Рути: вот та, за которой ты волочишься. После встречи с ней, люди заканчивают свою жизнь отсталыми или мертвыми.

После этого она отправляет изображение одного из многих новостных заголовков, который, в основном, кратко обрисовывает все, что я уже рассказала ему, за исключением нескольких деталей, которые не подумала упомянуть.

Туннель. Обвал. Снова.

Это никогда не закончится.

— Элизабет, что-то не так? Почему ты плачешь?

Черт, совершенно упустила тот факт, что дядя все еще в автобусе.

Я не уверена в том, почему я плачу. Мое чертово лицо просто дает течь в эти дни. Она не рассказала ему ничего, о чем не упомянула я, но это по-прежнему смущает и вызывает стыд. Неужели так будет всегда? Друзья и семья, которых он знает гораздо дольше, чем меня, мнения, которые он больше всего ценит, будут напоминать ему, какой я постыдный рискованный выбор? В конечном счете, ему придется прислушаться, он будет сыт по горло таким натиском. Могу ли я в действительности обременять его всем своим дерьмом?

— Ничего, просто менструальные спазмы.

Я оборачиваюсь, наигранно улыбаясь, и в это же время предусмотрительно прячу телефон за спиной.

— Ох, эм, — он начинает пятиться назад, подняв перед собой руки в знак капитуляции, — ну, тебе нужно, или...

Он с беспокойством смотрит на дверь, его побег так близок и в тоже время так далек.

— Может, я дам тебе возможность побыть наедине?

— Это было бы замечательно. Спасибо.

Беспроигрышный вариант — скажи «менструация», «тампон» или «менструальные спазмы», и мужчины убегают, будто ты предлагаешь им взглянуть на эти вещи там внизу. За исключением Джареда, у которого менструация вызывает острый интерес, и мы много раз обсуждали эту его странную черту.

Хорошая новость заключается в том, что дядя предоставил мне достаточно времени, чтобы успокоиться и суметь добавить немного разумных мыслей в мое сумасшествие. Оставшись снова одна (раз уж я сунула нос в чужое дело и этого не изменить), сажусь и снова читаю весь разговор.

Пробежавшись по нему во второй раз с большим здравомыслием, я на самом деле чувствую себя лучше. Кэннон не сказал ничего «неправильного». На самом деле, он подтвердил каждую вещь, которую говорил мне, теперь это утвердилось безоговорочно. Даже когда я не рядом, я могу доверять ему.

Я доверяю ему, я хочу его, нас.

Я люблю его, мне так кажется. То, что я чувствую по отношению к нему, определенно, отличается от того, что я когда-либо испытывала прежде. Это не то же, что я испытываю к своему брату, или к Джареду, или даже к Ретту, с которым я фактически переспала. Действительно ли это любовь с первого взгляда? Как в фильме «Красотка»? Что, по его словам, это было для нас? Прекрасный инстинкт?

Я люблю его. Я уверена в этом. Вот оно. Это он. Мужчина, по которому я скучаю, стоит ему выйти даже совсем ненадолго. Первый, кого я хочу видеть утром, и последний — ночью. Если я считаю что-то забавным: либо это сказал он, либо он просто будет смеяться вместе со мной. И грусть, обида, испуг, неуверенность — все это проявляется, когда я сильно скучаю по нему.

Пусть они болтают, смешивая мое имя с грязью, я верю в Кэннона. У него достаточно смелости послать их, он знает правду.  

Иначе, конечно, но насколько сильно и безоговорочно я люблю его, настолько же я люблю кое-кого еще в этом мире, а именно непревзойденную четверку.

Я практически хочу подбежать и прокричать ему это прямо в эту же минуту, но… нужно двигаться маленькими шагами. Не стоит неожиданно становиться совершенно неузнаваемой, романтичной, излишне сентиментальной никчемной идиоткой.

Я улыбаюсь, как дурочка, понимая, что каким-то образом, но все наладится. Оптимизм, до этого незнакомый мне, приветствуется с волнением. Мой телефон подает сигнал.

— Привет, Уилл, — отвечаю я. — Что ты выяснил?

— Нууу, — его нервозное раболепство ощутимо даже через телефон. — Лиз, ты должна позволить Коннеру поехать с ним. Если ты откажешься, то твой отец может уличить тебя в невыполнении предписаний суда, а это может привести к тюремному заключению, или того хуже, к аннулированию твоего права опеки над Коннером. И потому, как ты немного…эээ, потому что твой отец беспокоился, что ты можешь попытаться что-то предпринять, он уже подал прошение о том, чтобы его две недели начались немедленно, паспорта на твое имя и Коннера находятся на особом контроле. Вы не сможете купить билет на самолет, вас тут же задержат, Лиз. Боюсь, у тебя нет выбора, кроме как сотрудничать.

