Я становлюсь верховным повелителем туалета

Как только я свыкся с фактом, что мой учитель латыни — конь, мы с ним совершили замечательную прогулку, хотя я был достаточно осторожен, чтобы не идти прямо позади него. Несколько раз мне пришлось исполнять роль уборщика, которые чистят улицы перед Днем благодарения, и, как ни жаль, я не мог положиться на нижнюю лошадиную половину Хирона так же, как полагался на его человеческую часть.

Мы прошли мимо волейбольной площадки. Там подпрыгивали и разминались несколько жителей лагеря. Один указал на рог Минотавра, который я по-прежнему держал в руке. Другой сказал: «Это он».

Большинство ребят выглядели старше меня. Их друзья-сатиры были крупнее Гроувера, и все они, как один, щеголяли в оранжевых футболках с надписью «Лагерь полукровок» — это единственное, что прикрывало их лохматые бедра. Обычно я не такой уж стыдливый, но взгляды, которые они бросали на меня, заставляли испытывать некоторую неловкость. Возникало ощущение, что они ждут, что я вот-вот сделаю сальто или отмочу что-нибудь еще.

Я оглянулся на дом. Он оказался намного больше, чем я полагал: четырехэтажный, небесно-голубой с белой отделкой, он напоминал солидный приморский дом отдыха. Я рассматривал бронзовый флюгер в виде орла, когда что-то привлекло мой взгляд — тень, скользнувшая в верхнем окне классического фронтона. Кто-то отодвинул занавеску всего на мгновение, но у меня возникло отчетливое впечатление, что за мной следят.

— Что это там наверху? — спросил я Хирона.

Хирон посмотрел, куда я указываю, и лицо его омрачилось.

— Просто чердак, — ответил он.

— Там кто-то живет?

— Нет, — категорически заявил он. — Ни одна живая душа.

Мне показалось, что он говорит правду. Но в то же время я не сомневался и в том, что кто-то подсматривал за нами из-за занавески.

— Пошли дальше, Перси, — сказал Хирон, его беззаботный тон прозвучал теперь несколько натянуто. — Нам надо еще многое увидеть.

* * *

Мы пересекли клубничные поля, где обитатели лагеря собирали ягоды в большие корзины, пока сатир наигрывал на тростниковой дудочке.

Хирон сказал, что лагерь собирает достаточно большой урожай, чтобы отправлять его в нью-йоркские рестораны и на Олимп.

— Это покрывает наши расходы, — пояснил он. — К тому же клубника почти не нуждается в уходе.

Кентавр сказал, что мистер Д. оказывает благоприятный эффект на растения: они начинают плодоносить со страшной силой, когда он оказывается поблизости. Лучше всего это срабатывало с винной лозой, но мистеру Д. было запрещено выращивать виноград, поэтому пришлось переключиться на клубнику.

Я посмотрел на сатира, игравшего на дудочке. Его мелодия заставляла побеги клубники разрастаться в разные стороны, наподобие людей, бегущих из горящего дома. Я подумал, смог ли бы Гроувер оказать подобное магическое воздействие своей музыкой. Еще я подумал: сидит ли он сейчас в Большом доме, выслушивая нотации мистера Д.

— У Гроувера не будет серьезных неприятностей? — спросил я Хирона. — Я имею в виду… он был хорошим защитником, правда.

Хирон вздохнул. Он снял твидовый пиджак и, скатав его, положил себе на спину наподобие седла.

— Гроувер слишком многого хочет, Перси. Вероятно, его мечты выходят за пределы возможного. Чтобы добиться своей цели, он сначала должен проявить больше мужества и преуспеть как хранитель, отыскав нового обитателя лагеря и благополучно доставив его на Холм полукровок.

— Но он же это сделал!

— Хотелось бы мне согласиться с тобой, — покачал головой Хирон. — Но тут не мне судить. Решать должны Дионис и Совет козлоногих старейшин. Боюсь, они могут расценить его действия как провал. В конце концов, Гроувер потерял тебя в Нью-Йорке. Затем злосчастная… судьба твоей матери. И то, что Гроувер был без сознания, когда ты тащил его сюда. Совет может усомниться, что это свидетельствует о мужестве Гроувера.

Мне захотелось возразить. Ничто из этого не было виной Гроувера. Я сам чувствовал себя очень-очень виноватым.

Если бы я не удрал от Гроувера на автобусной остановке, у него не было бы неприятностей.

— Ему дадут еще один шанс?

Хирон поморщился.

— Боюсь, что это и был второй шанс Гроувера. Однако Совет не особенно беспокоился, предоставив ему еще одну возможность после того, что случилось пять лет назад. На Олимпе знают: я советовал Гроуверу как следует выждать, прежде чем пробовать снова. Он еще слишком юный…

— И сколько же ему?

— Двадцать восемь.

— Что?! И он — шестиклассник?

