Русская версия международного литературного ежемесячного журнала на эсперанто “ Fenestro ” («Окно»)

Русская версия международного литературного ежемесячного журнала на эсперанто “ Fenestro ” («Окно»)

Ноябрь 2009

 

Окно дворца в Амбере, Индия. Фото Гиридхара Рао.

 

Наш журнал читают в странах: Бельгия, Бразилия, Великобритания, Венгрия, Германия, Индия, Иран, Испания, Китай, Корея, Латвия, Мексика, Польша, Россия, Румыния, Сербия, США, Франция, Япония.

 

 

Внимание! Вордовский файл «Окно. Ноябрьский номер» вы можете просто распечатать как журнал для последующего переплёта. Для этого нажмите «Файл» – «Печать» – «Двусторонняя печать» – «ОК». Обратите внимание! Если вы первый раз на своём домашнем принтере распечатываете документ с двусторонней печатью, попробуете сначала распечатать с двусторонней печатью любой четырёхстраничный документ. Это надо для того, чтобы вы точно знали, как переворачивать листы, распечатанные с одной стороны, для продолжения печати. Если же вы заказываете распечатку в салоне, просто скажите: «Сделайте двустороннюю печать».

 

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

 

Лягушка. Роланд Плато (Франция)…………………………………….4

Человек, который знал яванский язык. Лима Барето (Бразилия)....6

На рынке. Анна Машарова……………………………………………13

Пузыри. Андрей Чернышев……………………………………………17

Банка с южным небом. Анджей Ласки………………………………21

Вспоминаю детство. Борис Ишков…………………………………...25

 

 

Главный редактор Игорь Хомяков

Главный художник журнала Татьяна Хомякова

Корректор Нина Хомякова

Мы ждём ваши произведения, мнения и замечания по адресу:

ceramikisto@yandex.ru

Сайт журнала

http://sites.google.com/site/revuofe/

Роланд Плато

Иллюстрация Игоря Хомякова

 

Лягушка

 

Представьте себе горшок, полный холодной воды, внутри которого спокойно плавает лягушка.

Пламя печи горит под этим горшком, и вода медленно нагревается. И вот она уже тёплая. Лягушке это даже приятно, она продолжает плавать.

Температура повышается, вода ещё теплее. Это несколько больше того, что любит лягушка, и это её немного утомляет. Но она не теряет голову из-за такой мелочи.

Теперь вода стала очень горячей. Лягушке это очень неприятно, но она уже ослабла, поэтому она терпит и ничего не предпринимает.

Температура будет продолжать расти до тех пор, пока лягушка, в конце концов, не сварится и не умрёт, не в силах вытащить себя из горшка. Если та же самая лягушка была бы сразу помещена в воду с температурой 50°, она тут же бы совершила прыжок, выбросивший её из горшка…

Этот эксперимент показывает, что когда изменения происходят достаточно медленно, их не замечают, часто они не вызывают никакой реакции, никакого противодействия, никакого возмущения.

Если мы наблюдаем то, что происходит в нашем обществе уже несколько десятилетий, мы медленно переживаем этот отвратительный дрейф, к которому мы привыкли. Множество вещей которые 20, 30, 40 лет назад ужаснули бы нас, сейчас просто банальности, беспокоящие нас только слегка или вообще оставляющие большую часть людей безразличными. Во имя конкурентоспособности, «непременной» глобализации или здоровья и безопасности самые страшные удары по индивидуальным свободам, по достоинству человеческой личности, по красоте и счастью жизни воплощаются медленно и неизбежно. И жертвы этих явлений, невежественные и растерянные, также виновны в том, что происходит. Вместо того, чтобы учинить скандал или возмущение, средства массовой информации лишь психически готовят народ к принятию этих извращённых, даже ужасных, жизненных условий. Эта непрекращающаяся пропаганда заполняет (лицемерно поясняя, что именно так и должен себя вести порядочный гражданин) закрепощённые, огрубевшие мозги, которые уже не способны здраво оценивать происходящее.

Итак, если вы не как та, наполовину сварившаяся лягушка, сделайте спасительный прыжок перед тем, пока не будет уже поздно.

