и отца, кто ему Свету годен, имя вышеписанное, а ожидаем тебя, великого святителя, к выбору, а сего мужа три человека ведают: я, да казанский митрополите, да отец мой духовный»[58].

С другой стороны и члены кружка ревнителей благочестия сильно были заинтересованы вопросом, кого избрать патриархом на место умершего Иосифа, так как они, благодаря Стефану Вонифатьевичу, уже привыкли вмешиваться и дела по замещению разных иерарших кафедр. Того обстоятельства, что вопрос о новом патриархе уже давно и окончательно был решен царем и Стефаном Вонифатьевичем, они совсем не знали, а потому считали себя призванными позаботиться о выборе преемника Иосифу. Естественно, что они пожелали иметь патриархом одного из членов своего кружка. Самым лучшим, казалось им, избрать патриархом главу и патрона кружка — Стефана Вонифатьевича. Но, как и следовало ожидать, Стефан решительно уклонился от сделанного ему предложения, и указал своим друзьям на Никона, как на самого подходящего кандидата в пaтpиapxи. Они согласились с Стефаном и подали царю челобитную о Никоне, так как по их тогдашнему мненью, после отказа Стефана, Никон был Самым подходящим и желанным лицом для занятия патриаршей кафедры[59].

Никон принадлежал к кружку ревнителей благочестия, был одним из самых видных и деятельных его членов, находился как к Стефану, так и к другим ревнителям, в близких дружественных отношениях. Впоследствии Неронов говорил Никону, уже патриарху: «прежде сего совет имел ты с протопопом Стефаном, и которые советники и любимы были, и на дом ты к протопопу Стефану часто приезжал и любезно о всяком добром деле беседовал, когда ты был в игумнах, и в архимандритех, и в митрополитех. А которые боголюбцы посланы государем блаженные памяти ко Иосифу патриарху, чтоб ему поставити, по его государеву совету, оных в митрополиты, и во архиепископы и епископы, иных в архимандриты, и игумены и протопопы, а ты с государем духовником протопопом Стефаном тогда был в советех и не прекословил нигде, а на поставлении их не говорил: неаксиос, сиречь недостоин. Тогда у тебя вси непорочнии были, а ныне у тебя те же люди недостойнии стали.... Доселе ты друг наш был — на нас востал». В письме к царице из Спасокаменного монастыря Неронов жалуется, что он и братия страдают теперь «но древле от любимаго нами по Бозе, ныне же честь вземша и переменишася». Игумен Феоктист в письме к Стефану Вонифатьевичу говорит, что «братия» страдает теперь «не от врага, по Бозе от отца и от любезного нам древле зело, ныне же, грех ради наших, жестока бывша к нам и горка зело дотолика, яко и смерть у когождо нас пред очима»[60]. Сделавшись новогородским митрополитом, Никон деятельно и энергично осуществлял в своей епархии идеи ревнителей и поддерживал с ними, особенно со Стефаном, прежние близкие дружеские отношения. Так, отправляясь на Соловки за мощами св. митрополита Филиппа, Никон поднес в дар Стефану дорогую шапку для церковного служения[61]. В росписи книг и писем, взятых при обыске у игумена Феоктиста в Вятке, между прочим значится: «отписка преосвященного Никона митрополита новгородского к духовнику Стефану Нифантьевичу, ево руки, на трех столбцах», из чего можно заключить, что Никон, сделавшись новгородским митрополитом, находился в переписке с Стефаном[62]. Даже по возвращении своем из Соловецкого монастыря, когда Никон уже хорошо знал, что царь предназначил его в патриархи, он воспешил явиться, по свидетельству Аввакума, к Стефану и другим ревнителям с поклоном и ласками, будто бы в тех видах, чтобы снова подтвердить свою полную солидарность с кружком ревнителей и не встретит с их стороны какой либо помехи в достижении им патриаршества.

Несомненно, что кружек ревнителей благочестия, выставляя Никона кандидатом в патриархи, видел в нем не только своего личного друга, но и человека, казалось ему, вполне разделявшего все взгляды и убеждение ревнителей. Неронов говорил впоследствии Никону патриарху: «святитель, иноземцев ты законоположение хвалишь и обычаи тех приемлешь, благоверны и благочестнии тех родители нарицаешь, а прежде сего у тебя же слыхали, что многажды ты говаривал: гречане де и малые Росии потеряли веру и крепости и добрых нравов нет у них, покой де и честь тех прелестила, и своим де нравом работают, а постоянства в них не объявилося и благочестие ни мало»[63]. Из этих слов Неронова очевидно, что ревнители видели в Никоне, до его патриаршества, человека их убеждений и воззрений, и потому не имели никаких особых причин противиться кандидатуре Никона, на которого к тому же указывал сам Стефане. С избранием Никона у ревнителей даже соединялись особые надежды: они расчитывали при нем играть более видную и деятельную роль в церковных делах, нежели какую они играли при Иосифе, так как видели в Никоне не врага, а своего друга, единомышленника и даже свою креатуру. Впоследствии игумен Феоктист писал Стефану Вонифатьевичу, что ревнители желали бы видеть его своим отцом и учителем в вере, т. е. патриархом на место Никона, так как они ожидают от него, что он будет строить мир церкви «внимая прилежно отца Иоанна (Неронова) глаголом». Конечно и от Никона ревнители ожидали прилежного внимания глаголам отца Иоанна и других братий. Но провинциальным ревнителям пришлось скоро и горько разочароваться в своем бывшем друге, единомышленнике и избраннике в патриархи, на которого они возлагали столько надежды. Никон, сделавшись патриархом, решительно и резко порвал все прежние связи с провинциальными ревнителями, и даже стал к ним прямо во враждебные отношения.

