Как задолжать триста миллиардов

 

В Афинах на демонстрации против сокращения всех и всяческих пенсий отравился полицейским газом и попал в больницу Манолис Глезос. Это тот самый Манолис Глезос, который с другом Лакисом Сандасом ночью 31 мая 1941 года забрался на Акрополь и сорвал с него фашистский флаг со свастикой. Это как если бы сержант Егоров, в мае 1945‑го установивший флаг над Рейхстагом, участвовал в демонстрации против монетизации льгот. Или рядовой Кантария, помогавший сержанту Егорову, протестовал против сноса поселка «Речник» и получил по спине омоновской дубинкой. Лакис Сандас, хоть и не ходил на демонстрацию, тоже, слава богу, жив. Греческие старики в здоровом средиземноморском климате живут долго, а на пенсию выходят на несколько лет раньше немецких.

Видимо, осознание этого факта привело немецких журналистов и политиков к суровым филиппикам и сатирам в адрес Греции: обманщики, растратчики, пусть за долги продают острова. А греческий народ – на демонстрации против Германии: «Фашисты, не видать вам наших островов». А старого антифашиста Глезоса – на одну из этих демонстраций, где его отравили газом. Возможно, немецкого производства: Германия – главный внешнеторговый партнер Греции, в том числе и в области химической промышленности. Круг замкнулся. «В поле брани Разорваки пал за вольность, как герой. Бог с ним! Рок его такой».

Поначалу немцы пожалели Грецию с госдолгом в 300 млрд евро (при ВВП 200 млрд) и с бюджетным дефицитом под 13 % при норме для зоны евро 3 %. Но потом настроения изменились: в Германии узнали то, что знает любой человек, поживший среди эллинов. Например, что в Греции все государственные служащие привыкли получать не только 13‑ю, но и 14‑ю зарплату: 13‑ю – на Пасху, 14‑ю – на Рождество. Когда премьер‑министр Георгиос Папандреу, сын и внук премьер‑министра, в качестве меры суровой экономии решил ограничиться тринадцатью зарплатами в год – вернее, платить вместо целой половину зарплаты на Рождество и половину на Пасху, – греческий госсектор начал всеобщую забастовку.

В капиталистической и натовской Греции социализма местами было больше, чем в СССР со товарищи. Высшее образование тут было только государственное – это записано в конституции – и только бесплатное. Учиться можно неограниченное количество лет: поступившего нельзя отчислить ни за какие хвосты – они просто накапливаются. Студенты имеют право на трехразовое бесплатное питание: в разных местах города в «фититика эстиаториа» (студенческих ресторанах) они по студенческим билетам вузов своего города едят свой греческий салат, куриное бедрышко, чечевичную похлебку пацас и порцию кальмаров. И даже пьют разбавленное вино. Заводилы всех студенческих беспорядков – как раз такие тридцатилетние студенты, сдающие хвосты пятилетней давности и кормящиеся, если надо, бесплатно. Когда правое правительство в середине 2000‑х хотело ограничить время учебы максимум семью годами, случились студенческие бунты. Когда несколько кряду предыдущих правительств осторожно пытались повысить пенсионный возраст, случались студенческо‑пенсионерские бунты, и правительство бросало эту затею.

Кто бывал в Греции, знает, что банки там работают до двух часов дня. Так же работают для посетителей – с этим туристы сталкиваются реже – все государственные учреждения. Предполагается, что после этого там идет – на первый взгляд как будто не видна – работа за закрытыми дверями. Профсоюзы в Греции такой силы, как люди‑икс и люди в черном, вместе взятые: пронизано ими все сверху донизу, вширь и вглубь, от Эгейского моря до Ионического и от вершин Олимпа до глубин Тартара уволить никого нельзя. В ризе златистой заря простиралась над всею землею, как богов на собор профсоюзный, призвал молнелюбец Кронион.

 

Неправильные правые

 

Экономический кризис в Греции – это кризис местной политической системы. В чем источники и составные части греческого социализма, ныне поиздержавшегося в дороге? Греция не просто социалистическая страна, она еще страна восточная. С одной стороны – здесь, как в Египте или Индии, – немыслимое для нас количество малого, семейного бизнеса: бесконечные кофейни, таверны, магазины, заправки и всякий сверчок держит свой ларек. Но именно потому, что долгое время уделом большинства был мелкий бизнес, вершиной карьеры, исполнением мечты и лучшей, самой крепкой из нитей парок считалось вырастить и выучить детей и пристроить их на государственную службу. Опять же, как в какой‑нибудь Сирии, Индии или Египте.