Это важно, что я остаюсь спокойной: никаких изменений в голосе, тревожных сигналов и затрудненного дыхания.

— Я понимаю. Дай мне немного времени подумать и поговорить с Коннером, и выяснить, как скоро я смогу вернуться обратно в Огайо. Я перезвоню тебе через несколько часов.

— Лиз, пожалуйста, — просит он. — Я знаю, ясно? Я все понимаю. Но если ты начнешь мстить, то все может стать гораздо хуже, чем двухнедельная поездка. Я говорю сейчас как давний друг семьи. Я прошу тебя обдумать свои следующие действия очень тщательно.

— Спасибо, Уилл, я ценю это. Я поговорю с тобой чуть позже, обещаю, — я сбрасываю звонок, нуждаясь в свежем воздухе как никогда.

Я возьму пример с лучших — отправлюсь на прогулку и составлю список «за» и «против» того, что приемлемо, а что нет, встречных предложений и компромиссов.
Я выглядываю из-за двери, чтобы исследовать обстановку, надеясь, что они все заняты своим делом: играют в футбол… или катаются по земле в одной большой куче. Брюс снимает их на свой телефон, стоя спиной ко мне, поэтому я спешу обогнуть автобус, чтобы уйти. Незаметная, как мерцающая стрела с колокольчиками, я крадусь вдоль автобуса, готовая со всех ног броситься к деревьям впереди, когда с хмурым видом меня останавливает широкоплечий Адонис, вспотевший и без рубашки.

— Маленькая ведьмочка, немного стервочка и пять футов прекрасной сирены, вот ты кто. Трусливая, но не слишком. Куда ты направлялась, горячая штучка? — он встает, расставив ноги, фактически лишая меня возможности сбежать, и самодовольно улыбается. — Ох, маленькая приписка: мне бы стоило спросить, как спазмы из-за менструации? Потому что я беспокоюсь о тебе, но хорошие новости — уже прошло одиннадцать дней, как она закончилась.

Что за чертовщина твориться с парнями и моей менструацией? ЭТО. НЕ. НОРМАЛЬНО.

— Как ты вообще узнал об этом, ненормальный чудик? Тебе нужно держаться подальше от Джареда.

Он наклоняется ко мне, запах его пота такой же опьяняющий и мужественный аромат, как я и предполагала, и произносит хрипло в мое ухо.

— Забавный факт — когда ты оставляешь свои противозачаточные таблетки на тумбочке в общей ванной и, применив несколько простых математических вычислений, мы все знаем, когда готовиться к МСЛ.

— Менструальный синдром Лиззи? — догадываюсь я, и он кивает. — Умно. В любом случае, мне нужно было немного времени подумать, разобраться с кое-какими вещами, поэтому я собиралась пройтись.

— Составить компанию?

Я выдавливаю из себя самую изнуренную улыбку, на которую только способна.

— Я хотела своего рода побыть одна.

— Нет проблем, — он легко соглашается. — Не уходи слишком далеко, хорошо? Не сомневаюсь, умение моей Лиззи ориентироваться на местности отточено до совершенства, но… — он быстро оглядывается вокруг. — Я не знаю, где мы сейчас. И скоро нам нужно будет отправляться.

— Поняла.

Я начинаю обходить слева, но он одной рукой молниеносно прижимает меня спиной к себе, я вишу в воздухе, и мои ноги больше не касаются земли.

— Поцелуй меня, — тихо произносит он возле моей шеи, убирая волосы. — Как только я доберусь до твоего рта.

Он начинает целовать мою шею, посасывать и лизать, несколько раз прикусывая и поддразнивая. Продвигаясь вверх, он одной рукой поворачивает мою голову, когда достигает губ.

— Теперь поцелуй меня.

И я отвечаю, извиваясь, поворачиваюсь к нему. Знаю, что он не выпустит меня из рук после того, как я повернулась к нему лицом.

— Я люблю твой рот, — стону я, прикусив и потянув его нижнюю губу, а затем провожу своим языком вдоль его.

Его тело содрогается от глубокого, дикого грудного рыка, а руки скользят вниз вдоль моего тела, чтобы найти и крепко сжать мою задницу.

— Уверена, что тебе не нужна компания? — он тяжело дышит, прижимаясь своей твердостью к моему животу.

— Я говорила, что мне необходимо проветрить голову. Когда ты рядом со мной, происходит совершенно противоположное. Но, — теперь я исследую его шею, заканчивая свой путь, нежно прикусив мочку его уха. — Давай как-нибудь в следующий раз.

