Июля. Атолл Никумароро. Фольк-история гиперфеста.

 

Через полчаса «четверка» на надувном боте вошла в маленькую заводь, напротив самой высокой точки атолла, той самой, на которой стоял маяк, и тут же наткнулась на леди и джентльмена, лежавших на воде у берега в позах морских звезд. Джентльмен приветствовал прибывших вопросом:

— Aloha, people, у вас хавчика не найдется? Со вчерашнего вечера задолбали кокосы.

— Найдется, — ответил Спарк.

— Только сыра нет, — добавила Келли, — По сюжету, вас должен интересовать сыр.

— По какому сюжету? — удивился джентльмен.

— «Остров сокровищ» Стивенсона. Бен Ганн, брошенный на острове, мечтал о сыре.

— Извращенец, — сказала леди, — Лично я мечтаю о сэндвиче с беконом и чашке чая.

Его звали Асмунд, а ее — Скатто. Они познакомились вчера, на турнире по джедайскому фехтованию, а под впечатлением посмотренного затем кино «Лезвие радуги», решили отправиться вплавь на сушу с самыми серьезными намерениями. Когда эти намерения были реализованы, участники проголодались, но возвращаться вплавь (а как еще?) было лень, и они поужинали собранными на месте кокосами. Тогда плыть стало совсем лень, и они заночевали на месте. Утром они снова реализовали намерения, им снова стало лень плыть, и они позавтракали кокосами. По мере того, как время шло к полудню, они начали было решать дилемму: заплыв или опять кокосы. Но добрые духи моря послали им хороших людей с грузом сэндвичей, чая и сигарет.

— Фри-арт-фест это величайшее изобретение фольк-культуры, — вслух рассуждал Асмунд, пережевывая очередной сэндвич, — Вообще, любая культура, которая не фольк, это какая-то несуразность. На фиг она нужна, спрашивается?

— Чтобы выкручивать фольку мозги в интересах оффи, — ответила Скатто, — Не даром в евроамериканском мире в прокате только трэш, а такие фильмы, как «Лезвие радуги», или «Маздай», или тем более «Гуманизавр», там запрещены к распространению.

— А почему, кстати, запрещены? — спросила Келли.

— Ну, как же! Это ведь фольк-арт, он несет мощный контр-мессианский заряд. Он не только разрушает веберовские псевдо-мифы клана оффи, он уничтожает фундамент иррациональных смыслов, на котором они построены, он менят дискурс…

Спарк поднял правую руку, положил ладонь на макушку, и втянул шею в плечи (этот жест у него получался на редкость выразительно, почти как у озадаченного молодого шимпанзе), и попросил:

— А можно это как-то адаптировать для taata faaapu, который смотрит на Вселенную от корней своей любимой кокосовой пальмы, собственноручно выращенной из ореха на маленьком коралловом motu в океане, далеко за краем цивилизованной ойкумены?

Скатто согнулась пополам от смеха.

— E topa-topa! — провозгласила она, — Бро, я валяюсь! Ты крут, как бивень мамонта! Ладно, это меня занесло, а все просто. Культура это война за возможность жить по-человечески. В каменном веке воевали с саблезубыми тиграми, которые считали, что человек должен быть их пищей. Саблезубых тигров перебили, но тут расплодились оффи с веберовскими псевдо-мифами, которые еще называют «протестантская трудовая этика». Центральная идея: человек живет, чтобы работать. Работать на оффи, конечно, не на себя же. Человек, работающий лишь столько, сколько надо, чтобы жить, это, по Веберу, аморальный тип.

— По Марксу не так, — напомнил Акела, — Трудовая этика просто занижает цену рабсилы, чтобы перекосить рынок труда в пользу эксплуататоров. А человек, по-любому, продает ровно столько товара-рабсилы, сколько надо чтобы купить ресурсы для жизни.

— Сомнительно это, — заметил Спарк, — вот, мы с тобой 3/4 работы делаем не за ресурсы, а по приколу. Могли бы вместо этого под пальмой лежать.

