Внутренняя связь принципиальных позиций Декарта и Ницше

Ницшевская позиция в отношении “cogito ergo sum” Декарта — во всех своих аспектах свидетельство того, что он не видит бытийно-исторической связи своей собственной метафизической принципиальной позиции с позицией Декарта. Причина необходимости такого невидения заключается в существе метафизики воли к власти, загораживающей себе — не будучи в состоянии знать это — прозрение в сущность метафизики, которое было бы соразмерно этой сущности. Что дело обстоит так, мы, конечно, узнаем не раньше, чем когда через сравнительное рассмотрение названных трех принципиальных метафизических позиций в одном обзоре усмотрим то же, что владеет их существом и одновременно вызывает неповторимость каждой из них.

Чтобы должным образом выявить эту тожесть, хорошо будет, пожалуй, отграничить принципиальную метафизическую позицию Ницше от позиции Декарта в тех же четырех ведущих аспектах.

1. Для Декарта человек — субъект в смысле представляющего Я. Для Ницше человек — субъект в смысле “последнего факта” наличных порывов и аффектов, т. е., короче, тела. В возвращении к телу как метафизической путеводной нити происходит все мироистолкование.

2. Для Декарта существование сущего равнозначно представленности Я-субъектом и для этого последнего. Для Ницше “бытие”, конечно, тоже представленность; но “бытия”, понятого как постоянство, недостаточно, чтобы схватить собственно “сущее”, т. е. становящееся в действительности его становления. “Бытие” как твердое и окаменевшее есть лишь отсвет становления, но необходимый отсвет. Подлинная бытийная черта действительного как становления есть воля к власти. Почему ницшевское истолкование сущего в целом как воли к власти коренится в вышеназванной субъективности порывов и аффектов, будучи одновременно обусловлено также и проектом существования как представленности, требует эксплицитного и особого доказательства.

3. Для Декарта истина значит то же, что надежная предоставленность представленного внутри представляющего себя представления; истина есть достоверность. Для Ницше истина равнозначна принятию за истинное. Истинное обусловлено тем, что человек полагает о сущем и что он принимает за сущее. Бытие есть постоянство, устойчивость. Принятие за истинное есть фиксация становящегося, через каковую фиксацию за живым каждый раз в нем самом и в его окружении закрепляется некая устойчивость, в силу которой оно удостоверяется в его составе и его сохранении, овладевая тем самым возможностями возвышения своей власти. Истина как закрепление есть для Ницше кажимость, в которой нуждается живое, а именно центр власти “тело” как “субъект”.

4. Для Декарта человек есть мера всего сущего в смысле самонадеянности отпускания представления до самообеспечивающей достоверности. Для Ницше не только представленное как таковое есть произведение человека; всякое формообразование и формозапечатление любого рода есть произведение и собственность человека как безусловного господина над всякого рода перспективой, в которой мир формируется и овладевается в качестве безусловной воли к власти.

Поэтому в сочинении “К генеалогии морали”, приложенном к сочинению “По ту сторону добра и зла” “в дополнение и пояснение” (годом позже, 1887), в III статье, № 12, Ницше говорит следующее:

“„Объективность",— понятая не как „незаинтересованное созерцание" (как таковое бессмыслица и абсурд), но как способность держать во власти свое За и Против, снимая их и навешивая: чтобы уметь делать полезным для познания именно различие перспектив и интерпретаций чувства”.

“Существует только перспективное зрение, только перспективное „познание"; и чем больше чувств говорит нам о какой-либо вещи, чем больше глаз, разных глаз мы умеем направить на ту же вещь, тем полнее станет наше „понятие" этой вещи, наша „объективность"”.

Чем легче то одно, то другое чувство может быть введено в игру, тем больше можно по потребности и на пользу увидеть — предвидя, рассчитывая и тем самым планируя.

Во внимании к особому акценту на перемене, сделавшей человека в начале новоевропейской метафизики “субъектом”, и с учетом роли, доставшейся тогда в новоевропейской метафизике субъективности, могло бы возникнуть мнение, что внутреннейшая история метафизики и смены ее принципиальных позиций есть лишь история изменения человеческого самопонимания. Такое мнение полностью соответствовало бы обычному сегодня антропологическому образу мысли. Оно, однако, даже подсказываемое и подталкиваемое, казалось бы, предыдущими соображениями, было бы ложным мнением, а именно ошибкой из тех, какие надо преодолевать.

Поэтому в данном месте, после подведения итогов сравнениям между Протагором и Декартом, с одной стороны, между Декартом и Ницше, с другой, надо предваряющим образом указать на сущностное основание историчности истории метафизики — как истории истины бытия. Это указание позволит одновременно прояснить одно различение, которым мы уже неоднократно пользовались: различение между обусловленной и безусловной субъективностью. Это различение потребуется также и для тезиса, предлагаемого больше чем просто как утверждение: метафизика Ницше в качестве завершения новоевропейской метафизики есть одновременно завершение западной метафизики вообще и тем самым — в определенном правильно понятом смысле — конец метафизики как таковой.