Это с одной стороны. А с другой – Греция это Восточная Европа наоборот. Польше и Чехии СССР навязал коммунистов, которые задавили всех остальных. В Греции во время войны честно победило коммунистическое сопротивление, немцы ушли (в 1944 году им было не до греков), и в уже освобожденную страну приплыли англичане, а за ними американцы и навязали грекам правое правительство, которое репрессировало левых по полной программе: тюрьмы, лагеря, ссылки на необитаемые острова, политэмиграция. История повторилась, когда американцы в 1967 году посадили в Греции хунту «черных полковников».

Призрак коммунизма, который грозил сюда забрести, но не смог из‑за вмешательства извне, фрейдовским гештальтом терзал греков. Греческая политика – продолжение гражданской войны конца сороковых. Две греческие партии, по очереди сменявшие друг друга у власти – ПАСОК («Всегреческое социалистическое движение») и «Новая демократия» – внешне также мало различимы, как любые левые и правые в современной Европе, – на сантиметр правее и левее центра. Но напряженность между ними, как и классовая ненависть в Греции, была гораздо сильнее, чем в остальной Европе, за исключением, может быть, Испании. Для греков социалисты из ПАСОК долго были более‑менее потомками гонимых левых, либералы из «Новой демократии» – в чем‑то потомками тех, кто их репрессировал. Сейчас ПАСОК заменила СИРИЗА, но напряжение даже выросло.

Льготы и надбавки начал раздавать в начале 80‑х первый в истории страны премьер‑социалист, регулярный гость съездов КПСС Андреас Папандреу, отец премьера Георгиоса Папандреу, при котором разверзся нынешний кризис. Во‑первых, надо было показать: вот оно настоящее, левое, народное правительство. Во‑вторых, левые прежде не правили Грецией, а в государственном аппарате и в местном самоуправлении сидели разные «бывшие»: Папандреу не доверял им и ставил своих людей. Тем более что, согласно «восточным» греческим представлениям, устроить сына, отца, внука, жену, сестру, племянницу на надежную государственную работу – лучшая благодарность своим сторонникам и залог их благосклонности на будущих выборах. Греческий народ не был неблагодарен, и социалисты правили страной почти четверть века.

В 2004 году к власти все‑таки прорвались правые во главе с Костасом Караманлисом, племянником бывшего правого премьера. Вопреки теории, при власти вроде бы буржуазной «Новой демократии» государственный аппарат, а вместе с ним и государственный долг выросли в разы. Оно и понятно: теперь уже правые должны были благодарить за поддержку и не доверяли людям социалистов, которые сидели на всех должностях, но уволить сотрудников госсектора в Греции невозможно. Поэтому правые начали принимать на работу своих людей дополнительно.

Кроме того, правые, столько лет прождавшие в оппозиции, были явно беднее своих респектабельных социалистических оппонентов, нужно было поправить дела. Наконец, надо было отблагодарить бизнес, который наконец‑то поддержал либералов – разумеется, государственными заказами и контрактами, на оплату которых занимались деньги и выпускались гособлигации. Таким образом, при правых государственные расходы не уменьшились, а увеличились: за пять лет правления греческих либералов, с 2004 по 2008 год, расходы государства только на зарплаты в госсекторе выросли на 40 %. При том что сам госсектор равен 40 % ВВП – исключительно высокий показатель для западной страны.

За примером далеко ходить не надо: можно на Спиридоновку, между Патриаршими прудами, где Аннушка разлила масло, и Никитскими воротами, где венчался Пушкин. Число сотрудников отдела печати греческого посольства на Спиридоновке выросло за это время с трех до пяти человек с зарплатой, которую не стану называть, чтобы наши дипломаты не взбунтовались и не захватили здание на Смоленской площади, и со щедрым соцпакетом дома и ранним выходом на пенсию за часть жизни, прожитую в суровой России.

При ударном освоении бюджетной целины вширь эффективность работы государственного сектора ничуть не выросла. Двухпартийность в условиях «холодной гражданской войны», пусть и постепенно затухающей, сработала совсем не так, как ей предписывают теоретики демократии. Обе партии пополняли государственный аппарат многими тысячами своих политических назначенцев, от которых требовалась не отличная работа, а верность назначившей их партии. Партия – рука миллионнопалая, сжатая в один громящий кулак. Это можно назвать коррупцией, только – в отличие от нашей – здесь все проведено по бухгалтерии.

