Трудности внутрисемейных отношений и помощь учителя

Наверное, не все учителя согласятся с тем, что написано в этой главе. Не для всех очевидно, что школе следует предлагать свою помощь семье в критических ситуациях.

Развод, рождение нового ребенка, появление в семье отчима или мачехи, воспитание ребенка в неполной семье... Есть ли у учителя право вмешиваться в интимную жизнь семьи ученика, может ли он помочь трудно живущим и тяжело переживающим людям, какова должна быть мера его активности, если он все-таки решается помочь?

Конечно, если родители сами обращаются за помощью, эти вопросы не встают так остро. При теплых и доверительных отношениях учитель найдет и верный тон, и нужные слова. И все-таки жизнь побуждает его к активности, к проявлению инициативы, когда он видит, как сказываются трудности внутрисемейных отношений на ребенке. Понимающий, сочувствующий учитель, готовый оказать поддержку ученику и его родителям, сумеет быть полезным в самых психологически сложных ситуациях. Его тактичный "развивающий" совет, высказанный в нужный момент, поможет семье выбрать линию поведения исходя прежде всего из блага ребенка.

Остановимся на одной из важнейших проблем, впрямую связанной с воспитанием, - главенстве в семье. Глава семьи - это член семьи, чье лидерство признается остальными ее членами. Есть семьи, где лидером является мужчина. Есть такие, где супруги делят "сферы влияния" и каждый "ведет свой голос" в той области, в которой другой признает его компетентным, Вопределенной части семей лидирует женщина. Она определяет уклад семьи, формы досуга, ведет хозяйство, распределяет бюджет. Статистика говорит о том, что в семьях, где в руках женщины сосредоточена вся власть, самый высокий процент мужского пьянства.

Каким бы ни было главенство в семье, воспитанием детей преимущественно занимается женщина¹⁵. Она объясняет ребенку смысл нравственных норм, учит его читать и считать, проверяет уроки, регулирует его отношения со сверстниками, поощряет и наказывает. Иначе говоря, делает и мужскую, и женскую работу. Равноправие полов в семье привело к некоторому сдвигу в сторону женской инициативы. Во многих случаях женщина определяет формы семейной жизни - регистрировать или не регистрировать брак, разводиться или сохранять семью, иметь ребенка в браке или вне брака. Образованность женщины, ее профессиональные достижения, материальная независимость подрывают авторитет мужчины в семье¹⁶.

¹⁵ (См.: Федотова Н. Ф. Глава семьи: мотивы признания//Вопросы психологии. - 1983. - № 5.)

¹⁶ (См.: Кузнецова Л. Женщина на работе и дома. - М., 1980.)

Не удивительно, что современные девочки растут в пренебрежении к мужчине. С детства мальчикам прогигвопоставляют девочек как послушных и трудолюбивых. Девочки раньше осваивают нравственные и социальные нормы, они в большей степени, чем мальчики, ориентированы на взрослого. Воспитательное давление на девочек меньше, чем на мальчиков; к поведению девочек взрослые более терпимы; мальчиков строже наказывают.

По данным психологов и психиатров, родители мальчиков обращаются за помощью в несколько раз чаще, чем родители дезочек. Для этого есть и психологические и биологические основания. Нервная система мальчиков более уязвима, мальчики больше страдают от нестабильности семьи, травмирующей обстановки. Для мальчиков особенно опасна изоляция отцов от воспитания. Если мальчик не находит в отце эталона мужского поведения и при этом зависим от сильной и энергичной матери, он вырастает психологически бесполым, нерешительным, боящимся жизни.

Девочки, наоборот, становятся все более агрессивными и драчливыми. У них развиваются мужские черты характера: они рвутся в лидеры, стремятся руководить другими детьми. Иногдау них появляются мужские привычки, они курят, ругаются.

По этим вопросам стоило бы провести дискуссию с родителями подростков и старшеклассников - лучше отдельно с отцами и матерями.