 

«Не будь пассивной лягушкой!» Игорь Хомяков

К эссе «Лягушка»

Лима Барето

Анна Машарова

Андрей Чернышев

Анджей Ласки

Вспоминаю детство

 

Крещение

Вспоминаю детство. Мои родители жили в городе Череповце, трудились на металлургическом комбинате. Значит, мальчик я был городской. Но отчасти и деревенский, ибо каждое лето меня увозили к бабушке в деревню в Курской области.

И моё самое первое и самое яркое впечатление связано с деревней.

В один солнечный день дядька, проживающий с бабушкой, посадил меня перед собой на раму велосипеда, и мы поехали, как он сказал, в цирк. Было яркое солнце, деревенская дорога и сладостный для мальца бег на велосипеде. Ух!

Следующая картина в памяти – уже в церкви. Почти нет людей, и огромный мужик, удививший меня своим большущим одеянием, расхаживал в середине цирка. Я тогда уверен был, что это цирк. Не знаю, что я в том возрасте знал из рассказов взрослых о цирке, но я ждал чего-то светлого. Здесь же были почти сумерки после яркого солнечного света дня. Истошно кричал малец, которого только что этот разодетый мужик, невзирая на вопли дитёнка, искупал в каком-то странном тазу. Испуганные и суетливые тётки кутали малышку в полотенца. А ещё мне очень не понравилась физиономия мужика. Очень толстое лицо и, главное, глаз не помню. Своего дядьки, тёток, что там с младенцем были, даже ребёночка глаза помню и поныне, а его нет.

А потом мы ехали домой. Светило яркое солнце, дорога стремительно неслась под колёса. Мимо полей пшеничных, мимо лесных посадок, мимо изб с палисадниками, мимо телков и козочек, привязанных на лужках, по мостику над речкой… мы катили домой. Я, держась ручонками за руль, качался всем своим телом вперёд, желая, чтобы велосипед ещё быстрее нёсся, и покрикивал:

– Ух, ух…

Это ух-ух и дядька потом мне часто вспоминал. А вот, как меня крестили, не помню.

Море

Следующее яркое воспоминание из детства связано с Чёрным морем. Мы с мамой отдыхали у тёти в Новороссийске. Днём мы нежились на солнышке на песчаном пляже, я часто забегал в воду искупаться. Скоро у меня появились друзья чуть постарше возрастом. Они уже умели плавать и учили меня, сначала погружать лицо в воду и открывать глаза, а потом нырять. Конечно, всё это происходило на глубине не выше моей груди. Мама зорко следила за мной и голосом остерегала меня удаляться от берега, но не мешала ребячьим играм. Скоро я уже по нескольку минут ходил, нагнувшись и опустив лицо в воду, разглядывая камушки и ракушки на дне. Собирал их и приносил маме, рассказывая, где и как я их подобрал.

Рядом находилась вышка для ныряния. К ней вела мостиком дощатая дорожка с перилами. Была вышка трёхъярусная. Самая нижняя площадка находилась совсем недалеко от берега, и мои товарищи бегали на неё, ныряли и выплывали на берег, где я их поджидал и радовался за них. Мальчишки, ныряя, дурачились, как могли, а на берегу свои прыжки бурно со смехом обсуждали. Я тоже делился своими впечатлениями. Мне тоже хотелось на вышку. Но мама не пускала. Очень было много детворы на ней, и она боялась, что в их сумятице я улечу в воду. А плавать я не умел. Мал ещё был. Следующая площадка для прыжков была выше и отстояла от берега дальше. С неё прыгали большие парни, и девчонки, и взрослые. А с  самого  дальнего  и  высокого  трамплина,  вообще,  редко кто совершал полёт в воду. Когда

 

такие смельчаки и умельцы находились, весь пляж обращал своё внимание к ним и наблюдал за прыжками. Вот отчётливо помню, что чаще других там появлялись парень с девушкой и радовали отдыхающих разнообразными синхронными прыжками. И сейчас, прикрыв глаза, вижу, как они, завершая красивый полёт, врезаются ладонями в воду! А потом, улыбаясь друг другу, возвращаются по дорожке на берег.