— Сатиры достигают зрелости вполовину медленнее, чем люди, Перси. Последние шесть лет Гроувер мог считаться учеником средней школы.

— Это ужасно.

— Согласен, — кивнул Хирон. — В любом случае Гроувер расцвел поздно, даже по меркам сатиров, и не вполне уверенно чувствует себя в лесном волшебстве. Увы, ему не давала покоя его мечта. Возможно, теперь он подыщет себе какую-нибудь другую карьеру…

— Это несправедливо, — сказал я. — А что случилось в первый раз? Это был такой тяжкий проступок?

— Давай двигаться быстрее, ладно? — Хирон быстро отвел взгляд.

Но я не собирался с такой готовностью менять тему. Что-то изменилось во мне, когда Хирон упомянул о судьбе моей матери, как будто намеренно избегая слова «смерть». Зачатки мысли — крохотный, вселяющий надежду огонек — забрезжили в моем уме.

— Хирон, — начал я, — если боги, Олимп и все это взаправду…

— То что, дитя мое?

— Означает ли это, что подземный мир тоже существует на самом деле?

Выражение лица Хирона стало совсем сумрачным.

— Да, дитя мое. — Он помолчал, словно как можно тщательнее подбирал слова. — Есть место, куда души отправляются после смерти. Но теперь… пока мы не узнали больше… прошу тебя, выбрось это из головы.

— «Пока мы не узнали больше»? Что ты имеешь в виду?

— Вперед, Перси. Посмотрим на лес.

* * *

Когда мы приблизились, я понял, насколько огромен раскинувшийся перед нами лес. Он занимал по меньшей мере четверть долины, и деревья в нем росли такие высокие и толстые, что вряд ли можно было представить, что сюда забредал кто-нибудь со времен аборигенов Америки.

— В лесах небезопасно. Можно, конечно, надеяться на удачу, но лучше вооружиться, — сказал Хирон.

— Небезопасно? — переспросил я. — Чем вооружиться?

— Увидишь. Сегодня ночь с пятницы на субботу. У тебя есть собственный меч и щит?

— Собственный меч?..

— Нет, — констатировал Хирон. — Так я и думал. Думаю, пятый размер подойдет. Попозже заеду в оружейную лавку.

Я хотел спросить: что это за летний лагерь, где есть оружейная лавка, но мне и так было о чем подумать, и мы продолжили путешествие. Мы осмотрели тир для стрельбы из лука, озеро, в котором соревновались гребцы на лодках, конюшни (кажется, они кентавру не очень-то нравились), плац для метания дротиков, амфитеатр и арену, где, по словам Хирона, устраивались бои на мечах и копьях.

— Бои на мечах и копьях? — опять переспросил я.

— Один домик вызывает другой, ну и так далее, — объяснил Хирон. — Летальный исход не обязателен. Как правило. А, да, вот и место, где можно перекусить.

Мой бывший учитель указал на открытый павильон, обрамленный белыми греческими колоннами; он стоял на холме, откуда был отличный вид на море. В павильоне стояло около дюжины каменных столов для пикника. Никаких стен. И никакой крыши.

— А что вы делаете, когда идет дождь? — спросил я.

Хирон как-то странно покосился на меня.

— Трапеза нам еще предстоит.

Я решил оставить эту тему.

Наконец он показал мне домики, двенадцать штук. Они уютно устроились в лесу возле озера. Расположены они были буквой «U»: два стояли у основания, остальные растянулись по пять в ряд с каждой стороны. И, вне всякого сомнения, эти строения представляли собой самые причудливые здания, которые мне только доводилось видеть.

Не считая того, что у каждого на двери красовался большой медный номер (нечетные слева, четные справа), они были совершенно не похожи друг на друга. Над номером девять, как над крохотной фабрикой, высились дымовые трубы. Стены четвертого номера были увиты побегами томатов, а крыша сложена из самой обычной травы. Номер седьмой казался сделанным из литого золота, которое так сверкало на солнце, что смотреть на него было практически невозможно. Все они выходили на общую площадку размером с футбольное поле, уставленную изваяниями греческих богов, фонтанами, цветочными клумбами и — что больше всего меня развеселило — парой баскетбольных корзин.

В середине поля была большая, выложенная камнем яма для костров. Хотя день стоял теплый, очаг дымился. Девочка лет девяти не давала пламени угаснуть, вороша угли палочкой.

Два домика в начале поля, номер второй и первый, напоминали парные мавзолеи — большие беломраморные ящики с тяжелыми колоннами по фронтону. Домик номер один был самым большим и массивным из всех двенадцати. Его полированные бронзовые двери поблескивали, как голограмма, так что — как ни взгляни — казалось, по ним пробегают молнии. Второй домик выглядел в некотором смысле более изящным: его колонны, увитые гирляндами гранатов и цветов, были тоньше и стройнее. Стены украшали высеченные в камне павлины.

