Гробницы Ивана Грозного и его сыновей

 

В 1963–1965 годы в Архангельском соборе Кремля производилось вскрытие гробниц царя Ивана Грозного и его сыновей – Федора и Ивана. Сам Иван Грозный еще при жизни завещал похоронить себя в дьяконнике алтаря – святыне собора, видимо, желая подчеркнуть свою особую роль первого русского царя‑самодержца. Сверху гробницы Ивана Грозного находится сделанный в начале XX века медный кожух с чехлом и именем, под ним – кирпичное надгробие, под ним – вырубленный из цельного известняка саркофаг, полукруглый в изголовье и несколько расширяющийся соответственно положению плеч покойного. Саркофаг закрыт белокаменной плитой, на которой красивой вязью XVII века сделана надпись – имя погребенного и даты его жизни и смерти. Рядом – саркофаги его ранее похороненного сына Ивана и сына Федора. Это были последние представители рода Ивана Калиты, правившие Русской землей в течение 300 лет. Дом Калиты гордился своей родословной, которую они выводили от легендарного Рюрика; в 1598 году со смертью царя Федора Иоанновича род этот прервался…

Многие события из жизни Ивана IV, состояние его здоровья в последние годы и причина смерти до сих пор неясны, хотя написано об этом очень много. Историки в свое время даже спорили о дате смерти грозного царя, так как летописи довольно скудно говорят о том, что царь умер 19 марта 1584 года. А Псковская летопись называет датой его смерти 18 марта. Прежде последнюю дату считали ошибочной, но на надгробной плите саркофага указан именно день 18 марта: Иван Грозный умер к вечеру, и весть о его кончине распространилась только на другой день.

Умер он внезапно, в припадке ярости, которую нарочно вызвал один из его приближенных. В „Записках“ английского дворянина Д. Гарсея сказано, что за игрой в шахматы (или шашки) Иван Грозный вдруг „ослабел и повалился навзничь. Произошло большое замешательство и крик, одни посылали за водкой, другие – к аптекарям… за духовником и лекарями. Тем временем царь испустил дух и окоченел“.

Над умершим самодержцем был совершен обряд пострижения, на труп надели монашескую схиму и нарекли покойного Ионой. Так была исполнена воля Ивана Грозного, желавшего принятием монашеского сана искупить грехи и мерзости своей жизни.

Вскрытие царской гробницы велось в научных целях, чтобы по черепным костям восстановить облик Ивана Грозного, поэтому участвовали в нем сотрудники кремлевских музеев, Института судебно‑медицинской экспертизы и других научных учреждений под руководством М.М. Герасимова – археолога, антрополога и скульптора. В результате исследования выяснилось также, что и раньше предпринимались попытки вскрыть царские гробницы, отчего левая ступня Ивана Грозного была задета. Но кем и когда это было сделано – сейчас точно сказать невозможно.

Схима, в которой похоронили Ивана IV, за четыреста с лишни лет настолько истлела, что при малейшем прикосновении к ней рассыпалась, а местами сохранились только ее контуры по швам. Изымать такую „одежду“ ученым приходилось, лишь подкладывая под нее плотные листы бумаги. В саркофаге находилось большое количество гумуса (черно‑бурого порошкообразного тлена), содержащего частицы ткани одеяния и мелких тканей покойного. Череп царя был слегка повернут влево, основание его и левая височная кость оказались хрупкими и легко крошились. Необычно располагались кости правого предплечья: они были согнуты в области локтевого сустава таким образом, что концы пальцев как бы соприкасались с нижней челюстью… В основном же кости скелета Ивана Грозного сохранились довольно хорошо, и ученые, судя по ним, пришли к выводу, что царь обладал большой физической силой.

В изголовье саркофага стоял стеклянный кубок с густой жидкостью желто‑бурого цвета и плотной массой на дне. В этой массе (как и в гробах сыновей Ивана Грозного) ученые обнаружили хитиновые скелеты мух и жуков‑жужелиц, которые могли заползти в негерметично закрытые саркофаги. Особенно прекрасной работы был голубой кубок, который стоял в одном из углов саркофага. Неизвестны были ни место, ни время изготовления этого кубка, ни повод или событие, с которыми он был связан. И началась кропотливая работа ученых по установлению истории кубка, который представляет собой стакан на ножке общей высотой 18 сантиметров. Расписан он золотом и эмалями в четыре цвета (красный, желтый, зеленый и белый). Само стекло кубка синее – прозрачное в средней части и едва просвечивающее внизу.

