Асабийя и мулк Ибн Хальдун, Мукаддима (1377)

Теоретик. Быть может, уважаемый читатель, вы уже обратили внимание на то, что открытия и изобретения в теории Власти не придумываются теоретиками, а сначала возникают в повседневной практике Власти и лишь потом, иногда спустя тысячи лет, формулируются мыслителями в виде законов и правил. Враждующие царства Китая позволили осознать тонкости политической интриги, а полисы Древней Греции – методы поддержания стабильной государственной власти. Можно предположить, что очередное достижение в теории Власти также потребует особой территории, с отличающимся как от китайского, так и от древнегреческого образом жизни.

Появления такой территории пришлось ждать почти две тысячи лет. Полисная цивилизация Эллады оказалась недолговечной, и монархия снова стала господствующей на Земле формой правления. Римская республика превратилась[397] в Римскую империю, поставившую под свое владычество все Средиземноморье. Римская империя распалась на Западную и Восточную; Западная рухнула под натиском варварских королевств, Восточная превратилась в Византийскую, но так и осталась империей. Одно тысячелетие сменялось другим, а единоличное правление оставалось единственной формой Власти, выживавшей в реальном мире. В этих условиях древнегреческая классификация государств казалась безнадежно устаревшей, и место рассуждений о «справедливости» занял куда более древний и более надежный «мандат Неба» в виде священного права королей [398]. Власть казалась, да и почти повсюду[399] и оказывалась личным свойством конкретного лица, и все размышления о ней полностью укладывались в китайскую традицию заговоров и интриг.

Подходящие условия, способствующие открытию новых законов Власти, сложились только к началу XIV века, и не в Европе, а на территории Северной Африки (левая ее часть на карте, от Марокко до Туниса). Автор этих открытий, Абу Зейд ар-Рахман ибн Мухаммад аль-Хадрами, известный как Ибн Хальдун (1332-1406), был современником исторических событий, которые мы сегодня воспринимаем как древние мифы. Авиньонское пленение пап, эпидемия Черной смерти, Столетняя война, Куликовская битва и завоевания Тамерлана – все это происходило при жизни Ибн Хальдуна, но к изучению Власти его подтолкнула совсем другая история.

Родную для Ибн Хальдуна Северную Африку в те годы можно было с полным правом назвать полем боя между цивилизацией и варварством. Узкая полоска плодородной земли вдоль Средиземного моря способствовала возникновению торговых (и пиратских, как же без этого) городов-госу­дарств. Но уже в сотне километров в глубь континента начиналась громадная пустыня, кормившая миллионы[400] кочевников-скотоводов. Численное и военное превосходство берберских (а позднее и арабских) племен над городами было несомненным, и, чтобы выжить, городам приходилось нанимать одни племена против других:

«Все племена делились на две большие группы – племена махзен, или так называемые "казенные", и племена райя, или "подчиненные, податные". Племена махзен разводили верблюдов, имели право носить оружие и, самое главное, крайне тесно были связаны с государственным аппаратом.

В их задачу входило собирать налог с "податных" племен и с некоторых районов; они составляли главную военную силу государства...» [Игнатенко, 1980, с. 11].

Читатель. Непонятно. Если племена составляли главную военную силу, то почему они подчинялись городам-государ­ствам, а не наоборот?

Теоретик. Зная теорию Власти, вы легко сможете ответить на этот вопрос. Во-первых, потому что племен много, а государство (когда оно существует) одно. Попытка какого-то племени захватить центральную власть могла быть подавлена с помощью других племен (как чаще всего и случалось). Во-вторых, «власть даром не раздается, поскольку приобретена аналогичным путем». Что из себя представляли государства Северной Африки в XIII– XIV веках? Наследственные династии, созданные вождями племен, которым все же удалось захватить столичные города!

В 1069 году предводитель племени санхаджа (воинов которой прозвали альморавидами – «праведниками пустыни» – за обычай закрывать часть лица для защиты от сглаза) Юсуф ибн Ташфин захватывает Фес (столицу тогдашнего Марокко) и основывает династию Альморавидов. К концу века государство Альморавидов простирается от Сарагосы в Испании до Алжира на западе Северной Африки.

