А.П. Сумароков – публицист и сатирик.

Исследователи справедливо указывают на то, что Сумароков «открыл жанр басни для русской литературы в том ее виде, в каком она жила и живет до сих пор». Он написал 374 притчи, написал их вольным разностопным ямбом, ставшим классическим размером русской басни. Басни его – живой сатирический рассказ, в котором подвергаются осмеянию не только неустройства русской жизни, но и конкретные носители пороков. Некоторые басни касались политических вопросов. Сатира его направлена против вельмож, подьячих, взяточников, бюрократов. Особенно достается в баснях российскому дворянству, невежественным, жестоким помещикам-крепостникам («Ось и бык», «Жуки и пчелы», «Высокомерная муха»). Сатирическая направленность бачен вызывала необходимость обратиться к реальным жизненным наблюдениям, и притчи Сумарокова пестрят сценами, выхваченными из самой жизни, меткими и остроумными деталями быта. Именно в сатирических жанрах была заложена тенденция реализма. Тематика басен Сумарокова разнообразна. Он осмеивает ханжество и скупость купеческой вдовы в притче «Безногий солдат», рисует комическую сценку, в которой жена-спорщица изводит сварливостью мужа, споря против очевидности («Спорщица»).

Многие сюжеты не новы, они встречались у Эзопа, Федра, Лафонтена. Но басни Сумарокова отличались и содержанием, и стилем, и новым басенным размером. Их отличает:

1) злободневность (обращены к российской действительности),

2) резкость нападок,

3) нарочито простой, грубый слог, как это и предусматривается «низким духом» басенного жанра.

Резкость тона, грубость слога и нарисованных картин была вызвана стремлением разоблачить пороки современной ему действительности, что и отличало манеру Сумарокова от манеры западных баснописцев. Язык басен живой, сочный, пересыпан поговорками.

В 1762 году вышли две книги «Притчи Александра Сумарокова», в 1768г. – третья книга, остальные – после смерти писателя. Басенному творчеству Сумарокова следовали Ржевский, Богданович, Херасков, Майков.

Обличительные пафос, свойственный произведениям Сумарокова, наполняет и его сатиры, написанные живой стихотворной речью. В сатирах он продолжает и расширяет тематическую линию сатир Кантемира. Сатира «О благородстве» и по своей тематике и по направленности прямо восходит к сатире Кантемира «Филарет и Евгений». Она направлена на осмеяние дворянства, которое кичится своим «благородством» и «дворянским титлом». В одной из лучших своих сатир, написанной, как и притчи, вольным ямбом (другие – александровским стихом), в «Наставлении сыну» Сумароков сатирически изображает старого плута – подьячего, который умирая учит сына, как быть счастливым в жизни. Для этого, оказывается, надо следовать его примеру, т.е. «не идти прямым путем».

Однако среди сатир Сумарокова особый интерес представляет его сатирический «Хор ко превратному свету». Был написан по заказу для уличного маскарада «Торжествующая Миневра», устроенного в Москве в честь восшествия на престол Екатерины II (1763г.) на масленице. Однако «Хор» оказался столь сатирически острым и злободневным, что был допущен только в сокращенном варианте. В форме рассказа об идеальной заморской стране и порядках в ней, достойных похвалы, Сумароков повествует о порядках, вернее, беспорядках и неустройствах, которые царят в его стране.

«Заморская страна» - это утопия, мечта Сумарокова, но рассказ о ней дает ему возможность разоблачить взяточничество и лихоимство, невежество, процветающие в российской монархии, резко выступить и против жестокого обращения помещиков с крепостными. Синица, прилетевшая «из-за полночного моря, из-за холодного океана», рассказывает, какие существуют порядки в заморской стране. В этой стране все служат государству, все дворянские дети учатся в школах, люди преисполнены чувства долга, глубокого уважения к родному языку и национальным обычаям. Чиновники там честные, наука – лучшее достоинство, плохих стихов поэты не пишут, пьяные по улицам не ходят и людей не режут. «Хор» по своему стихотворному складу близок русским народным песням. «Хор» занимает важное место в сатирико-обличительной линии русской литературы 18 века. Сумароков, считая крепостное право необходимым, выступал против жестокости помещиков. Полностью «Хор» был впервые напечатан в 1787 году, Новиковым в посмертном собрании сочинений Сумарокова. В 40-х гг. 19 века эта сатира печаталась и в сокращенном виде.