Никон в последнее время окончательно примкнул во взгляде на характер предстоящей церковной реформы к программе царя и Стефана и, конечно, обязался пред ними держаться ее и выполнить по своем вступлении на патриарший престол, причем царь и Стефан должны были служить ему опорой и поддержкой в этой его деятельности. При таких обстоятельствах кружок провинциальных ревнителей, иначе понимавший и представлявший себе задачи предстоящей церковной реформы, был теперь для Никона не только не нужен, но еще стеснял его, мешал ему своими притязаниями, своим беспокойным стремлением вмешиваться во все церковные дела и направлять их сообразно своим убеждением и идеалам. Кроме того: уже по самому своему характеру Никон не терпел ничего, что не подчинялось ему безусловно, не терпел ни малейшего ограничения своего самовластия, не выносил никакого противоречия себе. Он хотел быть патриархом на всей своей воле: ни царь, ни бояре, никто не должен был вмешиваться в его патриаршую деятельность, все обязаны были беспрекословно исполнять его архипастырские распоряжения. Недаром Никон, вступая на патриаршую кафедру, заставил публично умолять себя царя, бояр и весь народ, недаром он взял с них клятву, что все они и во всем беспрекословно будут слушаться своего нового отца и архипастыря. Он видел, в какое жалкое, прямо унизительное положение поставил кружек ревнителей (впрочем не без участия и самого Никона) предшественника его патриарха Иосифа, как кружок вершил разные церковные дела, не обращая внимание на бессильного, публично оскорбляемого им патриарха. С Никоном этого не случится: он будет крепко стоять во всеоружии патриаршей власти, высоко над всеми поднимет ее знамя, так униженное при его предшественнике, он поставит ее рядом с властью самого великого государя, и даже его заставит покориться ему — пaтpиapxy во всех духовных и церковных делах. Отныне всеми церковными делами будет управлять только он, святейший Никон патриарх; от него, как главы церкви, будет исходить вся власть, все церковные распоряжения; всякий иной источник власти, всякое иное движение, не исходящее от него патриарха, он вырвет с корнем; его архипастырской воле не будут противиться даже сам царь и бояре — они публично клялись ему в этом. Очевидно при Никоне патриархе кружку ревнителей, с его притязаниями заправлять и руководить всеми церковными делами, не было места.

Но, с другой стороны, и ревнители, согласившись на избрание Никона патриархом, вовсе не думали вместе с этим устраниться от дел, отказаться от руководящей роли в церковных делах, от приобретенного ими ранее общественного значения и влияния. Напротив, они рассчитывали, с восшествием Никона на патриаршую кафедру, играть еще более видную и деятельную роль, думали быть при Никоне душою и главными деятелями в управлении церковными делами. Понятно теперь, как должны были ревнители, мнившие под рукою Никона вершить все церковные дела, отнестись к своему бывшему другу, единомышленнику, когда он, сделавшись патриархом, не только не стал советоваться с ними, но даже перестал пускать их и в крестовую! Понятно, какое озлобление, какую страстную, непримиримую ненависть должны были почувствовать к Никону особенно более пылкие члены кружка, почему они до конца жизни имели о нравственном характере Никона самое нелестное представление, почему они никогда уже более не верили ему и во всей его деятельности видели одно только дурное, под все его поступки подкладывали всегда самые нечистые и низкие мотивы. Понятно также, что ревнители вовсе не думали мириться с тем опальным положением, на которое так для них неожиданно осудил их бывший их друг и единомышленник, понятно, что они не хотели сойти со сцены молча, не хотели без борьбы поступиться своим прежним очень видным, почетным и влиятельным положением. Ранее ревнители боролись, и довольно успешно, с патриархом Иосифом, ничто не препятствовало им вступить в борьбу и с преемником Иосифа. Царь по-прежнему хорошо относился к ревнителям, в самой царской семье они пользовались уважением и влиянием[64], связи их с знатными боярскими домами были обширны и крепки, члены кружка были тесно сплочены и готовы всячески постоять друг за друга, во главе их по-прежнему стоял сильный и влиятельный царский духовник, во всем и вполне, казалось им, солидарный с ними. И по самому характеру своих членов кружок ревнителей не был способен остаться в спокойном, выжидательном положении, он уже ранее привык действовать, бороться, обличать, привык о всем говорить публично, всенародно. И кружок действительно зоговорил по своему обычаю не стесняясь, резко и очень обидно для нового патриарха: недаром же в похвалу членам кружка ставилось то, что они говорили «не обинующася лиц сильных, по пророку Давиду, пред цари глаголюща и не стыдящася». А между тем Никон вовсе не принадлежал к числу таких лиц, которые спокойно выслушивают от других разные обличения и назидания и относятся к ним спокойно и равнодушно.