— Ммм, — он стонет с надутым видом и опускает меня на землю после того, как в последний раз быстро и чуть сильнее сжимает мои ягодицы. — Хорошо. Будь осторожна и поторопись.

Отсалютовав ему, я скорее ухожу, пока он снова не отвлек меня. Я могу ощутить, как он все еще стоит на том же месте, где я покинула его, наблюдая за моим отступлением как сексуально возбужденный хищник. Точно уверена, что через плечо бросила на него игривый взгляд, и вот он — скромно прикрывает промежность обеими руками, ухмыляясь мне.

 

 

Я не ухожу слишком далеко, я знаю, что должно быть предпринято. Самое главное, я не хочу оказаться в тюрьме, вручив Коннера прямо в руки отца. И я не хочу лишиться опекунства, что в итоге приведет к такому же результату. И я не владею собственным самолетом или аэропортом, так что не могу скрыться как можно дальше и быстрее, чтобы он не перехватил нас, и таким образом круг опять замыкается на тюрьме.
Итак, во-первых, я собираюсь поговорить с Коннером.

 Посмотрим, что хочет он, а затем — меня тошнит только от одной мысли об этом — я поговорю со своим отцом, один на один с этим кретином.

— Я вернулась, — я поднимаю в автобус, немного вспотевшая и запыхавшаяся. — Мы готовы?

— Как никогда. Займи место, мы выезжаем, — произносит Брюс и направляется к рулю.

Я иду прямо к цели, намеренно избегая три пары любопытных глаз, уставившихся на меня.

— Приятель, — я проскальзываю позади него на скамейку, — могу я помочь тебе с твоим паззлом?

— Ты должна делать и трудную работу тоже, сестра, не только уголки, — предупреждает он, высунув язык в глубокой сосредоточенности.

— Да, сэр, — я хихикаю, быстро обняв его. — Кон, я хочу поговорить с тобой о кое-каких вещах. Ты просто отвечай первое, что придет на ум, хорошо? Тебе даже не придется прекращать собирать свой паззл.

Тишина.

— Коннер, хорошо?

— Дааа, — он растягивает слова, как всегда делает, когда ему докучают, — я делаю именно то, что ты сказала. Собираю паззл.

Ох, мой восхитительный маленький умник. А остальные трое наблюдателей выполняют тяжелейшую работу — пытаются скрыть смех.

— Коннер, папа хочет, чтобы ты пожил с ним.

— Ладно.

— Он хочет только на некоторое время, приятель. Четырнадцать дней. Это будет самый долгий период времени, на который ты оставался.

— Не-а. Я привык быть здесь всю свою жизнь, рядом с тобой.

— Не когда мы были детьми, Коннер, тогда была мама. Он хочет, чтобы ты остался с ним так надолго прямо сейчас. Но не в доме, он хочет свозить тебя на отдых на Гавайи.

Он резко вскидывает голову, его глаза блестят, даже сверкают, когда он начинает громко хлопать в ладоши.

— Я голосую «за»! А вы будете следить за моими рыбками?

Я даже не уверена, знает ли он, что такое Гавайи, или понимает ли, насколько это долго — две недели, но я предполагаю, моя цель не должна заключаться в том, чтобы отговорить его от этого.

— Да, я буду следить за твоей рыбкой. И я буду звонить тебе каждый день, приятель, но в случае чего, я не смогу сразу же вернуться, чтобы забрать тебя. Ты дважды полетишь на самолете, а затем я приеду и заберу тебя.

— Ты будешь очень сильно скучать по мне, Бетти.

— Да, — выходит искаженный, сдавленный всхлип, поэтому я останавливаюсь и пробую еще раз. Я ощущаю, как его рука опускается на мое плечо в знак поддержки — самое время — и я тянусь назад и накрываю ее своей рукой. — Коннер, есть еще кое-что. У папы появится новая жена. И у нее есть дети. Они все тоже будут там.

— Лаура, — произносит он, глядя на свой паззл. — Хотя ее дети маленькие, такие же, как ты.

Мой захват на руке Кэннона быстро превращается в тиски.

— Ты встречался с Лаурой и ее детьми? — спрашиваю я, прилагая все усилия, чтобы контролировать свой голос, хотя и хочу закричать.

— Все это время, глупая. Она хорошая и милая.

Я оглядываюсь через плечо сначала на Ретта, затем на Джареда. Ни один из них не шелохнулся и не произнес ни звука с того момента, как Коннер сказал, что хочет уйти. Они разделяют все это вместе со мной так же, как делали это на протяжении всей нашей жизни. Я знаю, их одолевает такая же буря эмоций, как и меня, они проживают все это вместе со мной.

