II . Основные нормы поведения рыцарства (по данным Фруассара и Ле–Беля)

 

М. Оссовская в своей книге пишет, что любой этос имеет определенный набор черт и характеристик, позволяющих выделять его как явление в культуре.[38] По ее мнению, в состав основных характеристик рыцаря входит: происхождение (рыцарство являлось привилегированной частью общества и всячески пыталось подчеркнуть это), богатство (в 14 веке играло ключевую роль, так как было сложно показывать свою куртуазность, не обладая соответствующим имуществом), бесстрашие (готовность в любой момент пожертвовать жизнью ради короля), солидарность с другими рыцарями (возможность при необходимости предоставить своего коня даже врагу, если он нуждается в этом), верность слову, обязательно чувство долга мести (если задеты интересы рыцаря или беззащитного), щедрость, желание «показать себя» (главный способ – участие в турнире), а также наличие красивых доспехов и одежды). Это далеко не полный перечень, однако вполне достаточный для понимания интересующей нас проблемы.

Происхождение рыцаря являлось неотъемлемой частью как реального, так и идеально - литературного образа. Наиболее известные воины пытались вывести свою родословную чуть – ли не от короля Артура, воины победнее – от какого – нибудь нормандского графа или барона. На протяжении длительного времени, генеалогическое древо являлось своеобразной визитной карточкой рыцаря – его знали другие, обсуждали его древо между собой. Как правило, история рода находила свое отражение в гербе, и его прочтение могло многое рассказать о рыцаре.[39] Герб играл большую роль при участии в турнире. За несколько дней до участия воин был обязан выставить свой щит для всеобщего обозрения, а также для того, чтобы герольды под председательством старшины разобрали герб критически и сделали вывод, допускать кандидата до состязания или нет. Такие рассуждения назывались «biasonuer», а это слово происходило от немецкого «blaseu», что означает дуть в трубу.[40] Интересно, что на гербе находили свое отражение и негативные поступки, совершенные рыцарем или его предками. Так Руа пишет, что со щита провинившегося рыцаря стирали герб, или какую–нибудь его часть, иногда рисовали символы бесчестия, за хвастовство укорачивали правую сторону главы герба, за убийство военнопленного укорачивали главу снизу, а за ложь – покрывали красным цветом.[41]

Сохранилось множество упоминаний о рыцарской взаимопомощи. Подобное явление по логике было бы неуместным в военизированной среде, однако применительно к рыцарству солидарность имела огромное значение. Мы имеем множество упоминаний о случаях рыцарской взаимопомощи. Так во время знаменитого поединка, который описал Фруассар, между комендантом шотландской крепости Роксбург Александром Рамсеем и известным рыцарем Вильямом Монтегю, последний, вызывая, на бой противника, предложил ему воспользоваться одним из своих доспехов, если он не имеет защиты (Froissart, Am., 56). Также англичане с достоинством отнеслись к французским рыцарям, попавшим в плен после битвы при Креси, а те, в свою очередь отплатили им тем же, - когда в лагере англичан началась эпидемия дизентерии и голод, то они получили помощь от французских рыцарей.[42] Также солидарность помогала пленному рыцарю избежать смерти от рук простых воинов. Как правило, рыцари, попавшие в плен, встречали достойное отношение, чего, естественно, не скажешь о незнатных воинах – они гибли тысячами на полях сражений. Мы имеем множество сведений о том, как противник предпочитал уничтожить всех солдат противника, нежели брать их в плен. Так, например, во время знаменитой битвы при Касселе, произошедшей в 1328 году, было истреблено до 15 тысяч пехотинцев, которые были «разгромлены, перебиты и повалены грудами, словно скотина на бойне» (Froissart, Am., 43). Другой пример – взятие англичанами Сен – Макера в 1337 году, когда было уничтожено почти все мужское население города, за исключением двух рыцарей, женщин стариков, детей (Froissart, Am., 82).