Государственные расходы росли, а лишних доходов взять было неоткуда. Недоверие между классами привело и к плохой собираемости налогов. Греческий бизнес не очень доверяет греческому государству – слишком социалистическому, слишком большому для маленькой страны и по‑южному неторопливому. Такому же, как греческие суды, где коммерческие споры решаются годами. Кроме того, греческие бизнесмены чувствовали себя вправе укрывать налоги: ведь за доступ к государственным проектам (в том числе софинансируемым ЕС) они платили откаты чиновникам и вносили деньги в партийные кассы. В итоге Греция вместе с Италией прочно занимают первое место по размеру теневой экономики среди стран «старой Европы» – 25–30 % ВВП. Кроме «белой коррупции» есть еще и классическая: показатель индекса восприятия коррупции здесь худший в старой Европе.

Налоги было сложно собирать еще и потому, что главная отрасль греческой экономики – торговый флот. Нефтяная скважина – она не плавает, завод калийных удобрений – тоже. А источник дохода, который могло бы обложить налогом греческое правительство, вечно болтается где‑то по морям, по волнам, нынче здесь, завтра в нейтральных водах под не поймешь чьим флагом. По данным BTS (Бюро транспортной статистики), греческий торговый флот – крупнейший в мире: более 3000 судов, или 18 % мирового флота. Но если местные судовладельцы и платят часть налогов в Греции, это исключительно из патриотической сентиментальности. И вот этот крупнейший в мире флот соответствует 4,5 % греческого ВВП, а госсектор – 40 %. Сорока‑сорока, где была? Далеко. Кашу варила, деток кормила. Этому дала, и этому дала, и того не обидела.

Пока на рынке были доступные и недорогие деньги, Греция держалась, но деньги исчезли, и страна оказалась заложенной, как имения русских дворян накануне продажи вишневого сада. Отец понять ее не мог. Глава европейского центробанка тоже.

 

Старикам здесь не место

 

Вернемся к старику Глезосу. По требованию Еврокомиссии Греция отослала в Брюссель законопроект о пенсионной реформе. Греки обязались повысить пенсионный возраст, изменить способ расчета пенсий – считать их по зарплате за всю трудовую жизнь, а не по более высокой зарплате последних предпенсионных лет, и понизить неоправданно высокие пенсии.

Формально прописанный в законе возраст выхода на пенсию в Греции достаточно высок – 65 лет для мужчин и 60 лет для женщин. Но это если мелкий частный предприниматель, сверчок из ларька, владелец какой‑нибудь кофейни захочет отойти от дел, с этого возраста он сможет претендовать на базовую государственную пенсию. На деле есть множество льгот и исключений, которые касаются прежде всего – сюрприз! – работников госсектора. Некоторые из них позволяют себе красиво уйти в 55 лет и раньше. 55 – ягодка опять. Поэтому средний возраст красивого ухода здесь – 61 год, а по данным ОЭСР (Организации экономического сотрудничества и развития, состоящей из одних только развитых стран), 58 лет, при том что в среднем по ОЭСР он составляет 64 года. В своем законопроекте греки предлагали, постепенно подрезав там и укоротив сям, повысить его до 63 лет к 2015 году. Но Еврокомиссия была неумолима: надо повысить базовый пенсионный возраст с 65 до 67, как это сделала Испания, уравнять мужчин и женщин и отменить почти все льготы.

Правительство взялось сократить по мере выхода работников на пенсию 120 000 мест в государственном секторе и уменьшить пенсии 72 000 сотрудникам госкомпаний на 7 %, с 1300 до 1209 евро в месяц, установить потолок пенсий для работников госсектора в 2800 евро, уменьшить пенсии судей, профессуры, руководящих работников, банковских служащих и дипломатов, которые доходят до 6000 евро. Установить потолок зарплат в государственном секторе в 6100 евро (это чистое жалованье без премий председателя Ареопага – греческого верховного суда). Минфин провел проверку за последние шесть лет и выявит госслужащих, которые получали зарплату выше 6100 евро, и даже грозился потребовать вернуть разницу.