Должно быть, Ретт почувствовал, что я исчерпала себя и понятия не имею, что еще сказать, поэтому он подходит и садится напротив Коннера.

— Кон, посмотри на меня, дружище.

Он тотчас подчиняется, и Ретт ободряюще улыбается.

— Тебе нравятся Лаура и ее дети?

— Да, очень.

— И они хорошо относятся к тебе?

— Очень, очень хорошо. А что?

Ретт посмеивается и поднимает руки, сдаваясь.

— Просто интересуюсь. А твой папа, Коннер, твой папа хорошо ведет себя рядом с тобой?

Я напрягаюсь всем телом, и Кэннон сжимает мое плечо.

— Да, но не так хорошо, как Альма и Лаура. Он кричит, разговаривая по телефону, и хлопает дверью, но потом он говорит, что сожалеет и играет в «Монополию» с нами. Я лучше всех. Я всегда, всегда выигрываю.

Мой отец извиняется и играет в «Монополию»? С каких это, черт возьми, пор?

С тех пор, как заманил Лауру, вот когда.

Я поднимаю взгляд, и жалость в глазах Ретта вызывает во мне раздражение. Я не нуждаюсь в проклятых вечерних играх с фальшивой семьей — не вся моя семья здесь, на этой земле — так что это из разряда невозможного. Даже если бы мне нравилась «Монополия», хотя это не так.

— Приятель, — я касаюсь его руки, и он фокусируется на мне, — ты хочешь, чтобы я позвонила твоему папе и сказала, что ты едешь?

— Да.

— В долгое путешествие с…

— Да. —

 С ним, Лаурой и ее детьми.

— Даааа! — кричит он.

— Хочешь, я привезу тебе сувенир, сестра?

— Конечно, — я встаю и, давая волю чувствам, хлюпаю носом. — Хорошо, приятель, я пойду и позвоню ему.

Я не глядя тянусь назад, и Кэннон тотчас берет меня за руку и ничего не говорит, когда я веду его за собой в комнату Коннера. Он закрывает дверь, в то время как я располагаюсь на кровати, а затем, присоединившись ко мне, обнимает и раскачивает взад и вперед в успокаивающем ритме, целуя мою голову.

 

— Расскажи мне о чем-нибудь, в чем ты нуждаешься, но не решаешься это признать.

— Одобрение.

Его теплое дыхание легко касается моего затылка.

— Даже если я одержим какой-то идеей или мыслью, я чувствую себя лучше, если мои родители, моя сестра, ты, — он зарывается носом в мои волосы, — одобряют это. Это действительно пугает — быть зависимым от мнения других людей. К счастью, это относится только к некоторым избранным, остальные могут поцеловать мой зад, — он смеется. — А почему ты спрашиваешь?

Я поворачиваюсь к нему и ложусь щекой на его грудь, теребя пальцами рукав его футболки.

— Ты нужен мне здесь, рядом со мной, пока я буду звонить отцу. Но прежде я всегда делала это одна, поэтому я чувствую себя глупой и слабой. Теперь, когда я знаю, — вдох для храбрости, — насколько все становится легче, когда ты рядом, я не хочу возвращаться к тому, что было раньше.

Я разочарованно стону в тщетной попытке вырваться из его объятий, убежать и спрятаться от честности, которая смущает меня и делает уязвимой, но он все-таки быстрее. Я тут же оказываюсь полностью прижатой спиной к кровати, а Кэннон нависает надо мной, тяжело дыша.

— Люблю, когда моя Лиззи открывается, — с рычанием произносит он. Что-то губительное и в тоже время нежное мелькает в его темнеющих карих глазах, прежде чем он припадает к моей шее. — Я собираюсь остаться, — он медленно проводит кончиком языка по моему уху, — там, где хочу больше всего на свете. Но у меня чувство, что ты немного напряжена. Может быть, тебе следует сначала снять это напряжение со мной?

Он поддразнивает меня, его голос страстный и глубокий.

— Иди сюда, — шепчу я, маня его к своему рту одной лишь просьбой, так как он удерживает мои руки.

— Что такое, красавица? — спрашивает он напротив моих губ. Медленно я очерчиваю его пухлые губы своим языком и смотрю ему прямо в глаза.

— Я не собираюсь заниматься этим на кровати своего брата, ты, возбужденный Казанова. Спокойно, малыш.

Я смеюсь, расстраивая и его самого, и его пульсирующую эрекцию, упирающуюся в меня.

— Я заставлю тебя заплатить за это, сирена.

Он слегка прикусывает мой подбородок и скатывается с меня, затем мы оба приподнимаемся и садимся.

Я готова сделать звонок, Кэннон придает мне решительности. Никто и ничто не может сломить меня. Я нажимаю на номер отца, включаю громкую связь, удерживая молчаливый поддерживающий взгляд Кэннона, пока звучат гудки.

