Теории происхождения свастики

Отто Хупп, огрызаясь в своей брошюре на критику со стороны серьёзных этнографов, утверждал, что свастику можно найти только на пряслицах и горшках, общее между которыми то, что и те, и те выходят из рук гончара, то есть, сделаны с помощью гончарного круга, а значит, и передают идею вращения и могут являться корпоративным знаком гончарной гильдии. Его спросили: а как же тогда объяснить наличие свастики на античных монетах, тканях, пряслицах из других материалов — да и появляются они в Трое ещё до изобретения гончарного круга. На первые два возражения Хупп ответил, что монеты тоже круглые и также могут передавать идею движения, а в тканях крутится веретено, дававшее пряжу. На два последние возражения он подобрать ответа не смог.

Наши доморощенные «исследователи» того же времени ни в чём не уступали изобретательности «исследователей» германских. В издании «Археологические известия и заметки» (1897, № 9, с. 300–304 некая Зелия Нуттал, видимо, поклонница теософов, повторяя (или предвосхищая) «открытие» Штайнметца, пишет: «личность, созерцающая годовое обращение Большой Медведицы вокруг Полярной звезды и

сосредотачивающаяся на её виде в четырёх равноудалённых позициях, будет воспроизводить в сознании форму свастики». Теория «летящего аиста» была поддержана этнографом А. А. Бобринским («Археологические известия и заметки», 1897, № 1, с. 21) в его статье «Новая теория происхождения свастики в связи с мотивами кавказских ковров». Кстати, долгое время считалось, что на Кавказе свастика была неизвестна, пока XX век не накопил материалы. Армяне имели для неё специальное название чанкахач либо керахач — «когтистый крест» и изредка изображали её на хачкарах — своих надгробных камнях. На территории же Дагестана, населённой аварцами, классическая свастика с меандровидными концами встречается на камнях кладки построек, однако определить время создания этой резьбы порою достаточно затруднительно, ибо на Кавказе существует обыкновение по многу раз использовать камни от одной постройки для сооружения другой — и так столетиями. Свастика встречается в Дагестане на коврах (рис. 65), а также при оформлении мусульманских надгробных памятников (рис. 66).

В Закавказье свастика обильно представлена в эпоху бронзы — на археологических материалах XVI–VI вв. до н. э., несколько позже — в XII–VIII вв. до н. э. она встречается в северокавказской кобанской культуре (рис. 67) и на ископаемой керамике Северного Дагестана и Чечни IX–VI вв.

до н. э. Однако в исторические времена она была известна лишь ограниченным группам горцев Аварии, Чечни и Северо-Восточной Грузии (рис. 68

— пример из Чечни, рис. 69

— из Абхазии, рис. 70 — из Армении, рис. 71 — из Грузии). Видимо, в древности в этой местности обитала какая-то этническая общность — без сомнения не индоевропейская, — которая вкладывала в свастику некое особое значение.

Изобильно представлена на древнем Кавказе и в Закавказье неклассическая свастика-тетраскеле: рис. 72 (резной камень из села Ругельда в Дагестане), рис. 73 (северокавказская бляшка примерно III века н. э.), рис. 74 (резной камень из села Хуштада в Дагестане).

Символ свастики распространён на Кавказе начиная с эпохи ранней бронзы. В куро-аракской культуре III тысячелетия до н, э. встречается свастика с четырьмя точками

между ветвями (рис. 75), на изображении с сосуда из Шенгавита (Армения) одиночная «центростремительная» свастика помещена между птицеобразными фигурами (рис. 76). Относительно этнической принадлежности носителей этой культуры существует несколько точек зрения — они числятся в археологии либо индоевропейцами, либо предками картвелов или иберо-кавказцев.

Свастичный узор наносили на бронзовые топоры этнические предки западногрузинских племён колхов (протоколхская культура, кон. III — сер. II тысячелетия до н. э.). В триалетской культуре (последняя треть III тысячелетия — XV в. до н. э.) свастика была довольно распространенным мотивом и схожа с современными ей крито-микенскими образцами (сосуд из могильника на Аванском шоссе в Армении, рис. 77). Этнически происхождение триалетцев неясно: то ли следует относить их к хеттским племенам, то ли к семитоязычным хурритам.

