Глава 13. Вспышка сомнения, время сожалений

Наступило время вечеринок.

С момента победы на 200 метрах и получения золотой медали в Берлине я чувствовал себя безумно вымотанным. У меня был тяжелый год, и недостаточное количество дополнительных упражнений после аварии означало, что я был не в лучшей физической форме. Когда пришло время эстафеты 4х100 на Олимпийском стадионе в Берлине, я был уже совершенно другим атлетом, в отличие от того, который выступал в Пекине за ямайскую команду. Как только я побежал, моя энергия испарилась. Я слышал дыхание другого атлета прямо за спиной, но ничего не мог поделать, чтобы оторваться от него. Я буквально рухнул на землю после того, как передал эстафету Асафе, и тот помчался к первому месту, но оно уже было слишком близко, чтобы я успел отдохнуть. Майклу Фрейтеру пришлось помочь мне выйти с трека после забега, так как я был слишком вымотан, чтобы радоваться и праздновать.

Я хотел отдохнуть, мне нужно было успокоиться. Весь предстоящий сезон 2010 года обещал быть спокойным – ничего из крупных соревнований не предвещалось, поэтому я принял решение передохнуть 12 месяцев. Конечно, я буду тренироваться и стараться бегать забеги быстро, но я решил не прикладывать столько же усилий, сколько получалось в последние годы.

Сразу после окончания чемпионата мира я объявил свое решение тренеру.

– В 2010 году я планирую отдохнуть, – сказал я. – Я буду усиленно работать, но я не собираюсь надрывать себе задницу, как это было в этом году и в предыдущем…

Его не обрадовала эта новость.

– Нет, Усэйн, – сказал он. – Тебе нужно тренироваться. Нельзя расслабляться. У тебя еще впереди много чемпионатов, которые нужно выиграть.

Я понимал, почему он так говорил. Он был моим тренером и должен был мотивировать меня, чтобы я оставался лучшим в мире. Тренер постоянно напоминал, что я должен зарабатывать и выигрывать гонки, но я твердо решил особо не напрягаться до начала 2011 года. Я знал, что мне нужно было как-то выпустить пар. Мое тело и мой мозг слишком устали от постоянной интенсивной работы. Я хотел хоть немного поразвлечься и порадоваться жизни. Кроме того, без перерыва я бы не смог снова сконцентрироваться и собрать силы тогда, когда это действительно потребуется.

И вот наступило время вечеринок, которые замелькали одна за другой. Когда я вернулся на родину, я устроил «Супервечеринку 9,58» в округе Сент-Энн на Ямайке. Я хотел отметить свой новый мировой рекорд. Все собранные деньги пошли на строительство медицинского центра в Трелони, и тем вечером собралось очень много народа. Пришли Асафа и даже Уоллес. Лучшие диджеи Ямайки выступали для своих фанатов. Это была настоящая феерия.

Единственным недостатком в моем успехе было то, что теперь люди воспринимали меня как национального героя уровня Боба Марли. Особенно после того, как я побил все мировые рекорды. Конечно, я был счастлив представлять Ямайку и работать на имидж страны, но сравнение с Бобом Марли – самым известным ямайцем в мире – пугало меня. Когда я ребенком ездил в Венгрию, нас водили на концерт, где я с удивлением обнаружил, что многие европейские группы перепевали его песни. Я не мог в это поверить. Публика просто бушевала. Я знал, что Марли был очень популярен на Ямайке, но не знал, что его обожали настолько далеко отсюда.

«Что? – думал я. – Да что же здесь такое происходит?»

Поэтому естественно, что я чувствовал себя странно, когда люди сравнивали меня с ним. На меня сразу накатывалось какое-то напряжение. Это меня угнетало, и каждый раз, когда кто-то говорил мне об этом, я старался не обращать на это внимания или отнекивался.

– Нет, – говорил я. – Не надо говорить мне, что я столь же велик, как и Боб Марли. Да, я – одна из икон Ямайки, и для меня большая честь, что меня сравнивают с Бобом, но он нечто гораздо большее, это точно.

И все же мне приходилось признавать факт, что я стал самым знаменитым атлетом на планете. Я выиграл награду Laureus World Sports Awards в 2009 году (всего я выиграл ее три раза, еще в 2010 и 2013 годах), что было очень весомо, потому что среди предыдущих победителей были теннисист Роджер Федерер, игрок в гольф Тайгер Вудс и гонщик «Формулы-1» Михаэль Шумахер. Все эти парни были великими. Мне было непривычно осознавать, что отныне я в ряду лучших.