В 1120 году в столицу Альморавидов Марракеш прибывает харизматический проповедник Ибн Тумарт и начинает пропаганду учения о махди, призванном очистить мир от скверны (под «махди» он конечно же подразумевает себя любимого). Проповедь продолжается в окрестных горах и пустынях, племена одно за другим подпадают под обаяние самопровозглашенного махди и присягают ему на верность. В горах Атласа создается государство альмохадов («исповедующих единство божие»). Начинается война с базирующимися на равнине Альморавидами[401], которая в 1146 году завершается взятием Марракеша. На смену альморавидам приходят альмохады, вскоре (к 1160 году) подчиняющие себе огромную империю – от Испании до Туниса.

Однако уже в 1224 году в династии начинаются проблемы (один правитель задушен в собственных покоях, другой – утоплен в бассейне, за власть сражаются несколько одинаково сильных группировок), и конкурирующие с санхаджа племена поднимают голову. Племя бану марин начиная с 1216 года вторгается в Марокко из Сахары, в 1244 году вождь племени Абу Яхья раздает своим вассалам еще не завоеванные (!) земли Марокко, чем обеспечивает их сплоченность. В борьбе с бану марин Альмохадам приходится обращаться за помощью к племени абд аль-вад, но даже это не помогает, и в 1248 году Абу Яхья захватывает Фес (древнюю столицу Марокко). Так на карте Северной Африки появляется очередное государство. Не отстает от своих соседей-врагов и племя абд аль-вад – под предводительством Ягморасан Ибн Зайяна оно создает собственное государство со столицей в городе Тлемсен.

Рисунок 4. Продолжительность правления арабских династий [Игнатенко, 1980, с. 104-105]. Медиана – 120 лет, половина династий теряла власть до 121 года своего правления

Мы снова видим, как географические факторы – сочетание судоходного Средиземного моря и примыкающей к нему огромной пустыни – способствовали возникновению особого жизненного уклада. В полисах Древней Греции неоткуда было взяться племенным вождям (все «племена» на территории Греции давно стали рабами); в Древнем Китае, напротив, так и не появились городов-государств (не было судоходного внутреннего моря). В Северной Африке хватало и тех, и других – и у истории появился новый сценарий, «варвар на троне», рождение и гибель династий, основанных племенными вождями[402].

Ибн Хальдуну «посчастливилось»[403] провести большую часть своей жизни в самой гуще подобных событий. На его глазах захватывались города и гибли правители, плелись интриги и привлекались в союзники племена. Даже поверхностный очерк истории, который вы только что прочитали, заставляет задуматься: почему, захватив города и огромные территории, династии оказываются не в состоянии их сохранить на сколько-нибудь длительное время? Почему малообразованные и довольно примитивные племена раз за разом выдвигают вождей, способных выигрывать войны и основывать династии, а сами династии ослабляются и деградируют, иногда вплоть до ежемесячных дворцовых переворотов, так что средняя продолжительность жизни этих династий ненамного превышает срок жизни одного человека (рисунок 4 с предыдущей страницы)?

Потерпев поражение в многолетних политических интригах, Ибн Хальдун получил дополнительный стимул задуматься над этим вопросом. Удалившись в провинциальный городок, он посвящает несколько лет своей жизни научным изысканиям, параллельно работая над историей Северной Африки и над ее теоретическим осмыслением. В 1377 теоретическая работа завершена[404]: за несколько месяцев Ибн Хальдун пишет свою знаменитую Мукаддиму («Введение в историю», «Пролегомены» – в разных вариантах перевода). Ответы на мучившие его вопросы найдены, душевный покой обретен, и на смену неудачливому политику приходит повсеместно признанный мудрец.

Читатель. Ну хватит тянуть, говорите уже ответ! Что он такого открыл? Явно ведь не хитрый способ захватить власть – иначе мы бы знали его как султана или эмира. Так что же?