 

Дай мне напиться железнодорожной крови

 

МВФ же требует дополнительных строгих мер вдобавок к тем, что греки предложили Европе. Убрать 13‑ю и 14‑ю зарплату не только в государственном, но и в частном секторе. И покушается на святое – на трудовые отношения. ЕС по этому поводу не свирепствовал – у самих социализм. А Фонду подавай либерализацию трудовых отношений, свободу увольнений, замену коллективных договоров на предприятиях индивидуальными с ограниченным сроком действия и уменьшение компенсаций по увольнению. «Это, верно, кости гложет красногубый вурдалак».

Но поймите и вурдалака. Вот Греческие железные дороги (OSE, Organismos siderodromon Ellados) приносят в день от 2 до 3 млн евро убытка. Сегодня принесли два и завтра принесут три. Общий долг местного РЖД составляет 9,5 млрд евро. Всякий же, кто был в Греции, с трудом вспомнит, где они там железные‑то дороги. Где тот «Восточный экспресс», где тот Транссиб, что пожирают по три миллиончика в день? Есть одна обычная линия Афины – Салоники с веткой к турецкой границе, одна узкоколейная Афины – Патры и еще несколько узкоколеек с местными поездами на дизельной тяге. Зато какова социальная роль! Крестьянки возят на них по субботам апельсины и поросят на рынок. Транссиба нет, зато на каждом полустанке четверо, а то и шестеро бывших крестьянских детей – служащих государственных железных дорог: трое приняты на работу социалистами, трое – правой «Новой демократией». Вот и шесть семей в деревне накормлены и голосуют. Не важно, что годовой оборот греческих железных дорог 100 млн евро, а ежегодные расходы на зарплату служащим 400 млн. Евросоюз – он такой, вынес и эту дорогу железную, вынесет всё, что господь ни пошлет.

Вурдалак же требует сократить 2000 служащих железных дорог (вместе с выходящими на пенсию), повысить цены на билеты, отменить убыточные маршруты и допустить частников на непопулярные линии.

Не брезгует вурдалак и старыми костями. Срезает все пенсии размером больше 1400 евро. У кого было до 1700 евро, отъел 5 %, у кого от 1700 до 2000 евро – 6 %, и так далее до тех, у кого больше 3000 евро. У тех отрезали все 10 %, и вместо 3000 будут они получать 2700. Пусть пожалуются, попросят солидарности у польских, чешских или прибалтийских пенсионеров, которые тоже в ЕС. Пенсионеров, у кого пенсия больше 1400 евро, в Греции насчитали 250 000 человек. «Отрезание» дало в 2010 году экономию 400 млн евро. Это убытки греческих железных дорог за квартал. Или меньше 1 % помощи, которую Греция должна получить по плану спасения.

 

Верните четырнадцатую зарплату

 

Народная греческая версия происходящего такова: финансовые воротилы из богатых западных стран втянули чистую и наивную Грецию в спекулятивные игры, заработали на ней и бросили. Теперь они же выламывают руки греческому правительству, а за все расплачивается греческий народ. А должны бы богатеи, которые наживались на спекуляциях. То, что греки и есть тот самый коллективный богач, то, что они последние 30 лет повышали уровень жизни быстрее, чем росла их экономика, получали больше, чем зарабатывали, и жили не по средствам, ничуть не меньше тех самых американцев, в которых они видят источник зла, – за пределами их картины мира.

Хотя кое‑что они понимают. Согласно опросу крупнейшего греческого телеканала, 59,9 % опрошенных к правительственным мерам экономии относилось в 2010 году отрицательно, и целых 39,1 % – положительно. 40 % граждан, положительно относящихся к урезанию льгот, – это высокий процент сознательности. При этом еще больше – 52 % – считали, что правительственные меры экономии являются необходимыми, и только (а может быть, целых) 44, 8 % полагали, что без них можно обойтись. Из всех объявленных мер более‑менее справедливым греки считают повышение налогов на табак и алкоголь и уменьшение надбавок к зарплатам в госсекторе: примерно 50 % – за и 50 % – против. Остальные меры: дополнительный налог на бензин, уменьшение пасхальных и рождественских подарков и увеличение НДС с 18 до 21 % – три четверти греков считают несправедливыми.

Во время моей дипломатической карьеры в Афинах на рубеже веков одна афинская ученая дама почти серьезно говорила мне: греки так много сделали для мировой цивилизации, что могут теперь отдыхать, вознаграждаемые благодарными народами. Иногда кажется, что греческие правительства в глубине души думали так же. В таком случае на известный русский вопрос: «А кто платить будет, Пушкин?» – надо дать греческий ответ: «Софокл». И «ты, божественный Омир, ты, тридцати веков кумир», с тебя тоже причитается.