— Ты не врубаешься, — возразил Акела, — то, что по приколу, не считается. Работа, это когда тебя напрягает, а ты все равно делаешь, потому что должен.

— Тоже не катит. Помнишь Новую Каледонию, пляж и китов-гринд? Что ты там сказал?

— Я просто увидел в бинокль, что киты на песке. Это, наверное, и сказал.

Спарк покачал головой и легонько ткнул приятеля пальцем в живот.

— Нет, ты сказал: «мы должны их спасти». Потом мы всей тусовкой на руках оттаскивали их в море. 32 кита. Это работа, которая называется: ручная переноска тяжелых грузов…

— Да каких, в жопу, грузов?! Это были киты! А киты, они… — Акела попытался изобразить руками в воздухе свое отношение к китам, и, в общем, у него получилось.

— Это понятно, — согласился Спарк, — но формально, с максистской точки зрения…

— Ну, что ты докопался? Маркс не писал про китов! И никакая это не работа, а…

Скатто громко захлопала в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание.

— Парни, вы сейчас сами себя заморочите. Тут надо на примере. Как в фильме «Маздай». Есть ферма, которая передается в роду так, чтобы наследник сам ей управлял, не продал ни пяди, а только докупал еще земли. В таком духе отец воспитывал сына, тот — внука и т. д. За 10 поколений ферма стала огромной. Тут бац, катастрофа, и юристу надо найти из побочных наследников того, кто примет ферму на этих условиях…

— У него ни черта не получается? — предположила Санди.

— Если бы только это! Видя, что ничего не выходит, юрист начинает апеллировать к долгу перед прошлыми поколениями. Речь идет уже о самом принципе мессианства, служения фетишу, в который ферма превращалась, по мере того, как поколения владельцев убивали на нее жизнь. Последний из потенциальных наследников говорит: «Эта просто навозная яма, в которой утопились несколько поколений идиотов. Даже если в ней утопятся все идиоты мира, она все равно остается навозной ямой, и ничем иным. Попробуйте продать ее торговцу навозом, а если он ее не купит, значит она не нужна никому».

— Ферма для человека, а не человек для фермы? — спросила Келли.

— Да, только шире. Все для людей, а люди только для самих себя. Любое обоснованное «нужно» начинается с ответов на вопросы «кому?» и «зачем?». Что не нужно никому из конкретных людей ни для какой конкретной цели, то не нужно вообще. Интерес всегда субъективен и конкретен. Это закон фолька и принцип современной социнженерии.

— Скатто эргономист, — пояснил Асмунд, — Для нее любой арт это социнженерия.

— А разве это не так? — спросил Акела.

Асмунд задумчиво поскреб пятерней мощную грудь, густо заросшую рыжей шерстью.

— Черт его знает. Но давайте рассуждать логически: Возьмем первобытные наскальные рисунки. По факту, это арт. А никакой социнженерии тогда еще не было.

— Социнженерия была всегда! — возразила Скатто, — Орнамент на дубинке троглодита это уже социнженерия, он был нужен, чтобы привлечь к владельцу удачу на охоте и в бою.

— Это соцмагия, — уточнил Спарк.

— А в чем разница? — ехидно спросила она, — Вот Асмунд агротехнолог по планктону. Где у него инженерия, а где магия?

— Планктон дело тонкое, — неохотно согласился тот, — Математическую модель придумали Лотка и Вольтерра лет сто назад, но в ней есть такая штука, как блуждающие критические точки. Параметрические катастрофы роста, иначе говоря.

— В нелинейной динамике иначе и не бывает, — вставила Санди.

— Ага, — сказал он, — А теперь представь: твое планктонное поле дало взрывной рост, и его плотная часть увеличилась от 2000 квадратных километров до 3000, а у фирмы заявленная промысловая площадь 2500. Попробуй, объясни директору, что иначе не бывает, пока суд будет ставить ему двухведерную клизму.

— И как тут выходят из положения? — поинтересовалась Келли.

— Ну, есть же эвристики. Например, рисунок края плотной части планктонного поля…

— Приметы, короче, — перебила Скатто, — я и говорю: магия.