— Зевс и Гера? — высказал я свою догадку.

— Верно, — ответил Хирон.

— Их домики кажутся пустыми.

— Это правда. Но не только их, еще несколько. Никто никогда не останавливается ни в одном из них.

О'кей. Значит, у каждого домика имелся свой бог, наподобие талисмана. Двенадцать домиков для двенадцати олимпийцев. Но почему некоторые пустуют?

Я остановился перед первым домиком слева — домиком номер три.

Не такой большой и не производит такого мощного впечатления, как первый, напротив — длинный, невысокий и крепкий. Стены снаружи сделаны из грубого серого камня с вкрапленными в них кусочками ракушек и кораллов, так, будто глыбы эти подняли прямо с океанского дна. Я заглянул было в открытую дверь, но Хирон вмешался:

— А вот этого я бы делать не стал!

Прежде чем он успел оттащить меня от двери, я уловил исходивший изнутри соленый запах — так пах ветер на берегу Монтаука. Внутри стены переливались, как морские раковины. Там стояло шесть пустых кроватей, застел

енных шелковыми простынями. Но не было ни малейшего признака, чтобы кто-нибудь когда-нибудь на них спал. Место выглядело настолько печальным и заброшенным, что я обрадовался, когда Хирон положил руку мне на плечо и сказал:

— Пошли дальше, Перси.

Почти все остальные домики были переполнены обитателями лагеря.

Номер пятый был ярко-красный и ужасно выкрашенный, будто краску на него выплескивали ведрами и горстями. По крыше протянулась колючая проволока. Чучело головы вепря нависало над дверью, и казалось, его глазки следят за мной. Внутри я увидел кучу-малу невзрачных мальчишек и девчонок, они занимались армрестлингом и спорили под оглушительные звуки рок-музыки. Громче всех вопила девчонка лет тринадцати-четырнадцати. Под ее камуфляжной курткой виднелась футболка «Лагерь полукровок» размера XXXL. Она стрельнула в меня глазами и злорадно ухмыльнулась. Она напомнила мне Нэнси Бобофит, хотя девчонка из лагеря была крупнее и крепче и ее свисавшие длинными патлами волосы были каштановые, а не рыжие.

Я пошел дальше, стараясь не попасть под копыта Хирона.

— Мы еще не видели ни одного кентавра, — заметил я.

— Да, — печально согласился Хирон. — Мои сородичи — дикий и варварский народ, боюсь, это так. Ты можешь встретить их в дебрях леса, в какой-нибудь пустоши и на крупнейших спортивных состязаниях. Здесь мы их вряд ли увидим.

— Вы сказали, что вас зовут Хирон. Так вы действительно… — Он с улыбкой посмотрел на меня. — …Хирон из мифов? Воспитатель Геракла и тому подобное?

— Да, Перси, это я.

— Но разве вы не умерли?

Хирон помолчал, словно мой вопрос заинтриговал его.

— Честно сказать, не знаю. Суть в том, что я не могу умереть. Видишь ли, несколько тысяч лет назад боги удовлетворили мое желание. Я смог продолжить заниматься любимой работой. Я могу быть воспитателем героев, пока человечество нуждается во мне. Дело было трудное… но и отдачу я получал немалую. Однако я по-прежнему здесь, поэтому могу только предполагать, что во мне еще нуждаются.

Я подумал о том, каково это — быть наставником три тысячи лет. А я так и не смог придумать десять главных занятий для списка «Кем я хочу стать».

— И вам не скучно?

— Нет, нет, — помотал головой Хирон. — Временами возникает ужасное гнетущее чувство, но скучно… нет, никогда.

— Почему гнетущее?

Хирон снова притворился, что недослышал.

— Погляди, — сказал он, — нас ждет Аннабет.

* * *

Белокурая девочка, которую я встретил в Большом доме, читала книгу перед последним домиком слева — одиннадцатым по счету.

Когда мы подошли, она окинула меня критическим взглядом, словно думая, сколько слюней я еще напустил.

Я попытался разглядеть, что она читает, но так и не рассмотрел заглавия. Я решил было, что дело в моей дислексии. Потом понял, что название даже не английское. Буквы выглядели как греческие. Я имею в виду, на самом деле оказались греческими. Там были картинки, изображавшие храмы, статуи и разные типы колонн, как в учебнике по архитектуре.

— Аннабет, — обратился к ней Хирон, — в полдень у меня мастер-класс по стрельбе из лука. Приведешь Перси?

— Да, сэр.

— Жилище номер одиннадцать. — Кентавр указал мне на дверь. — Чувствуй себя как дома.

Из всех домиков одиннадцатый больше всего напоминал стандартный домик летнего лагеря, только все тут было старое. Разбитый порог, шелушащаяся коричневая краска. Над дверью помещался один из символов врачевания: крылатый жезл, вокруг которого обвились две змеи. Как же они называли его?.. Ах да, кадуцей.