Теоретик. Попробуйте догадаться. Что можно открыть, ответив на вопрос: почему одни захватывают власть, а другие ее теряют?

Читатель. Источник власти, что ли? То, что у одних есть, а у других было, да сплыло?

Теоретик. Вот видите, как все просто, если немного подумать. Все верно: Ибн Хальдун действительно открыл источник Власти – то, что отличает победителей от побежденных, восторжествовавших правителей от свергнутых.

Читатель. Что, в самом деле? Самый настоящий источник Власти – тот, что и сейчас работает во властных разборках? И он его открыл в XIV веке?

Теоретик. А что Вас так удивляет? Ведь мы уже знаем, что Власть во все времена одинакова и меняются лишь ее маски.

Читатель. Да просто я про Ибн Хальдуна только из вашей книги и узнал. А если бы он открыл что-то стоящее, об этом, наверное, на каждом углу кричали бы. Вот с Макиавелли, например, никаких сомнений, он точно что-то такое открыл. А Ибн Хальдун... Что-то не верится!

Теоретик. А зря не верится. Мы ведь уже предупреждали о главной особенности теории Власти: что-то действительно стоящее в ней приберегается для внутреннего пользования, а широкой публике выдаются лишь идеологические мифы («мандат Неба») или общеизвестные банальности (вроде китайских «стратагем»). К тому же сама Власть успешно скрывается за разными масками (государствами, классами, корпорациями), и знания о ней обычно затеряны среди других, не менее интересных сведений. Так что чем менее известен теоретик Власти, тем более ценные знания можно у него обнаружить. Открытия Макиавелли мы рассмотрим буквально через несколько страниц, и у вас будет возможность сравнить их с результатами Ибн Хальдуна, к изложению которых мы наконец-то и переходим.

С первых же страниц «Мукаддимы» понимающему человеку становится ясно, что речь в ней пойдет не совсем про историю. История, говорит Ибн Хальдун, это всего лишь совокупность сообщений о событиях, причем очень часто эти сообщения оказываются стопроцентной ложью. Как отличить ложь от правды и получить достоверную картину происходящего? Вопрос, достойный настоящего человека Власти; обычный ответ на него – фильтровать сообщения, используя лишь доверенные источники. Но мы уже знаем (из китайских стратагем), что «доверенные» источники часто оказываются самыми ненадежными; знает это и Ибн Хальдун, и потому предлагает совершенно другой способ проверки сообщений:

«Исследовать их надлежит, опираясь на знание о природе обустроенности [405]. Это – наилучший и наивернейший способ исследования сообщений и отделения в них правды от неправды. Он предшествует установлению справедливости передатчиков... если же оно [сообщение] невероятно, то нет никакой пользы от установления справедливости или несправедливости...» [Смирнов, 2008, с. 5].

Располагая достоверным «знанием о природе обустроенности», можно избегать смертельно опасных ошибок; но что это за знание и откуда его взять? Да из моей же книги, отвечает Ибн Хальдун:

«Необходимо взглянуть на людское общежитие, каковое представляет собой обустроенность, и отделить в нем состояния, которые оно испытывает благодаря самому себе и которые обусловлены его природой, от тех, что привходящи и не идут в счет, а также от тех, что вообще не могут иметь места...

Представляется, что это – самостоятельная наука... Эта наука, как представляется, создается вновь. Клянусь жизнью, ни у кого не встречал я ничего похожего...» [Смирнов, 2008, с. 6].

Общие правила обустроенности, позволяющие отличать правду от лжи в сообщениях, а вовсе не история как совокупность самих этих сообщений, – вот что интересует Ибн Хальдуна, и вот чем он решился поделиться с читателями. Ну а поскольку «обустроенность» в тогдашней Северной Африке представляла собой постоянную борьбу за власть с установлением и разрушением правящих династий, то перед нами действительно новая наука, и это – наука о Власти. Главной целью Ибн Хальдуна в этой науке является проверка достоверности сообщений, а не захват власти и не ее восхваление, его интересует, как Власть устроена сама по себе[406], пусть даже такое знание и покажется кому-то неприятным:

«Многие из государственных мужей... обладающие трезвостью в политике, могут обратить внимание на признаки разрушения, которые постигают их государство, и посчитать, что этого можно избежать. Они принимаются исправлять государство, улучшать его составные части и оздоровлять его, стремясь уберечь от этого разрушения. Они считают, что несчастье постигает их государство из-за небрежения или глупости тех государственных мужей, которые были до них. Но это не так. Это разрушение природно» [Игнатенко, 1980, с. 62].