В группе отцов можно поставить вопрос о роли отца в воспитании, об авторитете мужчины в семье, о том, как сказывается изоляция мужчины в семье на развитии мальчиков. Желательно, чтобы отцы сами продумали формы участия в воспитании детей, осознали необходимость повышения своего мужского и отцовского авторитета.

В группе матерей следовало бы обсудить распределение ролей в семье, поговорить о том, как вовлечь мужчину в воспитание. Дискуссия была бы полезной, если бы матери стали более критичны к себе, поняли, в каких ситуациях они берут на себя мужские функции вместо того, чтобы предоставить инициативу мужчине. Очень важно, чтобы матери задумались о том, как влияет доминирование женщины в семье на личность девочки.

Если у девочки наблюдаются гипертрофированные тенденции к лидерству, надо вместе с матерью продумать систему перевоспитания. Было бы полезно найти для девочки такие общие дела с ребятами, чтобы она научилась сотрудничать, обрела опыт отношении равенства и взаимного уважения. Столь же серьезная воспитательная проблема, как маскулинность девочки, - беззащитность и нерешительность мальчика.На робких, физически неразвитых мальчиков надо обратить особое внимание учителя физкультуры. Ни маскулинизированных девочек, ни робких мальчиков нельзя критиковать и высмеивать. Родителям нужно со всей серьезностью отнестись к формированию психологического пола у детей. От этого зависит их психическое здоровье, будущее счастье.

Каждому учителю приходится наблюдать влияние развода на поведение своих учеников. Особенно для подростков с их максимализмом родительский развод нередко становится тяжелейшей травмой. Вместе с тем психологи, исследующие семью, показали, что развод не всегда катастрофа для детей. Они воспринимают развод как благо, если таким путем прекращаются ссоры и скандалы. Если ребенок находит опору в матери или в ком-то другом из близких, если его поддерживает внимательный, участливый воспитатель, развод может и не нанести существенного ущерба ребенку.

Если после развода родители сохранили взаимное уважение, способность спокойно обсуждать все, что связано с воспитанием детей, они не будут переживать развод так остро, как это бывает в случае войны между разведенными родителями.

После развода отношение родителей к детям часто меняется. Одни, прежде тревожные и конфликтные, становятся более теплыми и заботливыми. Те, у кого, казалось бы, были глубокие и прочные отношения с ребенком, отчуждаются, а поройи пренебрегают своими родительскими обязанностями. Психологи наблюдали, что нередко после развода отцы более тепло и заинтересованно, чем прежде, относятся к детям, которые остаются с матерью. Отец снимает с себя организующую и санкционирующую функции, более свободно выражает свои чувства к ребенку, делает все, чтобы установить с ним прочный контакт. Мать, наоборот, принимая на себя функции отца, становится более строгой и требовательной. Развод травмирует мать, она тревожится за свое будущее и будущее ребенка; ее состояние сказывается на отношении к ребенку.

Если родители доверительно общаются с учителем, не исключено, что они посвятят его в свои проблемы, попросят совета, как лучше строить общение с ребенком во время и после развода. Позиция учителя в этом вопросе может быть примерно такой.

И младшему школьнику, и подростку лучше сказать о разводе заранее, а не ставить его перед случившимся фактом. Причину нужно найти такую, чтобы она соответствовала реальности, которую от ребенка все равно не скрыть, но и по возможности не умаляла авторитета родителей. Ребенку надо сказать, что развод не повлияет на его общение с разведенным родителем, что они будут видеться и осуществят все свои планы. Отцу после развода лучше сохранить позицию "строгого друга" и не превращаться в "доброго приятеля". Самое опасное последствие развода - стремление одного из родителей присвоить себе монопольное право на ребенка. В таких случаях начинается война: либо мать запрещает отцу видеть ребенка, либо отец старается отстранить мать от воспитания. Дети воююшах родителей, особенно подростки, замыкаются, уходят в себя, на заботу взрослого отвечают грубостью, и тогда учитель вынужден говорить с родителями. Если родители готовы принять совет учителя, он может попытаться довести до их сознания последствия их конфликта и для ребенка, и для них самих. Надо посоветовать сделать все от них зависящее, чтобы не пострадали интересы детей. Иначе ребенок может утратить веру не только в родителей, но и вообще в авторитет взрослого.