Внутри домик был битком набит народом, мальчишками и девчонками, их число намного превышало количество коек. По всему полу валялись спальные мешки. Все вместе это напоминало физкультурный зал, в котором Красный Крест расположил эвакуационный центр для беженцев.

Хирон не стал заходить внутрь. Притолока была слишком низкой для него. Но при виде учителя все встали и почтительно ему поклонились.

— Что ж, вот и хорошо, — сказал кентавр. — Удачи тебе, Перси. Увидимся за ужином.

И он галопом припустил к стрельбищу лучников.

Я стоял в дверях, глядя на ребят. Они уже больше не кланялись. Теперь они оценивающе глазели на меня. Это была обычная рутина. Я проходил через эту процедуру во многих школах.

— Ну, — поторопила Аннабет. — Иди.

Стараясь держаться как можно естественнее, я устремился внутрь, споткнулся и выставил себя на всеобщее посмешище. Любителей похихикать в домике было явно немало, но никто не издал ни звука.

— Перси Джексон, познакомься с обитателями домика номер одиннадцать, — объявила Аннабет.

— Обычный или неопознанный? — спросил кто-то.

Я не знал, что ответить, но Аннабет сказала:

— Неопознанный.

Все вздохнули.

Вперед вышел парень чуть постарше остальных.

— Ну, давайте, ребята, чего вы? Для того мы и здесь. Добро пожаловать, Перси. Можешь занять это место на полу, вот тут.

Парню было лет девятнадцать, и держался он молодцом. Симпатичный — высокий и мускулистый, с коротко подстриженными рыжеватыми волосами и дружелюбной улыбкой. Он носил безрукавку с круглым вырезом, подрезанные до колен джинсы и сандалии, а на шее у него висел кожаный шнурок с пятью разного цвета глиняными бусинами. Единственное, что настораживало в его внешности, был широкий белый шрам, тянувшийся от правого глаза к подбородку, словно кто-то полоснул этого парня ножом.

— Это Лука, — сказала Аннабет, и в голосе ее появились какие-то новые нотки.

Я посмотрел на нее и могу поклясться, что она зарделась. Она увидела, что я уставился на нее, и выражение лица у девочки снова стало строгое.

— Пока он твой вожатый.

— Пока? — переспросил я.

— Ты неопознанный, — терпеливо объяснил Лука. — Они не знают, в какой домик тебя поселить, поэтому поселили сюда. В домике номер одиннадцать собираются все новички, все вновь пришедшие. И это естественно. Наш покровитель Гермес — бог странников.

Я посмотрел на узенький участок пола, который мне отвели. У меня не было ничего, что бы я мог положить туда, застолбив это место как свое: ни багажа, ни одежды, ни спального мешка. Только рог Минотавра. Я хотел положить его туда, но потом вспомнил, что Гермес был также и богом воров.

Я оглянулся: у некоторых ребят был унылый и подозрительный вид, другие глупо ухмылялись, а кое-кто поглядывал на меня так, словно только и поджидал случая обчистить мои карманы.

— И долго я здесь пробуду? — спросил я.

— Хороший вопрос, — сказал Лука. — Пока не определишься.

— А сколько это может занять?

Все расхохотались.

— Пошли, — велела Аннабет. — Я покажу тебе волейбольную площадку.

— Я ее уже видел.

— Пошли.

Схватив меня за запястье, она буквально выволокла меня наружу. Сзади раздался взрыв хохота обитателей домика номер одиннадцать.

* * *

Когда мы отошли на несколько футов, Аннабет заметила:

— Мог бы держаться и получше, Джексон.

— А в чем дело?

Она вытаращилась на меня и, почти задыхаясь, пробормотала:

— Просто поверить не могу, что я решила, что ты — тот самый.

— Может, это твоя проблема? — Я потихоньку начинал сердиться. — Я знаю только, что убил какого-то парня с бычьей головой…

— Не говори так! — воскликнула Аннабет. — Знаешь, сколько ребят в этом лагере мечтают, чтобы им представился такой шанс?

— Быть убитым?

— Сразиться с Минотавром! Для чего, по-твоему, мы тренируемся?

Я покачал головой.

— Слушай, если это существо, с которым я дрался, действительно Минотавр из всех этих мифов…

— Да.

— Тогда он всего один.

— Да.

— И он был убит пару тыщ лет назад. Тесей убил его в лабиринте. Значит…

— Чудовища не умирают, Перси. Их можно убить, но они не умирают.

— Большое спасибо. Теперь все ясно.

— У них нет души, как у тебя или у меня. Ты можешь рассеять их на какое-то время, может быть, даже на целую жизнь, если тебе повезет. Но это первобытные силы. Хирон называет их архетипами. В конечном счете они преображаются.