В результате исследований было установлено, что кубок связан с придворной мастерской Рудольфа II – сначала эрцгерцога Австрийского, а затем императора Священной Римской империи. Видимо, это был подарок, так как связи Ивана Грозного и Рудольфа II были очень живыми и тесными, особенно во время подготовки к переговорам со Стефаном Баторием.

Кубок сделан из венецианского стекла, поэтому он легок и изящен, в руках быстро теплеет, и синий цвет его напоминает цвет сапфира. А камень этот, как отмечали русские лечебники, делает „человека спокойным, честным, набожным и милосердным“. Иван Грозный, по сведениям упоминавшегося выше Д. Гарсея, очень любил сапфиры, называл их „покровителями милосердия и врагами порока“. Золотая полоска по краю кубка местами стерлась, как это бывает от частого использования. Вероятно, подарок нравился русскому царю, и в день погребения чья‑то рука поставила кубок рядом с покойным…

Останки сыновей Ивана Грозного – убиенного царевича Ивана и царя Федора Иоанновича – были завернуты в шелковые покрывала из камки и спеленаты тесьмой. Годы правления царя Федора Иоанновича казались временем тихим и безмятежным: царь ни во что не вмешивался, ездил на богомолья, отстаивал долгие церковные службы и даже звонил на колокольнях. Он и слыл царем „освятованным“, готовящимся к кончине и будущей вечной жизни. Казалось, он должен был бы перед кончиной постричься в монахи, а он лежит в гробу в мирском платье – в кафтане, подпоясанном ремнем. Видимо, внезапная кончина помешала царю вступить на дорогу вечного блаженства, что отчасти подтверждается и надписью на его гробнице. Она гласит, что царь Федор Иоаннович умер 6 января 1598 года, а похоронен 8 января. Надпись делал искусный резчик, все буквы вырезаны красиво и четко, но мастер, видимо, торопился и не докончил букву „б“ в слове „благочестивый“. И получился царь названным „глагочестивым“. Недостало времени и для подбора дорогого кубка для миро, и в гробнице царя был установлен неприлично простой для царственной особы кубок.

 

ГДЕ ПОХОРОНЕН ШЕКСПИР?

 

В марте 1585 года Вильям Шекспир предпринял первую поездку из своего родного Стратфорда в Лондон, чтобы попытать счастья в большом городе. Тогда жизнь для него еще скрывалась за туманом неизвестности, ожиданий и надежд, но как сильно билось его сердце во время этого путешествия! Словами наследника французского престола это свое впечатление В. Шекспир описал потом в пьесе „Генрих V“: „Когда я еду верхом, я несусь по воздуху, как сокол; мой конь летит над землею, которая словно поет под его прикосновением; каждый удар копыта звучит музыкальней дудки Гермеса“.

Вернулся В. Шекспир в Стратфорд через 28 лет. Теперь жизнь лежала позади, действительность превзошла все его былые мечты и ожидания: он достиг славы, стал богатым человеком, возвысился над сословием, из которого вышел, но почему‑то не чувствовал себя счастливым. Более полувека прожил он в многолюдном городе, но не привязался к нему, потому и покидал без особого сожаления, мечтая лишь о деревенской тишине. Жизнь началась для Шекспира, как бурный поток, а заканчивалась тихой сменой дней – однообразных, как падение дождевых капель.

Сведений о той поре жизни Шекспира очень мало, последнее важное событие происходило для него 10 февраля (по старому стилю) 1616 года. В этот день он праздновал свадьбу своей младшей дочери, выходившей замуж за хозяина винного погребка Томаса Кунея. На праздник из Лондона будто бы приехали Бен Джонсон и Майкл Драйтон, но единственное свидетельство об их приезде – запись стратфордского пастора Дж. Уорда, к тому же сделанная им 50 лет спустя: „Произошло веселое свидание между Шекспиром, Драйтоном и Бен Джонсоном. Они выпили при этом слишком много, вследствие чего Шекспир заболел лихорадкой и умер“.

Итак, 10 февраля состоялась свадьба, а 10 недель спустя – 23 апреля (по старому стилю) последовала смерть. Шекспир действительно мог увлечься пиром, но, по другой версии, не вино свело его в могилу, так как промежуток времени от свадьбы до смерти все же очень велик. В Стратфорде и без пиршественных излишеств можно было легко заболеть тифозной горячкой, которая постоянно пребывала в нечистом и нездоровом климате.

Вестминстерское аббатство, как рассказывалось в одной из глав, для англичан то же самое, что для французов их Пантеон. Но прах Вильяма Шекспира, величайшего английского драматурга, не покоится в национальной усыпальнице Англии. Его похоронили 25 апреля 1616 года под алтарем страт‑фордской церкви Святой Троицы. Такая честь оказывалась богачу и джентльмену, и в надгробной надписи ничего не говорилось о Шекспире‑поэте.