Крупные свастики, выполненные в технике «шагающего» штампа, присущи керамике севано-узерликских памятников XVIII–XVII вв. до н. э. (типологически эпоха средней бронзы, рис. 78).

Свастика, похоже, была священным символом албанов, аборигенного населения Азербайджана, приморского Дагестана и части Алазанской долины Грузии. Отсюда мы имеем пинтадеры (глиняные штампы для выдавливания изображений на священных хлебцах, датируются VI–V вв. до н. э.) — рис. 79. В гробницах Ханлара и Кедабека (Азербайджан) были найдены культовые сосуды (рис. 80), украшенные свастиками путём белой инкрустации по лощёной глиняной поверхности. Порою меж ветвей свастики располагаются точки.

 

Символы свастики почему-то встречаются на Кавказе, особенно в западном Дагестане, восточной части Чечни и примыкающих к ним районам северо-восточной Грузии. Поскольку ислам свастики практически не знает, а греческое влияние в этой части Кавказа было минимальным, остаётся предположить автохтонное развитие символа, возводя его к кобанской и майкопской культурам. В Дагестане свастика встречается на старых резных надгробных камнях, порою попадающихся уже вмурованными в стены более поздних зданий, а также на коврах, женских украшениях и бляшках наборных поясов. Свастика здесь в эту эпоху, по-видимому, не несла особой семантической нагрузки, по каковой причине она быстро вырождается, приобретая закругления концов, дополнительные лучи, переходя в спирали и пр. Как упоминалось выше, у ряда северокавказских народов, например, у ингушей, свастика использовалась в виде родовых тамг некоторых тейпов, что мы связываем с древними скотоводческими традициями вайнахов.

Совсем недавно стало известно о наличии свастики в Волжской Булгарин, где она присутствует на монетах²⁵ и на керамике²⁶, причём в большом количестве различных вариантов.

Р. Багдасаров, не упоминая имеющиеся теории (даже теорию «огненных палочек»!), предлагает свои, более «продвинутые».

Во-первых, он объясняет появление свастики исходя из геометрических соображений, объявляя ее фигурой вращения и специально указывая на то, что свастика бывает (бывала) не только привычной четырёх-, но и пяти-, шести- и семиконечной формы (что несколько сомнительно). Далее он говорит, что в такого рода фигурах («односторонних розетках») существует особая точка, не имеющая себе эквивалентных в пределах фигуры, и свастика обладает лишь одним признаком симметрии — поворотной осью, вокруг которой осуществляется вращение фигуры. Если именовать центральную точку «полюсом», то это и будет так называемая «полярная» теория, каковым термином он свободно оперирует. В рамках «полярной» теории он называет свастику с закрученными против солнца концами (левозакрученную) — свёртывающейся, центростремительной или собирающей, наоборот же, правозакрученную свастику — развёртывающейся, центробежной или сеющей.

Далее, упомянув о том, что в Ведах, якобы, отражена картина неба, могшая быть виденной только в приполярных областях 4500 лет назад (оставим это на совести индийского этнографа Р. Тилака, аргументы которого уже сотню лет обсуждаются в среде индологов), Р. Багдасаров пишет, что «выделение небесной оси, то приближающееся к ней, то удаляющееся от неё вращение Солнца, Луны и звёзд нашли, вероятно, естественное выражение через два типа свастики: центростремительную и центробежную». Нам это объяснение, основанное лишь на ссылках, но не на астрономической аргументации, представляется, так сказать, чрезмерным.

Представляя читателю ещё одну, «солнечную» гипотезу происхождения свастики, Р. Багдасаров обращает внимание читателя на тот факт, что Солнце в своём годовом пути по небосклону проходит четыре кардинальные точки — два солнцестояния и два равноденствия, соответствующие четырём сторонам света и четырём сезонам, которые можно воспринимать и как четыре времени суток в глобальном масштабе. Движение Солнца между кардинальными точками небосклона якобы соответствовало вращению элементов свастики вокруг неподвижной точки полюса. Весенне-летнее Солнце соответствовало центростремительной, сворачивающей обороты вокруг полюса свастике, а летне-осеннее — свастике центробежной, увеличивающей обороты и разворачивающейся во внешнюю периферию. Это рассуждение, по нашему мнению, интересно в плане символики четвёрки, но к свастике имеет лишь весьма опосредованное отношение (конечно, это позднейшая рационализация) — сомнительно, чтобы нанося на пряслице знак свастики, троянские ремесленники имели в виду столь сложные материи.