* * *

Учитель помогает семье школьника не только в тех случаях, когда родители испытывают трудности в воспитании и нуждаются в его совете. Своей повседневной работой педагог тоже помогает семье. Учитель - полноправный воспитатель школьника, если он устанавливает диалог с учеником и его родителями, взаимодействуя с ними и как профессионал, и как личность.

Работая с семьей, школа стремится к родительскому "всеобучу". Обучение родителей обычно понимают как сообщение информации, которая сделает их компетентными воспитателями. Конечно, такая информация необходима. Но на общение родителей с детьми повлияют не столько знания, полученные на лекциях, сколько опыт, приобретенный в диалогическом общении с учителем. Отношения диалога не ввести в школу указаниями и рекомендациями. Этими идеями можно только проникнуться, поверить в их конструктивность. Психологи знают о созидающей силе диалога и хотели бы распространить свою убежденность на учителей и родителей.

Семья и школа долго терпели бремя авторитарности и догматизма. Гуманизация отношений внутри семьи, внутри школы так же необходима, как и гуманизация отношений семьи и школы. Это требование времени, поставившего человека в центр всей жизни общества.

Приложение

К. Роджерс

Несколько важных открытий

(Изкн.: С arl R. Rogers Ph. D. On becoming a Person/ a Therapist's View of Psychotherapy. - Constable and Company Ltd, London, 1977. - ПереводТ. П. Гавриловой. В книге "О становлении личности" американский психолог и психотерапевт К. Роджерс, обобщая опыт своей многолетней практики, анализирует условия и механизмы личностного роста человека.)

...Я хотел бы ввести вас в свою профессиональную жизнь, посвятить в то, что открылось мне за тысячи часов, проведенных в тесном контакте с людьми, с проблемами которых я работал.

Я хотел бы донести до вас ту мысль, что открывшееся мне знание истинно для меня. Я не знаю, будет ли оно истинно для вас. Я не хочу, чтобы это знание стало для кого-нибудь правилом. Я понял, что если другой человек хотел рассказать мне о своей внутренней жизни, это имело ценность для меня потому, что я ясно видел, насколько его внутренняя жизнь отлична от моей. Именно в этом суть моих открытий, которые я собираюсь изложить. Я думаю, что они стали частью моих действий и убеждений раньше, чем я их осознал. Конечно, это несколько разрозненное и неполное знание. Я могу только сказать, что оно очень важно для меня. Я постоянно обдумываю и осмысливаю его. Мне не всегда удается следовать ему, но я бы хотел, чтобы это получилось. Часто бывает, что я не вижу, как приложить эти знания к новой ситуации.

Они не конечны. Они постоянно изменяются. Некоторые, мне кажется, заслуживают особого внимания, другие менее существенны, но все они для меня важны.

Я буду вводить каждое свое открытие фразой, в которой в той или иной мере отражается его личностный смысл. Затем я немного раскрою его. Они не организованы таким образом, что первое открытие связано с другими. Они расположены так, как возникают в сфере личностных ценностей и убеждений.

Я начну излагать свои открытия с отрицательного утверждения. Общаясь с людьми, я понял, что не смогу им помочь, если я буду тем, что не есть я. Нет смысла казаться спокойным и удовлетворенным, если на самом деле я раздражен и критичен. Нет смысла делать вид, что я знаю ответ, если я его не знаю. Нет смысла делать вид, что я люблю кого-то, если я настроен к нему враждебно. Нет смысла казаться уверенным, если на самом деле я испуган и неуверен. Я увидел, что это верно даже для моего организма. Нет смысла вести себя так, как будто я здоров, когда на самом деле я болен.

Иначе говоря, я понял, что нет смысла, общаясь с людьми, носить маску, делать вид, что ты испытываешь одно, а на самом деле чувствовать совсем другое. Это не помогает, как я понял, устанавливать конструктивные отношения с людьми. Я бы хотел пояснить, что как только я чувствую истинность этого моего открытия, я сразу получаю положительный результат. Мне кажется, что большинство ошибок в моей профессиональной жизни, когда я не мог помочь другим людям, связано именно с моим стремлением проявляться противоположно тому, что я чувствовал.

