Глава 14. Первый урок с Апельсинкой

Март 2017

 

Я слушал Свету уже минут двадцать, любуясь её серыми глазами.Это хорошо, что она оказалась такой разговорчивой, и у меня было время успокоить оголтелый оркестр, чеканящий в клетках моего тела безумное танго, принесённое несколько дней назад апельсиновым ветром. В критический момент пришлось прибегнуть к арбитру, выдавшему дирижёру красную карточку. Тот, конечно возмущался, мол, с каких это пор музыканты должны подчиняться какому-то там мужику со свистком и в шортах, пусть даже он тоже умеет махать руками!Но,в концеконцов, маэстроустал сопротивляться. Онуселся в зрительный зал, и я смог уже спокойно дослушать монолог Апельсинки о том, что всяона такая некрасивая, что пришло, наконец, время с этим покончить.Или у меня что-то с глазами, подумал я, или у неё — с зеркалом. Лично я видел в её облике единственный изъян — это её походка, всё остальное было просто волшебно. Но я — это я, а цель клиента — это святое.

— Самое главное, Гарри, — тяжело вздохнув, сказала она, — это то, что есть у меня большая проблема. Вот её я и принесла тебе на растерзание.

— Слушаю внимательно, Светик.

— Моя проблема — это страх!

При этих словах на её лицо даже как-то побледнело. Я ждал продолжения.

— Ты даже не представляешь себе, как я боюсь! — зловеще прошептала она и снова замолчала. Мне стало не по себе. Я подумал, что с таким монстром могу и не справиться — это я не о Свете, а о страхе. Но интересное дело — только что она безумолку щебетала о всяких пустяках, и вдруг такое!

Она сидела, понурив голову, положив высокий лоб на ладонь, как будто хотела проверить, не повышена ли у неё температура. Болеет что ли?

— Давай по порядку, Света, чего именно ты боишься? — я проникся серьёзностью момента и собрал все свои внутренние ресурсы.

Она ответила:

— Растолстеть! — она сказала это таким тоном, каким можно было сказать «вампир» или «меня преследуют» или «я совершила страшное преступление». Я сначала опешил, губы против воли стали растягиваться в улыбке.Это было неприлично, я взял себя в руки,однако силы воли хватило ровно на четыре секунды. На спортфаке мышцы лица не тренировали, так что я не выдержал. Я смеялся, а дирижёр кричал мне в ухо: «Идиот! Она обидится и убежит! Прекрати!»Но не так-то просто было это сделать, а Света серьёзно и без тени улыбки наблюдала мой приступ, подобно тому, как врач наблюдает симптомы болезни пациента.

— Отпустило? — сочувственно произнесла она, когда я, наконец, успокоился. Нет, она ещё мне и сочувствует!

— Света, тебе бы в кино сниматься! — ещё не до конца одолев свой порыв,сказал я.

— Да ладно, —махнула она рукой, обтянутой рукавом малиновой водолазки, — просто ты не представляешь себе величину проблемы. Одно время я уже была толстушкой, но смогла похудеть.По специальной системе! — её палец указал на потолок. — А теперь вес снова вверх ползёт, гад.

— На сколько килограммов ты уже поправилась?

— На шесть!

Я представил, какой же худенькой она была раньше, цветочек на тонкой ножке…

— В принципе, — сказала она, — меня сейчас мой вес устраивает, но больше набирать нельзя!

Тут она резко хлопнула ладонью по своим джинсам.Больно же, пожалел я бедную ногу!

— Я прекрасно знаю, что надо делать,что есть и что не есть, но не могу себя заставить, — продолжала она, — что-то в голове не срабатывает, надоедает постоянно следить за едой, скучно!

Она закрыла глаза, в голосе появилось отчаяние:

— Гарри, ещё пару месяцев, и я растолстею, как мишка панда!Два килограмма в неделю — как тебе?

— У тебя со здоровьем всё в порядке? — спросил я.

— Здоровье в норме, просто я ем печенье. Много! У меня дома сейчас есть несколько сортов, так что на первое у меня круассаны, на второе — кунжутное печенье, а на третье — шоколадное с клубничным суфле.