Я вспомнил о миссис Доддз.

— Ты хочешь сказать, что если я случайно бил мечом одну такую…

— …фурию… я хочу сказать, твою математичку. Верно. Она все еще здесь. Ты просто очень здорово разозлил ее.

— Как ты узнала про миссис Доддз?

— Ты говорил во сне.

— Как ты назвала ее? Фурия? Так это они мучают людей в Аиде?

Аннабет нервно посмотрела на землю, словно та сейчас разверзнется и поглотит ее.

— Ты не должен называть их по имени, даже здесь. Если нам и приходится говорить о них, то мы называем их дальними родственниками.

— Послушай, тут можно хоть слово сказать спокойно, чтобы не прогремел гром? — Я даже самому себе казался сейчас нытиком, но меня это не волновало. — И вообще, почему я должен жить в одиннадцатом домике? Почему все вечно мечтают сбиться в кучу? Повсюду полно свободных коек.

Я указал на несколько первых домиков, и Аннабет побледнела.

— Ты не просто так выбираешь домик, Перси. Это зависит от того, кто твои родители. Или… родитель. — Она посмотрела мне прямо в глаза, ожидая, пока до меня дойдет.

— Мою маму зовут Салли Джексон, — ответил я. — Она работает в кондитерской. По крайней мере, работала там.

— Мне жаль твою маму, Перси. Но я не о ней. Я говорю о другом твоем родителе. Об отце.

— Он умер. Я его никогда не видел.

Аннабет вздохнула. Она явно вела такие беседы раньше с другими ребятами.

— Твой отец не умер, Перси.

— Как ты можешь так говорить? Ты его знаешь?

— Нет, конечно нет.

— Тогда как ты можешь говорить…

— Потому что я знаю тебя. Тебя не было бы здесь, не будь ты одним из нас.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— Разве? — Она вздернула бровь. — Спорим, что ты переходил из школы в школу? Спорим, что тебя не раз выгоняли?

— Как…

— С диагнозом дислексия. Возможно, и умственная отсталость.

Я постарался скрыть свое замешательство.

— А какое это имеет отношение?..

— Эти факты, взятые вместе, — верный признак. Буквы плавают у тебя перед глазами, когда ты читаешь. А все потому, что твой мозг настроен на Древнюю Грецию. А твоя гиперактивность, неспособность спокойно сидеть в классе? Это рефлексы воина. В настоящем бою ты наверняка остался бы в живых. А что касается проблем с вниманием, то они оттого, что ты слишком много видишь, Перси, а не слишком мало. Твои чувства более обострены, чем у простых смертных. Конечно, учителя хотели, чтобы тебя лечили с помощью медикаментов. Большинство из них — чудовища. Они не хотят, чтобы ты видел, кто они на самом деле.

— Звучит так… тебе тоже пришлось пройти через это?

— И большинству ребят здесь тоже. Если бы ты не был таким, как мы, ты не справился бы с Минотавром, не говоря уж про нектар и амброзию.

— Нектар и амброзию?

— Еда и питье, которые мы давали тебе, чтобы ты поправился. Для обычного мальчишки такие вещи оказались бы смертельными. Они превратили бы твою кровь в огонь, а кости — в песок, и ты умер бы. Взгляни правде в лицо. Ты — полукровка.

Полукровка.

Меня обуревало столько вопросов, что я не знал, с чего начать.

— Эй, ты там? Новичок! — неожиданно проорал чей-то хриплый голос.

Я обернулся. К нам не спеша приближалась дылда из уродливого красного домика. За ней следовали еще три уродины — такие же крупные, оборванные и тоже в камуфляжных куртках.

— Кларисса, — вздохнула Аннабет, — почему бы тебе не пойти и не почистить свое копье?

— Конечно, мисс Принцесса, — откликнулась верзила. — Чтобы лучше было насадить на него тебя в пятницу вечером.

— Erre es korakas! — отозвалась Аннабет, что я перевел с греческого примерно как: «Пошла к черту!», хотя у меня и было чувство, что это выражение покрепче. — И не мечтай.

— Мы превратим тебя в пыль, — заявила Кларисса, но глаз у нее задергался. Похоже, она не была уверена, стоит ли продолжать свои угрозы. Потом она повернулась ко мне. — А это что еще за хмырь?

— Перси Джексон, познакомься с Клариссой, дочерью Ареса, — сказала Аннабет.

— Бога… войны? — заморгал я.

— У тебя что — с этим проблемы? — ухмыльнулась Кларисса.

— Нет, — ответил я, судорожно напрягая мозги. — Так вот откуда эта вонь.

— У нас церемония инициации новичков, Присси, — ворчливо сказала Кларисса.

— Перси.

— Не имеет значения. Пошли, я покажу.

— Кларисса… — постаралась остановить ее Аннабет.

— А ты стой где стоишь, воображала.