Мое второе открытие можно сформулировать так: я понял, что у меня все получается лучше, когда я могу с принятием прислушаться к себе и быть самим собой. С годами я научился более адекватно слушать себя. Теперь я знаю более точно, чем раньше, что я испытываю в данный момент, и понимаю: я сержусь и отвергаю этого человека, или я полон к нему тепла и симпатии, или мне скучно и неинтересно все, что происходит вокруг, я стараюсь понять человека или он внушает мне тревогу и страх. Все эти противоречивые чувства и отношения я способен услышать в себе. Можно сказать, что я становлюсь более адекватным, когда я позволяю себе быть тем, что я есть. Тогда мне легче принимать себя как явно несовершенное существо, которое тем не менее идет по пути, по которому хочет идти.

Этот путь может показаться странным, но он имеет ценность для меня из-за любопытного парадокса: когда я принимаю себя, я изменяюсь. Я думаю, что я открыл это и в моих клиентах, и в себе самом. Мы не можем изменяться, не можем продвигаться, пока не примем себя такими, какие мы есть. Когда это случается, изменения происходя, почти незаметно.

Когда вы становитесь собой, взаимоотношения становятся подлинными. Подлинные взаимоотношения прекрасны тем, что полны жизни и смысла. Если я принимаю, что мой клиент или ученик утомляет и раздражает меня, я способен принимать их ответные чувства. Я могу принимать то, как изменяются переживания и изменяется опыт и в нем и во мне. Подлинные взаимоотношения имеют тенденцию к изменению, а не к статике. Таким образом, я понял, насколько эффективно позволить себе быть тем, что я есть, знать границы своего терпения и терпимости и принять это как факт; знать, когда я хочу воздействовать на людей или манипулировать ими, и тоже принять это как факт. Я хотел бы принимать эти чувства так же, как чувства теплоты, интереса, терпимости, доброты, понимания, которые тоже составляют подлинную часть меня. Когда я принимаю все эти чувства как факт, как часть меня, мои взаимоотношения с другим человеком становятся такими, какие они есть, и при этом они готовы изменяться и развиваться.

Сейчас я подхожу к своему главному открытию, которое чрезвычайно важно для меня. Я бы его сформулировал так: я осознал огромную ценность того, что я позволяю себе понимать другого человека. То, как я сформулировал это, может вам показаться странным. Разве есть необходимость позволять себе понимать другого? Я думаю, что да. Наша первая реакция на высказывания других людей - немедленная оценка или суждение, а не понимание. Когда кто-то выражает свои чувства, убеждения или мнения, в нас возникает стремление оценить это как правильное, глупое, ненормальное, неразумное, неправильное. Очень редко мы позволяем себе понимать, что значат слова другого человека для него самого. Я думаю, это происходит потому, что в понимании другого есть определенный риск. Если я позволю себе по-настоящему понимать другого, это понимание может изменить меня. А мы все боимся изменений.Нелегко позволить себе понимать другого, эмпатически целиком и полностью войти в его внутренний мир. Это происходит редко.

Понимание дважды обогащает меня. Когда я работаю с проблемами моих клиентов, я вхожу в странный мир психотика, понимаю и чувствую человека, для которого жизнь столь трагична, что уже непереносима, понимаю того, кто считает себя неполноценным и недостойным уважения. Каждое это понимание как-то обогащает меня. В каждом этом опыте я открываю что-то, что изменяет меня, делает меня другим, я думаю, более отзывчивым. Но может быть, более существенно то, что мое понимание этих людей позволяет им изменяться. Оно дает возможность им принимать свои страхи, трагические чувства и слабости так же, как и смелость, доброту, любовь и чувствительность. И по моему опыту, и по опыту моих клиентов, когда кто-то полностью принимает твои чувства, он помогает тебе принимать эти чувства в себе. Тогда люди видят, что и они сами и их чувства изменяются. Понимаю ли я женщину, которая явственно ощущает, что ее "тянут за крюк, находящийся у нее в голове", или мужчину, который чувствует, что он одинок как никто и оторван от других людей, я вижу, как ценно для меня это понимание. Но гораздо важнее то, что быть понятыми крайне ценно для тех, кого я понимаю.