Сумасшествие, которое началось в 2008 году, не собиралось стихать. Где бы я ни появлялся, на меня обрушивались просьбы об автографе, зачастую от известных людей. После Олимпийских игр мне отовсюду сыпались приглашения, и каждый вечер выстраивались очереди людей за моей подписью, среди которых были известные спортсмены, музыканты и бизнесмены. Надо признаться, что я не всегда знал, кто есть кто, и часто обращался к Рики за помощью.

– Кто это был? – шептал я, когда очередной парень отходил от моего стола с автографом.

– О, это был чемпион мира в таком-то виде спорта, – говорил он.

Это было безумие.

Иногда мне приходилось встречать классных людей в нелепых обстоятельствах. Сразу после Берлина я тусовался в одном ночном клубе Лондона, весело общаясь с друзьями за бутылкой шампанского, как вдруг ко мне подошел странного вида парень с нечесаными длинными волосами и в какой-то безумной рубашке очень странного цвета: смешение красного, синего и зеленого в крапинку да еще с какими-то блестящими нашивками. Вау, даже моя мама с ее способностями к шитью не смогла бы создать нечто подобное.

– Эй, Усэйн, я Мики Рурк, – сказал он, протягивая руку. – Померяемся силой.

Я знал о Мики из его фильмов. Он был голливудской суперзвездой, но его внешний вид просто потряс меня. Было 4 утра, его одежда оставляла желать лучшего, но я решил, что это будет забавно, поэтому решил попробовать. Когда небольшая толпа, которая собралась вокруг нас, крикнула: «Поехали!», я поддался ему и дал себя побороть на несколько дюймов. Мики тогда было 60 лет, и я не мог себе позволить заставить его краснеть, тем более в 4 утра. Это было бы грубо.

Мир мчался с такой скоростью, что даже я не поспевал за ним. К счастью, со мной всегда были мои друзья: Рики, тренер и Паскаль Роллинг из Puma. Компания Puma была моим давним спонсором, и каждый раз, когда какая-нибудь футбольная команда или школа Ямайки просили меня помочь, Puma отсылала им какое-нибудь снаряжение или тренировочное оборудование. Тем временем я купил дом на Кингстонских холмах, и теперь у меня была возможность отдыхать в тишине и покое. ЭнДжей вернулся на Ямайку и стал работать моим исполнительным менеджером, для чего переехал в мой дом, а еще там поселился мой брат Садики. По вечерам мы обычно играли в видеоигры или домино.

Несмотря на расслабленный образ жизни, в начале нового сезона я был в хорошей форме. В соответствии с расписанием я продолжал бегать стометровки, а также иногда дистанции на 200 метров. Время у меня тоже было хорошее: 9,86 в Даегу и 9,82 в Лозанне на стометровке; а на 200 метрах я сделал 19,56 и 19,76 в Кингстоне и Шанхае соответственно. Я даже пробежал гонку на 300 метров в Остраве, где чуть не побил мировой рекорд, но при отсутствии чемпионата мира или Олимпийских игр в календаре событий ничего не бросало мне серьезного вызова и особо не вдохновляло. После забегов я всегда старался найти какую-нибудь вечеринку.

Однако я был осторожен: каждый раз, когда я шел в клуб, всегда следил за тем, чтобы не выпить слишком много, и старался, чтобы мое поведение особо не бросалось публике в глаза. Единственный раз, когда меня застали врасплох, случился на пляжной вечеринке на Ямайке. Поначалу я даже не был уверен, что хотел туда пойти. Было солнечно, никто не хотел сидеть дома, а это означало, что меня могли там заметить.

Но в итоге я подумал: Что за черт? Это была худшая вечеринка в моей жизни. Там были полураздетые девушки, битники, и все выпивали. Это было нечто сумасшедшее. А затем приятель протянул мне огромную кружку пива, которая, казалось, никогда не кончится. Туда, наверное, налили сразу несколько бутылок пива.

– Эй, ты думаешь, что ты Самый Быстрый Человек на земле, – сказал он. – Посмотрим, как быстро ты сможешь это выпить.

Это был шанс для меня. Я был атлетом и никогда раньше не бывал на школьном балу или студенческой вечеринке. Это был мой шанс побыть обычным человеком, поэтому я проглотил пиво достаточно быстро. Но, черт возьми, на следующий день фотография моей проделки была во всех газетах и в Интернете. Тренер был совсем не в восторге, и, в общем-то, он был прав.

Иногда предъявляли претензии и фанаты. Они видели, что я вытворяю, и им это не нравилось. Однажды в клубе в Кингстоне ко мне подошел парень и начал отчитывать меня.

– Эй, приятель, – сказал он. – Кажется, ты слишком увлекся вечеринками.

Но я перебил его.

– В чем проблема с вечеринками, – сказал я. – Разве я не выполняю свою работу?

Он выглядел взволнованным. Он попытался что-то сказать, но я не дал ему этого сделать.