Когда Папандреу в своей возвышенной и высококультурной речи называл Грецию кораблем, готовым пойти ко дну, он, разумеется, отсылал греков еще к одному образу, знакомому каждому греку. Каждый грек в школе учит наизусть стишок поэта Алкея (VII в. до н. э.) про государство в беде, которое как корабль в шторм. Три тысячи лет назад звучало свежо. «Уж захлестнула палубу сплошь вода, / Уже просвечивает парус, / Весь продырявлен. / Ослабли скрепы». Потом, применительно к Риму, его переложил на латынь Гораций, а в наше время, применительно к СССР, Бродский:

 

Лети по воле волн, кораблик.

Твой парус похож на помятый рублик.

 

Парус современной Греции похож на помятый евро. И не просто похож, а он самый и есть.

 

Пустыня к западу от России

 

Многоотраслевой философ Аристотель в седьмой главе своей книги про политику взялся определить идеальный размер государства – полиса. Россию бы он точно забраковал. «Население полиса, – писал Аристотель, – должно быть легко обозримо, также легко обозрима должна быть и его территория». Городок‑государство должен быть не велик и не мал, лучше меньше, да лучше, золотая серединка на половинку. Из современных государств кроме карликовых вроде Сан‑Марино, Лихтенштейна и султаната Бруней он мог бы одобрить страны Латвию, Литву и Эстонию. Но приглядевшись повнимательнее, Латвию вряд ли бы одобрил.

Мы по традиции считаем Россию малонаселенной и глухой страной с большими пустыми пространствами. Однако это не совсем так. Взять хотя бы город Ярославль. В самом городе – под 700 тыс. чел., в 80 км на восток – Кострома, а в ней 260 тыс. чел., в 120 км на север – Рыбинск, а в нем 200 тыс., за Рыбинском – Череповец, там 300 тыс., а от него на восток – Вологда, где 300 тыс. чел… Все это большие по европейским меркам города. И так везде, кроме тундры и Сибири.

А Латвия сама себе Сибирь. Ну, Рига еще туда‑сюда, по местным меркам – мегаполис. Но вокруг‑то – три дня скачи, ни до одного приличного города не доскачешь. 200 км по разбитой дороге на восток – второй город страны Даугавпилс, 100 тыс.; третий по размеру город, почти в 300 км от Риги порт калийных удобрений Лиепая, 80 тыс.; четвертый – нефтяной Вентспилс, 44 тыс. чел. А больше городов‑то, считай, и нет. И на кольцевой дороге – такой же, какой ее построили, чтобы танки Ленинградского военного округа в обход Риги быстро пошли на Европу, одна полоса в каждом направлении, – до сих пор нет пробок. Если все население Латвии стянуть в Ригу, оно внутри этой щедро нарезанной кольцевой поместится.

И вот трясешься по дальней латвийской дороге, а она (кроме автобана «Пятнадцать минут Америки» между Ригой и Юрмалой) ничем не лучше какого‑нибудь владимирского тракта между Киржачом и Петушками. А ведь это трасса европейского значения Via Baltia, единственная дорога, которая соединяет посуху Европу и присоединившуюся к ней Прибалтику. Только в Эстонии и Литве она хоть и узковата, но ничего. А вот въезжаешь в Латвию, и асфальт будто гигантская корова слизнула шершавым языком. А коровы‑то и нет. На монете в два лата есть, а в полях – надо еще поискать. По обе стороны тернистого латвийского пути русский человек напрасно ждет европейских коровок в колокольчиках, «Альпенгольд» и «Милки», пастушков и пастушек, Амура и Психею. Милый мой идет.

Но дойдет не скоро, далеко до ближайшего хутора. Мимо брошенных ферм, заросших покосов, пустых дач, да вот у того упавшего столба повернуть. Мало вдоль латвийских дорог аккуратных полей и лужков с полезным рапсом и аппетитной люцерной, мало эротичных стогов и сеновалов, а в них молодых Психей, ждущих своего Амура или, на худой конец, Бунина. Все больше леса, перелески, болота и пустоши. Латвия – мечта радикального эколога. Его цели здесь достигнуты, вредная промышленность остановлена. Хорошо здесь зверю лесному, птице небесной, жабе болотной и Пришвину с Виталием Бианки.