— Вот это да! — удивился я, — А раньше не ела?

— Нет, конечно! — всплеснула она левой кистью, потому что правой в этот момент поправляла волосы, — поддерживала нормальный вес года два. Но после того, как рассталась с бойфрендом, всё и покатилось под горку.

Вот как, рассталась, значит? Я подумал, что это совсем неплохо!

— Давно это произошло?

— Легко посчитать, Гарри, три недели назад.

Уж что-что, а считать мне совсем не хотелось. Но три недели — это уже хуже, вероятность того, что она ещё испытывает к нему какие-то чувства, велика. Нуладно, ещё посмотрим! Я сказал:

— Если я тебя правильно понял, ты боишься набрать вес и хочешь удержаться на своём нынешнем уровне?

Она кивнула.

— А как насчёт похудеть?

— Что, думаешь уже надо? — в глазах её появился не много не мало, а просто ужас, как будто она увидела заглянувшего в окно австралийского крокодила.

— Нет, дело не в этом, — категорически успокоил её я.

— А в чём?

— Понимаешь, ты застряла в обороне.

— В обороне? — она брезгливо поморщила изящный носик, — вот уж чего не люблю!

— Ну, почему же? Оборона необходима. Только зацикливаться на ней нельзя. Это утомительно, скучно и опасно.Я скину тебе несколько матчей. Посмотри их. Есть такое понятие, прижаться к своим воротам.

Я защёлкал мышкой.Она протянула мне крохотную золотистую флэшку. Я продолжал:

— Такое бывает, когда счёт в твою пользу, и нужно просто не пропустить гол. Или при игре с очень сильным соперником, когда тренерне уверен в том, что его парни смогут забить,и его вполне устраивает ничейный счёт.Опасность этой тактики в том, что игра постоянно идёт у своих ворот, при таком раскладе вероятность гола велика. Хотя, конечно, такая стратегия тоже бывает оправданной. Но это не твой случай. Тебе нужно увлечься. В атаке азарта гораздо больше. Кроме того, для тебя игра в обороне вообще не имеет смысла. Понимаешь почему?

— Нет, — простодушно призналась Апельсинка.

— Твои защитники никуда не годятся! Они же всё равно пропускают: на первое, на второе и на третье. Каждая печенька — это гол. Сколько тебе уже сегодня забили?

Она сосредоточенно посмотрела на люстру, как будто там висело табло.

— Двенадцать штук, — уверенно произнесла Света.

— Разгромный счёт! — покачал я головой, —предлагаю тебе перенести игру к воротам противника, атаковать. То есть, уменьшать вес. В этом случае, даже если ты где-то пропустишь мяч, то всё равно останешься в выигрыше.

Апельсинканебрежно откинулась на спинку кресла, и её золотистые волосы волнами легли на бирюзовуюткань. Но что это? Мне так захотелось окунуться в эти волны, что я не мог вымолвить не слова. А дирижёр вскочил и что есть мочи замахал руками. Оркеструпришлось играть уже не танго, а настоящий галоп.Сердце моё забилось так сильно, что казалось, левый нагрудный карман моего пиджака пустился в пляс.Света внимательно смотрела на меня, возможно, ей не понравилось выражение моего лица, и онадовольно резко спросила:

— Что с тобой?

Это было, как удар колотушкой для гонга, но не по гонгу, а по моей голове. Дирижёр обиделся, поджал губы ивышел из зала, буркнув:«Не буду больше играть для этой холодной и бесчувственной хромоножки!».Я пристыдил его за грубость.О, тут я должен вас успокоить. Никакой дирижёр в моей голове на самом деле не выскакивал. Это просто краски. Я был так влюблён, и так волновался, что описывать это обычными словами не могу, уж извините. Это были бы сплошные охи и ахи. А зачем вам такое? Так что, если встретите этого экстравагантного маэстро ещё раз или даже не раз, примите его за мою стеснительность и переводите его выходки на язык чувств.