Из феномена рыцарской солидарности вытекала другая важная норма - правило «доброжелательного хозяина», который готов в любой момент предоставить приют и убежище страннику, дать ему продовольствие, обеспечить его лошадь всем необходимым и обязательно пригласить на торжественный ужин, где все домочадцы будут развлекать гостя. В средние века существовал обычай, когда все дворяне и благородные дамы выставляли золотые шлемы на высоких шестах свих замков, чтобы всякий странствующий рыцарь мог войти в чужой замок как в свой собственный, без всякого стеснения и нисколько не заботясь о том, что он может быть там нежеланным гостем.[43] Случаи рыцарского гостеприимства описаны и Фруассаром. Так, например английская королева Изабелла, во время своего бегства из Франции, нашла приют в «замке одного небогатого рыцаря, коего звали Обресикур» (Froissart, Am., 9). Рыцарь со своей супругой оказали королеве очень радушный прием, окружив заботой, за что впоследствии снискали ее расположение – «…она различными способами продвигала их сыновей по службе». В романе XV века «Сентре», упоминаемом Ж. Руа в «Истории рыцарства», речь идет о королевском паже, отправившемся на поиски приключений, главному герою везде оказывается помпезный прием, лучшие рыцари борются за право предоставить свои услуги.[44] Это, очевидно, преувеличение, но оно позволяет нам лучше понять мышление людей того времени.

Однако не стоит преувеличивать масштабы рыцарской взаимопомощи. Зачастую, и у Фруассара, и у Ле-Беля, мы встречаем противоречивые примеры рыцарских взаимоотношений. Так, во время бойни, возникшей во время похода Эдуарда III и Роджера Мортимера в Шотландию, английские рыцари не пришли на помощь своим собратьям из Эно и не подняли оружия против своих же, английских лучников, которые не отличались знатным происхождением (Le Bel, 8).

Другой важной чертой, присущей рыцарю было бесстрашие. В данном случае бесстрашие – это, прежде всего, готовность воина к непредвиденным трудностям, к подвигу во имя своего короля. Этому посвящен многочисленный корпус средневековых песен и баллад. Так, в романе «Сентре» главный герой отправляется в далекие страны, чтобы стяжать славу во имя своего господина – короля Иоанна Доброго. По пути он попадает в различные приключения, участвует в турнирах, получает множество подарков и лестных отзывов и как подлинный герой возвращается во Францию. Средневековые авторы восхваляли бесстрашие во всех его проявлениях, даже тогда, когда оно переходило в безрассудство. Фруассар с огромным уважением отзывается о Вильяме Дугласе, погибшем в неравной схватке с сарацинами и с презрением говорит об испанцах, отказавшихся поддержать боевой порыв шотландца(Froissart, Am., 40). Говоря о позорном поведении испанцев, автор наносит удар по их чести и достоинству. В средние века самым страшным обвинением для рыцаря было обвинение в недостатке мужества[45].

Зачастую, подобное бесстрашие перетекало в желание «показать себя» перед королем. Наилучшим способом показать себя было участие в рыцарском турнире. Обычно турниры устраивались по поводу, каких – либо значимых событий: брак королевской особы, рождение принца, крестины, заключение мира или перемирия. Главным элементом турнира был так называемый примерный бой, который заключался в том, что одинаковое число рыцарей с каждой стороны бились тупым оружием. Количество участников подобного действа было строго ограничено специальными предписаниями. Например, французский король Филипп VI Валуа издал множество постановлений относительно турниров. Приведем несколько статей из них:

1. На турниры не допускается тот дворянин, который сказал или сделал что – либо противное католической вере. Если такой человек все же будет домогаться участвовать в турнире, несмотря на запрещение, то да будет он побит и изгнан дворянами.

2. В число участников в турнире не допускается недворянин, а также тот, кто не представит свидетельство о своем воинском звании.

3. На турниры не допускается также всякий дворянин, изобличенный в вероломстве. Такого человека со стыдом изгоняют из турнира, его гербы бросают, а прочие соучастники турнира попирают ногами эти гербы.

4. к участию в турнире не допускается тот, кто скажет что – либо противное чести короля, своего государя; тот будет побит во время этого турнира и с позором выведен за барьер.

5. Всякий, кто подделает печать свою или чужую, или даст ложную клятву, или похитит что – либо из монастыря, церкви или часовни, или другого какого – либо священного места, а также кто притеснит бедного, вдову или сироту и силой отнимет у них имущество, тот да будет подвергнут наказанию и изгнан из турнира.

6. Всякий пьяница и сварливый человек прогоняется из общества, присутствующего на турнире.

7. Всякий, кто ведет недостойную жизнь, существуя ленными доходами от государя, а между тем промышляет товарами как простолюдины, того следует высечь на турнире и выгнать с позором и посрамлением[46]

Подобные строгие меры были призваны способствовать поддержанию высокого морального духа среди рыцарского сословия и делать престижным участие в турнирах.