— Элизабет, — отвечает он вечно надменным голосом.

— Ричард, — я отвечаю как можно более твердо, называя его по имени, наверное, впервые в жизни.

— Его действительно зовут Дик? — произносит Кэннон одними губами, но больше выходит, как шепот; его глаза широко распахиваются, наполняясь весельем.

Я киваю, прикрывая рот рукой, чтобы сдержать хихиканье.

— Элизабет, я предполагаю, у тебя есть причина, по которой ты звонишь?

Тьфу, он все еще здесь.

— Да, — я прочищаю горло и подтверждаю его слова уверенным голосом. — Я так понимаю, у тебя новая семья знатоков «Монополии» и ты хочешь, чтобы Коннер испытал двухнедельное гавайское счастье вместе с тобой?

Я бы не смогла более подходяще выразить словами все свое возмущение. Даже мой обманчиво злой тон был безупречен.

В трубке доносится резкий свистящий вдох, настолько же осязаемый, как и Кэннон, вздрогнувший позади меня.

— Элизабет, — бубнит он, что-то непонятное и странное происходит с его голосом, — милая, думаю, пришло время нам с тобой сесть и все обсудить.

У меня едва хватает самообладания, чтобы схватить телефон и, проверив дважды, убедиться, что я набрала правильный номер. Кто эта долбанная «милая», о которой он болтает?

— Ричард, если ты сейчас под кайфом, я могу перезвонить.

— А она кусается, — бормочет он. — У меня не появилась новая семья, Элизабет, моя семья стала больше. И все они были бы очень рады познакомиться с тобой и твоим братом. Ты бы не хотела присоединиться к нам в поездке? В любое время. Или, может, поужинаем?

— Я знаю, что ты делаешь! — кричу я, мои руки трясутся так сильно, что Кэннон отодвигает от меня телефон, удерживая его согнутым пальцем, а свободной рукой гладит по спине вверх и вниз. — Тебе нужна фотография для рекламы твоей предвыборной кампании, вот и все! Кстати, о фотографиях. Ты швырнул мое фото об стену, когда мама застала тебя с какой-то шлюхой?

Непостижимо — я потеряла самообладание и раскрыла все карты.

— Вероятно, так и было. Я не буду претендовать на звание хорошего мужа, Элизабет. Я изменял множество раз, и я буду сожалеть об этом всю жизнь. И я был позорным отцом, постоянно отсутствующим и эмоционально отстраненным. И за это я еще больше сожалею. Что касается твоих догадок, это просто от обиды, которую ты затаила? Они необоснованны и, откровенно говоря, даже более бессердечны, чем мои проступки.

— Ты долбанный дьявол! Ты причинил вред Коннеру, пытался убить его, разрушил его жизнь и довел маму до самоубийства! С какой стати моя ненависть хуже, чем это?

Я вздрагиваю, услышав, как позади меня со стуком открывается дверь, и замолкаю. Когда я решаюсь повернуть голову, то вижу испуганные и обеспокоенные глаза Коннера, Ретта и Джареда, столпившихся в дверном проеме. Кэннон делает все возможное, чтобы успокоить их и прогнать.

— Мой сын только что слышал эту вспышку?

Кэннон выключает громкую связь и протягивает мне телефон с выражением сожаления и разочарования на лице.

— Пойдемте.

Он выпроваживает их и закрывает дверь, оставляя меня в позорном одиночестве. Я не могу оплакивать потерю; я заставила его обратить внимание на более серьезные вещи.

— Да, — хриплю я, — но сейчас он ушел.

— Элизабет, все, что я сделал или не сделал, правильно это было или нет, но я никогда не поднимал руку на твоего брата.

— ТОГДА КТО ЭТО СДЕЛАЛ?!

Он вернулся. Замок щелкает за секунду до того, как меня окружают со всех сторон его сильные руки, длинные ноги, широкая грудь, и все это для того, чтобы защитить меня.

— Вдох для меня, — шепчет он, — давай, один большой вдох для меня.

— Коннер? Сынок?

— Нет, сэр, это не Коннер. Ей нужна минутка, — говорит ему Кэннон. — Теперь выдох, милая, — произносит он тихо, обращаясь только ко мне.

— Ретт? Она в порядке?

— Мне жаль, что я ушел, мне нужно было успокоить Коннера. Но я вернулся, — он целует меня чуть ниже уха. — Я здесь.

Мое дыхание затрудненно от злости, да, но также и от страха. Неужели от безрассудной самостоятельности я докатилась до беспомощной зависимости от Кэннона? К черту это.