– Только задумайся на минуту: я хожу на вечеринки и выигрываю, я не хожу на вечеринки и выигрываю. Так в чем же разница?

После этого ему было нечего ответить.

Единственный человек, обладающий полномочиями читать мне лекции, был мой тренер. Он по-прежнему продолжал заставлять меня усердно работать на беговой дорожке и в зале, но даже он уже делал над собой усилие. Это было первое лето за последние четыре года, когда я вернулся на Ямайку в середине сезона. Обычно в это время проходили чемпионаты мира или Олимпийские игры, но в их отсутствие я мог просто отдыхать на родине, а летние вечеринки на Карибах – это нечто грандиозное. Когда в августе я отправился в Европу на забег – первыми были соревнования DN Galan в Стокгольме, – я не был в должной мере подготовленным. Я слишком много ночей провел в развлечениях до поездки в Швецию, где должен был выступить на 100 метрах против Тайсона и Асафы.

Тренеру было достаточно одного взгляда на меня, чтобы понять, что мое участие будет потерей времени. Я выглядел ужасно, и он сразу понял, что я не справлюсь с соревнованием. У меня не было энергии, и пару дней спустя я финишировал вторым на стометровке. Спина словно окаменела, потому что я не выполнял достаточное количество упражнений, а ноги отяжелели. Мой наработанный ритм ушел. Я отправился в Мюнхен к доктору Мюллеру-Вольфарту на осмотр.

– Нет, нет, нет, Усэйн, – сказал он. – Похоже, что твоя спина и сухожилия стали каменными. Больше никакого бега в этом сезоне.

Так пришел конец моим победам и торжествам.

* * *

Но не только тренер донимал меня усердными тренировками. В спринтерском мире появился новый молодой парень по имени Йохан Блейк – или просто Блейк, как мы его называли, – и стало понятно уже с первой минуты, как только он появился в Racers, что в будущем это очень сильный соперник. Он бегал обе дистанции: 100 и 200 метров. Он был быстр, очень быстр, и его юниорское время было почти таким же впечатляющим, как и мое. В июле 2009 года он бегал гонки за 9,96 и 9,93 секунды. И в то время ему было 19 лет.

С точки зрения физической формы Блейк очень отличался от меня. Он был ниже (около 5 футов 11 дюймов) меня и моложе на три года. Но он был сложен, как бульдог. Его мускулы начинались от самой шеи и выступали наружу по всему телу. В его руках, корпусе и ногах чувствовалась серьезная мощь, а когда на старте он срывался с блоков, он был похож на вырвавшееся из клетки животное.

Меня восхищало его отношение к работе, и к тому же он был приятным человеком. Я достаточно скоро узнал, что он любил крикет, и нам с ним было о чем поговорить. Но если у меня был просто интерес к этому виду спорта, то Блейк был им просто одержим. Он жил им и по выходным играл за команду в одной из ямайских лиг. Еще он был достаточно замкнутым, не пил и не ходил на вечеринки. Мне казалось, что он был несколько наивным и в отношении девушек тоже. Однажды во время отдыха на беговой тренировке мы разговорились о сексе (как делают все мужчины), и он рассказал мне, что тренер в средней школе предостерег его от занятий сексом, поскольку это может снизить его скорость в забегах. И что еще хуже, Блейк действительно поверил в это.

«Что? – подумал я. – Правда? Я уже в средней школе понимал, что это не так».

Однако у парня было одно страстное желание. С самого начала, как только он появился в Racers, он решил когда-нибудь обойти меня на беговой дорожке. Ему нравилось соревноваться, и он стремился побороть меня во всем, за что бы мы ни брались. Если тренер просил нас пробежать 10-метровый спринт, он старался обогнать меня. Если мы бегали круги по 300 метров, он стремился финишировать первым. Я думаю, что если он пересекал финишную черту передо мной во время наших совместных тренировок, это заставляло его думать о себе лучше; но меня это сильно не беспокоило. Я понимал, что у нас разное отношение к тренировкам.

– Приятель, остынь, – сказал я ему как-то днем. – Расслабься. Серьезно.

Несмотря на то что я и сам периодически хорошо выкладывался, я все-таки считал его приоритеты неверными. Работая с тренером несколько лет, я научился слушать свое тело. Я обычно понимал, когда мне нужно поработать усерднее, а когда я бегу неправильно. Если же я выполнял спринты со слишком высоко поднятыми плечами, я обычно понимал это еще до того, как тренер начинал на меня кричать. Я также знал, когда могу расслабиться, и в большинстве случаев мне это сходило с рук. Я всегда знал необходимое для меня количество тренировок, приводящих в хорошую форму перед стартовой линией на крупных соревнованиях, – ни больше ни меньше. Если тренер просил меня пробежать намеченную дистанцию за 25 секунд, я и бежал за 25 секунд, ну, может быть, за 26. И я никогда не старался сделать это быстрее. Потому что я знал, что должно быть сделано так.