Вышеперечисленные особенности были необходимой составляющей рыцаря, необходимым «минимумом», который позволял соответствовать нормам куртуазии XIV века. Во время Столетней войны рыцарское поведение достигло невиданных до этого высот. Особенно это проявилось в распространении различных обещаний и обетов. Так, при дворе графа Эно часто появлялись молодые английские рыцари, носившие повязку на правом или на левом глазу. Они давали обет «дамам своей страны» носить эту повязку до тех пор, «пока не совершат какой – нибудь ратный подвиг в королевстве Французском». Эти воины подражали известному рыцарю Готье де Мони, который дал подобный и обещал, что не откроет глаза надолго, ни от ветра, ни от боли, ни от пытки, пока не внесет войну в пределы Франции. С тех пор на полях сражений, турнирах граф показывался с завязанным глазом.

Самым же знаменитым, пожалуй, был обет над цаплей. Эдуард III намереваясь вторгнуться во Францию, но никак не мог решиться на это. Попытки Роберта д’Артуа вселить ненависть к врагу не приносили успеха. Эдуард противился, опасаясь сложностей и проблем внутри страны. Тогда Роберт придумал такое средство, которое заставило английского короля послушаться его совета. В начале осени 1338 года во время соколиной охоты граф поймал цаплю и решил преподнести ее в подарок Эдуарду III. Возвратившись в Лондон, Роберт приказал зажарить птицу, потом положил ее на серебряное блюдо, накрыл другим и отправился в пиршественный зал в сопровождении двух менестрелей и гитариста. Войдя в зал граф воскликнул, что цапля – это самая трусливая птица, она боится даже своей тени и пообещал поднести ее самому трусливому из присутствующих. Получателем этого «подарка» стал Эдуард. Кроме того, Роберт провозгласил, что английский король лишился наследия прекрасной Франции, принадлежащей ему по праву, и ничего не предпринимает, чтобы возвратить свои законные владения. Как отмечает Фруассар, король содрогнулся и покраснел от гнева и тотчас же поклялся, что не далее как по истечении полугода вызовет на бой Филиппа, короля Франции. Потом Роберт обошел всех присутствующих, и все они давали различного рода обещания.

Очень дико звучит обет Жеана де Фокемона. Его не остановит ни монастырь, ни алтарь, он не пощадит ни женщины на сносях, ни младенца, ни друга, ни родича, дабы послужить королю Эдуарду[47]. Обещания, данные рыцарями, зачастую поражают своей абсурдностью. Так, французский полководец Бертран дю Гесклен, как-то перед поединком с английским рыцарем дал обет не обнажать меча, пока не съест три миски винной похлебки во имя пресвятой Троицы. Герцог Иоанн Бурбонский, вместе с шестнадцатью другими рыцарями и оруженосцами однажды дал обет: в течение двух лет каждое воскресенье носить на левой ноге цепи, подобные тем, какие надевают на пленников, пока не отыщут шестнадцати рыцарей, которые желали бы сразиться с ними в пешем бою.[48] Другие примеры рыцарских обетов связанных с желанием уничтожить противника: «Клянусь не ложиться в постель по субботам и не оставаться в одном и том же городе более 15 суток, покуда не убью сарацина», «Клянусь по пятницам не задавать корма своему коню, пока не дотронусь до вражеского знамени».

В XIV веке нормы куртуазного поведения становились все более причудливыми и оторванными от реальности. На пути служения Даме сердца рыцарь был обязан пройти несколько последовательных этапов. Сперва рыцарь определял "свою" Даму - как правило, замужнюю женщину - и, не открывая ей своих чувств, начинал совершать различные подвиги, которые посвящал своей избраннице. На этом этапе рыцарь назывался "Таящийся". Когда объект страсти обращал внимание на своего "воздыхателя", последний переходил в разряд "Молящего". Если Дама внимала мольбам своего кавалера о снисхождении и внимании, тот официально становился «поклонником». Наконец, когда Дама демонстрировала рыцарю взаимность - дарила сувениры, повязывала на его турнирное копье свой шарф или оторванный рукав платья, - счастливец достигал наивысшего ранга куртуазии и превращался в "Возлюбленного". Однако максимум того, что мог получить в награду истинно куртуазный рыцарь - краткий поцелуй, ибо смысл рыцарского служения Даме заключался в страдании, а не в обладании[49]. Внимание дамы было необходимой частью рыцарской куртуазности. За них и во имя них совершались подвиги. Они отвечали великим почтением и вознаграждали своих благожелателей. Так Фруассар сообщает, что английская королева Изабелла, дабы сильнее угодить Жану д’ Эно пригласила на пир устроенный в городе Эбрюик 60 дам, «дабы сильнее угодить названному монсеньору».

