Пиппи сидит на столбике калитки и карабкается на дерево

 

Пиппи, Томми и Анника сидели перед Виллой Вверхтормашками. Пиппи взобралась на один из столбиков калитки, Анника на другой, а Томми — на саму калитку.

Был конец августа, и день стоял теплый и ясный. Грушевое дерево, которое росло у самой калитки, опустило свои ветки так низко, что дети могли без труда срывать чудеснейшие маленькие золотисто-красные августовские груши. Они жевали один плод за другим и выплевывали грушевую кожуру и зернышки прямо на дорогу.

Вилла Вверхтормашками стояла как раз на том самом месте, где кончался городок и начинался пригород, а улица переходила в проселочную дорогу. Жители маленького городка очень любили прогуливаться в сторону Виллы Вверхтормашками, потому что там-то и находились прекраснейшие окрестности городка.

И вот в то время, когда дети сидели на калитке и ели груши, на дороге, ведущей из города, показалась девочка. Увидев детей, она остановилась и спросила:

— Вы не видели моего папу, он не проходил мимо?

— Гм, — произнесла Пиппи. — А какого вида твой папа? Глаза у него голубые?

— Да, — ответила девочка.

— Он среднего роста, не длинный, но и не коротышка?

— Да, — ответила девочка.

— У него черная шляпа и черные башмаки?

— Да, все правильно, — живо ответила девочка.

— Нет, такого не видели, — решительно заявила Пиппи.

Ошеломленная девочка пошла прочь, не произнеся ни слова.

— Подожди немного, — закричала ей вслед Пиппи. — Он был плешивый?

— Нет, ясное дело, нет, — рассердилась девочка.

— Повезло ему, — сказала Пиппи и выплюнула грушевую кожуру и зернышки.

Девочка торопливо зашагала по дороге, но тут Пиппи закричала:

— У него ужасно длинные уши, до самых плеч?

— Нет, — ответила девочка и удивленно обернулась. — Уж не хочешь ли ты сказать, что видела, как мимо проходил человек с такими длинными ушами?

— Я никогда не видала никого, кто ходит ушами. Все, кого я знаю, ходят ногами.

— Фу, какая ты глупая, я спрашиваю, неужто ты и вправду видела человека с такими длинными ушами?

— Нет, — ответила Пиппи. — Человека с такими длинными ушами на свете нет. Это было бы совсем глупо. Как бы это выглядело? Нельзя иметь такие уши. По крайней мере, не в этой стране, — добавила она после многозначительной паузы. — Вот в Китае — можно, там это немножко иначе. Однажды я видела в Шанхае одного китайца. У него были такие огромные, длинные уши, что он мог пользоваться ими как накидкой. Когда шел дождь, он просто заползал под собственные уши, и ему было так тепло и хорошо, что лучше не бывает, хотя ушам, само собой, было уютно лишь отчасти. Если погода была особенно плохая, он приглашал своих друзей и знакомых разбить лагерь под защитой его ушей. Там они сидели и распевали свои грустные песни, пока сверху моросил дождь. Он очень нравился им своими ушами. Звали китайца Хай Шанг. Вы бы видели, как Хай Шанг бежал по утрам к себе на работу! Он всегда припускал в последнюю минуту, потому что ему очень нравилось долго спать по утрам. И когда он мчался вперед изо всех сил, с ушами, похожими на два больших желтых паруса за спиной, это выглядело очень здорово, поверьте мне!

Девочка застыла на месте и, разинув рот, слушала Пиппи. А Томми и Анника уже не в состоянии были есть груши. Они были целиком захвачены рассказом Пиппи.

— Детей у него было гораздо больше, чем он мог сосчитать, а младшего звали Петтер, — заливала Пиппи.

— Да, но у китайского ребенка не может быть имя Петтер, — сказал Томми.

— То же самое говорила ему и его жена: «Не может у китайского ребенка быть имя Петтер». Но Хай Шанг был страшно упрямый и заявлял, что мальчишка будет зваться Петтер или вообще никак. И вот он, страшно разозлившись, уселся в угол и натянул уши на голову. И тогда его бедной жене пришлось, ясное дело, сдаться, и мальчишку назвали Петтером.

— Вот как, — тихонько сказала Анника.

— Это был самый избалованный мальчишка во всем Шанхае. Капризный в еде, так что его мама была просто несчастная. Вы, верно, знаете, что там, в Китае, едят ласточкины гнезда? И вот его мама сидела там с полной тарелкой ласточкиных гнезд и пыталась его накормить. «Так, миленький Петтер, — говорила она, — сейчас мы съедим ласточкино гнездо за папу». Но Петтер только крепко сжимал ротик и мотал головкой. В конце концов Хай Шанг так рассвирепел, что запретил готовить Петтеру другую еду, до тех пор пока он не съест ласточкино гнездо «за папино здоровье». А уж если Хай Шанг что-нибудь говорил, то это — железно. Одно и то же ласточкино гнездо путешествовало туда и обратно, из кухни в столовую и обратно с мая по октябрь. Четырнадцатого июля мама Петтера стала молить Хай Шанга разрешить ей накормить мальчика мясными фрикадельками, но Хай Шанг сказал «нет».