Согласно сообщению конца XVII века, Шекспира „положили на глубине пяти‑шести метров, достаточно глубоко“. Некоторые исследователи считают это маловероятным, так как неподалеку протекал Эйвон. Над могилой Шекспира находится надгробная плита из „простого дикого камня“ с надписью:

 

Друг, ради Господа, не рой

Останков, взятых сей землей;

Нетронувший блажен в веках,

И проклят – тронувший мой прах.

 

Некоторые исследователи творчества В. Шекспира (в частности советский литературовед М. Морозов) считали, что стихи написаны очень плохо и скорее всего принадлежали какому‑нибудь местному поэту, сочинявшему надгробные эпитафии. Ни имени, ни фамилии на надгробной плите нет, но существует предание, будто бы эпитафия эта была сделана самим Шекспиром, который распорядился высечь ее на своей могиле.[40] В Стратфорде более чем в других местах практиковалось перенесение долго лежавших останков в общий склеп, и стихи должны были защитить останки великого драматурга, так что поэтическое парение здесь было излишним. Кто бы ни был автором этого „проклятия“, но оно успешно выполнило свое назначение: никто не тронул останков, погребенных в этой могиле. „Да и кто бы мог прийти в церковь с лопатой в руках и раскопать ее?“ – задается вопросом известный американский шекспировед С. Шенбаум. Он считает, что проклятие относилось к церковным сторожам, которым из‑за недостатка места порой приходилось разрывать могилы и переносить кости в примыкавший к церкви склеп. В 1694 году Уильям Холл, который впоследствии стал пребендарием в церкви Святой Троицы, писал Э. Твейтсу – известному знатоку англосаксонской литературы:

В той церкви есть место, которое называется „помещением для костей“, – в нем хранятся все вырытые кости, которых так много, что ими можно было бы нагрузить множество телег. Поэт, желавший, чтобы его кости остались нетронутыми, произвел проклятие на голову того, кто их тронет; и поскольку он обращался к причетникам и церковным сторожам, по большей части невежественным людям, создавая надпись, он опустился до их низкого умственного уровня, сбросив с себя одеяние того искусства, которое никто из его современников не носил более безупречно.

Недалеко от могилы, возле северной стены церкви, под аркой, родственники Шекспира еще в 1622 году поставили каменный бюст, выполненный голландским мастером Джерардом Джонсоном. Для двух коринфских колонн скульптор использовал белый и черный мрамор, а для инкрустированных панелей – черный базальт. Колонны поддерживают карниз, на котором расположились два маленьких херувима: левая фигурка с лопатой в руках олицетворяет труд, правая с черепом и опрокинутым факелом – покой Херувимы расположены по сторонам от герба рода Шекспиров, на котором изображены нашлемник и геральдически украшенный щит, высеченные в виде барельефа на прямоугольной каменной плите. Верхняя часть памятника выполнена в виде пирамиды, на вершине которой помещен еще один череп – с пустыми глазницами и без нижней челюсти.

Одетый поверх кафтана в мантию без рукавов, Шекспир держит в правой руке гусиное перо,[41] левая рука его лежит на листе бумаги, а обе они покоятся на мешке с шерстью – символе процветания этого края. Вид у Шекспира цветущий: высокий лоб без морщин, короткая толстая шея, локоны на висках закручены, усы и борода ухожены; глаза, слишком близко посаженные, безучастно смотрят вперед. И нет ничего в этом упитанном джентльмене, что бы напоминало о великом поэте.

Под бюстом сделаны две надписи. Одна из них, написанная по‑латыни, гласит:

 

По разуму Нестор Пилосский, по гению Сократ, по искусству Вергилий.

Земля его оплакивает, народ плачет о нем, Олимп его имеет.

 

Английскую надпись приписывают Бен Джонсону или Драйтону:

 

Стой, путник, удели время на твоем пути,

Прочитай, если можешь, кто здесь положен

Это могила Шекспира, с которым умерла вся природа!

Ничто не украшает камня лучше сего имени,

Так как высокий смысл его произведений

Подчиняет ему живое искусство

Умер Anno Domini 1616 г, 53 лет от роду, в день 23 апреля.

 

Бюст, высеченный из мягкого камня, первоначально был выкрашен, и можно было видеть, что у Шекспира – светло‑карие глаза и каштановые волосы. В 1793 году бюст выкрасили в белый цвет – под мрамор, но в 1861‑м белую краску соскребли, и сейчас бюст снова имеет свои первоначальные цвета: на щеках Шекспира „заиграл румянец, локоны сделались рыжеватыми, а кафтан – алым“.