Итак, даже оперируя немалыми собранными археологией и этнографией материалами, однозначно решить происхождение этого древнего символа, как и других, непросто (слишком он древний). Когда же древнее значение знака было потеряно, то классическая свастика и свастика-тетраскеле начинают постепенно вырождаться. На место древней простоты и незамысловатости — символ и не имеет права быть чересчур сложным — приходит художественная усложнённость. Процесс этот можно сравнить с развитием орнаментальных компьютерных шрифтов из простоты алфавита, изучаемого первоклассниками. Свастика становится орнаментальным элементом дизайна и начинает усложняться — то есть, проходит тот путь, который проделал крест прежде, чем стать свастикой. Посмотрите на рисунок северорусского вышитого передника XIX века (рис. 81) — лишь в малых ромбах мы сталкиваемся здесь с классической свастикой, тогда как на большей площади каждая ветвь её ломается и

дробится, создавая лабиринтообразную фигуру, возможно, напоминающую оленьи рога. Занятно, что в точности такой же путь проходят, не сговариваясь, осетинские (рис. 82) и венгерские (рис. 83) археологические материалы.

Прочие усложнённые орнаментальные сюжеты: рис. 84 из Северной Месопотамии, датируемый III тысячелетием до н. э., рис. 85 из Закавказья, относящийся к I тысячелетию до н. э., рис. 86 (четыре сюжета) из Этрурии.

Порою усложнение знака идёт не за счёт изломов и без того ломаных линий, а добавлением к основным ветвям перпендикулярных им чёрточек, создающих иллюзию перьев, почему такую свастику называют «оперённой». Голан толкует их (на основе выводов предыдущих глав его книги) как символы дождя, или символы земли, или символы неба — но такой разнобой в прочтении символики, а также неочевидность его выводов обесценивает это толкование. Такие «оперённые» свастики характерны исключительно для неолита и эпохи бронзы (что характерно, Уилсон о них даже не упоминает) и, по нашему мнению, имеют чисто орнаментальный характер, наподобие свастик «ломаных». Примеры: рис. 87 из Восточной Европы, рис. 88 из Западной Европы, рис. 89 из доисторического Ирана, рис. 90 из Закавказья, рис. 91 из доисторической Индии.

Вопреки тем, кто не верит в древность этого знака, свастика достаточно рано представлена троянскими находками из нижних ярусов — пожалуй, её появление можно смело датировать эпохой неолита. Йегер приводит сведения о находке свастики при раскопках в Бренндорфе у Кронштадта (в Германии), в Тордосе (Румыния) и в Триполье (Украина), а Шойерманн пишет о неолитической свастике из местечка Хербитц в районе приэльбского города Ауссиг, равно как и о свастике центральноевропейской культуры «точечной керамики» (нем. Stichbandkeramik), к сожалению, не приводя иллюстраций — это всё неолитические культуры, а Триполье долгое время даже служило своего рода эталоном неолита юга СССР — однако вопрос — были ли населены эти земли в то время племенами «арийцев», т. е. индоевропейцев, остаётся открытым.

Дело в том, что нынешняя классификация народов основана на родстве их языков, а о языке многих столь древних племён, следы жизнедеятельности которых известны лишь по археологическим раскопкам, можно говорить только предположительно, типологически связывая их археологические культуры с культурами тех народов, принадлежность которых к определённой языковой группе доказана. Да и сам вопрос о прародине индоевропейцев сложен и запутан²⁷. Достаточно сказать, что здесь соперничают две теории, одна из которых считает родиной индоевропейцев Северное Причерноморье, другая — Южное Приуралье. Побеждает, видимо, вторая из них, особенно после эпохального открытия в 1987 году городища Аркаим в Челябинской области, в плане которого некоторые исследователи также видят свастику с закруглёнными отростками (по-нашему, это передержка, однако мы приводим его на рис. 92), — впрочем, Багдасаров