28. Сатира и юмор в поэме "Елисей, или Раздраженный Вакх" В.И. Майкова.

Творчество В. И. Майкова (1728–1778) было многообразно. Он писал торжественные оды, трагедии, комические оперы, басни, оставил переложения Овидиевых «Метаморфоз». Но в отличие от большинства поэтов сумароковской школы Майков питал особое пристрастие к жанрам, дававшим простор для юмора и острой целенаправленной сатиры. В этом он явился своеобразным продолжателем Сумарокова. Майкова сближала с Сумароковым прежде всего общность их общественных и политических идеалов. Взяточничество подьячих, алчность откупщиков, сословное чванство и невежество дворян – все эти явления в равной мере служили объектом сатиры у обоих поэтов.

В выпущенном в 1766 г. сборнике «Нравоучительные басни» Майков развивает традиции сумароковской притчи в плане ее близости к фольклорным истокам народной демократической сатиры. Приемы освоения в баснях Майкова народнопоэтического творчества те же, что и у Сумарокова. Он так же активно обращается к народным сказкам и анекдотам в поисках сюжетных источников своих басен, обильно вводит в текст басен народные пословицы и поговорки, используя порой эти формулы народной мудрости в качестве басенной морали:

Погнали гостя вон, сказавши то ему:

 

«Здесь вашу братью

Встречают лишь по платью,

Проводят – по уму», –[942]

 

заканчивает Майков свою басню «Осел, пришедший на пир к медведю во львиной коже».

Но основное место в поэтическом наследии Майкова бесспорно принадлежит его героикомической поэме «Елисей, или Раздраженный Вакх» (1771). Не порывая в принципе с творческими установками сумароковской сатиры, Майков избрал здесь путь соединения сатиры с элементом бурлеска. В историю литературы XVIII в. поэма Майкова вошла как непревзойденный памятник национальной бурлескной поэзии.

Поэтика классицизма знала два вида комического бурлеска. Один вид, восходящий в своих истоках к древнегреческой «Батрахомиомахии» («Войне мышей и лягушек»), строился как пародия по принципу травестированного снижения высокого предмета героической эпопеи. Возвышенные герои древности, как и боги, представали в поэмах такого рода в облике простолюдинов, а то и вовсе деклассированных элементов, со всеми их пороками и слабостями. И соответственно высокому стилю эпопеи противопоставлялась в бурлескных поэмах вульгарная, насыщенная полужаргонной фразеологией речь социальных низов. На использовании этих принципов основывались многочисленные «перелицовки» античных мифологических сюжетов, и особенно Вергилиевой «Энеиды», столь распространенные в европейских литературах XVI–XVII вв. Наиболее известными образцами подобных «перелицовок» явились во Франции XVII в. поэмы П. Скаррона.

В условиях расцвета русского классицизма бурлеск чаще всего используется как средство литературной борьбы. Правда, присущее бурлеску тяготение к жанровым сценам и натуралистическим зарисовкам быта социальных низов создавало особо благоприятные возможности для воспроизведения в поэзии отдельных сторон народной жизни. Не случайно первые опыты в создании образцов бурлескной поэзии на русской почве были предприняты в кругу демократически настроенных авторов – противников сумароковской школы, таких как И. С. Барков и М. Д. Чулков. Отражением литературной борьбы, завязавшейся на исходе 1760-х гг. между сумакоровцами и новоявленным наследником Ломоносова, придворным одописцем В. П. Петровым, явилось и создание знаменитой поэмы Майкова «Елисей, или Раздраженный Вакх».

