Богатство и христианская любовь

В качестве обобщения социальной темы Златоуст формулирует всеобщий моральный закон – о богатстве и любви. Хотя в«Кто из богатых спасется?» Климент и приводит потрясающие душу апостольские слова «Любовь не ищет своего», но, тем не менее, у него любовь к ближнему дальше благотворительности не идет. Иное дело у Златоуста. Он разворачивает целую философию собственности в свете любви к ближнему. Именно с этой точки зрения он смотрит на богатство: умножает ли оно любовь, или, наоборот, тушит ее. И с удивительным прямодушием и бесстрашием Златоуст формулирует свой закон. А именно между богатством и христианской лю­бовью существует обратная зависимость: больше богатства – меньше любви и наоборот, больше любви – меньше богатства. Вот некоторые выписки из творений святителя:

“…желание иметь средств к жизни больше, нежели сколько у ближнего, происходит не от иного чего, как от того, что любовь охла­дела ” /XI:153/.

“…каким образом владеющий богатством бывает благ? Конечно, он не благ, но он становится благим, когда раздает свое богатство. Ког­да же не имеет его, тогда он и благ; и когда раздает его другим, тогда тоже благ; а до тех пор, пока удерживает его при себе, он не бывает благим ” /XI:705/.

“…если, имея богатство, раздаем его другим, или предложенно­го нам не берем, мы бываем добры; напротив, если берем или приобре­таем его, то становимся недобрыми ” /XI:706/.

В этом законе сконцентрирована глубинная суть всего христианского имущественного учения. Человек стремится к богатству, потому что любит себя, а не ближних. И наоборот, именно любовь к ближнему заставляет богатого раздавать свое имение:

“ Вот почему и признаком учеников Своих Он поставил любовь, по­тому что тот, кто любит, необходимо печется о благосостоянии любимо­го лица ” /VII:781/.

И если бы заповедь любви исполнялась, то богатство и бедность просто бы исчезли:

«О Боге сказал «всем сердцем твоим»; а о ближнем: «яко сам себе», что равносильно выражению «всем сердцем твоим».Подлинно, если бы это было исполняемо с точностью, то не было бы ни раба, ни свободного, ни начальника, ни подчиненного, ни богатого, ни бедного, ни малого, ни великого, и сам диавол не был бы известен, и не только один, но и другой, и хотя бы было их сто или даже тысячи, они не могли бы сделать ничего, если бы была любовь…Ее не побеждает ни богатство, ни бедность, или лучше, не было бы ни бедности, ни излишнего богатства, если бы была любовь, а было бы только добро, проистекающее из того и другого. От богатства мы имели бы довольство, от бедности беззаботность, не терпели бы ни беспокойств неразлучных с богатством, ни опасений от бедности» /X:324-325/.

Для Златоуста уже сам факт обладания богатством говорит о том, что этот человек отвергся христианской любви. Примеры святитель черпает прямо из Евангелия.

Притча о богаче и Лазаре. В качестве одного из примеров он не раз указывает на богача из притчи о богаче и Лазаре (Лк.16,19-31). Богач удивительно жестокосерд по отношению к бедственному положению Лазаря:

“…первый порок богатого – жестокость и бесчеловечие в высшей степени ” /I:787/.

«Ведь богач не только роскошествовал, но видел дважды, трижды, или вернее многократно в день (Лазаря), – так как он лежал у двери, представляя жалкое зрелище несчастья, и одним видом мог бы смягчить даже каменную душу, – и не смотря на это, богач, по своему бесчеловечию, не склонялся на помощь бедному, а сам имел сибаритскую трапезу, полные чаши, обильно разливаемое вино, блестящие толпы поваров, тунеядцев и льстецов с самого утра, и хоры поющих, (толпы) виночерпиев исмехотворцев; измышлял всякого рода невоздержание, пьянствовал и пресыщался, роскошествовал и в одежде, и в трапезе, и во многом другом, проводя так все время; а об этом бедном и не думал, видя каждый день, как он мучается от сильного голода, от тяжкой болезни, от множества ран, от беспомощного состояния и происходящих отсюда зол» /III:487/.

Переходя же к описанию нищенского состояния Лазаря, святитель замечает:

“Бедность действительно есть бедствие; это знают испытавшие ее; никакое слово не может изобразить всей скорби, какую терпят живущие в нищете” /I:792/.

Тут ясно слышна характеристика бедности как социального явления: непроизвольная бедность – тяжкое зло. Вот еще выражение той же мысли:

“невольная бедность хуже разженной печи и зверей” /VII:815/.