Как уже отмечалось, одной из главных характеристик любого рыцаря являлось его происхождение. В куртуазной литературе герой непременно блистал великолепным генеалогическим древом[50]. Отсюда - многочисленные титулы, список достижений и подвигов, совершенных предками рыцаря, стремление прославить свой род. Однако произведения Фруассара и Ла-Беля рисуют нам немного другую ситуацию. Хронисты перестали рассказывать о происхождении человека о пути восхождения его рода к славе, зато упоминания о массовых посвящениях встречаются неоднократно[51]. Появилось больше информации и личных заслугах героя. Только теперь это были не полулегендарные сведения, а реальные, хоть и сильно приукрашенные, истории. Главнее действующие лица в произведениях Фруассара и Ле-Беля бесспорно люди знатного происхождения. Это: и Роберт Арту, и Жан д’Эно, Роджер Мортимер. Однако есть множество упоминаний и историй, связанных с простыми, не знатными людьми, которые сами добились титула вследствие доблестного подвига или верного служения сеньору. Среди них стоит упомянуть Готье де Мони – простого оруженосца, ставшего в последствии рыцарем и известным полководцем, Вильгема Монтегю, впоследствии графа Солсбери, Джона Чендоса также ставшего известным рыцарем. Рыцари – новички, упомянутые Фруассаром, во время рассказа об осаде Бервика, всячески старались показать свою доблесть, участвовали в ночных вылазках (Froissart, Am., 52).

Ла-Бель и Фруассар прославляют основные нормы рыцарского поведения. Так в своей «Хронике» Фруассар, рассказывая про затянувшуюся осаду крепости Рокбург, упоминает, как один из рыцарей Эдуарда III пригласил капитана шотландцев, дабы «…померяться силами перед очами государя и баронов Англии» (Froissart, Am., 57). Причем условия были следующие: «Поединок будет вестись на том условии, что если вы, благодаря вашей доблести, меня победите…то увезете с собой тысячу ноблей, а если я вас пленю,- то обойдусь с вами по – дружески». Интересны описания различных военных хитростей и уловок, к которым прибегали во время войн. Фруассар описывает интересный случай, произошедший во время осады англичанами шотландской крепости Далкит. Эдуард III долгое время не мог справиться с маленьким гарнизоном этого замка. И тогда английские сеньоры решили преподнести подарок своему королю. С этой целью, они переодели 8 слуг в свои боевые плащи, «…с очень ярко нарисованными гербами, дабы они хорошо были различимы издалека». «потом они велели слугам подъехать к подъемному мосту замка с малым сопровождением, а сами притаились в засаде» (Froissart, Am., 58). Слуги бросили вызов капитану крепости и наиболее знатным рыцарям выйти на бой, заявив, что они «…вчера вечером испили вина и дали обет, что сразятся без всякой посторонней помощи». За победу в честном бою был предложен выкуп в сто тысяч флоринов. Когда шотландцы, согласившиеся принять вызов, опустили мост и выехали из замка, начав теснить переодетых слуг, то английские рыцари внезапно ударили со всей силой и смяли противника. «Войдя в распахнутые настежь ворота, они завладели замком и поднесли ключи от него королю Англии, который испытал при этом большую радость» (Froissart, Am., 58). В данном случае рыцари отступили от кодекса, чтобы доставить радость королю.

Произведения Ле-Беля и Фруассара содержат изрядное количество информации о рыцарстве. На основе анализа этой информации можно сделать вывод, что европейское рыцарство в XIV веке, оно по – прежнему оставалось главенствующим сословием, сохраняло свои нормы и традиции, ментальность.

 

III. Носители «рыцарского» и «анти-рыцарского» поведения (по данным Ле-Беля и Фруассара)

Истинными носителями «рыцарского» в понимании Ла-Беля и Фруассара являлись Эдуард III, Роберт Артуа, Жан де Эно, Вильям Дуглас. Противоположными личностями являлись Филипп VI, Роджер Мортимер, Диспенсеры. Если образ английского короля Эдуарда III на страницах «Правдивых хроник» окружен ореолом героизма, то отношение к Филиппу VI совершенно иное. Хронист ставит ему в вину многие неприглядные поступки, упрекает в жестокости по отношению к семье Роберта д’ Артуа: «Когда король увидел, что мессир Роберт стал для него недосягаем, то приказал схватить его жену…а также сыновей, и посадил их в темницу под суровый надзор. Он держал их там столь долго, что дама умерла в заточении. Уже не стало самого мессира Роберта, а король упорно продолжал держать его сыновей в темнице и делал это почти до самой своей смерти…в добавление ко всему он конфисковал все имущество узников и велел содержать их в таких условиях, как если бы они были ворами или убийцами» (Froissart, Am., 60). Правда, нельзя забывать, что и Эдуард III тоже совершал странные с рыцарской позиции поступки. К подобному можно отнести, например заключение своей матери Изабеллы в один из замков страны. Это был жестокий поступок - обрекать родного человека провести остаток дней в заточении.