А, к примеру, продавцу народной мебели IKEA нехорошо весьма: покупателей не хватает. В Риге, да и вообще в Латвии, да и в Эстонии с Литвой в придачу, нет IKEA. Нет «Икеи», нет идеи. Некому руку подать в минуту душевной тревоги. И уж не будет, ибо, как признался ее пресс‑секретарь: «К сожалению, мы вынуждены сообщить, что IKEA не планирует открывать магазины в Эстонии, Латвии и Литве, а сосредоточится на уже существующих рынках и на экспансии на Ближнем Востоке». Для творцов народной мебели это слишком маленький рынок. Ну что такое Рига с ее миллионом, даже если из Вентспилса все 44 тысячи подъедут.

Прибалтийский анекдот времен перестройки: объявим войну Швеции, а на следующий день ей сдадимся. Ну, сдались. За вантовым мостом – символом советской Риги – отовсюду видать теперь символ новой жизни: рижский офис Swedbank в Задвинье, небоскреб «Солнечный камень», типичный представитель колониальной архитектуры XXI века – офисов транснациональных корпораций.

Швеция занимает второе место по инвестициям в Латвию. Но это формально. Потому что первый инвестор в Латвию – Эстония, а это те же шведские (и в меньшей степени финские) деньги, пропущенные по эстонским каналам. По состоянию на 2009 год домашние хозяйства Латвии были должны трем главным шведским банкам более 4 млрд евро, выданных на покупку жилья. Половина латвийцев, так или иначе, должны шведским банкам, и на вполне колониальных условиях: за кредит по ипотеке ты отвечаешь не только заложенным имуществом – ипотечной квартирой, но и прочим добросовестно прежде приобретенным и унаследованным, своим и семейным.

В том числе из‑за малолюдства, Латвия даже не создала собственной крупной сети супермаркетов, и латвийцы отовариваются на выбор в шведских Rimi или литовских Maxima литовским же сыром.

И это сейчас. А если выставить половину населения, как мечтают латышские националисты, так ведь в стране вообще один с копейками миллион человек останется. «И ныне все дико и пусто кругом». И в этой пустыне находятся политики, которые уверяют, что с вывозом миллиона человек на родину предков дела в экономике пойдут в гору. И есть люди, которые за это голосуют.

Это мы тут боролись против номенклатурных магазинов и поворота сибирских рек. А в Латвии в 1988 году все началось с протеста против строительства рижского метро. Вы видали большой город, который против того, чтобы ему подарили метро? Но тут была своя логика. Нет метро – нет привозных метростроевцев. Это как если б основным мотивом бунта против дороги через Химкинский лес было не «птичку жалко», а «понаедут гастарбайтеры». Нет МКАДа – нет таджиков. Лучше будем друг к другу лесными тропами пробиваться, зато свои среди своих. В этом же была одна из причин закрытия передовых – по советским, разумеется, меркам – латвийских заводов.

Между мировыми войнами, во время первой республики, Латвия (согласно вполне академической и абсолютно латышской «Истории Латвии. ХХ век» – Рига: Юмава, 2005) умудрилась иметь отрицательный прирост населения. Это когда вся остальная Европа умножалась, как нынешний третий мир, и заботилась, в какой бы Lebensraum деть своих крестьянских детей.

За время второй республики, с 1991 по 2014 год, население Латвии уменьшилось на 400 тыс. человек. Плотность населения Латвии 35 человек на квадратный километр, во всех странах Восточной Европы (кроме Прибалтики) этот показатель выше 100 человек. В России с ее огромными непригодными для жизни пространствами около 9. Но Латвия‑то вся целиком лежит в умеренном, хоть и не слишком теплом, климате.

Израильские политики никак не могли понять, почему Китай голосовал против создания Израиля – ему‑то какая разница? Пока Дэн Сяопин не объяснил: если каждые шесть миллионов человек захотят свое государство, во что превратится Земля? Взгляд, конечно, очень варварский, но отчасти верный.

Нет у Аристотеля последователя, который взялся бы вычислить идеальный размер современного государства для нормальной работы экономики: какое там должно быть соотношение населения, территории, денег. А зря. Возможно, преемники Аристотеля на этом поприще забраковали бы Россию за ее неизмеримость общим аршином, но и для Латвии, пожалуй, может не оказаться сита с достаточно мелкими ячейками. Путешествуя по пустынной Латвии, я думал, что местному правительству неплохо бы завезти к себе миллион китайцев.