— Не магия, а статобработка наблюдений, — обиженно сказал Асмунд, — У нас банк данных по морфологии планктонных полей 6 терабайт, не считая софта!

— Хорошо, что Верховный суд вышвырнул «Greenpeace» из Меганезии, — лениво заметил Спарк, — а то бы твой директор разорился на таблетках от нервов.

— Это точно, — согласился тот, — А Меганезия бы разорилась бы на нефти и газе. Кстати, у нас в офисе висит вот такое фото Джеллы Аргенти.

Расставив руки на предельную ширину, Асмунд показал размер фото и пояснил:

— Она была председателем на том процессе. Красивая женщина, между прочим.

— Джелла хорошо врезала этим продажным шкурам, — согласился Акела, — А то, видите ли, и атомная энергия им не нравится, и планктон, и ветряки, и соляроиды. Только от нефти для экологии никакого вреда, одна сплошная польза.

— Вы это про что? — спросила Келли.

— Да, была тут история несколько лет назад, — ответил Спарк, — президент «Greenpeace» заявил, что стимуляция размножения планктона нарушает экологию океана и усиливает парниковый эффект, так что их корабли будут устраивать налеты на наши планктонные фермы. Ну, ты же знаешь тактику «зеленых». Ясно, что этому уроду заплатили нефтяные картели. Мы, нашим топливным спиртом и биодизелем, делаем дырку в их монополии.

— И что решил суд?

— Да ничего особенного. Депортировал всех активистов и приравнял «зеленые» налеты к морскому пиратству.

— Это оно и было, — добавил Асмунд, — Представь, ты работаешь в своей промысловой зоне, соблюдаешь все меры защиты морских животных, контролируешь периметр, поставляешь органическое сырье, топливо, комбикорм. Тут вдруг какие-то дегенераты прут на баркасе через твое поле, срывают буйки, льют в воду какую-то дрянь вроде керосина…

— И что, теперь за это расстрел на месте? — поинтересовалась Санди.

— По идее, да, — признал Асмунд, — но реально никого не шлепнули. Копы потопили один их баркас, а этих засранцев вытащили из воды, и на депортацию. Еще морду набили, но уже не копы, а наши работяги. Копы наших оттаскивали, кому-то даже штраф вклеили.

Акела многозначительно поднял палец к небу

— Мы куда-то соскользнули, а разговор, вообще-то, был про кино, — напомнил он.

— Там, по сути, то же самое, — заметила Скатто, — наш маленький фест это локальное явление, а вот гиперфест, который на BDL, это уже глобально.

— Quo este BDL? — спросила Санди.

— ВDL este grand navio «Bandeira da liberdade»! Voce nao sabe?

— Primo ouvi, — подтвердила Санди. Она действительно впервые слышала про большой корабль «Флаг свободы», и про гиперфест. Это сообщение вызвало бурный и подробный рассказ об истории BDL и Free-art-hyperfest, поскольку, как оказалось, к этой истории имеют прямое отношение Скатто и Спарк.

Несколько лет назад, Скатто опубликовала в «Pacifica cultural revista» статью «Elegant-art as a prosumers property», содержавшую агрессивный манифест глобального фольк-арта:

 

«Развитая община сама производит то искусство, которое потребляет. Претензии касты псевдо-интеллектуалов от искусства на роль законодателя мод и ограничений, должны быть безоговорочно отвергнуты. У искусства один критерий качества: потребительский спрос, и один позитивный путь развития: абсолютно свободная конкуренция».

 

Подобные статьи множились на фоне роста популярности фри-арт-фестов (в которых уже начали участвовать не только меганезийцы, но и австралийцы, новозеландцы и гавайцы). Постепенно оформилась идея создать глобальный фри-арт-фест, который выступал бы в той же весовой категории, что и крупнейшие мировые дистрибюторы масс-культуры.