Аннабет это больно задело, но она не пошла за нами, да мне и не хотелось принимать от нее помощь. Я был новенький. Значит, придется самому зарабатывать себе репутацию.

Я отдал Аннабет рог Минотавра и приготовился драться, но не успел и опомниться, как Кларисса схватила меня за шею и потащила к зданию из шлакобетона, в котором я немедленно узнал совмещенный санузел.

Я отбивался руками и ногами. Не упомню, сколько раз в жизни мне приходилось драться, но у этой дылды Клариссы хватка была мертвая. Она затащила меня в отделение для девчонок. По одну руку рядком протянулись туалетные кабинки, вдоль другой стены — душевые. Запах стоял как во всяком общественном туалете, и я подумал — насколько я мог думать, когда Кларисса волочила меня за волосы, — что если это место и принадлежит богам, то они могли бы раскошелиться на уборную пошикарнее.

Подружки Клариссы дружно хохотали, а я пытался собраться с силами, как тогда, в драке с Минотавром, но у меня ничего не выходило.

— Вот, пожалуйста, герой! Отбросы Большой троицы! — объявила Кларисса, подталкивая меня к одной из туалетных кабинок. — Вот так. Минотавр, должно быть, помер от смеха, такой у тебя был глупый вид.

Ее подружки захихикали.

Аннабет стояла в углу, опустив голову и разглядывая свои руки. Кларисса швырнула меня на колени и стала окунать мою голову в унитаз. Заворчали проржавленные трубы и… словом, то, что обычно спускают в туалет. Напрягая шею, я старался держать голову выше. Глядя на покрытую пеной воду, я подумал, что мне не придется в нее окунуться. И не пришлось.

Затем что-то случилось. Я почувствовал напряжение в желудке. Канализационная сеть задрожала, трубы начали трястись. Хватка Клариссы, державшей меня за волосы, ослабла. Вода мощной дугой вырвалась из унитаза, и следующее, что я помню, это как я растянулся на вымощенном плиткой полу, а Кларисса вопила где-то сзади.

Я поднял голову как раз тогда, когда вода, хлеставшая из унитаза, ударила Клариссе в лицо с такой силой, что она шлепнулась на задницу. Вода била, как из пожарного шланга, запихивая дылду в душевую кабинку.

Кларисса пыталась сопротивляться, ее подружки подбежали к ней. Но потом взлетели на воздух и остальные туалеты, и из них выплеснулось шесть или больше струй воды. Вся остальная арматура обрушилась на девочек в камуфляжных куртках и разметала их, как мусор.

Как только они вылетели за двери, я почувствовал, что тяжесть в желудке ослабла, и струи воды так же мгновенно иссякли.

Весь туалет был затоплен. Аннабет тоже досталось. Она промокла насквозь, но ее не вытолкнуло из помещения. Она стояла на том же самом месте, в шоке уставившись на меня.

Посмотрев вниз, я увидел, что сижу на единственном сухом месте в помещении. Меня окружал сухой пол. На мою одежду не попало ни одной капли воды. Ни одной.

Я встал, ноги у меня дрожали.

— Как тебе это удалось? — спросила Аннабет.

— Не знаю.

Мы подошли к двери. Снаружи Кларисса и ее подружки валялись в грязи, окруженные другими обитателями лагеря, которые столпились вокруг них, чтобы поиздеваться. Волосы Клариссы прилипли к лицу. От ее насквозь мокрой камуфляжной куртки разило дерьмом.

Она с ненавистью посмотрела на меня.

— Можешь считать себя покойником, новичок. Стопроцентным покойником!

Я мог бы сдержаться, но все-таки сказал:

— Хочешь пополоскать рот туалетной водичкой, Кларисса? Заткнись лучше.

Подружкам пришлось ее оттаскивать. Они поволокли Клариссу в домик номер пять, в то время как остальные обитатели лагеря поспешно убирались с дороги, стараясь не попасть под удары ее лягающихся ног.

Аннабет уставилась на меня. Я не мог решить, сочла ли она меня полным придурком или просто сердится, что вымокла по моей вине.

— Ну и что? — спросил я. — Что ты обо всем этом думаешь?

— Я думаю, что хочу взять тебя ко мне в команду, чтобы завоевать флаг.

Глава седьмая

Мой ужин превращается в дым

Рассказы о происшествии в туалете распространились моментально. Куда бы я ни отправился, обитатели лагеря указывали на меня и что-то вполголоса говорили про туалетную воду. А может, они просто пялились на Аннабет, с которой по-прежнему текло ручьем.

Она показала мне новые места: кузницу, где мальчики ковали себе мечи, артистическую мастерскую, где сатиры вовсю трудились над огромной мраморной статуей козлоногого человека, а также стену для желающих приобрести навыки альпиниста — практически две стены, которые, отчаянно раскачиваясь, осыпались, извергали потоки лавы и сталкивались, если кто-то не успевал достаточно быстро вскарабкаться наверх.