— Ричард, — я успокаиваюсь, — ты собираешься ответить мне?

— Нет, Элизабет, это не я. Никогда не позволю считать, что это я погорячился.

Я видела, как он выкручивался, какую противоречивую чепуху он плел, когда я закончила задавать вопросы. Я закатываю глаза, чувствуя истощение, которое всегда накатывает на меня при разговоре с ним.

— Коннер бы хотел поехать с тобой. Мы в Небраске. Ты можешь приехать, чтобы забрать его, вместе с Альмой, или я привезу его к тебе, когда смогу. И, Ричард? Если хоть один волосок упадет с его головы, или ты не привезешь его обратно ко мне вовремя, для тебя не будет никакого спасения.

Кэннон слегка подталкивает меня локтем, неодобрительно тряхнув головой.

— Когда вы вернетесь в Огайо? — спрашивает он с раздражением.

— Когда ваша поездка?

— Мы планируем отправиться во вторник.

Через пять дней, три из которых у нас концерты.

— Вероятно, не выйдет.

Отвечаю я с досадой в голосе, но мысленно ликую. Но только мысленно. Одному Богу известно, какой критике подвергнет меня Кэннон, хмуря при этом лоб, если бы я действительно повела себя так.

— Где в Небраске?

— Линкольн.

— Я отправлюсь к вам, как только смогу. Пожалуйста, отвечай на звонки, Элизабет. Мне понадобится ваше точное местоположение, когда я прибуду.

Я едва могу говорить, перебарывая полнейшее изумление.

— Ты действительно собираешь забрать его сам?

— Нет, в соответствии с твоими указаниями, Альма будет сопровождать меня. Если ты не против, я бы также мог взять с собой Лауру. Возможно, тебе хочется встретиться с ней?

— Черт, нет. Я не хочу видеться с твоей долб…

— Мы будем ждать вашего звонка, сэр. Скоро увидимся с вами и Альмой, — Кэннон перебивает меня и нажимает кнопку завершения вызова через секунду после того, как заканчивает свою фразу.

Я практически в одном шаге от того, чтобы преподать ему еще один урок «Красотки» — я знаю, что делаю!

— Какого черта, ты думаешь, что делаешь? — произношу я настолько едким голосом, насколько могу, поспешно отходя от него как можно дальше.

Он сокращает это расстояние одним махом и буквально впечатывается своим телом в меня, сжимая в тиски.

— Я предотвращаю невероятно жалкое представление о том, как ты выставляешь себя на посмешище. Я понимаю, что ты зла, возмущена и напугана, — он гладит меня костяшками по щеке, — и это неудивительно. Но ты не злобная и не ехидная, поэтому прекрати так сильно стараться вести себя подобным образом. И…

Он прикасается пальцами к моим губам, чтобы не дать мне возразить.

— Я с радостью буду лизать твою киску и платить по счетам, так что я имею право голоса.

Он подмигивает мне.

Я не могла бы сказать теперь, почему была так зла на него всего пять секунд назад, даже если бы моя жизнь зависела от этого. То, как он повернулся ко мне спиной, возмущает, но его пронизывающие слова заставляют точку между моих ног пульсировать. Я облизываю губы, подыскивая подходящий ответ, когда он наклоняется и увлажняет их для меня.

— Тебе нравится мысль об этом, ведь так? — мурлычет он, и этот звук такой глубокий и очаровательный.

Я, должно быть, кивнула или, может, что-то ответила, кто знает, но уж точно не я, одержимая страстью, потому что он смеется и целует меня.

— Я тоже, ангел, я тоже. Скоро, обещаю тебе, очень скоро я буду нежно любить каждую частичку тебя каждой частичкой себя.

Я сглатываю, и этот звук эхом раздается в комнате, выдавая мою нервозность. Единственная вещь, в которой я была уверена, это то, что наше трехминутное свидание с Реттом не подготовило меня к Кэннону Блэквеллу, и я уверена, что разочарую его.

— Давай, эээ, — я извиваюсь и отстраняюсь от него, — давай расскажем Коннеру и подготовимся к сегодняшнему выступлению.

— Эй, — он удерживает меня за талию, не давая уйти. — Что только что произошло?

— Ничего, — говорю я скорее двери, нежели ему.

— Нееет, это определенно было чем-то. Я с нетерпением жду, когда смогу вытянуть из тебя это.

 

 

Разговор с Коннером прошел… громко. Он кричал и носился повсюду в полнейшем восторге, на что я смотрела с приклеенной к лицу улыбкой.