Уже после достаточно долгого пребывания на море я уговорил маму отвести меня на вышку, чтобы посмотреть с неё на поверхность воды внизу. Мы даже поднимались на самую верхотуру. Так было здорово! И немножко жутко! На средней площадке я уговорил маму посидеть и посмотреть, как улетают вниз ныряльщики. Мне очень нравилось, как они уже в воде в окружении множества пузырьков воздуха всплывали к поверхности и выныривали, смешно встряхивая головой. Как я потом уговорил маму отпускать меня на облюбованное в тот раз место, конечно, не помню. Но я иногда сидел возле перилец на второй ступеньке вышки и с бьющимся сердечком наблюдал за теми, кто так здорово устремлялся в прозрачную до самого дна зеленовато-синюю воду моря!

В тот день у тёти был выходной, и она присоединилась к нам на пляже. Они всё о чём-то с мамой разговаривали, а я отпросился опять на вышку. Вскорости, на ней появилась компания молодых мужчин. Они с удовольствием, выражаемым громкими возгласами, ныряли в воду. Были они, видимо, как принято говорить, поддатыми. Я в какой-то момент решил вернуться на берег. Поднялся, чтобы уходить, а один из компании вдруг озаботился моей безопасностью. Решил меня на краю трамплина подстраховать. Но он как-то неловко ко мне с этим устремился, что сам свалился в воду и меня опрокинул.

Как летел я в воду, не помню. Помню, что в воде я, подняв взор, увидел сквозь светло-зелёную воду солнце и барахтающиеся ноги пловцов возле поверхности. Как-то легко я устремился вверх, меня почти выстрелило из воды, и я поплыл к берегу с мыслью быстрей его достичь, пока мама не увидела происшествия. Я не сознавал в тот момент, что плыл, а уже у берега меня охватил такой восторг, что я буквально взрывался от переполняющих чувств. Я бежал к маме и кричал ей, рассказывая всю историю: как я оказался в море, как увидел поверхность, к ней устремился и выплыл и не к трапику, который был рядом с площадкой, а на берег, к маме! Я кричал ей, как я это сделал! Так случилось, что мама с тётей в разговоре прозевали этот момент моего, теперь скажу, торжества. Они переспрашивали меня, как всё было. А я смотрел в глаза маме и отчаянно кричал, как я …! Забегал в воду, проплывал несколько метров, прибегал к ним и рассказывал, рассказывал! Помню, как глаза мамы светились радостью и тревогой. И мне кажется, и что-то ещё она тогда во мне высматривала.

Я научился плавать. И, наверное, это было первое чувство эйфории, испытанное мной от общения с природой.

 

Антенна

Уже городская картинка. И я, мальчуган в возрасте шести лет.

 

Во дворе пятиэтажек «сталинской постройки» мы с другом качались на качелях.

Была весна, когда только пробивались первые стрелки травы. Лужи, грязные дороги и тротуары, парящая под солнцем мокрая, тёмно-бурая земля газонов со страшненьким убранством из прошлогодних трав, листьев и мелкого мусора. Деревья голые и с (особенно в это время заметной) уродливой стрижкой, чтобы не вырастали до проводов уличного освещения. Но ярко светило солнышко! Грело лицо, резвилось бликами в лужицах и окнах. Птицы суетливо порхали и наполняли весенний воздух гомоном. И люди с удовольствием предавались хлопотам вокруг своего дома.

Одно из окон дома было распахнуто, и из него в пространство двора вырывалась задорная мелодия: «…эх, валенки, валенки…». Под звуки этой песни двое мужчин возились над сооружением телевизионной антенны. В то время телевидение только приходило в жилища горожан.  Установка телевизора  и  сооружение  антенны  к  нему составляло особо

приятное занятие. Это был практически праздник. Вот он и происходил на наших глазах.

Задрав вверх головы, мы наблюдали, как один из мужчин, появившись на крыше, ловко спустил провод к распахнутому окну. Другой из окна его поймал, втащил внутрь квартиры и скоро прокричал товарищу, чтобы тот спускался в дом. Мол, следует отметить удачный ход подключения к телевещанию. Выпивали мужики по ходу действия. Праздник же оно.

Через некоторое время мужчины уже оба оказались на крыше. Последствия возлияний были очевидны. Они неудержимо веселились и даже дурачились. Появившись с хохотом из слухового чердачного окна, они принялись к нему пристраивать антенну. Это был штырь с проволочной метлой на две стороны. Такие тогда, помню, были устройства для улавливания эфирных волн.