Практически во всех местах произведения, где заходит речь о Филиппе VI, мы можем услышать неодобрительные интонации. Более того, автор приводит нас к мысли, что король своими поступками определил последующие бедствия Франции. Своим грубым вмешательством в политические дела Фландрии, демонстрируя политическое пренебрежение к своим союзникам, Филипп VI предопределил их переход на сторону Англии. Устроив травлю за своим соратником, человеком, приведшим его на трон, - Робертом д’Артуа, он добился лишь того, что тот перешел на службу к Эдуарду III и отдал свои силы на разжигание конфликта между двумя странами. Таким образом, Филипп VI нарисован Ла-Белем достаточно «выпукло», и не приходится сомневаться, что хронист преподносит его в неприглядном виде.

Фруассар дает более мягкую оценку. Его Филипп это противоречивая личность в трудных обстоятельствах. Хронист показывает хитрого, жестокого человека, который, однако, вовсе не был лишен чувства чести. В данном случае примечателен случай, произошедший во время коронации Филиппа VI. По традиции каждый из сеньоров должен был исполнить свой «долг» пред королем: перепоясать меч, надеть шпоры и т.п. Однако когда очередь дошла до графа Фландрского, то тот не откликнулся, хотя присутствовал на церемонии. Причиной подобного поведения было желание заручиться поддержкой Филиппа в подавлении мятежа, свирепствовавшего во Фландрии (Froissart, Am., 42). Король, как истинный сюзерен, дал ему это обещание, после чего граф выполнил свой долг. Филипп оказался верен своему слову и помог подвить мятеж. При встрече с Эдуардом III французский король оказывает тому радушный прием, устраивает пиршество, проводит джостры, бегуры, дарит каждый день подарки и драгоценности,- то есть поступает, как подобает гостеприимному хозяину и настоящему королю(Froissart, Am., 45). Фруассар говорит, что многие жестокие поступки Филиппа были оправданы. Так, в частности, рассказывая об изгнании Роберта д’Артуа из Франции, хронист рисует нам истинную картину конфликта. По его мнению д’Артуа был сам виноват в своем изгнании (Froissart, Am., 60).

Граф был одним из творцов возвышения Филиппа VI, он помог прийти ему к власти, а первые три года и вовсе играл ключевую роль в стране. Однако желание расширить свои владения, а также использование при этом различных незаконных методов, вроде подложных грамот, привели к тому, что д’Артуа навлек на себя гнев короля, что, было закономерно, если исходить из норм средневековой морали. Филипп дал клятву преследовать графа и заточить его родственников в темницу. Как сообщает Фруассар, король оказался верен этой клятве до самой смерти (Froissart, Am., 60) и «закономерно занимался травлей графа и его сторонников, прибегая для этого к военной силе»[52].

В целом же описание Фруассаром французского короля многогранно, оно раскрывает различные аспекты его характера. Так, историк отмечает, что Филипп VI устроил «роскошный двор, какого еще не было на памяти жителей королевства Французского». «Он содержал сразу трех королей: короля Карла Богемского, короля Филиппа Наваррского, короля Майоркского, а герцогов, графов и баронов – без числа! Он постоянно приказывал устраивать пиры, джостры, турниры и прочие забавы, которые сам же и придумывал, устанавливая порядок их проведения. Очень велик и славен был двор короля…и постоянно пышность его возрастала, ни в чем не умаляясь» (Froissart, Am., 63). Не был чужд Филипп и рыцарским идеалам: «Король был исполнен чести и хорошо знал, что такое доблесть. В юности, еще при жизни своего отца, графа Валуа, он был башелье – наемником в Ломбардии. Поэтому он испытывал большое расположение к незнатным рыцарям» (Froissart, Am., 63). Более того в Хрониках содержатся сведения о подготовке похода в Святую Землю, осуществлению которого помешала лишь Столетняя война (Froissart, Am., 64). Таким образом, в изложении Фруассара Филипп VI представляется вполне незаурядной личностью, в которой одновременно воплотились и жестокость средневекового правителя, и какие – то элементы «рыцарского» поведения.