Но вернёмся к моему первому уроку с обожаемой Апельсинкой.Я продолжил разговор:

— Так что? Будем сбрасывать вес?

— А, — она решилане торговаться, — давай!

— Сначала тебе нужно ответить на один вопрос.

— Говори!

— Почему тебе нужно быть стройной?

— Как почему, я же сказала, я была такой толстой! Не хочу, чтобы это повторилось.

— Ну, Свет, эта причина уже в прошлом, сейчас она не работает.Ты же сама сказала, что не можешь себя заставить, скучно. Нужна такая причина, которая бы жгла тебя всякий раз, как ты о ней вспомнишь.

Она задумалась, а потом медленно начала:

­— Ну, может быть…

— Нет, это не то! — резко оборвал её я.

Она хмыкнула и сделала ещё попытку после нескольких секунд раздумья:

— Тогда знаешь, пожалуй…

— Вообще не подходит! — я снова её перебил.

— Ты же даже не выслушал меня! — возмутилась она.

— А ты представь такую картину. Идёт матч, Лига чемпионов, полуфинал. Бежит по полю Криштиану Роналду и думает: «А может быть мне попытаться гол забить? Да, пожалуй, это более или менее подходящая идея, надо об этом подумать как-нибудь на досуге».

Она рассмеялась.

— Ну, ты скажешь, Гарри!

— Если ты думаешь «может быть» и «пожалуй», то это точно не сработает в нужный момент. Даже если это будет очень глубокая, очень серьёзная мысль. Ты должна, грубо говоря, вздрагивать от этой причины. Вот ты сказала, что боишься. Чего ты боишься? Чего конкретно? Боишься растолстеть? Но этого невозможно бояться! Сам организм не поверит такому страху. Потому что если ты поправишься, то тело сделает запасы на случай голода, и оно будет очень даже довольно. Но если ты боишься, то боишься чего-то другого, того, что может случиться, если ты растолстеешь. Думай! Что это?

Света задумалась и снова откинулась на спинку кресла. Вот опять её волосы рассыпались божественными волнами, но на этот раз дирижёр показал мне, ох, надо сказать, не совсем приличный жест, и махать палочкой отказался.

Я прервал молчание:

— Моя мама вела очень здоровый образ жизни. А знаешь почему?

— Почему?

—У неё была болезнь сердца.Ну, так вот. Когда она была подростком, у неё случился сильнейший приступ, ей было так больно, так плохо, она подумала, что умирает. Её увезли на скорой, откачали, однако она запомнила это на всю жизнь, и очень боялась, что приступ может повториться.

Света хотела что-то спросить, но передумала. Я продолжал:

— Не обязательноэто должен быть страх, это может быть какое-то желание. Это может быть даже мелочью, но вызывать сильные чувства! Пронзать тебя!

 С минуту она молчала. А потом я увидел, что в её глазах вспыхнула какая-то идея, и по тому, как она на меня посмотрела, я понял — искомый элемент найден.

— Я боюсь, что если случайно на улице встречу своего бывшего бойфрэнда, то он подумает: «О, она снова скоро станет толстухой, хорошо, что я её бросил!».

— Тебя это сильно пугает?

— Когда я об этом думаю, меня дрожь берёт.

— Что же, это прекрасно! Ты боишься его презрения!

— Что хорошего, Гарри?

— Ты в начале нашего разговора сказала, что этот страх — твоя основная проблема. Так?

— Да уж! Это точно!

— Ты ошибаешься! В этом страхе скрыт настоящий клад!Мы поставим твоего бойфрэнда на ворота, он будет делать классные сейвы[30]!

— Сэйвы?

— Да! Он будет охранять тебя от переедания, потому что ты будешь учиться вспоминать о нём и об этом неприятном страхе быть осмеянной им, конкретно им, всякий раз, как решишь поесть того, что в перспективе сделает тебя полной. Как его зовут?

— А… Игорь, — ответила она, с лёгкой заминкой.