Надо заметить, что дома этой самой «сталинской постройки» отличаются очень высокими потолками квартир. Соответственно, пятиэтажка эта значительно выше более современных такой же этажности строений. Вдобавок ещё, крыша имеет крутые скаты. На ней расположены над каждым подъездом слуховые окна домиками, вдоль которых от края крыши до конька настелены деревянные трапики. По карнизу идёт сваренное из металлических прутьев ограждение. Но всё равно, находиться на такой крыше рискованно. У нас, смотрящих снизу, даже дух захватывало наблюдать раскрепощённые передвижения антенноваятелей. Канатоходцы в цирке не так завораживают опасностью трюка, как было в том случае.

В конечном итоге антенна была к углу слухового окна прибита, и её метёлки потешно растопырились в синеве неба. Один из мужчин остался присоединять к маленькой вышке провод, по которому далёкий сигнал должен был стекать в телевизор и радовать живым изображением его обладателей. Уже даже мы, несмышлёныши, знали от взрослых про мудрёное телевизионное устройство. С товарищем на качелях мы и фантазировали, как эти сигналы летают, путаются в торчащих проволоках и, втиснутые в провод, червячком заползают в телевизор, зажигая его лампочки. Руками всё это и показывали друг дружке, но почти не сводили при этом глаз с людей на крыше.

И вот в один момент, спускающийся вниз по трапику мужчина качнулся, сорвался и заскользил вниз. Соскользнув на заднице по склону крыши, он вцепился в ограждение и сел, свесив с высоты дома ноги. Сидел и чертыхался, вывернув назад к другу голову. Его товарищ, услышав ругательства, оглянулся, тоже что-то прокричал, бросил прикручивать провод и бросился вниз на выручку. Так как, в эмоциональном порыве спасать друга, он это сделал безотчётно ситуации да ещё был пьян, то тоже сорвался и заскользил на животе вниз. Съезжал он несколько мимо товарища. Теперь уже тот, бросив хватку ограждения, протянул руки, чтобы удержать горе-спасателя. Через пару секунд они, вцепившись друг в друга, проскользнули между стоек ограждения и полетели вниз. Их пике завершилось громким шлепком об мокрую землю газона под окнами.

Казалось, в момент полёта весь мир затих. Исчезли музыка, щебет воробьёв, звуки улицы. И потому был таким громким звук падения тел. Соскочив с качелей, я подбежал к упавшим. Они лежали, крепко обнявшись, на боках и лицами вниз. Когда я заплакал и уже хотел звать кого-нибудь на помощь, они, к моей радости, зашевелились и начали подниматься. Сквозь слёзы я видел, как они потешно это делали. Каждый заботился больше помочь другу, проверял его целостность, расспрашивал о его самочувствии. Поднялись-таки, обняли друг друга за плечи и направились к подъезду. Один из них, что упал на крыше первым, оглянулся на меня и остановил и друга. Они смотрели на меня лицами, которые были у одного с правой, а у другого с левой стороны коричневые от грязи, так они впечатались ими в землю… И разулыбались!

– Скажи дядям: «У-у, ай-яй-яй, низ-зя!», – вымолвил один, выразительно раскачивая указательным пальцем и указывая им на крышу.

– Ты футбол любишь? – спросил другой.

– Ага.

– Во, завтра наши будут играть. Придёшь смотреть. – приказным тоном изрёк он и подмигнул, скривив вслед лицо от боли.

Поддерживая друг друга, покряхтывая и переговариваясь, они прошли в подъезд. Скоро уже из растворённого окна послышалось громкое пение: «… под крылом самолёта о чём-то поёт…». Праздник!

Да, установить антенну и подключить к вещанию телевизор, в те годы было празднично.

Несколько лет, пока я жил в том доме, эти мужчины при встрече мне заговорщически подмигивали. Я на всю жизнь запомнил весенний день прихода телевидения в наш двор. А короткий разговор с ними стал первым, который запечатлелся в памяти дословно на всю жизнь.

 

Уже много лет спустя телевидение показывало пантомимы «Асисяйчиков». Видя их пополам раскрашенные чёрно-белые лица или слыша ставшее знаменитым «низ-зя! ай-яй-яй», я всегда вспоминал этот эпизод детства.

 

 

 

 

Русская версия международного литературного ежемесячного журнала на эсперанто “ Fenestro ” («Окно»)

Ноябрь 2009