«бедность страшнее огня, и обыкновенно сильнее опаляет» /VIII:50/.

А потому, разумеется, христианин должен всеми силами бороться с этим злом.

Нет больше доказательств любви, как не презирать заблуждающих братьев. Увидел враждующих? Помири. Увидел обманомприобретающих имущества? Помешай. Увидел обижаемых? Защити” /XI:154-155/.

Перед лицом бедности отказ в милостыне – тяжкий грех. Ибо в лице бедных мы встречаем Самого Господа Иисуса Христа:

О, крайнее безумие! Какое оправдание, какое прощение получишь ты, когда Христос стоит пред дверьми твоими в виде бедного, а ты нисколько не трогаешься?» /V:569-570/.

Пример богача нас должен в этом убедить. Итак, отсутствие любви – подлинная причина бедности. По сути дела об этом говорит уже приводившийся афоризм: “ сребролюбие – виновник бедности ” /X:234/. Ведь сребролюбие, по Златоусту, и есть зримый признак отсутствия любви.

Однако заметим, что осуждения государственных порядков святитель избегал. Но все же иногда прорывается и это:

«…богатому немного может повредить тяжесть податей, а домы бедных она как поток разрушает, наполняя селения воплями, и ни старости не жалеют сборщики податей, ни вдовства жен, ни сиротства детей, но бесчинствуют во все время, как бы общие враги страны, требуя от земледельцев того, чего земля не производила” /I:128/.

Эпизод с богатым юношей. Другой пример еще более интересен – это известный евангельский эпизод с богатым юношей(Мф.19,16-30; Мк.10,17-31;Лк.18,18-30).

На этом тексте следует остановиться более подробно. Дело в том, что эпизод с богатым юношей, как правило, все-таки толкуют в духе Климента (хотя и не используют его александрийскую экзегезу): богатый юноша исполнил предлагаемые Христом заповеди, но когда Господь призвал его к совершенству, юноша оказался на это неспособен. Отсюда делается вывод в духе «общепринятой» доктрины: только христианское совершенство требует полного отречения от богатства, а «просто спастись» и богатому вполне возможно.

Однако прочтем Евангельские тексты более внимательно. В Евангелии от Матфея Спаситель говорит юноше: «Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди» (Мф.19,17), и далее перечисляет несколько хорошо известных ветхозаветных заповедей. Но знаменательно, что в конце перечисления Христос указывает на заповедь «люби ближнего твоего как самого себя» (Мф,19,19). Юноша отвечает «все это я сохранил от юности моей». Именно на этот ответ Златоуст замечает:

“…юноша сам себя обличил в пустом самодовольстве: ведь если он жил в таком изобилии, а других, находившихся в бедности, прези­рал, то как же он мог сказать, что возлюбил ближнего? ” /VIII:262/.

Этим замечанием высвечивается суть всего эпизода: юноша солгал – раз он держит при себе богатство, то, значит, он не любит ближнего как самого себя. В замечательном ответе Иисуса «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах» (Мф.19,21) скрыто несколько глубоких смыслов. Во-первых в контексте ветхозаветной культуры слово «совершенный» имело семантику: «выполнивший (совершивший) все заповеди». Ответ Христа свидетельствует, что юноша не достиг совершенства, т.е. не исполнил всех заповедей. Он не исполнил главной из них – заповеди любви к ближнему. Во-вторых, в ответе Иисуса затаена ирония, часто не замечаемая комментаторами. Смысл ответа такой: «ну, уж если ты так стремишься быть совершенным, то пойди продай имение твое и раздай нищим». По Златоусту, Христос тут же тонко обличил ложь юноши, указав на действие, которое должно вытекать из любви к ближнему. Но тот «отошел с печалью» (Мф.19,22), вдруг все сразу поняв, но будучи не в силах побороть привязанность к богатству. Для Христа (и великого святителя) раздать все бедным – эквивалентно заповеди «люби ближнего как самого себя». Но ведь Христос именно ее поставил условием стяжания жизни вечной (Мф.25,31-46). В Евангелии от Луки о совершенстве уже речи не идет: там в перечислении заповедей «люби ближнего как самого себя» отсутствует, но зато после ответа юноши Христос говорит: «еще одного недостает тебе: все, что имеешь, продай и раздай нищим» (Лк.18,22). Здесь прямо указывается, что именно этого – любви к ближнему – недостает, «чтобы наследовать жизнь вечную» (Лк.18,18).