— Ты что, забыла имя своего друга? — улыбнулся я.—Можно прямо его и ставить на ворота, но захочешь ли ты смотреть на его лицо каждый день?

— Нуу…

— Тогда лучше выбрать реального вратаря, который в твоём воображении будет выполнять эту роль. Можно взять ассоциацию по имени. Игорь Акинфеев, например, шикарный игрок. Тебе он нравится?

— Конечно! Только я не совсем понимаю,как это всё сделать?

— Способов много, но для начала ты можешь распечатать плакат с Акинфеевым и приклеить его себе на холодильник или над кухонным столом, поставить в качестве обоев на смартфон. Каждый раз, когда ты будешь видеть его, ты будешь вспоминать об Игоре-бойфренде и о том, почему тебе нельзя печенье.

— Ладно.

— Ещё надо придумать, кто будет в нападении.Просто выбери своего любимого игрока атаки, чтобы тебе было приятно вспоминать о нём сто раз в день.

— Ну, тогда и думать не о чем! —она загадочно улыбнулась. — Угадай?

—О, — запротестовал я, — скажи хотя бы национальность.

— Нет, так не честно, ты сразу поймёшь. Ладно – уругваец.

Я вспомнил, как на просмотре матча она любовалась Эдисоном Кавани и засмеялся.

— Так вот, Светик! Твоя ключевая фраза: «Эдисон Кавани никогда не будет раздумывать, забить ли ему гол!».Мысленно бери с собой Кавани везде, — сказал я, — Пусть он заставляет тебя гулять, ходить в тренажёрный зал и делать всё, что поможет тебе расходовать калории. Если начнёшь сомневаться, идти ли тебе на тренировку, вспоминай ключевую фразу.И записывай наиболее интересные наблюдения, потом будем анализировать.

Апельсинка кивнула.

— Ну что же, прикольно! Глядишь, и красоткой стану! — усмехнулась она.

—Света, ты и так прекрасна! — сказал я.И вот тут бы мне замолчать, но я ляпнул: — Только походка у тебя никуда не годится.

— Походка? — от возмущения она даже встала, её глаза сверкнули, а голос наполнился обидой:

— Знаешь что, Гарри! Ты… ты…

В этот момент в кабинет постучали.

— Можно? — в дверь просунулась голова с тронутой сединой волосами и лицом, выражающим бесконечную доброту.

— Папа?

— Здравствуйте! —войдя в кабинет, учтиво обратился он к Свете, — я, наверное, помешал! Гарри, я подожду, когда ты освободишься, посижу в ЗОЖе.

Я растерянно смотрел на него.А Апельсинкарезко схватила курточку и, бросив «Нет, нет, я уже ухожу!», гордо вышла из кабинета. Отец хотел что-то сказать, но только успел всплеснуть рукой и проводить её взглядом, в котором смешивались огорчение и досада. Отец проговорил:

— Гарри, прости, я так некстати появился, надо было сначала позвонить!

Он говорил что-то ещё, но я его не слышал. «Она ушла, она не вернётся»,—думал я.Дирижёр вскочил со своего кресла, взмахнул палочкой, однако оркестранты вместо того, чтобы прильнуть к своим инструментам, зашептали Гарсиа Лорку:

    …Стала земля апельсином.

— Гарри!

Оркестр не умолкал:

Хнычет луна: — И мне

    хочется стать апельсином.

Отец что—то говорил, но я внимал поэзии:

    — Как бы ты ни алела,

    как бы ни сокрушалась,

    не быть тебе даже лимоном.

    Вот жалость!

— Вот жалость! — сказал я вслух, в растерянности стоя посреди кабинета. Заиграли скрипки, простонав невнятный мотивчик.Вдруг дирижёр властным жестом остановил оркестр, повернулся ко мне и, подняв палочку вверх, как будто уверяя меня в согласовании своего мнения с Всевышним, сказал:

— Мисс Оранж— истеричка!

—Это просто я — осёл! — ответил я ему.

—Не называй себя ослом! —строго произнёс папа, чем вывел меня из оцепенения.