Однако Блейк был другим: он постоянно лез из кожи вон. Если тренер велел ему бежать за 25 секунд, он прикладывал все силы, чтобы бежать за 23. В нем был слишком развит дух соперничества. Еще Блейк многое познавал на своем опыте. В конце сезона тренеру пришлось дать ему неделю отдыха, потому что его подготовка была чрезмерной.

– Отправляйся домой, Блейк, – сказал он. – Твое тело уже просто не может быть в лучшей форме, чем сейчас. Тебе сейчас нет смысла тренироваться. Ты просто переутомишься и не будешь готов к следующей гонке.

В слишком хорошей форме? Я еще не слышал, чтобы о ком-нибудь из Racers так говорили.

Если Блейк считал, что воздействовал на меня психологически своими результатами на тренировках, то он ошибался. Он еще не понял меня. Некоторые люди могли бы потерять веру в себя, если бы их постоянно обыгрывал более молодой противник. Их самооценка могла бы понизиться. Они могли бы подумать: «Вот черт, этот выскочка собирается занять мое место!» Но я так не думал. Я позволял нашим ежедневным соревнованиям идти своим чередом, потому что я знал, что по-настоящему оживаю, когда ставки очень высоки, намного выше, чем на тренировочных забегах.

И все же я радовался тому, что у меня появился серьезный противник. Все знали, что Блейк амбициозен и стремится завоевать мой титул. Он хотел стать спринтером номер один в мире, и я считал, что полезно смотреть, как он стучится в дверь у моего порога. С наступлением каждого нового сезона у меня все время крутилось в голове: «Интересно, а в какой форме теперь будет Тайсон? А Асафа? А тот парень, а этот?..»

А с Блейком я не волновался, потому что он был как раз тем, кто мне был нужен. Я мог следить за ним. Я наблюдал за тем, как он собирается действовать в качестве соперника. Если он станет действительно серьезно опасным, я увижу это, так как наблюдаю его каждый день, и все-таки напрягу свою задницу. А еще я хотел изучить его слабые стороны и понять, где он может проколоться.

Некоторые атлеты считали, что это плохо для нас обоих. Тим Коллинс полагал, что все закончится катастрофой, так как «два краба-самца не могут жить в одной норе». Но я не мог понять, почему всех это так напрягало. Я видел все, что происходит с Блейком. А это означало, что в любой момент могу переиграть его, если это действительно будет нужно.

* * *

Однако восстановление шло тяжело.

Поначалу я вообще думал, что чуда больше не произойдет. Я боялся, что может наступить момент, когда я не смогу больше выступать на беговой дорожке. Жизнь атлета коротка, а время на вершине славы быстротечно, и я прекрасно знал, что когда-нибудь мне придется отступить. Время от времени в начале сезона 2011 года я бегал плохо, и порой мне приходилось очень сильно напрягаться на последних 10 метрах, чтобы выиграть гонку, что было для меня непривычно. В такие моменты, пересекая финишную черту, я начинал сомневаться в своей физической форме.

«Да какого же черта? – думал я. – Интересно, осталось ли еще хоть что-нибудь от прежней?..»

Вспышки осознания моего плачевного положения были редки, но обоснованны. В начале сезона 2011 года я продолжал получать травмы. Я отправился в Мюнхен к доктору Мюллеру, но, несмотря на его лечение, не мог бегать по-прежнему гладко, а во время тренировок стали появляться причиняющие беспокойство боли в подколенных сухожилиях, икрах и пальцах ног. Меня убивали ахилловы сухожилия. Казалось, что все тело стало каким-то вялым. Как только в состоянии намечался прогресс, я зарабатывал новую травму – и не мог наверстать упущенное во время перерыва.

Когда я впервые попал к доктору Мюллеру-Вольфарту в 2004 году, меня предупредили, что с возрастом придется работать усерднее, чтобы сохранить физическую форму, потому что метаболизм замедляется. Я уже не мог есть столько фастфуда, сколько ел раньше, и мне приходилось тренироваться больше, чем другим звездным спринтерам только потому, что необходимо было укреплять спину. Было ясно, что мне необходимо восстанавливаться и серьезно заниматься в тренажерном зале, если я хотел избежать новых травм.

С января по март я был не в состоянии принимать участие в том, что считалось нормальными тренировками. Я больше занимался бегом трусцой, чем спринтом. И вместо того чтобы тренировать старты или выполнять серии беговых упражнений, мне приходилось заниматься восстановительными занятиями в бассейне, чтобы вернуть физическую форму. Это меня удручало.