оговаривается, что этот мотив может представлять собою мандату — североиндийское круговое укрепление, типа древнекельтского рата (rath). Уилсон же, подробно описывая троянские находки Шлимана эпохи ранней бронзы, приводит достаточное количество иллюстраций, где на троянских пряслицах свастика сопутствует крестам, ломаным линиям и прочим трудноопределимым и трудноклассифицируемым фигурам, более напоминающим детские каракули. То, что свастика не имеет пока ещё чёткой формы, закручиваясь то вправо, то влево, имея то три, то четыре, то пять ветвей, указывает на то, что и её идеологическое наполнение скорее всего было неясным, нечётким, расплывчатым. Однако факт того, что её наносили в числе прочего и на пряслица (Шлиман раскопал много керамики и других вещей, где свастики нет), свидетельствует о том, что она была символом «со знаком плюс», и от украшенного ею предмета ждали большей функциональности и более долгого срока службы, чем от предмета гладкого. Практическое отсутствие свастики на троянских культовых древностях доказывает, что она была как бы «домашним» апотропеем (т. е. оберегом), умеренно либо вовсе не признанным тогдашней религией. В силу этого можно предположить, что изначальным её назначением была помощь в работе и, может быть, защита от демонов, приводящим к поломкам и остановкам производственного процесса.

Р. Багдасаров отмечает, что древние любили изображать свастику на алтарях, особенно в Пиренейской зоне (примеры см. у Уилсона), а также это делали древние скандинавы (алтарь в Висбю на острове Готланд), — однако он упускает рассуждение Уилсона, согласно которому в древней Трое большинство изображений свастик происходят с некультовых вещей в силу того, что свастика была как бы домашним апотропеем. В литературе (Б. А. Рыбаков. «Язычество древних славян». М. 1994, с. 332, 333) есть упоминания о вероятной свастике на праславянском жертвеннике из Жаботина, однако поскольку этот предмет уникален, делать на основе одиночной находки какие-либо выводы рискованно. Мы имеем этрусские, а также римские алтари со свастикой, ряд каковых известен с территории Англии — однако некультовых предметов с этим знаком опять- таки гораздо больше. В плане культового использования свастики мы полностью разделяем точку зрения Уилсона, а что касается десятка известных археологам жертвенников — то в истории человечества, если поискать, можно отыскать всё, что угодно.

Ещё один вопрос — о свастике как якобы древнем воинском символе. Действительно, кое-где в среде воинов нанесение свастики, как благоприятствующего символа, на оружие, распространялось еще с доисторических времён — например, похожие на свастику знаки отмечены на боевых топорах северокавказских кобанской и колхидской культур IX–XI вв. до н. э., коротких мечах (акинаках) скифов и этрусков, на доспехах воинов с древнегреческих барельефов и римских гладиаторов — хотя, надо заметить, в античной вазописи свастика в равной мере сопровождала и женские фигуры — так что исключительно военным апотропеем (защитным символом) мы её считать не можем, кроме того, в ряде случаев не исключено, что древние вкладывали в свастикоподобные фигуры совсем другое значение, чем представляется нам, и не отождествляли их с «классической» свастикой.

Для древних греков не исключено нанесение свастики на одежду как элемента декора — и в таком виде перенос её в вазопись и на барельефы. Вероятно, определённого рода защитную роль могло выполнять изображение свастики на скифо-сарматских поясах (см. В. Н. Добжанский. «Наборные пояса кочевников Азии». Новосибирск, 1990, стр. 121, 140). Аргумент против приверженцев этой идеи тот же — в основном в археологических материалах мы видим свастику на пряслицах, женских украшениях, керамике, надгробных камнях, монетах — и лишь в отдельных случаях на оружии. О связи почитания свастики с культом оружия можно говорить лишь для скандинавов и, под некоторым сомнением, для Кавказа.

Как мы указывали выше, свастика распространена в древней Европе с эпохи бронзы. На рис. 93 мы видим образец из Югославии, датируемый II тысячелетием до н. э., на рис. 94 — из Западной Сибири, того же времени. На рис. 95 — из Триполья (Украина, то же время), на рис. 96 — из Центральной России, примерно X–VIII в. до н. э.; на рис. 97 — из Армении, где этот знак нанесён на лоб каменного идола. Население всех этих земель не могло было быть индоевропейским, а следовательно — свастика никакой не индоарийский (хотя это тоже, но помимо прочего), а очень древний доиндоевропейский символ.