Одним из самых «аморальных» поступков Филиппа оба историка называют казнь рыцаря Симона де Куртиссьена. Это был богатый, пожилой человек, своеобразный идеал для начинающих рыцарей, которые стремились подражать идеалу. Нормы рыцарского гостеприимства не позволяли отказывать гостям, поэтому рыцари из разных стран всегда находили приют в доме Куртиссьена. Именно это и стала поводом для его врагов. Король Франции почему-то решил, что дружба с английскими рыцарями опасна и может навредить интересам Франции. Поэтому Куртисьена схватили и предали казни (Le Bel, 27). Этот поступок вызвал всеобщее возмущение, большинство людей порицало Филиппа за такой «нерыцарский» поступок. Таким образом, в поступках французского короля очень многое противоречило идеалам времени. Филипп VI, действуя в интересах централизации, часто шел вразрез со временем и вызывал нарекания современников. И Ле-Бель, и Фруассар показывают нам, прежде всего, властолюбивого человека, они невольно подводят нас к мысли, что именно Филипп VI явился зачинщиком Столетней войны. Хотя мы понимаем, что на самом деле это не так и причиной стал сложный узел политических и экономических противоречий, накопившихся в течение долгого времени.

Совершенно противоположным типом личности был Эдуард III – король Англии. Рассказывая о правлении Эдуарда III и Фруассар, и Ле-Бель отмечают, что молодой король очень рано завоевал всеобщее уважение (Froissart, Am., 9), (Le Bel, 6). Произошло это благодаря проявленным задаткам полководца, благодаря тому, что в сложные моменты он был готов разделить все тяготы, беды и невзгоды вместе со своими подданными: «Никогда такой юный принц, каким был благородный король, не совершал двух столь тяжелых трудных и опасных походов, какими были эти два. И оба они были предприняты и совершены в течение одного года, а королю было тогда всего 16 лет. Так говорили самые доблестные воины в нашем войске и те, кто больше всех повидал на свом веку» (Le Bel, 13).

Вместе с тем, Эдуард был по – настоящему щедрым и куртуазным человеком, о чем имеются неоднократные свидетельства и у Фруассара, и у Ла-Беля (Froissart, Am., 20), (Le Bel, 13). В данном случае мнение обоих историков практически совпадают. И тот, и другой превращают Эдуарда III в главного героя своих произведений. Особое внимание историки обращают на то, что Эдуард стремиться править, руководствуясь советами мудрых людей, созывает для обсуждения наиважнейших вопросов Парламент, и принимает тщательно взвешенные решения. Даже когда король оказывается неправ, как произошло в случае с казнью своего дяди Эдмунда Кентского из-за лживого навета, король находит в себе силы признать ошибку и сурово карает виновников – Роджера Мортимера и свою мать, королеву Изабеллу.

Для многих современников, очевидно, популярность выражалась и в том, что Эдуард никогда не забывал щедро награждать людей за проявленную доблесть, отличившихся на службе. Так, например, интересен случай с оруженосцем – разведчиком во время первой шотландской кампании. За то, что он принес известия о расположении шотландской армии, тем самым, прервав бесконечные блуждания английской армии по болотам Нортумберленда, Эдуард наградил его 100 фунтами земельной ренты, а также посвятил в рыцари на глазах у всех (Le Bel, 12). Эдуард III часто практиковал и массовые посвящения. Так, при подготовке к большой битве около местечка Капль-ан-Тьераш, «…король посвятил в рыцари многих воинов, многие из которых впоследствии стали знаменитыми» (Froissart, Am., 89). Это позволило сплотить войско, поднять его боевой дух, увеличить заинтересованность в победе. Хотя битва так и не состоялась[53]. Многие, кому Эдуард III даровал титул рыцаря вроде Готье де Мони, Вильгема Монтегю, впоследствии графа Солсбери, Джона Чендоса впоследствии стали действительно известными воинами. Эдуард предстает настоящим героем – рыцарем в битве при Эклюзе в 1340 году Ла-Бель отмечает почти безнадежное положение английского флота, сильно уступающего по численности французам (Le Bel, 36). Но «благородный король Эдуард вел себя так самоотверженно и совершил столько великих подвигов, что сумел придать бодрости и решимости всем остальным» (Le Bel, 36). Наградой за героизм стало уничтожение всего флота французов и рост престижа короля. По мнению Натальи Ивановны Басовской всю жизнь Эдуарда можно условно разделить на 2 части: «…у меня твердое ощущение, что проживший для средневековья довольно долгую, яркую жизнь, Эдуард Третий прожил одновременно в этом времени две жизни. Первая половина завершается абсолютным триумфом. И эта триумфальность привлекает к нему по сей день тех, кто хочет его идеализировать»[54].