Я ощущала себя Сибиллой. Одна версия меня чувствовала облегчение и искреннее счастье от такого явного проявления того, что ему нравиться быть с отцом, и была полностью бесстрашна. Другая Лиззи безумно боялась и по-прежнему настолько не доверяла этому придурку донору спермы, что могла бы закопать его в землю. И еще одна моя личность смущена и вроде как завидует… тому, что не имеет отца, которого бы можно любить.

Я достаточно долго пряталась в ванной комнате под предлогом того, что мне надо подготовиться, поэтому, примирившись с происходящим, я подавляю всех Лиззи и присоединяюсь к остальным в общей зоне.

— Это никак не может быть правильным местом. Я думаю, что заметил Бу Рэдли вон там на крыльце, — Джаред выглядывает в окно, скептически нахмурившись.

— Только потому, что его имя Бу, не значит, что он был жутким, — замечает со смешком Кэннон. — В действительности, как раз наоборот. И они жили в неплохом районе.

Я ловлю взгляд Кэннона и кокетливо ему улыбаюсь. Сейчас я бы больше удивилась, если бы он не читал мою самую любимую книгу. Я перестала подсчитывать очки. Он выиграет всю Лиззи, если хочет ее.

— Приятель, сегодня тебе не понадобится твой багаж. Папа еще не здесь, из Огайо долго ехать. Как насчет того, чтобы положить его в комнате?

Хотя я только закончила самоанализ и приказала всем голосам в моей голове к черту заткнуться, стоит мне увидеть, как Коннер собирает вещи, и все мои вопросы возвращаются в полном составе. Кэннон научил меня следовать инстинкту и интуиции, открыл мне глаза на то, что нужно быть оптимисткой и не бояться мечтать, так что я не могу просто взять и выключить это. Поэтому, когда я смотрю на Коннера, который вцепился в этот багаж, как в спасательный жилет, и не может усидеть на месте в ожидании приезда нашего отца, я испытываю трепет.

Признаться, я считаю Коннера асом в чтении людей, он каким-то образом видит их ауру. У него нет абсолютно никакой ненависти к нашему отцу, и он не боится находиться рядом с ним. И догадка, которой я противилась годами, теперь подсказывает мне, чему необходимо следовать. Я должна точно понять, в чем дело, чтобы не лишиться рассудка.

— Ты сказала, что он едет, — с надутым видом произносит Коннер, выпятив нижнюю губу.

— Так и есть, но не сегодня. Мы проведем выступление, поспим и, может быть, завтра утром он будет здесь.

Брюс умело паркует огромный автобус на парковке позади здания, где нам предстоит выступить. Быстро выглянув в окно, я соглашаюсь с Джаредом — это место действительно вызывает нервную дрожь.

— Мы на месте, — произносит Брюс и вылезает из кабины, стреляя взглядом то на Коннера, пребывающего явно в мрачном настроении, то на нас. — Кон, что не так?

— Я не собираюсь покидать автобус, потому что папа может искать меня здесь, — он кладет скрещенные руки поверх сумки, лежащей на его колене. — Сестра наговорила ему всякого, потому что она кричала на него. Я слышал ее.

— Коннер, посмотри на меня, — я в мгновение ока оказываюсь перед ним, стоя на коленях, и кладу свои руки на его, — клянусь тебе, приятель, я не сказала ему ничего плохого. Я знаю, что ты взволнован поездкой, и я хочу, чтобы ты хорошо провел время. Уверяю тебя, я ничего не наговорила ему, Кон?

— Это правда, Кэннон? — он спрашивает у него, нуждаясь в подтверждении моих слов. Такого прежде никогда не случалось, и это ранит гораздо сильнее, чем все, что я могу вспомнить.

— Коннер, твоя сестра когда-нибудь прежде лгала тебе? — Кэннон дружелюбно окликает его.

— Нет, — бормочет он.

— Так зачем ей лгать тебе сейчас, дружище?

— Потому что она ненавидит моего папу.

— Она любит тебя, очень сильно. Она бы не стала тебе лгать.

Я вытираю слезы, благодарная Кэннону за поддержку, и в тоже время полностью раздавленная. Остальные трое наблюдают, не проронив ни слова, напряжение в воздухе почти настолько же ощутимо, как и огромный ком в моем горле.

— Пора идти, — бормочу я и встаю, одергивая задравшуюся юбку. — Брюс, ты можешь остаться в автобусе вместе с Коннером?

Он отвечает лишь утвердительным кивком головы, и я, схватив свои вещи, направляюсь к двери.

— Увидимся после выступления, Приятель, люблю тебя.

Тишина в ответ вонзает нож в мои внутренности еще глубже.

 

— Прости меня, сестра, — извиняется он, разбудив меня, его милое личико мелькает над моей кроватью.

— Не беспокойся об этом, Приятель, — я откидываю покрывало, очевидно, пришло время подниматься. — Хочешь, чтобы мы чем-нибудь занялись сегодня, пока ты не уехал? Только ты и я.