 

Про свастику у троянцев достаточно подробно написал Уилсон, а потому не будем повторяться. Про свастику у греков, где она есть уже в Микенах — а это середина II тысячелетия до н. э. — пожалуй, тоже не будем, особенно если учесть, что мы даже не можем предположить, каково её значение и назначение среди эллинов; о том же, что свастику они знали, нам явно свидетельствуют изображённые в изобилии в работе Уилсона рисунки на вазах но. надо заметить, она никогда не составляет на рисунках главного элемента композиции, попадаясь на

полях сюжетных сценок чаще как элемент декора, поэтому любые предположения об её значении здесь обречены остаться голословными. Никто не мешает нам предположить, например, что свастика на вазах — стилизованное изображение летящего жука — чем это хуже летящего аиста, — но мы никак не сможем этого доказать, а наши возможные оппоненты — опровергнуть²⁸.

Более того, свастика в этих культурах часто не классическая, а осложнена добавочными сюжетами, вроде древнекритской свастики (рис. 98), скомпонованной с растительными элементами. Скорее всего, решение относительно греков и этрусков должно быть таково: свастика пришла к ним из Малой Азии, утеряв по пути своё значение и превратившись в элемент декора — вроде знаменитой кельтской «плетёнки» или «спирали». Но вот, вероятно, через дако-иллирийское²⁹ или кельтское посредничество (как мы знаем из материалов раскопок, эти племена не были большими любителями свастики, хотя и там мы находим её на урнах, фибулах, застёжках, оружии), она попадает к древним германцам — и там обретает новое значение.

Кстати, некоторые исследователи, писавшие по сему вопросу, атрибутируют свастику даже не древним грекам — ахейцам, а догреческому населению Аттики и Пелопоннеса — пеласгам (экспансия ахейцев на юг имела место примерно в XV–XIV вв. до н. э.), судя по всему, неиндоевропейцам по языку. Из арсенала символов свастика переходит в древнегреческий орнамент, образуя «свастичные пояса», т. е. повторяющийся рисунок, где одна свастика плавно переходит в другую, соседнюю (рис. 99 — оформление Алтаря мира императора Августа)³⁰. Если в этой культуре свастика претендовала на роль оберега, то, вероятно, многократное её повторение должно было значить многократное усиление силы и действенности апотропея. Некоторые исследователи пытались связать свастику с происхождением меандрического орнамента, но, как мы считаем, безуспешно — подробно критику этой теории см. в книге Уилсона. При раскопках в Помпеях была обнаружена фреска, на которой в орнамент было вплетено до 160 маленьких свастик. Мы считаем это несомненно греческим влиянием.

У А. Бертрана (A. Bertrand. «La religion des Gaulois». Paris, 1897, c. 171) приведено изображение богини Минервы в полном вооружении, где нижняя часть столы (это греческая одежда) от уровня груди буквально усыпана раскручивающимися свастиками. Свастики украшали подолы платьев статуэток Афродиты (Ариадны) и Брисеиды (люборницы Ахиллеса). Свастичный меандр с четырёхчленными квадратами опоясывает гробницу Александра Македонского в Сидоне (ныне находится в археологическом музее Стамбула). В свастический меандр заключена персонификация города Александрии на мозаике из Софилоса (1-я рол овина II в.) (рис. 100). Свастика выступает как главный связующий элемент орнамента в оформлении мозаичного пола виллы императора Адриана близ Тиволи II в. — и по античным образцам в начале прошлого столетия были выполнены полы в ряде залов Зимнего дворца в Петербурге.

Римские постройки в Северной Африке часто были декорированы свастичными мозаиками и рельефами. На мозаичном полу из Бата (Англия) разворачивающаяся свастика образована из плетёнки.

Множество примеров употребления свастики можно почерпнуть из находок на территории античных государств Северного Причерноморья или, например, на ионийской керамике с острова Родос (рис. 101). Она присутствует на «мегарских» чашах из Пантикапея, и с острова Самос. В античном мире свастика часто употреблялась также для украшения погребальных урн (особенно у этрусков) и саркофагов (в виде свастичных поясов). На рис. 101 изображена одна из таких урн из Монтескудайо (Италия), датируемая 650–625 гг. до н. э.