С таким беспощадно-объективным подходом и впрямь можно докопаться до истины. Итак, что же такое имеется у примитивных племен, воюющих под знаменами очередного вождя или пророка, и отсутствует у столетних династий, владеющих городами, кораблями и мощным чиновничьим аппаратом?[407] Какая сила создает новые государства, а потом утекает прочь, обрекая их на неминуемую гибель?

Рассмотрев вместе с Ибн Хальдуном различия в обустроенности племен и государств, мы узнаем ответ на этот вопрос. Ибн Хальдун (задолго до Маркса) справедливо замечает, что жизненный уклад различных народов определяется тем, как они добывают себе пропитание:

«Знай, что состояния народов различаются так, как различаются их способы добывания средств к жизни... земледельцы и животноводы действуют по зову необходимости. Для них неизбежно открытое пространство[408], поскольку оно предоставляет им земельные угодья, выгоны и пастбища для скота. Вот почему связанность с открытым пространством в их случае необходима... [а добывание средств к жизни] ограничивается поддержанием существования и куском хлеба, не более того, поскольку большего они достичь не в состоянии... если положение людей, добывающих средства к жизни, улучшится, они начнут сотрудничать в добывании превышающего необходимое... разбивать города и населенные пункты для огороженной оседлой жизни... Это – обитатели огороженных пространств[409]... Одни из них добывают средства к жизни ремеслами и искусствами, другие – торговлей. Их доходы... обильней и дают больший достаток... и они имеют сверх необходимого...» [Смирнов, 2008, с. 19-20).

Слово «необходимый» не случайно так часто встречается в приведенном тексте. Ибн Хальдун полагал, что действия людей, вызванные необходимостью (то есть единственно возможные), намного более предсказуемы, и именно их нужно исследовать в первую очередь. Поэтому жизнь на открытых пространствах, полностью контролируемая необходимостью (не будешь разводить верблюдов – умрешь с голоду), представлялась ему основой человеческой жизни, на которой периодически расцветают и тут же опадают «цветы цивилизации»[410].

Обнаружив разницу между «бидава» и «хидара» – открытое и огороженное пространство, отсутствие и наличие «роскоши» (потребления сверх необходимого), – Ибн Хальдун задается следующим вопросом: а как эти различия отражаются на «человеческих качествах» населения? Здесь снова обнаруживается существенная разница:

«Нравы людей таковы, что меж ними царит несправедливость и вражда: кому приглянулось имущество брата, тот уж тянет к нему руки, если только не сдержит его какой-нибудь усмиритель...

В городах взаимную вражду людей сдерживают правители и государство: они связывают руки всем нижестоящим, так что одни не могут затронуть других или напасть на них. Внешних врагов сдерживают укрепленные стены...

Что касается жителей открытых пространств, то у них [порядок] поддерживают шейхи и старейшины благодаря всеобщему почтению и уважению к ним. От внешнего нападения их очаги охраняют защитники из числа воинов и юношей... Однако они станут охранять и обороняться, только если представляют собой спаянность[411]...» [Смирнов, 2008, с. 21-22].

Где нет укрепленных стен и «вертикали власти», там можно выжить только держась друг за дружку, коллективно, «всем миром» сопротивляясь внешним врагам. «Жить на открытых пространствах могут лишь племена – носители спаянности», – так называется 7-я глава II части «Мукаддимы». А вот в городских стенах спаянность перестает быть необходимой!