Еще одно очень важное для меня открытие. Я увидел, как меня обогащает, когда люди передают мне свои чувства и образы. Я бы хотел уменьшить барьеры между мной и другими людьми, чтобы они смогли, если им хочется, раскрыться более полно и тем самым обогатить меня.

В терапевтическом общении есть много способов, с помощью которых я облегчаю клиенту самовыражение. Я могу так вести себя, что клиент будет чувствовать себя в безопасности. Понимание его таким, как он есть, принятие его чувств и представлений тоже помогают более полному раскрытию клиента.

Как преподаватель я тоже обогащаюсь, когда открываю каналы, по которым мои ученики передают мне свои чувства. Я пытаюсь, хотя не всегда успешно, создать в классе такую атмосферу, когда можно выражать свои чувства, отличаться друг от друга - ученикам друг от друга и от преподавателя...

Другое важное открытие я сделал в процессе моей работы с клиентами. Я бы сформулировал его так: я увидел, как много мне дает принятие другого человека. Я увидел, что принимать другого человека и его чувства действительно нелегко, но не труднее, чем понимать его. Могу я на самом деле позволить другому испытывать враждебность ко мне? Могу ли я принимать его гнев как то, что присуще ему и на что он имеет право? Могу ли я принимать его, если он воспринимает жизнь и ее проблемы совсем не так, как я? Могу ли я принимать его, если он испытывает ко мне положительные чувства и хочет быть таким, как я? Все эти вопросы имеют отношение к принятию, но достичь его не так просто. Я знаю, что в нашей культуре все возрастает уверенность каждого из нас в том, что другой должен думать, чувствовать так, как я. Нам очень трудно допустить, чтобы наши дети, родители или супруги иначе, чем мы, относились к каким-либо предметам или проблемам. Мы не можем позволить нашим клиентам или ученикам отличаться от нас, поступать по собственному усмотрению. Мы не можем позволить, чтобы другие нации думали или чувствовали иначе, чем мы. Мне стало казаться, что автономия каждого человека, его право идти своим путем и на этом пути раскрывать свои смыслы - одна из бесценных потенциальных возможностей жизни. На самом деле каждый человек - остров внутри себя, и он может построить мост к другому, если прежде всего он хочет быть самим собой и ему позволяют быть самим собой. Когда я принимаю другого, принимаю его чувства, отношения, убеждения, которые неотъемлемы от него, я помогаю ему становиться личностью, и в этом, мне кажется, большая ценность принятия.

Следующее открытие, о котором я хочу сказать, довольно трудно выразить. Вот оно. Чем больше я открыт тому, что происходит во мне и в другом человеке, тем меньше во мне стремление к "фиксированным точкам". Когда я пытаюсь прислушиваться к себе и к тому, что происходит во мне, тем более я пытаюсь прислушиваться к другим людям и тем больше уважения я испытываю к сложному процессу жизни. Я все менее склонен стремиться к "фиксированным точкам", ставить цели, воздействовать на людей, манипулировать ими и толкать их на путь, по которому, мне кажется, они должны идти. Все большее удовлетворение мне приносит то, что я могу быть самим собой и что я позволяю другому человеку быть самим собой. Я очень хорошо знаю, что кому-то это может показаться странной, почти восточной точкой зрения. Зачем тогда жить, если мы не собираемся сделать что-то для других? Зачем тогда жить, если мы не собираемся приспособить других людей к нашим целям? Зачем жить, если мы не собираемся учить их тому, что, по нашему мнению, они должны знать? Зачем жить, если мы не собираемся заставлять их думать и чувствовать, как мы? Как можно занимать столь пассивную позицию? Я уверен, что многие из вас зададут подобные вопросы.