Как бы то ни было, в эпоху бронзы свастика распространяется по всей лесной полосе Европы (будучи особенно популярна среди древних германцев) — она была обнаружена начиная с наскальных рисунков Скандинавии до отпечатков на утрамбованной окаменевшей глине швейцарских свайных поселений. Современна наскальным рисункам показанная нами на рис. 102 свастика в виде трискеле, обнаруженная на верхней поверхности сферического алтаря с острова Висбю, расположенного у берегов Швеции. Употребление свастики на культовом предмете свидетельствует, что в отличие от древней Трои, доисторические жители Северной Европы вкладывали в этот символ какое-то особое значение. Шойерманн, например, считает, что для древних германцев свастика была магическим средством защиты от нападения, знаком воскресения, восстания из мёртвых, победного света, солнечного бога, а также самого солнечного диска. Для одного символа это, пожалуй, многовато, но в последнем он не ошибся.

 

Если вы попросите маленького ребёнка нарисовать солнце, то, скорее всего, он изобразит вам круг с расходящимися от него в стороны лучами³¹. Дети не сами это придумывают, этому их, порою неосознанно, учат родители, воспитатели детского сада, иллюстраторы детских книг и создатели мультфильмов. Такая иконография солнышка восходит ещё к Древнему Египту, где солнце было богом, а каждый лучик заканчивался крохотной ручкой. Общий смысл изображения — Солнце является подателем жизненных благ. Открыв календарь, вы увидите астрологический знак Солнца — кружочек с точкой посередине. Как известно, астрология зародилась в эллинистическом Египте — оттуда же и этот знак.

Не сговариваясь с греками, древние китайцы и шумеры изображали солнце так же — кружочком с точкой посередине. Постепенно, с развитием квадратного китайского письма «кай-шу», круг превращается в вертикально поставленный прямоугольник, а точка — в перечёркивающую его посередине горизонтальную линию — в таком виде существует нынешний китайский иероглиф «солнце», который можно увидеть на любой японской почтовой марке или монете (японцы и китайцы пользуются во многом одними и теми же иероглифами) — в названии страны «Нихон» этот иероглиф идёт первым из двух, и начинающие филателисты отличают по нему старые японские марки от китайских. Но что же обозначает эта точка в центре?

Археологические раскопки дают нам сюжет «колеса солнца», графически изображавшегося кругом со вписанным в него крестом, прямым или косым. Если считать, что Земля плоская и находится в центре мироздания, а Солнце круглое и крутится вокруг Земли — а у древних в этом не было никаких сомнений, — то для образного обозначения движения Солнца по небу лучше всего подходит сравнение с солнечной колесницей, запряжённой семёркой (священное число!) солнечных коней (священное животное индоевропейцев!) — вспомним миф о Фаэтоне. Если у вашей бабушки остался рушник с головками коней, или конёк — потому такое и название — крыши вашего деревенского дома украшен изображением скачущей лошади либо хотя бы её головы, то знайте — это не деревенская кляча, а священный солнечный конь³². Рисовать всю колесницу долго, а солнце представляет вид одного огненного колеса, поэтому древние азиаты изображали солнце не как мы — кругом с лучиками, а иначе — колесом со спицами — и мотив этот прослеживается ещё со времен наскальных рисунков Монголии и Южной Сибири. Круг с точкой — это упрощение рисунка солнечного колеса.

Многие ранние интерпретаторы свастики возводили её к солнечному колесу (Шлиман, Лентремон и др.), представляя его в том виде, что на рис. 62. В таком виде мы видим солнечное колесо, в частности, на гербе современного Казахстана. «Ленты» крест-накрест на сей эмблеме по этой теории должны обозначать четыре стороны света, а вся композиция — мотив движения солнца по кругу.