Какое впечатление произвела кончина Шекспира за пределами Стратфорда, сейчас уже трудно установить, так как ни один из современных писателей не упоминает о ней и в литературе нет никаких сведений на этот счет.

По рассказу американского писателя Вашингтона Ирвинга, в начале XIX века, когда рабочие клали свод, смежный с могилой Шекспира, земля обрушилась и образовалось отверстие, через которое свободно можно было пробраться к его могиле. Но никто не дерзнул коснуться останков великого поэта, охраняемых грозной эпитафией А чтобы никто из любителей древностей не покусился на грабеж, пономарь двое суток сторожил могилу, пока не был закончен свод и не заделали отверстие Сам он пытался несколько раз смотреть в отверстие, но не заметил ни гроба, ни костей, и кроме пыли, там ничего не было. К этому рассказу сам В. Ирвинг прибавляет:

Здесь как бы господствует мысль великого поэта, и сама церковь кажется мавзолеем, воздвигнутым в честь его. Сомнения, закрадывающиеся в душу при виде других мест, хранящих будто бы память поэта, исчезают здесь, потому что перед вами очевидна истина – его могила Когда я проходил по гулкому полу, меня как‑то странно поражала мысль, что под моими ногами покоятся останки Шекспира. Долгое время я был не в состоянии расстаться с этим местом, а когда проходил через кладбище, то сорвал ветку с тисового дерева – единственная драгоценная вещь, привезенная мною из Стратфорда.

В 1883 году высказалось намерение открыть гроб Шекспира, чтобы исследовать его череп, но муниципалитет Стратфорда воспретил тревожить прах поэта. Почему? И здесь снова возникает вопрос об авторстве Шекспира. Ни при его жизни, ни в течение полутора веков после смерти никто не выразил сомнения в том, что именно Шекспир был автором приписываемых ему произведений. Но впоследствии сомнения эти возникли и разрослись в целую проблему. Разительное несоответствие между Шекспиром‑актером и Шекспиром‑поэтом весьма смущало исследователей его творчества, а некоторые даже приводили данные, позволявшие считать, что актер Шекспир имел весьма отдаленное отношение к литературе. Но если есть основания предполагать, что не актер Шекспир является творцом „шекспировских пьес“, то кто? Версий по этому поводу существует несколько, и в разное время назывались разные имена. Еще в 1772 году некий Г. Лоренс, друг знаменитого актера Давида Гаррика, заявлял, что все шекспировские пьесы сочинил философ и государственный деятель Фрэнсис Бэкон.

С тех пор в течение вот уже более двух веков назывались разные имена, но „шекспировский вопрос“ до сих пор остается без ответа. А искать его, как считает Н. Кастрикин (покойный автор журнала „Чудеса и приключения“), нужно в стратфордской церкви Святой Троицы – в необычайно глубокой могиле В. Шекспира и надписи на надгробной плите. (Повторяем эту надпись в другом переводе.)

 

О, добрый друг, во имя Бога,

Ты прах под камнем сим не трогай,

Сна не тревожь костей моих,

Будь проклят тот, кто тронет их!

 

Эту плиту с угрожающим проклятием, по мнению Н. Кастрикина, поставили отцы Стратфорда, когда в 1623 году в предисловии к первому изданию пьес В. Шекспира драматург Бен Джонсон написал об их авторе: „Ты – надгробный памятник без могилы“. Причем положили эту надгробную плиту весьма срочно. Не для того ли, чтобы предотвратить вскрытие могилы? Ведь даже жену В. Шекспира, завещавшую похоронить себя рядом с мужем, погребли по соседству, так и не осмелившись вскрыть его могилу. И медная доска на могильной плите жены Шекспира расположена слева от надгробной плиты В. Шекспира Но какую же страшную тайну хранит эта могила?