Так естественно и необходимо, в силу особенностей характера Никона и ревнителей, в силу их предшествующих личных отношений, должна была между ними произойти борьба. Но если бы эта борьба происходила, как некоторые думали, только на почве одних личных отношений, если бы они боролись только из-за власти и влияния, если бы между ними только решался вопрос о том, кто будет в действительности управлять делами русской церкви: Никон или кружок ревнителей; то эта борьба не имела бы никакого особенного важного значения для всей русской церкви и всего народа, не вышла бы из границ обыкновенной придворной интриги, не перешла бы в народ, не вызвала бы раскола в русской церкви. Если же случилось совершенно противное, то, значите, борьба ревнителей с Никоном далеко не исчерпывалось их личными только отношениями, а имела под собою более глубокую и широкую основу, которая создала возможность перенести эту борьбу из узкой сферы столкновений дворцовых парий на широкую арену народной борьбы, народного дела, которая дала возможность заинтересовать в ней и знатного книжного аристократа, и простого грамотного крестьянина, и архиерея и убогого инока, — словом, лиц всех рангов, общественных положений и состояний. Эта борьба уже давно пережила не только ее первых зачинщиков и их ближайших последователей, но и целый ряд последующих поколений, а между тем она не прекратилась, она с полной силой продолжается и доселе, и мы сами, отделенные от начала борьбы веками, волей-неволей являемся, так или иначе, ее активными участниками и продолжателями. Ясное дело, что видеть начало и причину этой вековой борьбы только в личных отношениях, объяснять ее возникновение только личными счетами начавших борьбу, значит заключение выводить не из надлежащих посылок.

Никон, сделавшись патриархом, решительно порвал не только свои прежние, очень близкие связи с ревнителями, стал к ним во враждебные отношения, лишив их прежнего влияния на дела церковные, но вместе с этим он отрицательно и враждебно отнесся и к тем воззрениям и идеалам, представителями и деятельными поборниками которых были провинциальные ревнители. Разрыв между ними и Никоном шел, значит, с самого начала, гораздо дальше простых личных счетов и столкновений: это был разрыв лиц решительно разошедшихся между собою во взглядах и убеждениях, разрыв лиц, одинаково желавших и стремившихся к реформе в наличных порядках русской церкви, но совершенно различно понимавших исходную точку, задачи, цели и объем реформы, способы и средства, которыми она должна быть проведена. В этом различии собственно и заключается вся важная и серьезная сторона столкновения Никона с кружком провинциальных ревнителей, здесь именно лежали причины, придавшие борьбе Никона с ревнителями широкий народный характер, вызвавший и распространивший в русской церкви раскол. В борьбе Никона с провинциальными ревнителями решался, впрочем, не один только церковный, но и в высшей степени важный для всей последующей русской жизни общественно-культурный вопрос: останется ли Русь при своих старых идеалах, воззрениях, задачах и целях, как они определились у нас под влиянием Флорентийской унии и падения Константинополя; или же русское общество уже выросло из того платья, которое было сшито ему по мерке книжников конца XV и первой половины XVI века? Победа Никона означала бы отречение от прошлого, с его особыми своеобразными идеалами, целями и стремлениями, означала бы признание самим русским обществом несостоятельности его прежней жизни, необходимости ее реформы, перестройки на новых началах, в виду иного понимания ее задач и целей. Напротив победа провинциального кружка ревнителей благочестия над Никоном показала бы, что прежние устои и основы русской жизни стоят еще прочно и крепко, что русская жизнь вовсе не нуждается в каких-либо коренных реформах в новых путях, в всестороннем обновлении, а будет продолжаться по-прежнему, будет держаться за прежние идеалы и весь связанный с ними строй понятий и действий. В таком или ином решении этих вопросов, повторим, и заключался весь смысл, все великое для последующей русской жизни значение ожесточенной, страстной, обостренной личными отношениями, борьбы между Никоном патриархом и кружком провинциальных ревнителей благочестия.