Наконец мы вернулись к озерцу, где практиковались гребцы на лодках и откуда тропа сворачивала к домикам.

— Мне нужно заняться тренировкой, — бесстрастно произнесла Аннабет. — Ужин в половине восьмого. Просто пройдешь из своего домика в трапезную.

— Аннабет, я прошу прощения… ну, за то, что случилось в туалете.

— Да ладно.

— Я не виноват.

Она скептически посмотрела на меня, и я понял, что все-таки виноват. Я сорвал вентили в туалете. И сам не понимаю, как это у меня получилось. Но туалеты были теперь на моей совести. Не знаю, как это произошло. Но теперь можно было считать меня водопроводчиком.

— Ты должен поговорить с Оракулом, — сказала Аннабет.

— С кем?

— Не с кем. А с чем. С Оракулом. Я спрошу у Хирона.

Я уставился на озеро, желая, чтобы кто-нибудь хоть раз ответил мне прямо.

Я не ожидал, что кто-то может смотреть мне в спину, поэтому сердце так и екнуло у меня в груди, когда я заметил двух девочек-подростков, сидевших, скрестив ноги, у причала, футах в двадцати внизу. На них были джинсы и поблескивающие зеленые футболки, каштановые волосы свободно развевались на ветру. Они улыбались и махали мне руками, как старому другу.

Я не знал, что мне делать. Просто помахал в ответ.

— Не поощряй их, — предупредила меня Аннабет, — таких кокеток, как наяды, еще поискать.

— Наяды, — повторил я, совершенно ошеломленный. — Этого еще не хватало. Завтра же уезжаю домой.

— До тебя так еще и не дошло, Перси? — Аннабет нахмурилась. — Ты уже дома. Это единственное безопасное место для таких, как мы.

— Ты хочешь сказать, для слабоумных?

— Я хочу сказать, для не совсем людей. Не вполне людей. Людей только наполовину.

— Наполовину людей — и наполовину кого?

— Я думала, ты знаешь.

Я не хотел признавать этого, но, кажется, время пришло. Я ощутил дрожь во всем теле — чувство, которое испытывал, когда мама рассказывала мне об отце.

— Бог? — спросил я. — Полубог?

Аннабет кивнула.

— Твой отец не погиб, Перси. Он один из олимпийцев.

— Это… безумие.

— Да? А что делало большинство богов в старых историях? Влюблялись в обыкновенных людей и заводили от них детей. Думаешь, они изменили своим привычкам за последнее тысячелетие?

— Но это же… — Я чуть было опять не произнес слово «мифы». Однако успел вспомнить, как Хирон предупреждал меня, что через тысячу лет меня тоже могут счесть мифом. — Но если все ребята здесь наполовину боги…

— Полубоги, — поп

равила Аннабет. — Таков официальный термин. Или полукровки.

— Тогда кто же твой отец?

Аннабет крепко обхватила руками поручни пристани. У меня появилось чувство, что я затронул болезненную тему.

— Мой папа преподает в Вест-Пойнте, — ответила она. — Я не видела его с тех пор, когда была совсем маленькой. Он ведет занятия по американской истории.

— Значит, он человек?

— И что? Так ты решил, что только богам-мужчинам кажутся привлекательными человеческие женщины? Ну, ты, оказывается, женоненавистник!

— Так кто же тогда твоя мама?

— Она живет в шестом домике.

— И что это значит?

— Афина. Богиня мудрости и сражений. — Аннабет выпрямилась.

«А почему бы и нет», — подумал я.

— Ну, а мой отец?

— Он не установлен, — ответила Аннабет, — я ведь тебе уже говорила. Никто не знает.

— Кроме моей матери. Уж она-то знала.

— А может, и нет, Перси. Боги не всегда являют себя в истинном виде.

— Мой отец явился бы. Он любил мать.

Аннабет осторожно на меня посмотрела. Ей не хотелось разрушать мои мечты.

— Может, ты и прав. Возможно, он пошлет знак. Это единственный способ узнать наверняка — твой отец может прислать знак, удостоверяющий, что ты его сын. Так иногда бывает.

— Ты хочешь сказать, что иногда этого не происходит.

— Боги — существа занятые. — Аннабет провела ладонью по перилам. — У них так много детей, что они не всегда… Иногда они не заботятся о нас, Перси. Просто не хотят знать.

Я вспомнил о нескольких подростках, которых видел в домике Гермеса: у них был унылый, подавленный вид, уж они-то явно ничего не ждали. Я знал таких в Йэнси: богатые родители засунули их в интернат, потому что у них не было времени возиться с детьми. Но боги должны вести себя лучше.

— Значит, выходит, я застрял здесь? — спросил я. — До конца жизни?