Поначалу я вообще думал, что чуда больше не произойдет. Я боялся, что может наступить момент, когда я не смогу выступать на беговой дорожке. Жизнь атлета коротка, а время на вершине славы быстротечно, и я прекрасно знал, что когда-нибудь мне придется отступить.

Для меня это был важный год. Если 2010 год был годом отдыха, то 2011 стал попыткой защитить титул на чемпионате мира в Даегу в южной Корее. Вот тогда неожиданно почувствовалось напряжение. Мне нужно было выйти в финал на 100 и 200 метрах в своей лучшей форме.

Тренер настраивал меня на победу. Если у меня появлялись какие-то беспокойства, когда я сверялся с расписанием и считал тренировки с января по март, то всегда обращался к нему за поддержкой.

– Эй, мы в порядке? – спрашивал я.

– Да, у нас еще достаточно времени, Усэйн.

Это напоминало наши первые годы работы. Моей веры в его опыт было достаточно, чтобы я не сдавался, и это было важно, потому что в ситуациях, когда я не бегал быстро, я должен был сохранять уверенность в себе. Мне нужно было доверять своей способности справляться с волнением на крупных соревнованиях – всякий раз, когда случались большие встречи, мое тело и сознание пробуждались практически с первой же минуты, как только я входил в атлетическую деревню. Я знал, что как только я заселюсь в свою комнату в Даегу, шум и энергетика этого места придадут мне сил – так же как и бодрое наставление тренера – и уровень моего стресса намного снизится.

«Да, чемпионаты, – думал я. – Вот, что мне надо».

Поэтому сначала я не волновался. В конце концов, тренерской тренировочной программы достаточно, чтобы привести меня в нужную форму. Когда я, наконец, оказался на стартовой линии в Риме и Остраве, то выиграл все стометровки, но мои выступления были слабыми, я никак не мог поймать нужный ритм. То же самое было на 200 метрах в Осло и Стокгольме в июне и июле. Перед чемпионатом мира я пробежал шесть забегов, и, хотя выиграл все из них, мои победы не казались мне убедительными. Я до сих пор не мог обрести ту форму, которую мне хотелось бы.

Моя стадия разгона – первые несколько шагов после выхода из блоков – уже начала беспокоить меня, но когда я появился на отборочных соревнованиях на стадионе Даегу, ко мне вернулось напряжение. Такого со мной раньше никогда не случалось, наверное, потому, что мой привычный порядок вещей был разрушен. Как и в Афинах в 2004 году, я боялся, что меня подведет физическая форма. Я позволил беспокойству вытеснить обычную трезвость ума.

Я продолжал думать одно и то же: «Хоть бы все прошло хорошо… Хоть бы все прошло хорошо!»

Тренер заметил мое состояние. Один раз во время тренировки в Даегу он подошел ко мне, пока я переводил дыхание на боковой линии игрового поля.

– Что происходит, Усэйн? – спросил он. – Ты как будто не в себе. Тебе нужно расслабиться. Тебя ждет успех на гонках.

Он видел, что я озадачен, и я поначалу попытался стряхнуть с себя это состояние, потому что в целом участники состязания были довольно слабыми для столь крупного чемпионата. Позже, когда я легко прошел все отборочные туры, мое беспокойство стало уходить, как будто что-то в голове переключилось. По мере того как приближался финал на стометровке, у меня появилось ощущение, что я могу сделать нечто особенное: гонка показалась мне легкой, никого из сильных атлетов не было. Тайсон не участвовал в соревнованиях из-за травмы, то же самое было с Асафой. На линии старта собрались карибские спринтеры: Блейк, Ким Коллинс, Даниэль Бейли и Неста Картер и американец Уолтер Дикс, а еще Кристоф Леметр и Джимми Вико из Франции. Я посчитал, что смогу выиграть забег, особо не напрягаясь на треке.

И все же я немного волновался, потому что правила на стартовой линии были изменены. В 2010 году было объявлено, что начинает применяться политика «нулевой терпимости» для тех, кто стартовал раньше сигнального выстрела. Это означало, что теперь у спортсменов, выполнивших фальстарт, второго шанса не будет, и одно лишь движение раньше времени грозит дисквалификацией. Из-за жары бороздки в блоках немного изогнулись, и меня снова охватило беспокойство, пока я разминался перед забегом.

«Я должен хорошо стартовать», – думал я.

А затем я начал ругать себя.

«Нет, к черту все это. Никакого стресса. Даже если плохо стартуешь, не волнуйся. В конце концов ты все равно победишь, и незадолго до финиша ты всех обгонишь, как обычно».

Нас попросили занять позиции. Но в моей голове не прекращался беззвучный диалог.