В это же время, шло становление маленького кладоискательского партнерства HTOPO. По заданию Оливии Минго, Акела «прошелся граблями по сети», и выдал огромный список известных кладов на океанском дне. Это были не те клады, о которых пишут авантюрные романы, а совсем не романтичные вещи: корпуса кораблей и самолетов, грузы цветных металлов и нержавеющей стали, ценного минерального сырья, и т. д. Классические клады (золотой песок, алмазы и пр.) не отвергались, но их было мало, и они не делали погоды. Затем Слай и Спарк прошлись по списку, вычеркивая объекты, подъем которых (с учетом возможностей партнерства) был невозможен, или нерентабелен, или слишком рискован. Нескольких таких объектов Спарку было жалко прямо до слез. Это были тяжелые боевые корабли II мировой войны, затонувшие в результате американо-японских сражений во всей меганезийской акватории от юга Филиппинского моря и Марианских котловин, до Кораллового моря и моря Фиджи. Спарк набросал эскизы проектов подъема некоторых из этих кораблей, но Оливия была непреклонна: «Валентайн, мы не можем нашими силами поднять с 500-метровой глубины 200-метровую стальную коробку весом 20 тысяч тонн».

При этом, она совершенно не возражала против открытой публикации проектов Спарка, (какой смысл сидеть на них, как собака на сене, вдруг кому-то пригодится).

Так на интернет-блоге Спарка появились схемы подъема двух авианосцев, затонувших в мае 1942 в битве за Коралловое море: американского «Лексингтона» и японского «Сехо». Третьей была схема для японского линкора «Нагато». Пережив войну, он стал кораблем-мишенью и затонул от атомного удара при испытаниях на атолле Бикини 29 июля 1946.

Спарк даже и предположить не мог, что в течение года все три схемы будут реализованы.

Собственно, это было совпадение. Спецназ ВМФ Меганезии проводил глубоководные инженерные учения «Deep pull», для которых бесплатные эскизные разработки Спарка оказались как раз кстати. Учения прошли успешно, военный координатор решил, что престиж флота пострадает, если автору концепт-идеи ничего не перепадет. Так Спарк получил престижную премию национального конкурса, а у ВМФ появились 3 «коробки», 270, 200 и 210 метров длиной. Самую большую, «Лексингтон», быстро переоборудовали и использовали в серии морских маневров, а «Сехо» и «Нагата» полгода торчали у самого дальнего терминала базы ВМФ на Бугенвиле. Вероятно, дело кончилось бы переплавкой, если бы не предвыборный флэш-моб фест-фанатов, из-за которого в карте общественного запроса появился фестивальный супер-проа «Bandeira da liberdade». Наличие уже готовых корпусов сделало постройку BDL сказочно дешевой, а получившийся корабль поражал воображение. На «коробках», ставших поплавками установили трехэтажный квадратный настил, каждый ярус которого был размером с 8 футбольных полей. Между «коробками» в кормовой части вмонтировали ходовой блок с силовой атомной установкой 150 МВт. Это тоже стоило дешево, поскольку было снято с устаревшего военного транспорта. Из модерновых элементов BDL получил только рубку управления с коммуникациями.

Вывести получившееся чудище на ходовые испытания вызвался находившийся в отпуске экипаж легкого патрульного катера во главе с молодым лейтенантом по имени Пак Ен, уже тогда имевшим репутацию полного отморозка (позже он подтвердил эту репутацию в целом ряде экстремальных случаев). BDL под его командованием прошел 1000 миль от Бугенвиля до Науру за двое суток и два часа, показав среднюю скорость 20 узлов, и встал на рейде Айво. Деловую жизнь островка парализовало, 7 из 15 тысяч жителей торчали в порту. Все, кто мог, подошли к BDL на ботах, а сотни две самых отчаянных забрались по забортным трапам и ошарашено бродили по пустым металлическим полям ярусов. Два канала TV прервали программы для экстренных репортажей. Утренние газеты вышли с фото Пак Ена на фоне BDL, и цитировали его фразу: «Один тип бился об заклад, что эта могильная плита на двух гробах никогда не войдет в порт, так вот, он проиграл».

Праздник удался, и первый фурор определил судьбу проекта. Меганезийские корпорации завалили BDL спонсорскими средствами и технической помощью. За пару месяцев супер-проа был превращен в несколько гротескное, но вполне благоустроенное плавсредство.