Таким образом, смысл обоих евангельских версий (Мф. и Лк.) эпизода с богатым юношей совершенно идентичен: «раздай все» равносильно «люби ближнего как самого себя»; любовь же к ближнему – не совершенство, а необходимое условие входа в Царство Небесное. А потому не раздавших богатства в Царстве Небесном не ждут: «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие» (Лк.18,25). Богатство для великого святителя является как бы лакмусовой бумажкой, выявляющей качества души: если человек богат, то это значит, что он не употребил свое богатство в качестве милостыни; значит – он жестокосерд. Современные же комментаторы, пытаясь все же доказать, что богатым (=не любящим) вход не Небо не закрыт, совершают подлог: они берут перечень заповедей из Лк., а фразу о совершенстве – из Мф., по своему конструируя эпизод. Этот прием давно разоблачен новозаветной критикой: можно объединять смыслы из разных Евангелий, но нельзя соединять тексты синоптиков, и на основе такого заново сгенерированного текста строить толкование. Заметим, что именно так – создав свой текст эпизода с богатым юношей – действует Климент Александрийский /60:9/. Но что простительно в II веке, то в XX-том – уже подтасовка.

Третий евангельский эпизод – притча о неверном управителе (Лк.16,1-13). Это притча – о частной собственности /43/, о том, что получать доход с присвоенного в собственность имущества неправедно, ибо все сущее на земле принадлежит только Богу, а человек же является лишь управителем этого имущества. Такое толкование – вполне в духе Златоуста. Он прежде всего обращает внимание на слова притчи «от маммоны неправды» (Лк.16,9), комментируя их так:

“ Он не напрасно высказал такое прибавление (“ от мамоны неправды ” – Н.С.). Так как у многих богачей богатство собрано грабежом и жадностью, то Он говорит: это дурно, и не следовало тебе так собирать деньги; но так как ты уже собрал, то отстань от грабежа и жадности и воспользуйся для должного своими деньгами. Не то я говорю, чтобы ты грабя оказывал милостыню, но чтобы ты прекратил жадность, воспользовался богатством для милостыни и человеколюбия ” /III:307/.

То, что богатство приобретается в основном грабительством – об этом было сказано достаточно. Но мысль Златоуста на этом не кончается: он призывает изменить злобу на любовь и соответственно – все неправедно нажитое богатство раздать в виде милостыни:

“ И Христос сказав: “сотворите себе други “, не остановился на этом, но присовокупил: “ от мамоны неправды “, требуя тем и твоего содействия (Лук. 16,9), – поскольку здесь Он разумел не что иное, как милостыню. (…) Его слова имеют такой смысл: ты приобрел худо – истрать хорошо. Собрал неправедно – расточи праведно ” /VII:58/.

Притча о неверном управителе завершается знаменитым речением Господа, на котором часто останавливается Златоуст – «не можете служить Богу и мамоне» (Лк.16,13; Мф.6,24). Развивая скрытый в этих словах мотив идолослужения Златоуст говорит:

«Если скажешь: что такое мамона? Любостяжание, – и ты ему поклоняешься. Не поклоняюсь, говоришь? Почему? Потому что себя не сгибаешь? Но ты гораздо более воздаешь поклонения делами и поступками, потому что такое поклонение важнее (…) Но ты не заколяешь овец? Зато – людей и души разумные, иные – голодом, другие – клеветою. Ничего нет неистовее подобной жертвы» /XI:151-152/.

Бог есть любовь, мамона же – идол богатства. А потому Любовь и богатство – несовместимы. Служа богатству мы изменяем Любви; по любви же мы должны раздать нажитое нуждающимся:

“ оно (сребролюбие – Н.С.) удаляет нас от блаженнейшего служения Христу: “ не можете, говорится, Богу работати и мамоне ” (Матф.6,24), – потому что мамона требует совершенно противного Христу. Христос говорит: подай нуждающимся, а мамона: отними у нуждающихся; Христос говорит: прощай злоумышляющим на тебя и обидящим, а мамона напротив: строй козни против людей, нисколько не обижающих тебя; Христос гово­рит: будь человеколюбив и кроток, а мамона напротив: будь жесток и бесчеловечен, считай ни за что слезы бедных” /VIII:270/.

Мамона, таким образом, для Златоуста предстает как яростный, непримиримый противник Христа. Их направленность – совершенно противоположна: если Христос – любовь и милость, то мамона – жестокость и бесчеловечие. В устах великого святителя мамона вырастает в некую социальную реальность, губящую всех. О социальной наполненности этого понятия мы еще будем говорить.