Уже в наши дни с помощью рентгеновского просвечивания (искали рукописи) удалось установить: могила величайшего из англичан – пуста: ни рукописей, ни гроба, ни останков – ничего нет. Что и предсказывал Бен Джонсон… Невольно напрашивается предположение о тайном перезахоронении останков В. Шекспира, совершенном, вероятно, еще до того как появилась плита с угрожающей надписью. И произведено оно было для того, что предотвратить впоследствии перенос его останков в Вестминстерское аббатство. А осведомленность об этом Бен Джонсона, подозреваемого в связях с тайной полицией, может быть, как раз и говорит о причастности самой полиции к перезахоронению. Недаром же Бен Джонсоном заранее была предсказана пустота могилы, ее нарочитая глубина и угрожающая надпись на могильной плите…

 

ТАДЖ‑МАХАЛ

 

На берегу реки Джамны, в двух километрах от индийского города Агра, высится мавзолей Тадж‑Махал, возведенный в память о нежной любви падишаха Шах‑Джахана, правителя из династии Великих Моголов, к своей красавице жене Мумтаз (в девичестве – Арджуманад Бану Бегам). В 19‑летнем возрасте она вышла замуж за тогда еще принца Кхуррама, и во время свадебной церемонии отец жениха, грозный Джан‑гир, нарек невестку (племянницу своей жены) Мумтаз Махал – „Украшение дворца“.

Молодые супруги нежно любили друг друга. Французский врач, философ и путешественник Ф. Бернье, проживший в Индии 12 лет, отмечал в своих записках, что „Шах‑Джахан был так влюблен в свою жену, что не обращал внимания на других женщин“. А ведь у него, как у всякого восточного владыки, был гарем – и большой!

В 1629 году, через год после восшествия на престол, Шах‑Джахан во главе войска вышел из Агры и направился на юг, чтобы покарать наместника мятежного Декана. Восстание было подавлено, наместник смещен, но в Агру Шах‑Джахан вернулся один. Мумтаз Махал, никогда не разлучавшаяся с мужем, во время этого похода умерла у него на руках, родив ему четырнадцатого ребенка. Горе Шах‑Джахана было так велико, что он хотел покончить с собой.

Сначала Мумтаз Махал похоронили в городе Бурзанпуре (территория нынешнего индийского штата Мадхья‑Прадеш), поскольку в нем стояло лагерем войско Шах‑Джахана. Через 6 месяцев гроб с ее телом перевезли в Агру, где впоследствии над могилой Мумтаз Махал вознесся мавзолей, который по замыслу падишаха должен был олицетворять красоту его усопшей супруги.

Возведение его стало делом государственным, и сначала был созван совет, после заседания которого гонцы поскакали во все соседние страны, приглашая в Агру искусных мастеров – архитекторов, художников, каллиграфов, каменщиков… И съехались в город мастера из Шираза и Самарканда, Бухары и Багдада, встретившиеся в Агре с лучшими индийскими мастерами. Правда, некоторые исследователи приписывают создание этого памятника мирового искусства европейским зодчим. Однако изучение архитектурных особенностей Тадж‑Махала позволило сделать вывод, что в нем воплотились лучшие черты средневекового зодчества Ирана и Средней Азии, соединившиеся с монументальным искусством Древней Индии.

„Создатель Тадж‑Махала, даровав своим искусством бессмертие Шах‑Джахану, сам не пожал славы, хотя и создал творение, которое является самым значительным во всей истории индийской архитектуры. В те времена мастера оставались безымянными“, – с горечью писал впоследствии индийский исследователь С.Н. Канунго. Однако другие ученые автором этой „поэмы в камне“ называют нескольких вполне конкретных лиц. В Европе, например, подлинным творцом Тадж‑Махала объявили итальянца Джеронимо Веронио, будто бы жившего в Индии более 350 лет назад.[42] Другие утверждают, что прославленный мавзолей возводился под руководством француза Аугустина де Бордо. Не исключено, что создателем одного из проектов Тадж‑Махала был сам Шах‑Джахан, обладавший незаурядным художественным вкусом.

Собранные в Агре мастера привезли с собой планы и чертежи всех выдающихся сооружений мира, известного тогда индийцам; были испробованы и отброшены многие варианты, ведь нужно было возвести здание, равного которому не было еще нигде. По существующей сейчас в науке версии в конце концов остановились на проекте индийского каменных дел мастера Устада Исы, предложившего вариант, понравившийся всем мастерам.[43] Шах‑Джахан повелел вырезать из дерева модель будущего сооружения, одобрил ее, и только после этого началась подготовка к будущему строительству.

Возведение мавзолея, превосходившего своими размерами и роскошью все остальные, бывшие тогда в Индии, продолжалось более 20 лет – примерно с 1630 по 1652 год. В строительстве этого грандиозного сооружения участвовало 20 000 человек, согнанных со всех концов Индии, в карьерах Раджпутана выпиливали глыбы белого мрамора, мастера чертили линии будущих куполов…

Тадж‑Махал (Коронный дворец) – жемчужина среди индийских гробниц. Поэты называли его „мечтой, воплощенной в мраморе“, „поэтическим мрамором, облеченным немеркнущей славой“. Но ни один из эпитетов, никакая кисть художника, ни одна картина и фотография не передадут великолепия и удивительной легкости Тадж‑Махала, стены и купола которого как будто висят в воздухе. Ровная водная дорожка ведет к подножию мавзолея, и он отражается в ней такой же легкий и невесомый.