— Ерунда! — изрекла девочка, стоявшая на дороге.

— Да, то же самое говорил и Хай Шанг, — продолжала Пиппи. — «Ерунда, — сказал он. — Ясное дело, мальчишка может съесть ласточкино гнездо, если только перестанет упрямиться». Но Петтер все время — с мая по октябрь — только и делал, что крепко сжимал ротик.

— Да, но как же он мог тогда жить? — удивленно спросил Томми.

— А он и не мог жить, — спокойно ответила Пиппи, — он умер. Из чисто бычьего упрямства. Восемнадцатого октября. А хоронили его девятнадцатого. Двадцатого же влетела ласточка и снесла яйцо в ласточкино гнездо, которое по-прежнему стояло на столе. Так что гнездо уж во всяком случае пригодилось. И никто не пострадал, — радостно заявила Пиппи.

Потом она в раздумье посмотрела на девочку, стоявшую с ошалелым видом на дороге.

— До чего ж ты чудная, — сказала Пиппи. — В чем дело? Уж не думаешь ли ты, что я сижу тут и вру? Что? Попробуй только скажи, что я вру, — угрожающе заявила, засучивая рукава, Пиппи.

— Да нет, вовсе нет, — испуганно сказала девочка. — Не то чтобы я хотела сказать, будто ты врешь, но…

— Не надо, — прервала ее Пиппи. — Именно этим я и занимаюсь. Ты что, не слышишь? Я вру так, что у меня от вранья язык чернеет. Ты и вправду думаешь, что ребенок может прожить без еды с мая по октябрь? Ну уж это чушь, хотя я знаю, что дети могут прекрасно обойтись без еды примерно месяца три-четыре. Но чтобы с мая по октябрь — это чушь собачья. Ты, верно, и сама понимаешь, что это враки. Не позволяй людям вешать тебе лапшу на уши.

Тут девочка пошла прочь, ни разу не обернувшись.

— До чего ж доверчивые люди! — сказала Пиппи Томми и Аннике. — С мая до октября — это же такая жуткая муть! — И она закричала вслед девочке: — Не-а, твоего папу мы не видали! Сегодня мы ни разу не видали ни одного плешивого! А вот вчера их проходило мимо целых семнадцать штук. Взявшись за руки!

 

Сад у Пиппи был просто замечательный. Он был не очень ухоженный, нет, но там зеленели чудесные лужайки, где трава никогда не подстригалась, там были старые кусты роз, усеянные и белыми, и розовыми, и желтыми цветами, разумеется, не очень изысканными. Но они так сладко благоухали! Там росло также довольно много фруктовых деревьев, но лучше всех были вековые дубы и вязы, на которые так удобно карабкаться.

В саду же у Томми и Анники деревьев, на которые можно карабкаться, было не слишком много. Да и мама их вечно боялась, что дети свалятся и разобьются. Именно поэтому они в своей жизни не очень-то много взбирались на деревья. Но тут Пиппи сказала:

— А что, если нам влезть вон на тот дуб?

Томми — в восторге от этого предложения — тут же соскочил с калитки. Анника была более осторожной и осмотрительной; но, увидев, что на стволе дерева виднелись наросты, на которые можно было ставить ноги, она тоже подумала, что здорово будет хотя бы попробовать вскарабкаться наверх.

На расстоянии нескольких метров над землей дуб разделялся на два ствола, и в том месте, где он раздваивался, образовалась словно бы небольшая комнатка. Миг — и уже все трое сидят там. Над их головами зеленой крышей распростер свою крону старый дуб.

— Здесь мы могли бы пить кофе, — сказала Пиппи. — Слетаю-ка я домой и сварю пару глотков.

Томми и Анника захлопали в ладоши и закричали «браво! «.

Довольно скоро кофе у Пиппи сварился. А булочки она испекла еще накануне. Встав под дубом, она стала подкидывать вверх кофейные чашки. Томми и Анника их ловили. А иногда их пытался поймать старый дуб, и две кофейные чашки разбились. Однако Пиппи тут же сбегала за новыми. Затем настала очередь кидать вверх булочки, и довольно долго они так и мелькали в воздухе. Но булочки, по крайней мере, не разбились. Под конец Пиппи тоже вскарабкалась наверх; в одной руке у нее был кофейник, в другой — бутылка со сливками и сахар в маленькой коробочке.

Томми и Анника подумали, что никогда прежде они не пили такого вкусного кофе. Им доводилось пить кофе не каждый день, а только тогда, когда их приглашали в гости. Но ведь сейчас их как раз и пригласили. Анника пролила немного кофе на колени. Сначала ей стало тепло и мокро, а потом холодно и мокро. Но Анника сказала, что это ерунда.

Когда они напились, Пиппи сбросила кофейные чашки на лужайку.