Пожалуй, самым известным проявлением куртуазности Эдуарда III стал случай с подвязкой. На одном из балов, Эдуард танцевал с графиней Солсбери, когда у нее упала подвязка. Падение вызвало насмешки кого-то из присутствующих. Эдуард Третий поднял её, демонстративно надел на свою ногу, прикрепив свой чулок. И по легенде он сказал: «Пусть будет стыдно тому, кто плохо подумает об этом». С этого времени начал свою историю один из самых известных рыцарских орденов Европы – орден Подвязки. О популярности английского короля свидетельствует и то, что со второй половины XIX века появилось особое направление в историографии, которое занимается поиском в образе Эдуарда Третьего типа идеального правителя, идеального рыцаря. Не скупясь на великие торжества, турниры и балы для дам, он снискал такое расположение, что все отзывались о нем, как о втором короле Артуре. Выше похвалы для рыцаря быть не может, что он, как легендарный король. Эдуард, в изложении Фруассара и Ла-Бэля предстает как сложная, многогранная личность. В произведениях четко прослеживается тенденция, разделяющая Эдурда – хитрого политика, и Эдуарда – благородного рыцаря. В контексте с другими персонажами образ Эдуарда имеет особый блеск и привлекательность.

Другой интересной личностью является Роджер Мортимер, человек, выковавший себя и являвшийся одним из инициаторов возвышения Эдуарда III. Это была очень противоречивая личность.[55] Этому человеку была уготовлена поистине фантастическая судьба. Роджер Мортимер был представителем знатной английской фамилии, имел титулы восьмого барона Вигморского, графа Марча, - то есть обладал настоящим рыцарским происхождением. Однако, его стремительная карьера при дворе была прервана Диспенсерами, подговорившими короля заточить Мортимера в Тауэр. Однако ему удалось бежать, спустившись ночью по веревке из окна узилища к Темзе, и переправиться во Францию, где произошла встреча с королевой Изабеллой. В лице Мортимера Изабелла нашла надежную опору и защиту. Однако вскоре обнаруживается влияние, оказываемое графом на королеву. Все больше проявляются его личные амбиции. Будучи одним из главных творцов захвата власти в стране и низвержения Эдуарда II, Мортимер беспощадно расправляется со своими оппонентами. Причем если первоначально это были действительно враги, преследовавшие некогда его, то затем репрессии обрушились и на сторонников. Двумя злодеяниями, запятнавшими рыцарскую честь Мортимера стали убийство английского короля Эдуарда II и казнь его брата - графа Кентского. Роджер Мортимер в глазах хронистов превратился из доблестного рыцаря в вероломного убийцу и предателя, поправшего свою честь. Суд над преступником возглавил лично Эдуард III: «король сам перечислил перед всеми сеньорами преступные деяния сеньора Мортимера, о коих он был осведомлен и тяжесть коих представлялась ему очевидной…затем король потребовал от присутствующих вынести ему приговор» (Froissart, Am., 47). Причем решение было принято быстро: «…сеньор Мортимер должен быть казнен таким же образом, как и Хьюг Диспенсер».[56]

Мессир Жан де Бомон, граф Эно является с точки зрения Фруассара идеальным образцом рыцарской доблести и поведения. Являясь представителем известного дома Авенов, владевшего в начале XIV века обширными землями на территории современной Бельгии и Франции, этот человек предстает нам как одна из ключевых фигур «Хроник». Описывая поступки графа, Фруассар с восхищением и неоднократно говорит о том, что этот человек «исполнен великим разумением и образцовой честью», «враги его опасаются, а друзья в нем души не чают» (Froissart, Am., 9). В чем же заключались причины столь лестных отзывов? Первый раз Фруассар рассказывает нам о графе Эно в связи с попыткой английской королевы Изабеллы вернуть себе английский трон. Оказавшись в силу политических интриг, отодвинутой от власти королева была вынуждена скитаться по разным странам, ища для себя и наследника прибежища. Однако практически везде она получала отказ. Даже ее родной брат – французский король Карл IV, польстившись обещаниями Эдуарда II, отказал ей в политическом убежище. В этой сложной ситуации и произошло знакомство Изабеллы и Жана д’Эно. Обладая небольшими по меркам средневековья территориями (Бомон, Шимэ), этот человек с удовольствием предоставил их в распоряжение Изабеллы. Кроме того д’Эно помог собрать целую армию завоевателей, жаждущих славы и подвигов (Froissart, Am., 10). Сложившийся в скором времени триумвират в лице Роджера Мортимера, графа Кентского и Жана д’Эно позволил Изабелле быстро и практически бескровно захватить власть в Англии. Подвиги Жана д’Эно во имя королевы стали широко известны среди английского общества, поэтому во время его визитов в Лондон многие знатные дамы стремились приехать туда, дабы «составить общество» знаменитому герою. Однако верность своей госпоже была лишь до времени.