Асабийя – «спаянность», «чувство локтя», «сплоченность» – вот что отличает примитивные племена от цивилизованных, защищенных стражей и стенами, а потому «свободных от необходимости» жителей городов. Конечно, какое-то время и у какой-то части горожан асабийя вполне возможна; но с необходимостью она будет возникать и воспроизводиться только у племен, живущих на открытых пространствах. Собственно, на этом чтение самой «Мукаддимы» можно прекратить (хотя мы не будем) и вывести все ее дальнейшее содержание самостоятельно.

Читатель. Я правильно понял, что эта «асабийя» и есть настоящий источник Власти?

Теоретик. Да, правильно.

Читатель. Поэтому итальянская мафия поднялась в Америке, а евреи так и вовсе по всему миру?

Теоретик. Грубо говоря, да.

Читатель. Странное дело, верблюдов в пустыне пасут бедуины, а поднялись сицилийцы с евреями. Противоречие получается!

Теоретик. Давайте еще вспомним первых христиан, за несколько веков распространивших свою веру на всю Римскую империю, или последователей Мухаммеда, создавших халифат. Со сплоченностью у них тоже все было в порядке, хотя они и не «пасли верблюдов»! Если Ибн Хальдун знал только один способ производства сплоченности (жизнь кочевого племени), это вовсе не означает, что других способов не существует. Понимание, что источником власти является сплоченность – это открытие, а то, как ее создавать, – изобретение. Но мы уже договорились, что открытие важнее изобретения; если вы знаете общий принцип, придумать его конкретную реализацию – дело техники.

Читатель. Все равно не могу поверить. Я с детских лет читал, что Власть – грязное дело, что там нужно постоянно предавать и обманывать и все такое прочее. И вдруг оказывается, что в ней самое главное – сплоченность, чувство локтя, мир-дружба-солидарность! Почему об этом никто не пишет?

Теоретик. Действительно, странное дело – почему никто не пишет правду о Власти?

Читатель. Хм. Хотите сказать, что чем раскрученнее автор – тем больше он врет? Ну посмотрим, что вы расскажете про Макиавелли. И постойте – а почему тогда сам Ибн Хальдун написал эту правду? Как ему такое в голову пришло и кто позволил?

Теоретик. Если вы читали первую часть нашей книги, то могли бы догадаться, кто позволил. Племена, чью асабийю так расхваливал Ибн Хальдун, и позволили – потому что именно они и являлись в те годы главной военной силой в Северной Африке. А что касается «как ему такое в голову пришло?» – ну вот есть такая особенность у некоторых людей, что хлебом их не корми, дай только докопаться до правды. Таким был Квигли, которому знание о закулисной политике Великобритании жгло язык 30 лет, до самой смерти, только после которой он и решился все это опубликовать. Власть, конечно, самая большая сила в человеческом обществе, но есть люди, которым и она не указ.

Практик. Тут есть еще одна тонкость. Те, кого Власть по какой-то причине не пустила играть в нее до конца, и склонные к аналитическим размышлениям эту свою потребность к игре компенсируют размышлениями о сути тех или иных вещей. В некотором смысле это взаимозаменяемые потребности: победить в интриге и решить сложную задачу. Ну а дальше, такие люди все свое понимание Власти используют для того, чтобы им не мешали рассказать о своих открытиях миру. «Чистый» ученый, идущий против «мейнстрима», скорее всего, погибнет, вместе со своими мыслями, человек Власти в такой ситуации может и выиграть.

Теоретик. Вернемся к вашему предыдущему вопросу. Допустим, асабийя-сплоченность и в самом деле ключевой фактор в борьбе за Власть. Почему же тогда ему уделяется так мало внимания (один Ибн Хальдун за несколько тысячелетий) и так много авторов пишут про интриги, подлость, жестокость и все такое прочее? Только ли потому, что правду о Власти нельзя говорить? Очевидно, что нет, ведь интриги и насилие тоже работают. Устранение конкурентов – столь же важная составляющая борьбы за Власть, как и поддержание вассальной верности. Почему же

Ибн Хальдун (и мы вместе с ним) полагал, что источником Власти является именно асабийя, а не (к примеру) искусство интриги?