— Хочу посмотреть, прочный ли нынче фарфор, — сказала она.

Одна чашка и три блюдца на удивление выдержали испытание. А у кофейника отбился только носик.

Вдруг Пиппи ни с того ни с сего стала карабкаться еще выше на дерево.

— Нет, вы видали что-нибудь подобное! — внезапно вскричала она. — Дерево-то с дуплом!

Прямо в стволе зияла огромная дыра, скрытая листвой от взглядов детей.

— Ой, нельзя ли мне тоже влезть наверх и посмотреть? — попросил Томми. Но ответа не последовало. — Пиппи, где ты? — обеспокоенно закричал он.

И тут они услыхали голос Пиппи, но не сверху, а откуда-то снизу. Казалось, словно голос ее доносился из преисподней.

— Я — внутри дерева. В нем дупло до самой земли. Если смотреть в узенькую щелочку, можно увидеть в траве кофейник.

— Ой, как же ты поднимешься наверх?! — закричала Анника.

— Я никогда не поднимусь наверх, — сказала Пиппи. — Я останусь здесь до тех пор, пока не выйду на пенсию. А вы будете бросать мне сверху через дупло еду. Пять-шесть раз в день.

Анника заплакала.

— Зачем печаль, зачем страданья! — сказала Пиппи. — Спускайтесь лучше вниз, и мы сможем поиграть в узников, которые томятся в темнице.

— Ни за что в жизни, — заявила Анника.

На всякий случай она совсем спустилась вниз с дерева.

— Анника, я вижу тебя в щелочку! — закричала Пиппи. — Не наткнись случайно на кофейник! Это — старый почтенный кофейник, который никогда не делал никому зла! Он ведь не отвечает за то, что у него нет больше носика!

Анника подошла к древесному стволу и через маленькую щелочку увидела самый-самый кончик указательного пальца Пиппи. Это ее немного утешило, но она по-прежнему беспокоилась.

— Пиппи, ты в самом деле не можешь подняться наверх? — спросила она.

Указательный палец Пиппи исчез, и не прошло и минуты, как ее личико высунулось из дупла на верхушке дерева.

— Может, и поднимусь, если хорошенько попытаюсь, — сказала она, разводя руками листву.

— Раз так легко подняться наверх, — сказал Томми, все еще сидевший на верхушке дерева, — я тоже хочу спуститься вниз в дупло и чуточку потомиться в темнице.

— Ну, ладно! — сказала Пиппи. — Я думаю, мы принесем лестницу.

Выбравшись из дупла, она быстро и ловко съехала вниз на землю. Потом побежала за лестницей, с трудом втащила ее на дерево и сунула в дупло.

Томми ужасно хотелось оказаться в дупле. Спуститься туда было чрезвычайно трудно, но Томми был храбрый мальчик. Он не боялся забраться в темный древесный ствол. Анника увидела, как он исчез, и испугалась: а вдруг она его больше не увидит? Она попыталась заглянуть в щелочку.

— Анника! — услышала она голос Томми. — Ты не поверишь, до чего же здесь здорово! Ты должна тоже спуститься сюда. Здесь ни капельки не опасно, раз можно спуститься вниз по лестнице. Если хоть раз спустишься сюда, тебе больше никогда ничего другого не захочется.

— Правда? — спросила Анника.

— Честное слово, — заверил ее Томми.

Тогда Анника, дрожа от страха, снова влезла на дерево, а Пиппи помогла ей преодолеть последний трудный подъем. Однако, увидев, как темно в дупле, Анника отпрянула назад. Но Пиппи держала ее за руку и все время подбадривала.

— Не бойся, Анника, — услышала она снизу голос Томми. — Теперь я вижу уже твои ноги, и, если свалишься вниз, я тебя подхвачу.

Но Анника не свалилась, а благополучно спустилась вниз к Томми. А мгновение спустя следом за ней спустилась Пиппи.

— Ну что? Верно, здесь здорово? — произнес Томми.

И Аннике пришлось признать, что в самом деле в дупле было здорово и вовсе не так темно, как она думала, потому что в щелочку проникал луч света. Анника подошла к щелочке и проверила, виден ли кофейник на траве. Оказалось, что виден.

— Это будет наше тайное убежище, — объявил Томми. — Никто не должен знать о нем. А если кто-нибудь станет нас искать, мы сможем увидеть этих людей в щелочку. То-то мы над ними посмеемся.

— Мы можем найти маленькую щепку, высунуть ее в щелочку и пощекотать их, — сказала Пиппи. — Тогда они решат, что здесь водится привидение.

От одной мысли об этом дети так развеселились, что стали обниматься. И тут вдруг они услыхали звуки гонга — гонг-гонг, — которые звали домой к обеду Томми с Анникой.

— Вот обида! — сказал Томми. — Нам пора идти домой. Но мы придем сюда завтра, как только вернемся из школы.

— Приходите, пожалуйста! — сказала Пиппи.