Услышав о том, что король Карл Богемский устраивает большой рыцарский турнир в Конде-ан-Л’Эско, где будет множество знатных сеньоров, граф Эно «не пожелал более задерживаться в Англии», поскольку ему «очень захотелось съездить на турнир».[57] Вообще такое поведение шло в разрез с рыцарскими нормами, которые не позволяли покидать человека, которому рыцарь дал обет, прежде чем тот «официально» отпустит своего защитника. Фруассар в данном случае трактует такое поведение, большим желанием графа Эно повидать своих родственников, а также уверенностью, что его миссия завершена и королеве не угрожает более опасность. На прощанье Изабелла преподнесла «небольшой подарок» в виде наследственной ренты в 400 марок стерлингов для графа, и 100 для его оруженосца (Froissart, Am., 22). Были покрыты все транспортные расходы, а также предоставлены охрана и корабли. При расставании «самые знатные дамы подарили мессиру д’ Эно изрядное количество роскошных и красивых драгоценностей» (Froissart, Am., 22). Кроме того, граф взял с собой 15 молодых английских рыцарей, чтобы те познакомились с наиболее знатными мастерами ратного искусства и набрались опыта. Кстати подобный порядок был вполне характерен для средних веков - обучение рыцарским навыкам считалось почетнейшим занятием, и знатные сеньоры всячески стремились добиться возможности брать под свое покровительство молодых воинов.

Очередной раз имя графа появляется у Фруассара в связи с неудачным шотландским походом Эдуарда III, в котором граф также принял участие, но не стяжал особых подвигов, хотя и проявил себя как истинный рыцарь. Причем эта поддержка не ограничивалась ресурсами имеющимися в его распоряжении – граф стремился призвать или навербовать на службу Эдуарду III многих известных сеньоров и рыцарей в землях Священной Римской Империи. Так, когда в очередной раз Шотландия напала на Англию, Эно неизменно ответил на призыв Эдуарда III. «Услышав этот призы, благородный рыцарь разослал своих гонцов во Фландрию, Эно, Брабант и Хесбен…и просил он разных сеньоров так убедительно, как только мог, чтобы они со своим отборным снаряжением и лучшими конями соизволили последовать за ним…и отплыть в Англию» (Froissart, Am., 23). Собралось приличное войско, так как многие рыцари были наслышаны о подвигах, которые стяжал Эно на английской земле. Хотя Фруассар отмечает, что больше всего этих людей прельщала не слава, а возможность увезти с войны много серебра (Froissart, Am., 23). Вообще этот шотландский поход был очень примечательным событием. Огромная объединенная армия была подготовлена в кратчайшие сроки и собрана в городе Эбрюике.

Фруассар перечисляет имена наиболее знатных рыцарей прибывших с графом Эно и находящихся на его содержании, а также много многих известных сеньоров, таких как герцог Юлихский, которые пожелали «составить компанию благородному рыцарю» (Froissart, Am., 23). Однако отношения между рыцарской ратью и принимающей стороной сразу не заладились. Из – за игры в кости между оруженосцами из войска Эно и английскими лучниками произошла серьезная ссора, переросшая во взаимные упреки и оскорбления (Froissart, Am., 23). Как следствие, началась большая драка, в ходе которой лучники применили свое оружие. Осыпая слуг стрелами они многих убили. Когда рыцари, пировавшие в это время на пиру, узнали о случившемся, решили спешно вооружаться для отпора. Но оружие находилось в домах, снятых у местных жителей. И добраться до них можно было лишь под градом английских стрел. К тому же многие из жителей, захлопывали двери перед своими постояльцами. Однако кое–как удалось собрать отряд из 200 воинов в полном вооружении и дать отпор. Результатом бойни стало несколько сот убитых и возникшая между английскими лучниками и рыцарями Эно ненависть, приведшая к тому, что на протяжении всего похода иноземцам приходилось оборонятся и от нападок своих же союзников, а не врагов – шотландцев (Le Bel, 36). Сам же поход был крайне неудачен. Из–за раскисших дорог и разлившихся рек армия не сумела предпринять сколь либо эффективных действий, в то время как Шотландии разорили множество деревень в северной Англии. Эннюэрцы не желали более участвовать в это<