Парадоксальный аспект моего опыта состоит в том, что чем больше я хочу быть самим собой при всей сложности жизни и чем больше я хочу понимать и принимать себя и другого, тем больше изменений происходит. Это парадоксально: когда каждый из нас хочет быть самим собой, он замечает, что не только он сам изменяется, но и люди, с которыми он входит в контакт, тоже изменяются. Это очень яркая часть моего опыта и одно лз глубочайших знаний, которое я вынес из моей индивидуальной и профессиональной жизни.

Позвольте мне обратиться к некоторым другим открытиям, которые меньше связаны с общением и ближе к моим действиям и ценностям. Первое - очень короткое. Я могу доверять моим переживаниям.

В течение долгого времени я обдумывал и сейчас еще хочу понять одну из основных для меня вещей: если переживание воспринимается как нечто ценное, оно достойно того, чтобы существовать. Иначе говоря, я понял, что доверяю моему целостному чувству ситуации больше, чем моему интеллекту.

Всю мою профессиональную жизнь я продвигался в направлении, которое другим людям казалось нелепым и в котором я никогда не сомневался. Но я никогда не жалел, что продвигался в направлении, которое "чувствовал правильным", хотя часто чувствовал себя и одиноким и нелепым.

Я увидел, что когда я доверял некоторому внутреннему неинтеллектуальному знанию, я продвигался по пути мудрости. Получилось так, что если я избирал какой-то нестандартный путь, считая его правильным, через пять или через десять лет мои коллеги присоединялись ко мне, и я больше не чувствовал себя одиноким.

По мере того как я все больше доверяю своим целостным реакциям, я понимаю, что могу доверить им направлять мое размышление. Я стал больше уважать те неясные мысли, которые появлялись у меня время от времени, и я чувствовал, что они важны. Я склонен думать, что эти неясные мысли или предчувствия приведут меня к чему-то значительному. Я думаю об этом, как о доверии к целостности моих переживаний, которые, как я понял, мудрее моего интеллекта. Я знаю, что они бывают ошибочны, но они ошибаются реже, чем рефлексирующий разум...

Очень близко к этому моему открытию и следует из него такое: я не руководствуюсь оценками других людей. Я никогда не руководствуюсь суждениями других людей несмотря на то, что я слушаю их и воспринимаю их такими, какие они есть. Это знание далось мне нелегко. Я помню, что когда-то был потрясен словами одного научно мыслящего человека, который казался мне гораздо более компетентным и образованным психологом, чем я, что с моей стороны было большой ошибкой выбрать психотерапию. Это ни к чему не приведет, и как психолог я вряд ли буду иметь хоть какую-то возможность работать.

В последующие годы я неоднократно и с некоторым содроганием узнавал, что в глазах других людей я обманщик, который практикует лечение без лицензии, автор очень поверхностной и вредной терапии, человек, стремящийся к власти, мистик и т. д. Чрезмерная похвала не в меньшей мере смущала меня. Но я не придавал всему этому слишком большого значения, потому что я чувствовал, что только один человек (по крайней мере при моей жизни, а возможно, и навсегда) знает, что я делаю честно, добросовестно, открыто, серьезно, а что фальшиво, защитно, неосновательно, и этот человек - я. Я счастлив услышать о том, что я делаю, - и критику (враждебную или дружескую), и похвалу (искреннюю или неискреннюю). Но оценить эти высказывания, определить их смысл и пользу - задача, решение которой я не могу предоставить другому.

В свете того, что я говорил выше, следующее мое открытие, возможно, не удивит вас. Опыт для меня - высший авторитет. Критерий истинности - мой собственный опыт. Ничьи идеи, в том числе мои собственные, не так авторитетны для меня, как мой опыт. Я постоянно должен возвращаться к своему опыту, чтобы понять, насколько я близок к истине.

Ни Библия, ни пророки, ни Фрейд, ни наука, ни откровения Бога или человека не могут возобладать над моим опытом.