И они поднялись по лесенке, сначала Пиппи, затем Анника, а последним Томми. Потом они спустились вниз с дерева, сначала Пиппи, потом Анника, а последним Томми…

 

Пиппи устраивает пикник

 

— Сегодня, Пиппи, мы не пойдем в школу, — сказал Томми, — у нас санитарный день.

— Ха! — воскликнула Пиппи. — Опять несправедливость! У меня-то точно никакого санитарного дня нет, хотя он мне нужен до зарезу. Поглядите хотя бы на кухонный пол! Но вообще-то, — добавила она, — если хорошенько подумать, я могу драить пол даже и без санитарного дня. И я думаю сделать это сегодня — есть у меня санитарный день или нет. Хотела бы я видеть того, кто мне помешает этим заняться! Садитесь на кухонный стол, чтобы не болтаться у меня под ногами.

Томми и Анника послушно залезли на стол, и туда прыгнул также господин Нильссон, который улегся спать на колени к Аннике.

Пиппи нагрела большой котел воды, который затем без малейших колебаний вылила на пол кухни, не пользуясь никакими кувшинами или кружками. Потом сняла свои огромные туфли и аккуратно положила их в хлебницу. Потом крепко привязала две щетки для мытья полов к своим босым ногам и покатила словно на коньках по всему полу, да так, что он заходил ходуном, когда она разгоняла воду.

— Вот бы мне стать принцессой конькобежного спорта, — сказала Пиппи, задрав одну ногу вверх так, что щетка для мытья пола на ее левой ноге отбила кусочек абажура лампы, висевшей на потолке.

— По крайней мере, грации и очарования мне не занимать, — продолжала она и ловко перепрыгнула через стул, стоявший у нее на дороге.

— Ну, вот так! Теперь, верно, уже чисто, — сказала она, снимая с ног щетки.

— А ты не будешь вытирать пол досуха? — удивилась Анника.

— Не-а, пусть его высушит солнце, — ответила Пиппи. — Я думаю, он не простудится, теперь важно, чтобы по нему ходили.

Томми и Анника слезли со стола и как можно осторожнее прошли по полу, чтобы не замочить одежду.

В саду на ярко-голубом небе сияло солнце. Стоял такой лучезарный сентябрьский день, когда очень хочется пойти в лес. Пиппи пришла в голову новая идея.

— А что, если нам взять с собой господина Нильссона и отправиться на небольшой пикник?

— Да! Да! Давайте пойдем! — закричали Томми и Анника.

— Бегите домой и попросите разрешения у вашей мамы. А я покуда соберу нам еду.

Томми и Анника решили, что это здорово придумано. Они помчались домой и совсем скоро вернулись обратно. Пиппи уже стояла у калитки с господином Нильссоном на плече. В одной руке у нее был дорожный посох, а в другой — большая корзинка.

Дети прошли сначала немного по проселочной дороге, а затем свернули на огороженный выгон, где между березами и зарослями орешника змеилась узкая и заманчивая пешеходная тропка. Мало-помалу они добрались до калитки, а за ней раскинулось еще более живописное огороженное пастбище. Однако калитку перегородила корова, и, похоже, она вовсе не торопилась убраться. Анника стала кричать на нее, а Томми смело вышел вперед и попытался прогнать корову, но она и с места не двинулась, а только таращила на детей свои огромные коровьи глаза. Чтобы положить этому конец, Пиппи поставила корзинку на землю, подошла к калитке, подняла корову и отнесла ее в сторону. Корова тут же исчезла в зарослях орешника.

— Подумать только, какими упрямыми могут быть коровы, ну прямо как быки, — сказала Пиппи, перепрыгнув через изгородь. — А к чему это приведет? К тому, ясное дело, что быки станут коровистыми. В самом деле! Даже думать об этом жутко!

— Какое красивое, ну просто мировое пастбище! — восторженно закричала Анника, взбираясь на каждый камень, какой только попадался ей на пути.

Томми взял с собой кинжал, подарок Пиппи, и вырезал палки и себе, и Аннике. Он чуточку порезал себе большой палец, но не придал этому значения.

— Может, собрать немного грибов? — предложила Пиппи и обломала красивый красный мухомор. — Интересно, можно ли его есть? — продолжала она. — Во всяком случае, насколько мне известно, пить его нельзя, а значит, ничего не остается, как только его есть. Может, это и ничего! И сойдет!

Откусив большой кусок гриба, она проглотила его.

— Сошло! — восторженно воскликнула она. — Да, да, ну а остаток мы поджарим в другой раз, — сказала она, подбросив гриб высоко-высоко, чуть ли не до верхушек деревьев.

— Что у тебя в корзинке, Пиппи? — спросила Анника. — Какая-нибудь вкуснятина?

— Этого я и за тысячу крон не скажу, — заявила Пиппи. — Сначала надо найти подходящее местечко, где можно накрыть стол.

Дети начали усердно искать такое местечко. Анника нашла большой плоский камень, который показался ей пригодным, но по нему ползали полчища рыжих муравьев, и тогда Пиппи сказала:

— Не хочу сидеть у них в гостях за столом, потому что я с ними не знакома.