С мифом о солнечном колесе, губящем, как в мифе о Фаэтоне, всё живое, мы особенно явно сталкиваемся в осетинском эпосе — так называемых нартовских сказаниях. У отрицательных героев эпоса есть чудовищное оружие — «колесо Балсага», катящееся по направлению, указанному колдуном, и истекающее жидким огнём, поджигающее всё на своём пути и утыканное по окружности острыми пламенеющими серпами — так древние персы снаряжали свои колесницы, чтобы мчащиеся по полю боя лошади калечили серпами колёс как можно больше врагов (как описано в «Анабасисе» Ксенофонта). Очень схожие мотивы есть в языческих кельтских сказаниях — в легендах о колдуне Мак Роте (что буквально обозначает «сын колеса») упоминается страшное пылающее колесо, проносящееся над Ирландией и выжигающее её по приказу Мак Рота, якобы учившегося колдовать у Симона Волхва. Знали древние ирландцы и серпастые колесницы — в описании воина на колеснице, сохранившемся в «Лейнстерской книге» мы видим, что боевая колесница, кроме прочего, утыкана серпами. Можно даже было бы предположить, что свастика представляет собою стилизованное изображение именно такого солнечного колеса с серпами жгучих лучей — если бы у нас имелось хоть одно документально засвидетельствованное изображение такового колеса, где было бы ясно видно серпы³³. А раз нет — то эта идея обречена пополнить список «кабинетных» умствований, каковых применительно к свастике выдвигалось не так уж и мало.

Поскольку колесница Солнца запряжена конями, то и они имели шансы принять участие в формировании солярной образности³⁴. В последнее время была выдвигута гипотеза, согласно которой свастика первоначально — это четыре расходящиеся из одной точки конские головы, повёрнутые мордами в одну сторону (иначе говоря, «сегнерово колесо» — по имени этнографа, впервые описавшего такой сюжет), и таковыми действительно были некоторые бляшки и подвески «скифского» звериного стиля. Затем головы коней упростились до заломанных линий, по прежнему выходящих из одной точки, и получилась классическая свастика. Чтобы не быть голословными, приводим несколько иллюстраций: рис. 103 — четыре конские головы из Бактрии, образующие «сегнерово колесо» (Е. Е. Кузьмина. «В стране Кавата и Афрасиаба». М., 1977, стр. 40); рис. 104 — «сегнерово колесо» на оленном камне в Монголии, рис. 105 — «сегнерово колесо» на кожаной аппликации древнетюркского седла из курганов Туэкта в Хакасии (оба: С. П. Нестеров. «Конь в культах тюркоязычных племён Центральной Азии в эпоху средневековья». Новосибирск, 1990), рис. 106 — аналогичное алтайским образцам украшение фракийской конской сбруи IV века до н. э. (И. Венедиктов и Т. Герасимов. «Тракийското изкуство». София, 1973), рис. 107 — скифская накладка в виде конских голов из Крайовы, рис. 108 — фибула эпохи времён переселения народов из посёлка Бенфельд в Эльзасе, рис. 109 — бронзовая фигурная накладка из окрестностей Намюра, представляющая знак трискеле, и наконец, рис. 110 — бронзовая ажурная древнегерманская пластина.

Наряду с версией о происхождении свастики от креста путём её усложнения, разобранной выше, версию «сегнеро- ва колеса» мы считаем второй рабочей версией для понимания происхождения и изначальной символики свастики. Конноголовая свастика присутствует на пряжках скифских и фракийских вождей, а также в элементах их конской упряжи. До нас дошли серебряные и бронзовые фракийские (а из Средневековья — великоморавские) бляхи в виде свастик, образованных четырьмя конскими головами, соединёнными солнечным кругом (т. е. «сегнеровы колёса»). Пряжки со свастиками из конских голов могли быть и более схематичными, приобретать спиралевидную форму (Келермесский курган, VII–VI вв. до н. э.). Это несомненный сюжет «индоиранской мифологии». Конь издавна увязывался в представлениях индоиранцев с Солнцем, которое, по Ригведе, «имело прекрасных коней». В зороастрийских верованиях конь был посвящён Солнцу (по сведениям Арриана VI.29.7). «Сегнерово колесо» использовалось древними индоиранцами также и в качестве амулетов.

