В конце четырнадцатого века краткое резюме Пьера Десноеля

(3)

не упомянул о
миссии Диего. В 1457 году святой Антонин не упоминал об этом. По его словам, когда аббат
Сито и его двенадцать братьев были отправлены к альбигойцам, Диего присоединился к ним вместе с Домиником; затем
он отправился в Рим, чтобы предложить свою отставку, чтобы он мог более полно посвятить себя апостольству. Этот
отчет представляет собой простую комбинацию элементов и, очевидно, является ложным. В 1517 году Джон Гарцони из Болоньи
снова сослался на миссию и приблизился к идее Тьерри, приписав королю
инициативу поездки епископа в Рим, которому было поручено посольство к Суверенному понтифику.

(4)

Но тем временем Аланус де Руп внес кое-что новое в жизнь святого Доминика. Будущие
матери узнали из его уст о желанных благословениях, которые стали результатом беседы Бланш
Кастильской с патриархом. Будущая королева Франции, опечаленная тем, что у нее еще не было наследника
престола, по настоянию святого приняла решение читать Розарий Пресвятой Девы
и раздавать розарии тем, кто хотел его читать. В результате этой преданности она
зачала и произвела на свет великого Сент-Луиса и всех остальных своих детей. Этот анекдот,
с энтузиазмом повторяемый бесчисленными проповедниками Розария, вскоре был вплетен в легенду о
св. Доминик и в образе королевы Бланш,

(5)

и именно для того, чтобы пролить свет на природу этого
таинственного посольства, порученного, по словам Тьерри Апольдийского, Диего и его заместителю королем
Альфонсо Кастильским.

Фернандо дель Кастильо в 1584 году приводит пример такого сговора;

(6)

в неведении, которое он
признает относительно точного характера миссии Диего в 1203 году, он может сообщить только эту деталь: король
послал епископа, среди прочего, навестить свою дочь, которая только что вышла замуж в предыдущем
году (Кастильо ошибся: Бланш вышла замуж в 1200 году, а не в 1202 году). Затем следует со всеми
подробностями история Алануса де Рупа; по сути, это привело бы к зачатию Святого Людовика за одиннадцать лет
до его рождения. Более того, даже если бы в его распоряжении не было анекдота о бретонском проповеднике
, мы не можем не думать, что кастильский историк, гордясь своей национальной славой,
ввел бы в повествование дочь Альфонсо Кастильского. Разве эта связь не напрашивалась
сама собой? Это то, что придает повествованию ложный аспект правдоподобия.

Более того, не следует забывать, что по методу и содержанию своей истории в целом Кастильо
доминирует не только над своими предшественниками, но и над всеми своими преемниками в семнадцатом веке. Например, в
прологе он объявляет о своей программе как историка и даже о своем суждении о хрониках и
легендах святого Доминика: "Кажется, что самые слабые случаи были записаны, а
самые важные опущены; работы были наполнены рассказами о чудесах, о которых нет необходимости
рассказывать много для того, чтобы восхвалять святых, а для подражания им - ни одного". Доминиканская библиография
то, что он также подробно приводит в этом прологе, показывает, что он знал большую часть того, что было написано
до него. Пылкий кастилец, пользующийся благосклонностью к коллекции древних предметов, все еще
имеющихся в Осме, о Диего и Святом Доминике, он имел честь добавить, кажется, один новый факт к
этой истории: дату смерти Диего, начертанную на могиле в соборе. В этом отношении его
вклад знаменует собой новый этап в развитии традиции, за которым мы наблюдаем: на заре современной
эпохи его работа представляла собой перечень доминиканских традиций и кастильских документов. Недостаточно
подготовленный для того, чтобы взвесить соответствующую ценность своих источников, Кастильо, очевидно, мог представить не более чем
своего рода вероятную коллекцию, собранную из огромного количества записей. По крайней мере, в отношении
миссии Диего он показывает, что не смог найти ничего, кроме связки легенд тринадцатого века и небольшого
анекдота о Четках.

СЕМНАДЦАТЫЙ ВЕК

Тогда на сцену выходят официальные историки. Последние годы жизни епископа Осмы больше не
принадлежат, как раньше, почти исключительно истории святого Доминика. Историографы и
агиографы Кастилии, церкви Осмы, Церкви Испании или Вселенской Церкви,
цистерцианцев или якобинцев по очереди присваивали его. Обязанные по своему положению сочинять великие
общие труды, эти писатели создавали не более чем сборники. Часто они не привносили ничего
оригинального, кроме определенного количества национальных или корпоративных предрассудков, и проявляли относительно мало стеснения
в выборе или даже в характере своих источников.

Вслед за Антонио из Сиены,

(7)