«Я должен хорошо стартовать».

«Усэйн, да перестань твердить себе про хороший старт. Сконцентрируйся…»

Приготовиться …

Однако я навредил себе. Я был психологически неправильно настроен. Я был слишком нетерпеливым и слишком озабоченным этими первыми шагами. Мне обычно не верят, когда я рассказываю об этом, но за долю секунды, за короткий миг до выстрела я услышал в своей голове голос. Шепот. Одно слово.

Вперед!

И я рванул вперед по треку, вырываясь вперед что есть силы. Мышцы рук, икры и подколенные сухожилия напряглись, а затем ослабели, когда я вырвался из блоков. Я стартовал слишком рано, и уже никак не мог остановить этот момент. Я осознавал глупость того, что только что натворил. Все внутри меня оборвалось, я понял, что попал в беду. Я испугался, выскочил раньше сигнала, и теперь мне грозила дисквалификация. Мои чемпионаты мира были закончены.

Мне даже не надо было смотреть на судей, я и так понял, что сейчас должно произойти. Я был в ярости. Я разорвал на себе майку и начал проклинать себя.

«Черт возьми! Нет, это слишком просто! Слишком просто! Участники слабые! Это будет самая легкая твоя гонка… Ты победишь играючи…»

Наконец, ко мне подошел какой-то официальный представитель. Сначала он мне указал, где я должен был пройти. Он хотел, чтобы я покинул трек. Поскольку я не сдвинулся с места, он схватил меня за локоть и попытался увести. Это разозлило меня. Я практически потерял самообладание – я хотел поколотить его. Мне стоило больших усилий взять себя в руки и не натворить чего-нибудь ужасного.

– Не прикасайтесь ко мне, – зашипел я, вырывая свою руку из его и направляясь к туннелю стадиона. Когда я туда добрался, я ударил кулаком об ладонь перед заполненными трибунами в знак моей боли и досады из-за того, что случилось. Я начал колотить все – стены, пестрые занавесы, которые свисали с трибун. Фанаты смотрели на меня со своих мест. Моя трагедия разыгрывалась перед миллионами. Это была самая большая неприятность, которая за все это время случилась со мной на треке.

Старт был дан заново, и с боковой линии поля я мог наблюдать за забегом и предполагал, что золото возьмет Блейк. Теперь, когда я был вне игры, на поле не было никого сильнее. Выстрел прозвучал, и, видя происходящее на треке, я еле сдерживал гнев. Но я аплодировал Блейку, когда он пришел первым, потому что был искренне рад за него. Я знал, как этот парень усердно работал в Racers, чтобы впервые попробовать вкус славы.

Но вскоре на меня навалились все последствия моего провала. Я скрылся от толпы и принялся бесконечно корить себя за ошибку. Я не находил себе места. В голове смешались страх из-за травм и сомнения из-за гонки. Я был очень разочарован своим стартом. Я слишком сильно переживал из-за своего выступления.

Когда наступил вечер и я смог немного расслабиться, до меня стали доходить различные слухи и предположения относительно моего провала. У каждого было свое мнение на этот счет. Одна из версий была такова, что Блейк специально дернулся в блоках рядом со мной, это сбило меня с толку, и я начал движение – вот причина фальстарта. Мне подобные идеи совершенно не нравились.

– Послушайте, давайте не будем никого обвинять и говорить чепуху, – сказал я. – Я даже этого не видел. За многие годы я научился не смотреть на других атлетов, потому что кто-то всегда фальстартует, мы все соревнуемся друг с другом, поэтому если кто-то дернется или двинется вперед, этого будет недостаточно, чтобы я пустился бежать слишком рано. Поэтому не надо думать, что…

Люди ругали новые правила, считали, что они нечестные, а я стал одной из первых жертв. Причем жертвой звездного уровня, на кого правила не должны распространяться. Но мое мнение было непреклонным: правила должны касаться абсолютно всех. Я слышал, как кто-то из телевизионных комментаторов заявил, что мне нужно было помалкивать. Говорили, что когда гонка была остановлена, я должен был вести себя как ни в чем не бывало. Они предполагали, что если бы я не стал рвать на себе майку и сохранил спокойствие, официальным представителям забега было бы сложно меня дисквалифицировать, зная, кто я и чего достиг в спорте. Но я был против таких рассуждений. Если бы я поступил, как они подсказывали, то не смог потом чувствовать себя спокойным. Сознание того, что я поступил подло, мучило бы меня. Это было бы мошенничеством, а я этого не хотел. Как бы я провел остаток жизни, зная, что не заслужил ту золотую медаль?

Но не все разделяли мою точку зрения после того, как я был дисквалифицирован. Некоторые вставали с трибун и покидали стадион Даегу. Шоу для них было закончено.