— Да, а кроме того, они кусаются, — добавил Томми.

— Неужели! — удивилась Пиппи. — Тогда ты кусай их тоже!

Тут Томми увидел небольшую прогалинку в орешнике, и ему показалось, что там можно расположиться.

— Нет уж, тут мало солнца для моих веснушек, им будет неуютно, — заявила Пиппи. — А мне кажется, веснушки — это красиво.

Чуть поодаль виднелась невысокая горка, на которую можно было легко взобраться. А на горке был маленький, залитый солнцем уступ. Ну прямо настоящий балкон! Там они и уселись.

— Можете подремать, пока я накрываю на стол, — предложила Пиппи. Томми и Анника как можно крепче зажмурили глаза и слушали, как Пиппи открывает корзинку и шелестит бумагой.

— Раз, два, тридцать три — поскорее посмотри! — наконец произнесла Пиппи.

Они посмотрели. И закричали от восторга, когда увидели все лакомства, которые Пиппи разложила на голой горной плите. Там лежало несколько вкусных бутербродов с котлетами и ветчиной, целая горка блинов, пересыпанных сахарным песком, несколько небольших коричневатых колбасок и три ананасных пудинга. Видите ли, Пиппи научилась готовить у кока на отцовском корабле.

— Ой, до чего же весело, когда санитарный день! — сказал Томми. Рот его был набит блинами. — Вот бы каждый день был санитарным!

— Не-а, знаешь что, — сказала Пиппи, — не такая уж я дурочка, чтобы драить полы каждый день. Спору нет, это здорово, но не каждый же день! Еще загнешься от усталости.

Под конец дети так наелись, что едва могли двигаться. Они тихонько грелись на солнце и блаженствовали.

— Интересно, трудно ли летать? — спросила Пиппи, мечтательно глядя на край уступа.

Внизу под ними был крутой обрыв, и до земли довольно далеко.

— Летать вниз, верно, можно научиться, — продолжала она. — Летать вверх куда легче. Но ведь можно начать с более легкого. Пожалуй, я попробую!

— Нет, Пиппи! — в один голос закричали Томми и Анника. — О, Пиппи, милая, пожалуйста, не надо, не делай этого!

Но Пиппи уже стояла на краю крутого откоса.

— Злая муха, улетай, крыльями сильней махай! — сказала она. И в тот миг, когда Пиппи произнесла слово «махай», она подняла руки и буквально взлетела в воздух. Через полсекунды послышался глухой звук, какой бывает при неловком падении. Это Пиппи шлепнулась на землю. Томми и Анника, лежа на животе, испуганно смотрели на нее сверху вниз. Пиппи поднялась на ноги и отряхнула коленки.

— Я забыла помахать крыльями, — радостно сказала она. — А к тому же, должно быть, мой живот слишком набит блинами.

И тут дети обнаружили, что господин Нильссон исчез. Он явно отправился на свою абсолютно личную небольшую прогулку. Они вспомнили, что совсем недавно видели, как он сидит очень довольный и жует корзинку для провизии. Но во время летательных маневров Пиппи они забыли о нем. А теперь он исчез.

Пиппи так рассердилась, что швырнула одну туфлю в большую, глубокую лужу.

— Когда идешь куда-нибудь, никогда не надо брать с собой никаких обезьян, — заявила она. — Господину Нильссону надо было сидеть дома и ловить блох у лошади. Это было бы только справедливо. Так ему и надо! — продолжала она, залезая в лужу, чтобы вытащить оттуда туфлю. Вода доходила ей до пояса.

— Вообще-то воспользоваться бы случаем и вымыть еще и волосы, — заявила Пиппи и тут же окунула голову в воду, и держала ее там так долго, что на поверхности воды появились пузыри.

— Ладно, на этот раз можно будет обойтись без парикмахерской, — удовлетворенно продолжала Пиппи, когда голова ее снова вынырнула на свет.

Пиппи вылезла из лужи и надела на ногу туфлю. А потом все они отправились в поход — искать господина Нильссона.

— Слышите, как вокруг меня булькает вода, когда я иду? — Пиппи захохотала. — «Бульк, бульк» — булькает платье, «чмок, чмок» — чмокают туфли. Ну и умора! Тебе тоже надо попробовать влезть в лужу, — сказала она Аннике с ее светлыми шелковыми локонами и такой изысканно нарядной в розовом платьице и маленьких белых кожаных туфельках.

— В другой раз, — сказала Анника.

Они пошли дальше.

— Ну как не сердиться на господина Нильссона! — возмущалась Пиппи. — Он вечно проделывает такие штучки. Один раз в Сурабае[1] он смылся от меня и нанялся в прислуги к одной старой вдове. Но насчет прислуги — это, понятно, враки, — добавила она после небольшой паузы.

Томми предложил отправиться на поиски в разные стороны. Анника сначала немножко боялась и не хотела, но Томми сказал:

— Ты что, трусиха?