Мой опыт тем более авторитетен для меня, чем более он первичен, если воспользоваться термином семантики. Значит, самый авторитетный опыт находится иа низшем уровне иерархии. Если я изучаю теорию психотерапии или создаю мою собственную, основанную на опыте работы с клиентами, и если у меня есть опыт психотерапевтической работы, то степень авторитетности опыта увеличивается в том порядке, в котором я эти опыты перечислил.

Мой опыт неавторитетен для меня, если он безупречен. Основа авторитета опыта в том, что он всегда может быть проверен другими первичными способами. Его ошибки и слабости открыты для исправления...

Здесь я хочу сказать о своем открытии, которое принесло мне наибольшее удовлетворение из-за переживания глубокой связи с другими людьми. Я мог бы сформулировать его так. То, что наиболее личностно, то наиболее всеобще. Было время, когда в общении с учениками или с коллегами, в своих статьях и книгах я выражал себя столь личностно, что, мне казалось, никто не мог понять меня, поскольку это было уникально мое собственное... Я почти окончательно убедился, что чувство, которое казалось мне наиболее личным, наиболее личностным, а значит, наименее доступным для других, находит отклик у многих людей. Это привело меня к мысли, что самое личностное и уникальное в каждом из нас, если оно выражено и разделено, глубоко отзывается d других людях. Это помогло мне понять художников и поэтов, которые осмеливаются выразить уникальное в себе.

Еще одно глубокое знание, которое, наверное, лежит в основе всего того, что я сказал. Оно пришло ко мне в результате моих двадцатипятилетних попыток помочь людям в их страданиях. Оно звучит так. Мой опыт говорит мне, что людям свойственно развиваться в позитивном направлении. Глубочайший контакт с клиентами в процессе терапии, даже с теми, проблемы которых были наиболее разрушительны, поведение наиболее асоциально, чувства почти аномальны, показал мне, что эго так. Когда я верно понимаю чувства, которые они выражают, когда я принимаю их как людей с их правом быть самими собой, я вижу, что они двигаются в определенных направлениях. Наиболее точно эти направления описывают слова "позитивный", "конструктивный", "движение к самоактуализации, к зрелости, к социализации". Я чувствую, что чем более полно человека понимают и принимают, тем сильнее его готовность оставить ошибочные позиции, с которых он воспринимал жизнь, и двигаться вперед.

Я не хотел бы быть неверно понятым... Я очень хорошо знаю, что защиты и страхи вынуждают человека быть невероятно жестоким, незрелым, деградирующим, антисоциальным, способным причинять боль и ущерб. Одна из наиболее благодарных и вдохновляющих сторон моей практики - работа с такими людьми, открытие в них сильных позитивных тенденций, которые у них, так же как и у нас, существуют на самом глубоком уровне.

Позвольте закончить этот длинный перечень последним открытием - оно может быть выражено очень коротко. Жизнь в высшем смысле - непрерывный изменяющийся процесс, в котором ничто не фиксировано. Когда жизнь особенно обогащает и приносит наибольшее удовлетворение и моим клиентам и мне самому, я воспринимаю ее как непрерывный процесс. Это переживание и вдохновляет и немного пугает. Я переживаю полноту бытия, когда я могу позволить моему опыту нести меня вперед к целям, которые не вполне ведомы мне. Двигаясь в сложном потоке опыта и пытаясь понять его постоянно меняющуюся сложность, убеждаешься, что фиксированных моментов нет. Когда я способен быть в процессе, я вижу, что не существует закрытых систем ценностей, нет неизменного набора принципов, которых я придерживался бы. Жизнь направляется изменяющимся пониманием и интерпретацией моего опыта. Это всегда процесс становления.

Я думаю, что теперь стало ясно, почему нет философии, веры или принципов, в которые я мог бы убедить поверить других людей. Я могу только пытаться жить моей интерпретацией значений моего опыта и попытаться дать другим возможность и свободу развивать их собственную внутреннюю свободу и собственные интерпретации их собственного опыта.

Если существует такая вещь, как истина, я верю, что в свободном индивидуальном процессе поиска можно приблизиться к ней. И в некотором ограниченном смысле я это испытал.