* * *

Тренер не сказал мне ни слова по поводу фальстарта. Вплоть до сегодняшнего дня. Это был худший момент в моей беговой карьере, и он никогда не упоминал об этом, даже в шуточной форме. Возможно, потому что он понимал, какую это причинило мне боль. Я думаю, что он предоставил мне самому перенести тяжесть этой ситуации.

В первые дни после дисквалификации я пробовал успокоиться и собраться. Я играл в видеоигры с ребятами из ямайской команды, в том числе и с Блейком. Я смотрел матчи «Манчестер Юнайтед» в интернете. Несмотря на круглосуточный отдых, у меня не прибавлялось энергии. Мама и папа приехали, чтобы посмотреть мое выступление на соревнованиях. Я встретился с ними однажды вечером и принялся шутить, чтобы как-то поднять себе настроение после провала перед финалом на 200 метрах. Но я уже просто устал от того, что меня постоянно спрашивали: «Что вы теперь собираетесь делать со стартом на следующих забегах?»

Честно говоря, я и сам не знал, но пытался стряхнуть с себя тревогу. К счастью, мне была оказана столь необходимая поддержка, и когда я вышел из туннеля на стадион перед финалом на 200 метров, услышал рев толпы и почувствовал прилив сил.

«Мне на самом деле стоит сейчас сделать заявление, – подумал я. – Но я далеко не в лучшей форме – поэтому к чему все это?»

А затем я увидел детей в толпе. Они махали мне, улыбались и смеялись. И пока я с ними здоровался и подшучивал, реальность всего происходящего обрушилась на меня.

«Знаешь что? К черту весь этот стресс! – подумал я. – Я просто получу удовольствие. Я всегда умел расслабиться, и это делало меня чемпионом. Поэтому перестань волноваться и будь сам собой!»

Неожиданно я ощутил прилив счастья. Я меньше волновался и смог сконцентрироваться. У меня будто гора упала с плеч. Дети на трибунах напомнили мне меня самого в 2002 году, когда я надел шиповки на разные ноги и все равно выиграл. Я был чемпионом и, когда выходил из блоков, бежал изо всех сил. Меня поставили на дорожку номер три, довольно близко к линии поворота, и я чувствовал, как мышцы на спине напрягались, когда я проходил поворот. Но это не привело к тому, что я замедлился. Я финишировал со временем 19,40 секунды, а потом помог эстафетной команде на дистанции 4х100 побить еще один мировой рекорд со временем 37,04 секунды. Вот так я выкарабкивался из своих неприятностей.

Когда я отмечал эти успехи в Деревне, то уже мог спокойно оценить ситуацию. Я пришел к выводу, что все в этой жизни происходит не случайно.

«Если бы я не совершил фальстарт сейчас, – думал я, – возможно, проблемы догнали бы меня в следующем».

И тогда это была бы катастрофа. На горизонте уже показался Лондон 2012 года, и я не хотел продуть на защите своих титулов – уж точно не там.

«Господи, надеюсь, я получил хороший урок», – думал я.

И когда я смотрел на свои золотые медали, я молился о том, чтобы все мои неприятности кончились навсегда.

Я от всего сердца надеялся на это.

Глава 14. Мое время пришло

Тренеру очень не нравилось, когда я обсуждал свои травмы с журналистами. Он говорил, что мои жалобы только акцентируют внимание репортеров на боли. С психологической точки зрения это было плохо, потому что передо мной стояла задача искоренить боль, и разговоры о ней только усложняли проблему. Кроме того, это выглядело так, будто я находил себе оправдания, когда жаловался всему миру на травмы и нагрузки.

Но, черт возьми, мне надо было начинать подготовку к соревнованиям 2012 года, а я все продолжал хватать досадные травмы, спину сводил сколиоз, ахилловы сухожилия были слабыми. Утро после напряженной тренировочной серии было тяжелым: когда я вставал с постели, связки напоминали ржавую колючую проволоку, а временами казалось, будто я деревянная марионетка, но нити, управляющие мной, спутаны.

Эдди работал над ахиллами дважды в день, чтобы облегчить боль в суставах лодыжек и расслабить икры перед тренировками; он массажировал мне спину и позвоночник, убирая болевые ощущения пальцами. Я снова отправился в Мюнхен к своему врачу. Приближались Олимпийские игры в Лондоне в 2012 году, и я не мог себе позволить простоя в тренировках.