Такого подозрения Анника, само собой, ни за что бы не допустила. И тогда все трое отправились на поиски — каждый в другую сторону.

Томми выбрал тропку, ведущую через лес. Никакого господина Нильссона он не нашел, зато нашел кое-кого другого. Он нашел быка! Или, вернее, бык нашел Томми, и Томми ему не понравился. Потому что это был злой и совершенно не любивший детей бык. Он примчался, опустив голову, с жутким ревом, а Томми издал страшный вопль, который разнесся по всему лесу. Пиппи и Анника тоже услыхали его вопль и поспешно прибежали, чтобы посмотреть, почему Томми так вопит. Но бык уже успел поддеть Томми на рога и подбросил его высоко в воздух.

— Какой глупый бык, — сказала Пиппи Аннике, которая рыдала в полном отчаянии. — Разве можно так себя вести? Ведь он испачкает беленькую матроску Томми. Надо пойти и проучить этого глупого быка.

Так она и сделала. Подбежав к быку, Пиппи дернула его за хвост.

— Извините, что помешала! — сказала она.

И поскольку она больно дернула его за хвост, бык обернулся и увидел еще одного, новенького детеныша, которого ему тоже страшно захотелось поднять на рога.

— Извините еще раз, что помешала, — повторила Пиппи. — Извините, что я вынуждена лишить вас рогов, — добавила она, отломив один бычий рог. — Два рога теперь не в моде. В этом году все самые лучшие, самые модные быки носят только один рог. А некоторые не носят вовсе, — сказала она, отломив и второй рог.

Поскольку рога у быков нечувствительны к боли, бык не знал, что остался без рогов. Он все равно продолжал бодаться, и будь на месте Пиппи какая-нибудь другая малышка, от нее бы мокрого места не осталось.

— Ха-ха-ха, перестаньте меня щекотать! — орала Пиппи. — Вы даже представить себе не можете, как я боюсь щекотки. Ха-ха, кончайте это дело, кончайте, говорю, а не то я умру со смеху!

Но бык не прекращал бодаться, и в конце концов Пиппи вскочила ему на спину, чтобы хоть немного отдохнуть. Но ни о каком отдыхе не могло быть и речи: ведь быку совершенно не понравилось, что Пиппи сидит у него на спине. Он делал самые невероятные кульбиты, чтобы сбросить Пиппи на землю, но она только крепче сжимала ногами его бока. Бык бесновался, бегая взад-вперед по лугу, и ревел так, что казалось, будто из ноздрей его валит дым. Пиппи хохотала, и вопила, и махала рукой Томми и Аннике, которые стояли на почтительном расстоянии, дрожа как осиновый листок. Бык вертелся волчком, пытаясь избавиться от Пиппи.

— «Здесь танцую я с моим милым дружком…» — напевала вполголоса Пиппи, продолжая сидеть на спине быка.

В конце концов бык так устал, что улегся на землю; его одолевало безумное желание, чтобы на свете не осталось ни единого ребенка. Да и вообще он всегда считал, что малявки не так уж необходимы.

— Вы собираетесь отдохнуть после обеда? — вежливо спросила Пиппи. — Не буду мешать!

Сойдя со спины быка, она подошла к Томми и Аннике. Томми уже чуточку поплакал. Бык повредил ему руку, но Анника перевязала ее своим носовым платком, так что она больше не болела.

— О, Пиппи! — воскликнула возбужденно Анника, когда Пиппи подошла к ней и к Томми.

— Тс-с-с! — прошептала Пиппи. — Не разбуди быка! Он спит, и если мы разбудим его, он опять начнет психовать.

— Господин Нильссон, господин Нильссон, где ты? — тут же заорала она громким голосом, ничуть не заботясь о послеобеденном сне быка. — Нам пора домой!

И правда, неподалеку на сосне сидел скрючившись господин Нильссон. Он с печальным видом сосал свой хвост. Ведь такой маленькой обезьянке вовсе не весело, когда ее одну бросают в лесу. Но он тут же спрыгнул с сосны прямо на плечо Пиппи и замахал своей соломенной шляпкой, как всегда, когда у него бывало радостно на душе.

— Вот как, значит, на сей раз ты не нанялся в прислуги? — сказала Пиппи, погладив его по спинке. — Тьфу! Ведь это же враки, истинная правда, — добавила она. — Да, но ведь истинная правда не может быть враньем, — продолжала она свои рассуждения. — Вот увидите, в конце концов может статься, что господин Нильссон и в самом деле был прислугой в Сурабае! И тогда я уж точно знаю, кто потом будет жарить нам котлетки.

И они отправились домой. Платье Пиппи по-прежнему булькало «бульк, бульк», а туфля чмокала «чмок, чмок». Томми же и Анника думали, что, несмотря на встречу с быком, у них был замечательный день, и пели песню, которую выучили в школе. Собственно говоря, это была летняя песня, а ведь осень уже была на носу. Но они думали, что все-таки песня была очень к месту.