По традиции, заложенной Пак Еном, на BDL стали работать экипажи волонтеров из ВМФ и флотское начальство это одобряло. Неофициально считалось, что это хорошая практика для молодых офицеров. Когда через год был объявлен первый международный гиперфест на BDL, оказалось, что и в других родах войск волонтеров хватает, т. е. наемный персонал почти не нужен. Сопоставив поток спонсорских средств с эксплуатационными расходами, устроители проекта решили брать деньги только в кафе, в отелях и на парковках личного транспорта, а само пребывание на борту супер-проа сделать бесплатным. За 20 дней BDL прошелся по нейтральным водам вокруг Меганезии (флотилия мелких частных судов сопровождала супер-проа, как рыбы-лоцманы гигантскую акулу), собрал пеструю толпу молодежи из двух десятков стран, и бросил якорь у атолла Кваджалейн. В гигантской лагуне этого атолла (130 на 32 км), где собралась в несколько раз большая толпа, чем уже была на самом суперпроа, состоялся грандиозный двухнедельный фест. Около сотни фильмов, изгнанных из европейского и американского проката по политическим мотивам, или юридически запрещенных к распространению в порядке защиты морали, крутились на BDL круглые сутки: в залах, в кафе и на прогулочных палубах. Тут же, на борту BDL, спонтанно возникали команды любителей, которые снимали свои короткометражки, и крутили их на резервных экранах для всех желающих. Мировые масс-медиа изощрялись в описаниях порочных нравов, царящих на гиперфесте, чем готовили почву для следующих гиперфестов, которые стали проходить каждые три месяца. После летнего гиперфеста в этом году, европейская и американская ассоциации кинематографистов совместно постановили исключать из своего состава любого, кто ступит на борт BDL.

— Это был слив, — заключила Скатто, — на осеннем гиперфесте мы публично назовем эти ассоциации сборищами дырявых кондомов, и молодежь нас поддержит. Venseremos!

— Жаль, мы туда не попадем, — заметила Санди, — У нас уже будет гиперпузо.

— Реально можем метнуться только на весенний, — добавила Келли.

— И метнемся — уверенно сказал Спарк, — На авиетке от нас до Кваджалейна 3 часа лета.

— На осенний можете метнуться в виртуале, — сказала Скатто, — там пузо не помеха.

— А я и не знал, что у гиперфеста есть виртуальное зеркало, — удивился Акела.

— А его пока и нет. Но через два месяца будет.

— Ну, ой! — воскликнула Санди, — Мы там позажигаем! Я парочку таких аватар придумала, что любая порно-звезда покажется пуританкой!

 

…

 

С Никумароро они отплыли в понедельник, после полудня. На этот раз «люди упаики» были не способны к вахтам вообще. Все трое лежали на корме в полной прострации, иногда разражаясь хохотом и не очень связными комментариями к событиям на фесте. Акела и Спарк отпустили пару шуточек на эту тему, и сообщили, что теперь все могут расслабиться. Два таких морских волка запросто доведут проа до дома без чьей-либо помощи, хотя готовы приветствовать, если в пути кто-либо будет их развлекать. «Мы будем транслировать вам свое радостное настроение», — ответила Санди, после чего вместе с Келли залезли в рубку, и следующие несколько часов оттуда доносилось только тихое сопение дуэтом, которое, видимо, свидетельствовало о крепком здоровом сне.

Джерри Винсмарт в это время находился на борту авиалайнера, летящего из Гонолулу в Паго-Паго, и как раз пересекающего пятую параллель южной широты. Если бы Джерри имел с собой достаточно мощный бинокль, и через него посмотрел бы в иллюминатор справа от себя, то теоретически, мог бы увидеть маленькую цветную точку на сине-серой поверхности океана, медленно ползущую на запад со смещением к северу. Но даже в этом случае, он никак не мог бы догадаться, что эта точка представляет собой проа, на котором в данный момент путешествуют обе его подопечные.

 

…