— Да, хочу. Мы можем съесть панкейки Кэннона перед тем, как пойдем кататься на коньках?

Я смеюсь. Похоже, что я отправляюсь на каток после нескольких панкейков, аппетитный запах которых я сейчас чувствую.

— Конечно, можем. Позволь мне подняться и сбегать в ванную. Встретимся здесь.

— Эй, народ, мы идем кататься на коньках! — кричит он, и я съеживаюсь. Во-первых, мне срочно нужен кофе, а во-вторых, я хотела, чтобы мы провели время только вдвоем. Совсем скоро он покинет меня на две недели, и это на целую вечность дольше, чем мы были порознь за последние десять лет. Мое сердце болит только от одной мысли об этом. Я уже скучаю по нему.

— Ребята, я заказал для вас такси через тридцать минут, так что ешьте, — Кэннон подмигивает и пододвигает мне тарелку, когда я сажусь. — Эм, один мой приятель разыскал меня. Он хочет узнать, сможем ли мы найти время и выступить в его баре, когда будем проезжать мимо? Он только что открылся и нуждается в промо или что-то в этом роде.

Он пожимает плечами и наливает мне кофе.

— Я сказал, что спрошу.

Я все еще зависла на фразе «будем проезжать мимо». Для меня это не звучит, как план спрыгнуть с корабля. Проглатывая кусок панкейка и надежду, я спрашиваю, как можно более равнодушно.

— Он живет в Индиане? Где конкретно?

— Да, в Браунсберге, прямо рядом с моим родным городом. Я прикинул, что мы будем там в ночь на понедельник. Мы могли бы выступить в тот же день или во вторник, если у нас нет никаких других заявок. Могли бы помочь ему начать бизнес. Он хороший друг, было бы круто суметь помочь ему в затруднительном положении.

— Я — хороший друг, — вставляет Коннер с набитым ртом.

— Уверен, что так и есть, — Кэннон ударяет своим кулаком о кулак Коннера, и мой брат имитирует звук взрыва так оживленно, что кусочки завтрака вылетают из его рта.

— Мы свободны в понедельник и во вторник! — кричит Ретт со своей кровати.

Кэннон, потупив взгляд, одной рукой массирует заднюю часть шеи, а другой нервно трет по обнаженному торсу — я уже давным-давно приняла стопроцентное решение никогда не покупать ему футболки. — А можем ли мы выступить оба вечера? Тебе не нужно ехать домой в Огайо?

— Ради чего? — спрашиваю я. — Коннер все равно уедет.

— Я не знаю, ради дома, питомцев или чего-то подобного. Не хочешь передышку? — он явно озадачен, с каждой секундой его лоб морщится все сильнее.

— Никакого дома, никаких питомцев.

— Эй! У нас есть рыбки, — напоминает мне Коннер.

— Ах, да, — посмеиваюсь я, — рыбки. Хорошо, тогда только никакого дома.

— У тебя нет никакого места проживания, квартиры, ничего?

Почему это так беспокоит его?

— У меня есть машина. Я держу ее в доме моего дяди. Но нет, мне не нужно никакое пристанище. Большую часть времени я нахожусь в дороге. Даже если бы у меня было такое место, то уж точно не в Огайо.

До меня доносится звук клаксона такси, поэтому я делаю еще один большой глоток кофе и тороплюсь взять свои вещи.

— Коннер, обувь! И подожди меня, пожалуйста.

— С тобой все будет в порядке? Уверена, что не хочешь, чтобы я пошел с вами? — тихо спрашивает Кэннон, стоя позади меня и прижимаясь к моей спине.

— Это мило, но мы будем в порядке. Мне нужен день наедине с приятелем, прежде чем он уедет. Пожалуйста, когда появится Брюс, передай ему, где мы.

Поторапливаясь и не спуская глаз с подпрыгивающего вверх и вниз Коннера, я обдумываю, все ли взяла, и выхожу следом за ним, крикнув прощание всем остальным.

— Нам туда, где катаются на коньках, пожалуйста, — с полнейшим ликованием в голосе говорит Коннер водителю такси.

 

 

Приятель носится по катку, как настоящий профессионал. Я же, наоборот, наблюдаю за ним из торговой палатки и с осторожностью сижу на пакете со льдом. Это ничем не отличается от моих многочисленных неудачных попыток катания на коньках — в любом случае моя задница каким-то магическим образом притягивает к себе лед.

Он безумно машет руками каждый раз, когда проезжает мимо. Я достаю телефон, чтобы сделать несколько фото своего брата, и замечаю входящие сообщения от Кэннона.