Багдасаров приводит близкие к «сегнерову колесу» изображения круга (солнечного?), окружённого головками животных, но чаще птиц. Во 2-м издании своей книги он даёт изображение готской фибулы V–VI в., найденной близ Болоньи, толкуя этот сюжет как «семь даров святого духа» (интересно, каких именно даров?), однако нам такое истолкование, к тому же не имеющее чётких аналогов в других культурах, представляется весьма надуманным (тем более, что одна из птичьих голов расположена не по кругу, а в центре), — да и едва ли новокрещёные готы были столь утончёнными христианами, что свободно оперировали такими возвышенными материями (а если были, то возникает вопрос: почему они не внесли своего посильного вклада в разработку общехристианской богословской концепции?). Впрочем, Багдасаров сам себе противоречит, тут же приводя с десяток аланских (старо-осетинских) амулетов VI–IX вв. подобной формы. Рациональное объяснение этому культурному феномену может быть таково: в искусстве малоцивилизованных народов мы имеем дело с вариациями «сегнерова колеса», основанным на изначальных, уже переконструируемых нами мифологических представлениях о Солнце, совершающем путь по небу в упряжке, влекомой не четвёркой коней, а скажем, семёркой журавлей или соколов (эвенки, к примеру, верили, что Солнце выезжает на ежеутреннюю прогулку на оленях). Так что святой дух здесь не при чём. Багдасаров сам говорит, что ему известны артефакты бронзового века (Н. Wirth, «Die heilige Urschrift der Menschheit». Leipzig, 1936, Bd. 1, S. 145), где подобных головок не семь, а пять, а у тех же алан встречаются амулеты с тремя-четырьмя соколиными головками.

Ещё интереснее закавказский сюжет эпохи бронзы, где свастика представляется центром мироздания, вокруг неё бегут олени (аналог коней), символизируя мир земли, а по кругу плывут лебеди, обозначая опоясывающий земную твердь океан. Вся эта конструкция симметрична и, возможно, поворачивается вокруг своей оси в направлении, указанном лопастями свастики. О том, что свастика передаёт идею вращения, было достаточно написано у Уилсона — нам эта гипотеза представляется гораздо логичнее версии с огненными палочками. Кстати, не с тех ли пор фигурка коня в шахматах ходит буквой «Г», как бы образуя вокруг себя свастику?

Очень интересная, почти революционная мысль относительно происхождения связи коня с солнечным культом отражена в книге Б. А. Фролова «О чём рассказала сибирская мадонна» (М., 1981, с. 100). Исследуя комбинации палеолитических рисунков на стенах пещер, французский культуролог Леруа-Гуран подметил, что конь связан с солярными знаками и изображениями мужчин, а бык с лунарными знаками и изображениями женщин. Если учесть тот факт, что человечество перешло от лунного календаря (28-дневный месяц) к солнечному (30/31-дневный месяц), то объяснение лежит в сопоставлении срока беременности у самок диких быков — ровно 10 лунных месяцев (как и у женщин)³⁵, и у кобыл — ровно год, о чём в связи с календарными вопросами писал ещё Аристотель, ссылаясь на информантов-скифов. Итак — при лунном календаре небом распоряжалась Луна, «застрявшая» между рогов небесного быка, при солнечном же — запряжённая четвёркой коней солнечная колесница Гелиоса (или иранского Митры), символическим изображением которой является свастика. Понятно, что привязка календарного года к срокам беременности скота могла появиться лишь у скотоводов, но не у земледельцев.

Ещё несколько слов об индоевропейском культе коня. В ряде «царских» курганов у скифов кони, принесённые в жертву во время тризны, уложены в могилу в виде свастик: 22 взнузданных коня ногами к центру в форме угловой свастики против солнца (курган 1 у станицы Костромской на Кубани, VII–VI вв. до н. э.); 29 коней головами к центру в форме круглой свастики посолонь (станица Воронежская). Подробнее см. в книге «Степи Европейской части СССР в скифо-сарматское время» (М., 1989, с. 390), а также в книгах Ю. Шилова о семантике курганных захоронений — последними источниками необходимо пользоваться осторожно, ибо автор подыгрывает украинским националистам и, кроме того, он большой фантазёр.

Неудивительно, что народами Кавказа и Предкавказья (Кубани, Ставрополья) свастика издавна использовалась в качестве конского тавра — см. рис. 111 (черкесы), хотя, конечно, не исключено простое совпадение — ведь этот знак, чётко вычленяемый, симметричный и достаточно выразительный, мог использоваться как бортевая замета, гончарное клеймо (см. выше; один из новейших образцов найден в 2001 году на раскопках древнерусской усадьбы XIV века в Ближнем Константинове Нижегородской области^36<