Тадж‑Махал построен так, что его полная высота равна ширине фасада, то есть мавзолей точно вписывается в квадрат со стороной в 75 метров, причем высота его портала равна половине высоты здания. Возводя это удивительное по своим пропорциям сооружение, строители добились того, что зрители не видят ни квадрата, ни пропорций и созерцают только Красоту.

Стены Тадж‑Махала выложены белым полированным мрамором, но если присмотреться к деталям, то можно заметить, что в него местами вкраплен орнамент из красного песчаника. Но он вкраплен так неназойливо, что замечаешь его только вблизи. В окна и арки мавзолея вставлены ажурные решетки, его сводчатые переходы украшены арабской вязью, которая перенесла на камень 14 сур Корана.

Тадж‑Махал стоит на квадратной платформе, а по углам ее возведены четыре минарета. Большая платформа вмещает в себя не только сам мавзолей и минареты, но еще мечеть и крытую галерею, сложенные из красного песчаника. Архитектор специально выбрал для них не белый мрамор, а красный песчаник, чтобы мечеть и галерея отступали на второй план, своей скромностью сильнее подчеркивая блистающую белизну мавзолея.

Вокруг Тадж‑Махала – на участке земли, разбитом на четыре части, был посажен великолепный сад. Он распланирован так, чтобы мавзолей, помещенный в начале сада, лучше смотрелся. Вдоль оросительного канала с фонтанами посажены кипарисы, очертания крон которых гармонируют с куполами минаретов.

Напротив Тадж‑Махала, на другом берегу Джамны, Шах‑Джахан думал возвести еще одну гробницу – для себя. По его замыслу новый мавзолей должен был воспроизводить формы Тадж‑Махала, но сделан бы он был не из белого, а из черного мрамора. Оба мавзолея должны были соединяться мостом, однако замыслам Шах‑Джахана не суждено было осуществиться.

Когда он тяжело заболел, встал вопрос, кто из сыновей должен занять престол. После нескольких лет междоусобных войн Аурангзеб разбил своих братьев и вошел в Агру с войском. Здесь он узнал, что отец благополучно выздоровел и не собирается освобождать трон. Но власть, однажды попавшую в руки, нелегко отдать добровольно, и Аурангзеб приказал заточить отца в Красную крепость Агры, откуда Шах‑Джахан уже не вышел.

…Шел 1659 год. У тюремного окна стоял правитель из династии Великих Моголов, властитель Индии, величие которого когда‑то было безграничным, имя которого повергало соседей в трепет, взгляд которого был страшнее молнии… Теперь ничего этого не было, и у тюремного окна стоял больной и немощный старик. У него остались только две радости в жизни: похлебка, которую приносили вечером, и узкое окно‑бойница в метровой толщине стены, которое открывало только кусочек мира. Окно не вмещало в себя ни рыжих пропыленных долин, ни темных кущ манговых деревьев, ни глиняных деревенских домиков. Из тяжелой каменной рамы окна был виден лишь легкий, как облако, белый мавзолей давно умершей Мумтаз Махал. Только вид мавзолея и совершенство его строгих линий смягчали горькие мысли тяжелобольного и отстраненного от власти Шах‑Джахана. Часами он смотрел из агрской крепости на Тадж‑Махал, а после смерти и его погребли в этом же мавзолее – в одном склепе с женой, которую он так любил. Сейчас прямо над склепом, в центральном зале мавзолея, лежат две каменные плиты: одна – над могилой Мумтаз Махал, другая – над могилой Шах‑Джахана.

Внутри Тадж‑Махал не так строг и лаконичен – перед глазами посетителей сразу же возникает роскошный „ковер“: стены, пол и надгробья инкрустированы агатами и алмазами, вкрапленными в завитки орнаментов. Ветки сказочных деревьев переплетаются с цветами, причудливыми узорами разбегаются по стенам листья и лепестки… Инкрустация сделана по тому же белому мрамору, из которого сложен сам мавзолей, и драгоценные камни слегка светятся на нем красными, зелеными и голубыми огоньками…

Красота Тадж‑Махала многогранна. Его минареты, купола и ажурные решетки всякий раз предстают в каком‑то новом свете: при ярком солнце он ослепляет белизной своих стен, в пасмурный день излучает мягкий желтовато‑молочный свет, а лунной ночью вырисовывается величественной громадой на фоне темного южного неба и потому кажется таинственным и неземным…