Сначала я работал усердно, выполняя каждую серию, – так усердно, что часто чувствовал головокружение и слабость после работы на дорожке. Я засовывал два пальца в рот, меня рвало, и таким образом я избавлялся от постоянной тошноты, но рвота не помогала избавиться от молочной кислоты, возникающей из-за жара в ногах. Момент Невозврата убивал меня ежедневно. Иногда я даже кричал от боли, когда Эдди разминал меня. Я падал на дорожку в изнеможении после интенсивной тренировочной серии, мышцы спины сводило ужасным спазмом. Он пытался расслабить мою окостеневшую мускулатуру и связки, и я мечтал, что когда-нибудь боль исчезнет навсегда.

«О, теперь уж я хорошенько отдохну после бега, – шутил я. – Теперь я поиграю в гольф…»

Как и большинство атлетов, я постоянно испытывал боль, каждый день – сильную, неутихающую боль. Тренажерный зал причинял боль, спринты причиняли боль, беговые упражнения тоже были болью. Боль была всегда. Хуже всего были беговые тренировки в начале сезона. Через день я должен был бегать многочисленные круги по 300 метров как можно быстрее, чтобы развить силу и выносливость организма. Мне позволялся только короткий отдых между забегами, поэтому к концу тренировочной серии я едва выползал с трека. Господи, как это было тяжело. Легенда американского спринта Джесс Овенс однажды сказал: «Иногда 10 секунд тренировки равняются целой жизни». Боль – это было худшее, что постоянно сидело у меня в голове.

По мере того как продолжалась работа, я понимал, что меня мучило не только физическое напряжение – мой мозг также не мог справиться с последствиями неудачного старта. Южная Корея расстроила меня, наверное, даже больше, чем я осознавал, и фальстарт периодически всплывал у меня в сознании. Я беспокоился, что это могло повториться в Лондоне, и меня мучило, как я там среагирую на пистолет. Работа над собой в блоках стала моей навязчивой идеей. Я сказал тренеру, что хотел бы сорваться с блоков как ракета, но эти рассуждения раздосадовали его.

– Послушай, забудь обо всем, что касается старта, – сказал он мне однажды вечером, когда мы обсуждали работу в блоках. – Ты никогда не был отличным стартером, ты всегда был хорошим стартером. В Пекине ты стартовал не очень, но все же выиграл и даже побил мировой рекорд. Поэтому перестань волноваться насчет этого и двигайся вперед.

Но его слова мало помогали. В начале сезона я бежал слишком неровно: 9,82 секунды на чемпионате Ямайки, а в мае 10,04 секунды в Остраве в Чешской республике. Моя реакция на сигнальный выстрел была недостаточно быстрой, но в той гонке все было неудачным: ноги были жесткими, и все со мной было не так. Тем не менее я старался не переживать из-за каждой неудачной гонки – в конце концов, я был просто человек и знал, что не могу устанавливать мировые рекорды на каждом соревновании.

Но я мог выигрывать большинство из них, и на следующих двух соревнованиях в Риме и Осло я победил Асафу со временем 9,76 и 9,79 соответственно. Однако на этот раз в отличие от гонки в Стокгольме четыре года назад, когда у меня было психологическое превосходство, результаты расслабили меня. Я отнесся к ним слишком легкомысленно. Мысль о том, что я снова в хорошей форме, заставила меня снизить интенсивность тренировок, и я пропадал на ночных вечеринках, так же как это было в 2007 году перед Осакой. Разумеется, я выполнял все задания, которые поручал тренер, ходил в Spartan четыре раза в неделю, но редко работал над собой в полную силу. У меня не было особой мотивации, и я вел себя так, словно 2012 год был обычным годом, в то время как он должен был стать одним из важнейших в моей карьере. Мысль о том, что я могу потерять физическую форму так же быстро, как и приобрел, не особо беспокоила меня, и, естественно, спустя какое-то время скорость и сила стали подводить меня.

Не то чтобы я не чувствовал этого с самого начала. Все уже становилось для меня опасным, потому что впереди маячили отборочные соревнования перед Олимпийскими играми, а ямайские бегуны были горячи, очень горячи. Я соревновался вместе с Йоханом Блейком и Асафой, спринтерами Нестой Картером и Михаэлем Фратером. Это были потенциальные чемпионы, и каждый обладал достаточной скоростью, чтобы победить. Считалось, что ямайские отборочные турниры – самые сложные в мире, потому что уровень наших спортсменов очень высок. Для Лондона могли квалифицироваться только три атлета на каждое из спринтерских состязаний.

Мне не стоило обольщаться, соревнования обещали быть непростыми, но за пару недель до этого события я растянул подколенные сухожилия на обеих ногах. Эдди часами работал, разминая мне ноги, и, хотя я прошел все отборочные туры и полуфиналы на Национальном стадионе в Кингстоне, что-то по-прежнему было не в порядке. Я не чувствовал себя в своем обычном нормальном состоянии. Ноги были деревянными, подколенные сухожилия – напряженными, и я не мчался по треку со своей обычной скоростью и энергие<