 

Нам летнее солнце сияет,

Леса и луга освещает,

Наш класс по дороге шагает.

Мы весело поем. Халло! Халло!

Ты молодой,

Бодрись, не ной,

Иди и с нами вместе пой,

А наша песня улетай

В зеленый, светлый

Горный край.

Нам летнее солнце сияет,

Мы с песней идем. Халло! Халло!

 

Пиппи тоже пела, но слова ее песни были не совсем такие, как у Томми с Анникой. А пела она вот что:

 

Нам летнее солнце сияет,

А я по дороге шагаю,

И делаю все, что желаю,

И туфлями стучу: стук, стук!

И не беда,

Что, как всегда,

В туфле чмокает вода.

А бык сбежал,

Какой скандал!

И мне спасибо не сказал.

Нам летнее солнце сияет.

Я шлепаю туфлей: шлеп, шлеп.[2]

 

 

Пиппи попадает в цирк

 

В маленький городок приехал цирк, и все дети побежали к своим мамам и папам и стали клянчить, чтобы их сводили туда. Так же поступили и Томми с Анникой, а их добрый папа тут же вытащил несколько красивых серебряных крон и дал им. С этими деньгами, крепко зажатыми в кулачках, дети побежали к Пиппи. Она была на веранде у лошади. Она заплетала ее хвост в мелкие косички, которые украшала красными бантиками.

— Я думаю, у нее сегодня день рождения, — сказала Пиппи. — И поэтому она должна быть красивая и нарядная.

— Пиппи, — сказал, запыхавшись от быстрого бега, Томми. — Пиппи, хочешь пойти с нами в цирк?

— Я могу пойти с вами куда угодно, — сказала Пиппи, — но могу ли я пойти с вами в цирк, я не знаю. Ведь я не знаю, что за штука такая — цирк. А больно не будет?

— Ну и дурочка же ты, — сказал Томми. — Вовсе он не делает больно! Это ведь удовольствие, ясно? Там и лошади, и клоуны, и красивые дамы, которые ходят по канату!

— Но билет стоит денег, — добавила Анника, разжав свой маленький кулачок, чтобы посмотреть, по-прежнему ли там лежит блестящая двухкроновая монета и две монетки по пятьдесят эре.

— Я богата, как тролль[3], — сказала Пиппи, — так что могу всегда купить себе даже весь цирк. Хотя если у меня будет много лошадей, на моей вилле станет тесно. Клоунов и красивых дам я могу, правда, загнать в чулан, где хранится каток для белья, но с лошадьми будет труднее.

— Дурочка! — сказал Томми. — Незачем тебе покупать цирк. Деньги платят за вход туда и за то, что там увидят, понятно тебе?

— Как бы не так! — заорала Пиппи и сощурилась. — Платить за то, чтобы смотреть! А я и без того хожу здесь целыми днями и только и делаю, что глазею по сторонам. Разве сосчитаешь, на сколько денег я уже насмотрелась всякой всячины!

Мало-помалу она осторожно приоткрыла один глаз, и тут у нее голова пошла кругом.

— Сколько будет стоить, столько и будет! — сказала она. — Я должна хоть одним глазком взглянуть на этот цирк!

Однако в конце концов Томми и Аннике удалось растолковать Пиппи, что такое цирк, и тогда она взяла из своего чемодана несколько золотых монет. Затем она надела свою шляпу величиной с мельничное колесо, и они пустились бежать к цирку.

Перед палаткой цирка толпился народ, а у окошечка кассы тянулась длинная очередь. Но наконец подошла и очередь Пиппи. Она сунула голову в окошечко и, пристально взглянув на сидевшую там пожилую приветливую даму, сказала:

— Сколько будет стоить посмотреть на тебя?

Но пожилая дама приехала из-за границы и не поняла, что имела в виду Пиппи.

— Милая девошка, — ответила она, — мешт в первый ряд штоит пять крон, во второй — три кроны, а ешли штоять — одна.

— Ладно, идет, — сказала Пиппи, — но ты должна мне обещать, что пройдешься по канату.

Тут Томми вмешался и сказал, что Пиппи нужен билет во втором ряду. Пиппи протянула в окошечко золотую монету, а пожилая дама недоверчиво взглянула на нее. Она даже попробовала монету на зуб, чтобы убедиться: монета не фальшивая. В конце концов дама уверилась, что монета в самом деле золотая, и Пиппи получила свой билет. Кроме того, ей вернули сдачу: много серебряных монеток.

— Еще чего! На что мне все эти мелкие, противные белые денежки? — недовольно сказала Пиппи. — Знаешь, возьми их обратно, а я за это смогу посмотреть на тебя два раза. На штоячем мешт!

Поскольку Пиппи абсолютно не желала брать сдачу, дама обменяла ее билет на место в первом ряду и дала также Томми и Аннике места в первом ряду совершенно бесплатно. Им не пришлось платить ни единого эре. Таким образом, Пиппи, Томми и Аннике достались очень красивые, обитые красной материей кресла возле самой арены. Томми и Анника много раз оборачивались, чтобы помахать рукой своим школьным товарищам, сидевшим гораздо дальше.