Через полтора века после возведения Тадж‑Махала в Агру ворвались британские колониальные войска, предварительно подвергнув город артиллерийскому обстрелу. Многие уникальные сооружения были тогда разрушены, и камень пошел на сооружение солдатских казарм. Бесценный мрамор продавали прямо с открытых торгов, а позднее англичане даже решили разобрать Тадж‑Махал, чтобы по частям продать с аукциона, и это дивное творение было оценено всего в 200 000 рупий. Вероятно, мавзолей тоже лежал бы в развалинах, если бы англичане не опасались, что в „случае разрушения Тадж‑Махала туземцы поднимут мятеж“, как о том писали газеты. В Агре, рядом с парком Поливал, стоит небольшой мавзолей, а возле него две могилы. В одной из них покоится Устад Иса Хан, который после Тадж‑Махала ничего больше уже не построил. Когда он выполнил в деталях чертежный проект гробницы и сделал деревянную модель, Шах‑Джахан приказал отрубить мастеру кисти обеих рук, чтобы он не мог создать ничего подобного. А потом осыпал мастера милостями и подарками, назначил ему высокое содержание и повелел следить за возведением мавзолея. Так рассказывает старинное предание…

 

В СВЯЩЕННЫХ ЛЕСАХ МАХАФАЛИ

 

На мальгашское искусство (остров Мадагаскар) большое влияние оказали религия и магия. Особенно развит здесь культ предков, которые символизируют созидательную силу, благотворно действующую на весь род. Отсюда развилось особое почитание умерших и чувство родства с ними. Мальгаши сооружают в честь предков памятники, ставят им статуи и мавзолеи, которые призваны стать пристанищем усопших.

У населения восточных и южных прибрежных районов острова могилы предков нередко окружали галереями, украшенными небольшими деревянными фигурками. А юго‑западный край Мадагаскара населяют племена махафали – „те, кто делают много запретного“. Чтобы выжить в суровых условиях, махафали отбросили многие запреты, которые неукоснительно соблюдают жители богатых тропических лесов и плодородных плато, и берутся за любое дело, если оно облегчает их существование. На сегодняшний день они, наверное, единственные из мальгашей, кто отваживается беспокоить „обитель разана“ – духов предков, зарабатывая себе на жизнь под землей, в каменноугольных шахтах.

К югу от Тулеара, единственного крупного города земли махафали, появляются странные топографические знаки – черные квадратики, увенчанные рогами зебу. Эти знаки обозначают местоположение кладбищ махафали, расположенных в их священных, а значит запретных лесах. Посторонним добраться до этих кладбищ нелегко, так как махафали не любят выдавать места погребения своих предков. К тому же они убеждены, что разана по ночам покидают свои гробницы. А чтобы они не потревожили своих здравствующих родичей, кладбища свои махафали устраивали подальше от деревень, а следовательно и от дорог.

Но если кому‑то и удастся добраться до этих укромных уголков, кладбища все равно нелегко обнаружить. Махафали считают, что „обитель предков должна находиться в уединенном и тенистом месте, наводящем на соответствующие размышления“, поэтому могилы скрыты густыми зарослями самых зловредных растений, ощетинившихся острыми шипами (саблевидных агав, молочая с иголками, достигающими в длину 30 сантиметров, гибких дидирей с когтистыми ветвями, на которых листья прячутся под колючками, и др.). Махафали верят, что этот священный лес бережет покой предков, а сплошная стена колючек охраняет его даже от малейшего дуновения ветерка. В неподвижном пространстве кладбища замирает сама природа: не слышно ни щебета птиц, ни трескотни цикад, лишь деревья, почти лишенные зелени, да усыпанные кроваво‑красными цветами кроны сикомор склоняются над красным, словно пропитанным кровью песком.

Похороны вождей (королей) разных родов были для махафали настоящим праздником. Со всех окрестностей съезжались лучшие танцоры, музыканты и певцы; атлеты состязались в ловкости, воины – в метании копья, женщины – в приготовлении вкусных угощений… Таким образом участники этих празднества как бы клялись усопшему вождю, что будут продолжать его дело, беречь традиции разана и умножать род махафали. Не случайно каждые такие похороны заканчивались „ночью любви“, в которой могли участвовать все, кто съезжался на погребение. Ребенок, зачатый в эту ночь, считался особенно желанным, так как олицетворял веру махафали в то, что „умерший человек призывает к жизни“.