— Как сказать, — ответила Аннабет. — Некоторые остаются здесь только на лето. Если ты ребенок Афродиты или Деметры, то не представляешь реальной силы. Монстрам до тебя нет дела, поэтому ты можешь тренироваться здесь несколько месяцев летом и до конца жизни жить в мире смертных. Но некоторым из нас слишком опасно покидать лагерь. Мы находимся здесь круглый год. В смертном мире мы привлекаем монстров. Они чуют нас. Бросают нам вызов. Как правило, они не обращают на нас внимания, пока мы не становимся достаточно взрослыми и не можем причинить им вреда — лет до десяти-одиннадцати, — но потом большинство полубогов либо пробираются сюда, либо их убивают. А иным удается выжить во внешнем мире и стать знаменитыми. Поверь мне, я могу назвать их по именам, ты их слышал. Некоторые даже не знают, что они полубоги. Но таких очень-очень мало.

— Значит, монстры могут проникнуть сюда?

— Нет, если только они намеренно не прячутся в лесах или их кто-нибудь не заставляет сделать это, — покачала головой Аннабет.

— Но кому может понадобиться специально присылать сюда монстра?

— Чтобы поупражняться в битвах. И так, в качестве розыгрыша.

— Розыгрыша?

— Ну, по сути, границы опечатаны, чтобы не пускать сюда смертных и монстров. Если смертный человек смотрит в долину снаружи, он видит только ферму, где выращивают клубнику.

— Так, значит, ты живешь здесь круглый год?

Аннабет кивнула. Потом достала из-под футболки кожаный шнурок, на котором болтались пять разноцветных глиняных бусин. Они выглядели точно так же, как у Луки, но у Аннабет на шнурок было надето еще большое золотое кольцо.

— Я здесь с тех пор, как мне исполнилось семь лет, — пояснила она. — Каждый август в конце летней сессии ты получаешь бусину за то, что тебе удалось выжить еще год. Я прожила здесь дольше большинства вожатых, они все уже в колледже.

— Зачем же ты приехала сюда такой молодой?

— Не твое дело. — Аннабет покрутила кольцо на шнурке.

— Ох… — Я потоптался несколько минут в неловком молчании. — Значит… я могу уйти отсюда, если только захочу?

— Это будет самоубийство, но можешь, если только мистер Д. или Хирон разрешат. Но они не разрешат до конца летней сессии, если только…

— Если только что?

— Если тебе не поручат поиск. Но это случается редко. В последний раз… — Она замолчала.

По ее тону я понял, что последний раз все вышло не так удачно.

— В комнате для больных, — начал я, — когда ты еще кормила меня этой штукой…

— Амброзией.

— Да. Ты спрашивала меня что-то про это летнее солнцестояние.

Плечи Аннабет напряглись.

— Так тебе что-то известно?

— В общем, нет… Но в моей старой школе я подслушал, как Гроувер и Хирон говорили об этом. Гроувер упомянул летнее солнцестояние. Сказал, что у нас совсем немного времени, а потом намекнул на какую-то последнюю черту. Что это значит?

— Хотела бы я знать. — Аннабет стиснула кулаки. — Хирон и сатиры — те знают, но никогда мне не скажут. Что-то неладно на Олимпе, что-то очень важное. Когда я последний раз была там, все выглядело как обычно, нормально.

— Ты была на Олимпе?

— Некоторые из нас, те, кто живет здесь круглый год — Лука, Кларисса и еще несколько человек, — ездят туда на экскурсии во время зимнего солнцестояния. Тогда боги собираются на большой ежегодный совет.

— Но… как ты туда попала?

— По Лонг-Айлендской железной дороге, конечно. Садишься на Пенн-стейшн. Потом Эмпайр-стейт-билдинг, специальный лифт на шестисотый этаж. — Она посмотрела на меня так, будто я уже это знал. — Ты ведь из Нью-Йорка, правда?

— Да, конечно.

Насколько мне известно, в Эмпайр-стейт-билдинг всего сто два этажа, но я не стал на этом сосредотачиваться.

— После нашего последнего посещения, — продолжала Аннабет, — погода просто сошла с ума, как будто боги затеяли сражение. С тех пор я несколько раз слыхала, как об этом говорили сатиры. Все, что мне удалось расслышать, это то, что было украдено нечто очень важное. И если это не вернуть к летнему солнцестоянию, то быть беде. Когда ты появился, я надеялась… я хочу сказать, что Афина может уживаться с кем угодно, кроме Ареса. И, конечно, соперничает с Посейдоном. Но помимо этого… я хочу сказать, что мы могли бы работать вместе. Просто я подумала, что ты что-то знаешь.

Я покачал головой. Я хотел помочь Аннабет, но чувствовал себя слишком голодным и усталым, мысли едва ворочались в голове, и я не в силах был больше задавать вопросы.

— Я должна отправиться в поиск, — еле слышно пробормот<