Не исключено, что уже самим выбором имени героя своей «ирои-комической» поэмы Майков был обязан Петрову. Как раз в 1770 г. вышла из печати 1-я песнь «Енея», как назвал свой перевод Вергилиевой «Энеиды» Петров. Целый ряд сюжетных эпизодов в поэме Майкова является прямой пародией на переложение Петрова. Русский ямщик Елисей, ставший орудием в разрешении распри между Вакхом и Церерой, подобно Енею претерпевает по воле богов разнообразные приключения. Так, пребывание Елисея в Калинкинском работном доме и его отношения с начальницей дома напоминают эпизоды «Энеиды», связанные с пребыванием Энея во дворце Дидоны. Рассказ Елисея начальнице о «побоище, бывшем у Зимогорцев с Валдайцами за сенокос», есть прямая параллель к рассказу Энея карфагенской царице о перипетиях борьбы троянцев с греками и падении Трои. И даже сожжение порток Елисея после его бегства из Калинкинского дома пародийно соотносится с эпизодом самосожжения Дидоны после отплытия Энея у Вергилия.

Сатирическому заданию подчинено и травестированное изображение сонма богов мифологического Олимпа. Вот какими видит их Гермес, собирающий по приказу Зевса богов на совещание:

 

Плутон по мертвеце с жрецами пировал,

Вулкан на Устюжне пивной котел ковал,

И знать, что помышлял он к празднику о браге.

Жена его была у жен честных в ватаге,

Которые собой прельщают всех людей;

Купидо на часах стоял у лебедей,

Марс с нею был тогда, а Геркулес от скуки

Играл с ребятами клюкою длинной в суки.

 

Помимо традиционного пародийного снижения божественных персонажей, отвечающего самой природе бурлескной поэмы, этот прием важен для Майкова и в другом отношении. Он использует его как еще один повод для включения в текст поэмы прямых намеков на своих литературных противников. Так, после описания занятий Аполлона:

 

Он у крестьянина дрова тогда рубил

И высунув язык, как пес уставши, рея,

Удары повторял в подобие хорея,

А иногда и ямб и дактиль выходил;

Кругом его собор писачек разных был… –

 

Майков дает волю своему сарказму, высмеивая незадачливых поэтов, и прежде всего самого Петрова:

 

И выслушавши все удары топора,

Пошли всвояси все, как будто мастера;

По возвращении ж своем они оттоле

Гордились, будто бы учились в

Спасской школе.

Не зная, каковой в каких стихах размер,

Иной из них возмнил, что русский он Гомер,

Другой тогда себя с Вергилием равняет,

Когда еще почти он грамоте не знает,

А третий прославлял толико всем свой дар,

И почитал себя не меньше как Пиндар.

 

Сатирико-пародийные выпады по адресу Петрова рассеяны по всему тексту поэмы Майкова, особенно в 1-й песне. Но лишь к пародии проблематика «Елисея» не сводится.

Другой аспект идейного содержания поэмы состоит в сатирическом высмеивании системы откупов. Избрание Вакхом Елисея в качестве орудия борьбы с откупщиками, поднявшими цены на вино, – таков сюжетный стержень, на котором строится развитие действия поэмы. В итоге Елисей выполняет возложенную на него задачу, разоряя богатого купца и попутно внося разлад в его семейную жизнь.

Действие поэмы Майкова погружено в сферу повседневного городского быта социальных низов. Героями ее выступали простые люди – ямщики, купцы, полицейские. Изображение жизни разных слоев городского люда в произведениях классицизма помимо жанров басни и комедии могло иметь место также в рамках своеобразной разновидности эпического жанра, каким являлась героикомическая поэма. Комическое уподобление поступков простолюдинов действиям античных героев и богов и лежало в основе художественной специфики данного жанра. Этот прием использован в «Елисее» Майкова. Но в поэме действовали и мифологические персонажи, поданные в явно сниженном, травестированном виде. Как справедливо заметил в свое время Г. П. Макогоненко, Майков сознательно смешивает два типа комических поэм, решительно отказываясь от «барского пренебрежения к „неблагородным“ сословиям». «Под покровом жанра героикомической поэмы перед читателем представали жизненно яркие бытовые сцены, воссозданные языком сочным, близким к живой речи народа, полным юмора, свежести и силы выражения».[944]

В подобных условиях возникала своеобразная потребность противопоставления миру классической античной мифологии чего-то иного. Выведение в качестве основного героя русского ямщика, действовавшего как орудие богов в то время, как сами боги фактически ничем не отличались от остальных персонажей поэмы, – такое положение требовало какой-то дополнительной основы, которая бы определяла облик Елисея и мотивировала бы его поступки. Эту роль в «ирои-комической» поэме Майкова выполняет русский фольклор.