Каждый могильник – это семейное кладбище, и многое могут рассказать его памятники. Обычно могильники махафали представляют собой сложенный из множества мелких камней (осколков белого мрамора) или красного кварца могильный холм (квадрат со сторонами 10–12 метров) высотой почти в полтора метра. В центре такого квадрата, чуть ниже уровня почвы, помещаются гробницы, накрытые каменными плитами. В них и покоятся останки умершего, вместе с которым зачастую лежат его оружие и некоторые дорогие вещи. Часто здесь погребали и нескольких невольников и невольниц, принесенных в жертву во время погребения, чтобы их господину не пришлось в загробном мире скучать в одиночестве. Могильник обкладывался рогами зебу: острия рогов обычно направлены к гробнице, и тем самым как бы создается преграда, не позволяющая духам выйти наружу. Но на некоторых могилах рога повернуты в сторону от нее: так маль‑гаши хоронили любимых матерей, дух которых всегда был желанным в доме детей. К тому же рога зебу, повернутые остриями наружу, охраняли и саму могилу от злых внешних сил.

Среди осколков мрамора устанавливались многочисленные алуалу – деревянные столбы, увенчанные разными скульптурками. Порой их было так много, что они сами представляли собой непроходимый лес. С одной стороны, алуалу – это дивные произведения народного искусства, а с другой – говорящие памятники. В верхней их части красовались барельефы, представляющие людей более чем в половину их роста или увенчанные фигурками зебу, которые символизируют изобилие. Ниже – пара птиц, чаще всего голубей, которые на Мадагаскаре считаются символом любви. Могли быть на алуалу и коровы – священные животные, которые и сопровождали покойного в иной мир, а птицы олицетворяли самые благородные качества умершего. Иногда на алуалу изображались крокодил, супружеская пара, носильщик с грузом, гончар за работой и т. д. Люди выглядят весьма обобщенно, пропорции их тел несколько смещены, нарочито подчеркнуты признаки пола, и тем не менее человеческие тела и лица, хоть и выполненные в абстрактной манере, очень выразительны.

Однако эти фигуры необязательно отражают облик того, кто под ними покоится. Скорее всего, по предположениям ученых, они передают его внутренние качества или символизируют обстоятельства, при которых человека застигла смерть. Например, поднесенный ко рту палец указывает, что человек погиб при печальных обстоятельствах. Изображение женщины, обхватившей живот, показывает, что она умерла при родах… Мужчина, воздевший кулаки к небу, ушел из жизни из‑за болезни… А некоторые сюжеты отличаются просто необузданным эротическим смыслом. Европейцы, впервые увидевшие в запретных лесах махафали подобные алуалу, посчитали их пошлыми и скабрезными. Некоторые ученые предполагают, что в такой форме мальгаши выражают свою месть покойному, который насолил людям при жизни, и потому после смерти на его алуалу они ставили „клеймо“ распутника. Третьи утверждают, что большинство „эротических“ памятников сами покойники заказывали себе еще при жизни. Однако откровенные изображения на малагасийских могильниках вовсе не свидетельствуют о безнравственности жителей Мадагаскара. Французский этнограф М. Арни правильно подметил, что такие изображения над могилами недвусмысленно провозглашают торжество жизни над смертью: это ликующее утверждение идей плодородия и берущего начало в любви продолжения рода, выраженных весьма откровенно. Создавая подобные алуалу, художники наверняка не думали о том, насколько это будет пикантно; они просто запечатлевали великий акт зарождения жизни в наиболее выразительной, с их точки зрения, форме.

Когда солнце поднимается из‑за леса, алуалу начинают отбрасывать длинные узорчатые тени, которые для махафали полны глубоко смысла. Каждый ромб, каждый треугольник или кружок, каждый элемент деревянных кружев алуалу – это не просто деталь украшения, а священный символ. Определенное чередование этих фигур и знаков расшифровывается снизу вверх – „от земли к небу“ – и повествует о том, кто покоится под данным алуалу, сколько у него было детей, как он относился к соплеменникам и т. д. Но остается все меньше стариков, которые умеют читать эти символы, заимствованные мальгашами у полинезийцев. А в былые временами такое „чтение“ было доступно всем, и когда длинные тени резных столбов ложились на площадки могильников, махафали говорили: „Это солнце напоминает о том, кем были наши предки“. Отсюда и произошло название алуалу – посредник между миром живых и миром мертвых…

Есть у малагасийцев и такое понятие как „фасана анирит‑ра“ – временное погребение, в котором хоронят тех, кто умер вдали от родины. Но закон предков требует, чтобы останки покойного были возвращ