Ведь он прекрасно понимал, как устроен реальный мир: какой бы идиллической[412] ни была асабийя исходного племени, образование племенного союза, а уж тем более создание собственной династии требует уже других отношений.

«Главенство же принадлежит у них не всем, а какому-то определенному кругу. А поскольку главенство бывает благодаря преобладанию, из этого необходимо следует, что спаянность этого круга сильнее, нежели прочих групп: благодаря этому он получает преобладание и осуществляет главенство...» [Смирнов, 2008, с. 24].

«...люди, устраивая общежитие, нуждаются в усмирителе и правителе, который удерживал бы их друг от друга. Вот почему в силу той же спаянности он должен преобладать над ними... Такое преобладание и есть владение [413] (мулк).

Это – нечто дополнительное в отношении главенства. Главенство – это господство, его носителю люди покорны без принуждения с его стороны. Владение же – это преобладание и правление благодаря принужде нию» [Смирнов, 2008, с. 26-27].

Асабийя возможна лишь среди небольшой, долго жившей совместно группы людей; распространить свое главенство на большее население можно лишь в форме владения, подменив подчинение из уважения подчинением из страха. Поэтому, хотя асабийя и лежит в основе всякой династии, заметить ее в условиях «огороженного пространства» практически невозможно:

«Это [асабийя] далеко от понимания людей. Они игнорируют это, ибо забыли эпоху, когда устанавливалось государство в самом его начале. Длительное время их жизни в условиях цивилизации при ней сменялись их поколения одно за другим, и не ведают они, каково было творение бога в начале существования государства. Они видят государственных мужей, только когда укрепилось их дело, и им было все передано, и стала ненужной для них асабийя...» [Игнатенко, 1980, с. 138].

«Укрепившись, государство может обойтись без асабийи», – гласит заголовок 2-й главы III части «Мукаддимы». Коль скоро мы уже живем в государстве, шансы разглядеть в нем остатки асабийи ничтожны; вокруг только мулк, только «владение», принуждение и насилие. И если полагать такое государство вечным, то действительно нужно изучать обман и интриги, забросив «асабийю» куда подальше. Но в том-то все и дело, что Ибн Хальдун считал государство преходящим, несовершенным и обреченным на гибель способом существования! Смерть государства таится в самой его природе, подменяющей естественную общность людей (асабийю) внешним принуждением (мулком) и приводящей к единоличной власти:

«Возникает стремление к самообожествлению, что в природе людей, плюс требуемое политикой единовластие, чтобы все не развалилось из-за расхождений между многими властвующими... И он единовластно распоряжается властью, отталкивая других от соучастия в ней. Это может произойти с первым из владык государства, а может только со вторым или третьим в зависимости от степени сопротивления группировки и ее силы, но в государствах это неизбежно» [Игнатенко, 1980, с. 140].

Становление единоличной власти правителя неизбежно приводит к конфликту с его собственной (даже самой близкой) группировкой, помнящей времена «главенства», а не «владения»:

«Если же наступил второй фазис и кто-то один стал самоуправно распоряжаться и себе одному присваивать величие... то они [бывшие соратники] становятся его настоящими врагами и он начинает нуждаться в близости кого-то другого, чужаков, на которых он опирается в борьбе против бывших соратников... Он наделяет чужаков властью над теми[414]...

Держава – не тем, кто ее создавал, а слава – не тем, кто ее добывал» [Игнатенко, 1980, с. 142].

Последняя фраза исчерпывающе характеризует отношение Ибн Хальдуна к современным ему (да и вообще всем) государствам: хотя поведение правителей и соответствует их природе, оно все равно вызывает сожаление. Тем более что результатом такого поведения являются порча и гибель государства:

«Знай, что подготовка государства и его создание осуществляется асабийей. Неизбежно должна существовать крупная группировка, объединяющая и ведущая за собой другие группировки... После возникновения владения разрушительные роскошь и насилие окружают людей... Ревность государя превращается в страх за то, чем он владеет, и он начинает убивать их и уничтожать, лишать их благополучия и роскоши, к которой они привыкли. И они гибнут и уменьшаются числом, и разрушается асабийя государя... Он заменяет ее приспешниками – облагодетельствованными чужаками, и из них образуется новая асабийя. Но это не та тесная связь, подобная узде... Это чувствуют люди других группировок и начинают выступать против него и его приспешников...» [Игнатенко, 1980, с. 145].