— Какой смешной чум! Точь-в-точь — как у лопарей! — сказала Пиппи, удивленно оглядываясь вокруг. — Но, как я вижу, они рассыпали на полу опилки. Не такая уж я чистюля, но, сдается мне, тут работали грязнули и неряхи.

Томми объяснил Пиппи, что в цирках всегда рассыпают опилки, чтобы лошадям было легче бегать.

На небольшом помосте расположился оркестр, который внезапно заиграл бравурный марш. Пиппи бешено захлопала в ладоши и запрыгала в кресле от восторга.

— А слушать тоже стоит денег или это бесплатно? — спросила она.

И тут занавес, прикрывавший дверь, откуда выходили артисты, отодвинулся и директор цирка в черном фраке с хлыстом в руке выбежал на арену, а вместе с ним десяток белых лошадей с алыми плюмажами на гривах.

Директор цирка щелкнул хлыстом, и лошади стали бегать вокруг арены. Тогда директор щелкнул хлыстом снова, и все лошади встали передними ногами на барьер, окружавший арену. Одна из лошадей очутилась прямо против кресел, где сидели дети. Аннике не понравилось, что лошадь стоит так близко от нее, и она забилась как можно глубже в кресло. А Пиппи, наоборот, наклонившись вперед, подняла переднюю ногу лошади и сказала:

— Привет, лошадка, как поживаешь? Тебе кланяется моя лошадь. У нее сегодня тоже день рождения, правда, бантики у нее не на голове, как у тебя, а на хвосте.

К счастью, Пиппи опустила ногу лошади еще до того, как директор цирка ударил хлыстом в следующий раз. Потому что все лошади спрыгнули с барьера и снова начали носиться по арене.

Когда номер подошел к концу, директор вежливо поклонился и лошади умчались. Миг — и занавес снова отодвинулся, чтобы впустить ослепительно белую лошадь, на спине которой стояла прекрасная дама в зеленом шелковом трико. В программе было написано, что ее зовут мисс Карменсита.

Лошадь трусила по опилкам, а мисс Карменсита улыбалась, спокойно стоя на ее спине. Но тут случилось нечто непредвиденное. В тот самый миг, когда лошадь гарцевала мимо кресла, где сидела Пиппи, в воздухе что-то просвистело. И это был не кто иной, как Пиппи — собственной персоной. И вот она уже стоит на спине лошади, позади мисс Карменситы. Сперва мисс Карменсита была так ошарашена, что чуть не свалилась с лошади. Но потом она разозлилась и начала размахивать за спиной руками, чтобы заставить Пиппи спрыгнуть. Но не тут-то было.

— Успокойся грамм на двести! — завопила Пиппи. — Думаешь, тебе одной хочется повеселиться? Другие тоже платили за билет!

Тогда мисс Карменсита захотела сама спрыгнуть с лошади, но опять-таки не тут-то было, потому что Пиппи цепко обхватила руками ее живот. И тогда зрители, все до одного, не могли сдержать смех. Все это казалось каким-то несусветным безумством. Прекрасная мисс Карменсита, за которую судорожно держалась какая-то рыжеволосая девчонка в огромных туфлях, стоявшая на спине лошади с таким видом, словно она никогда не занималась ничем иным, как только выступала в цирке.

Но директору цирка было не до смеха. Он дал знак своим одетым в красное униформистам, чтобы те выбежали на арену и остановили лошадь.

— Неужели номер уже окончен? — разочарованно спросила Пиппи. — Как раз когда нам так весело!

— Жамолши, девшонка! — прошипел сквозь зубы директор. — Убирайся вон!

Пиппи горестно взглянула на него.

— Что случилось? — спросила она. — Почему ты злишься? А я-то думала, тут хотят, чтобы нам было весело и приятно.

Соскочив с лошади, она пошла и уселась на свое место. Но тут появились двое здоровенных служителей, чтобы вышвырнуть ее из балагана. Схватив ее с обеих сторон, они попытались приподнять девочку.

Но это им не удалось. Пиппи как раз сидела очень спокойно, но все равно не было ни малейшей возможности сдвинуть ее с места, хотя служители старались изо всех сил. И тогда, пожав плечами, они отошли от нее. Тем временем начался следующий номер. Мисс Эльвира собиралась пройти по канату. Мелкими шажками взбежала она на канат. Она балансировала на канате и выделывала всевозможные трюки. Ее номер выглядел очень мило. Она продемонстрировала также, что может пройтись по узенькому канату задом наперед. Но когда она вернулась на небольшую площадку, где начинался канат, и обернулась, там уже стояла Пиппи.

— Ну, что ты скажешь теперь? — восторженно спросила Пиппи, увидев удивленное лицо мисс Эльвиры.

Мисс Эльвира не произнесла ни слова, а только спрыгнула вниз с каната и бросилась на шею директора цирка, который был ее папой. И дирек<