Ибн Хальдун хорошо представлял себе «жизненный цикл» современного ему государства. Он прямо писал, что у государств, как и у человека, существует естественная продолжительность жизни – три поколения, или 120 лет[415]. Первое поколение несет в себе асабийю жизни на открытых пространствах, второе привыкает жить за городскими стенами в условиях мулка, третье окончательно погрязает в роскоши, «привыкает пресмыкаться и повиноваться» и становится неспособно к сопротивлению внешним захватчикам.

Этим трем поколениям соответствуют пять фаз жизни государства (фазы не совпадают с поколениями, поскольку некоторые из них возникают при жизни одних и тех же людей): 1) победы над врагами и основания государства, 2) формирование единоличного правления и перехода от асабийи к мулку, 3) благоденствие и демонстрация могущества, в том числе строительством зданий и городов, 4) застоя, когда главной задачей становится поддержание стабильности, «чтобы все шло как всегда», 5) расточительства, растрат и безумств, когда очередной правитель не интересуется ничем, кроме собственных удовольствий. На этой стадии начинаются дворцовые перевороты, мятежи, вторжения врагов – и ослабленному и выродившемуся государству приходит конец.

Согласно Ибн Хальдуну, воспрепятствовать такому развитию событий невозможно: он не знает другого способа создания асабийи, кроме «жизни на открытых пространствах». Создав государство, люди тем самым отказываются от естественного источника Власти в пользу его суррогата (насилия) и вступают на дорогу, с которой нет возврата. Вот почему Ибн Хальдун нисколько не интересовался приемами интриг и искусством обмана; в его представлении, все эти приемы борьбы за власть лишь ускоряли неизбежную деградацию общества и еще быстрее вели к гибели государства. Источником Власти для Ибн Хальдуна оставалась естественная сплоченность, встретить которую можно было лишь у примитивных племен.

Нам, европейским жителям начала XXI века, пессимизм Ибн Хальдуна может показаться устаревшим. На нашей короткой памяти (с 70-х годов прошлого века) еще не было случая, чтобы европейское государство рухнуло вследствие деградации Власти и было захвачено новыми носителями асабийи[416]. Да и во времена Ибн Хальдуна далеко не везде на Земле имелись примитивные племена, готовые в любое время вторгнуться в пределы цивилизации. Но если сформулировать его теорию в чуть более общем виде – как вечный цикл смены «состарившихся» властных группировок новыми, молодыми и малочисленными, обладающими большей сплоченностью, – то нельзя не ощутить холодок в спине. Как знать, может быть, кто-то из читателей этой книги и есть та будущая элита, что придет на смену погрязшим в роскоши современным правителям[417]?

Практик. А если мы вспомним проблемы мусульманского населения современной Западной Европы? Уже достаточно много экспертов всерьез рассматривают вопрос о том, не разрушат ли они своей верой и сплоченностью мультикультуралистское общество Евросоюза? Кстати, именно национальная асабийя позволила албанцам отобрать у Сербии ее сердце – Косово. Так что Ибн Хальдун актуален не только для XIV века!

Теоретик. Подведем итоги. Главное открытие Ибн Хальдуна – асабийя, сплоченность в качестве источника всяческой власти. Именно сплоченность, верность общей цели позволяет самой организованной группировке подчинить себе все остальные; но в таком увеличившемся сообществе асабийя уже не работает, и подменяется мулком (принуждением). Сплоченность из-под палки оказывается плохой заменой исходной асабийе, и Власть начинает необратимо разрушаться. Отсюда следует второе открытие Ибн Хальдуна: цикличность любой Власти, неизбежность наступления периода разложения и смут, за которым столь же неизбежно Власть переходит в руки новой, более сплоченной группировки.