—Ладно, — машинально ответил я, глядя на него, как на домового, нечаянно выскочившее из-за шторы.

— Давай-ка, Гарри, чайку попьём, — взял инициативу отец, видя моё состояние, — всё уладится, вот увидишь. Огорчение её было не всерьёз, поверь мне, сынок.

— Почему ты так считаешь? —пробормотал я.

— Артисткатвоя красавица!

— В смысле?

— Не знаю, Гарри, не знаю, но чувствую.

«Успокаивает меня отец», — подумал я.

— Гарри, — сказал папа, когда я пришёл в себя и был готов к нормальному общению, — я насчёт Виталика пришёл узнать. Как он?

—Плохо. Вызвал детектива, завтра Фалерио прибудет в Москву.

— Это же тот парнишка, который помогал ему в проблеме со шкатулками?

— Да. Ты с ним знаком?

— Конечно! Парень просто потрясающе интересный. Говорит на девяти языках, роскошно играет на фортепиано, а ум у него — как насквозь видит! Тытогда на чемпионат уезжал, но мы по полной программе вкусили интерес полиции. Только благодаря Фалерио всё и обошлось!

Папа налил чайи задумался.

— Ты знаешь, Гарри, мне всегда казалось, что в эту историю была замешана Даниэлла. Хотя, конечно, никаких доказательств у меня нет. Это что-то неуловимое. Как бы яхотел понять, кто сейчас дёргает за ниточку?

— Папа, ты из-за этих подозрений волнуешься на счёт того, что Витка снова ищет Дану?

— Не только, сынок, не только!

— А почему ещё?

— Ты знаешь, — он засунул в рот ломтик сыра, и, прожевав, продолжил, —ещё из-за свиньи, петуха и змеи[31].

Папа любил говорить иносказательно, и я приготовился слушать какую-нибудь историю.

—Свинья — воплощение неведения. Потому что свинья может есть, не разбираясь, что она ест. Она не понимает разницы между хорошим и плохим, междудобром и злом. Или она может просто игнорировать эту разницу. Наш Виталик, не знаюуж осознанно или нет,игнорирует не только качества личности Даны, но даже факт её смерти! Задумайся об этом, Гарри! Свинья держит его за правую руку. А за левуюдержитпетух, воплощение страсти, владеющей им уже столько лет! Можешь ли ты представить себе жизнь, когда обе руки не принадлежат тебе? В этом кошмаре живёт твой брат. Свинья, петух и змея вращают колесо сансары. Они — его движущая сила. Мне, как человеку, существу ограниченному земными знаниями о жизни, сложно представить, как это всё происходит в высших сферах. Но мы можем увидеть, что творится здесь. Петух и свинья, они в колесе, а человек, которого они держат за руки мёртвой хваткой там же, сними.Колёса бешено вращаются, а у руля никого нет! Понимаешь, в чём дело, если никто не смотрит в лобовое стекло, то автомобиль обречён.

— А змея?

—Змея — это гнев! — голос отца заблестел сталью, —Зависимость всегда порождает гнев. Вспомни, какие жуткие ссоры случались между твоим братом и его матерью. Гнев и сейчас владеет им, хотя уж что теперь, казалось бы… И, опять таки, его гнев подпитывается незнанием.

— Пап, может быть, всё-таки нужно рассказать ему, а?

— Нет, — отрезал отец, —нет…

—Но ты же сам говоришь, колёса крутятся, а за рулём пусто. Ты всегда учил нас — изнутри наружу, что внутри, то и здесь.

—Гарри, нет! — он встал, вышел на балкон, но тут же вернулся, — Холодно.

Он снова уселся напротив меня.

— Знаешь, сынок, я оставил маленькую тропинку. Если тому быть, то он на неё ступит. Но сам я не могу.

Отец вынул из нагрудного кармана бумажник и открыл его. С внутренней стороны обложки смотрела Анна Луиза. Светлые пряди обрамляли её смеющееся лицо.

— Ты, можешь сказать, что я тоже зависим… зависим от данного когда-то слова, — грустно проговорил отец.

Мне показалось, что глаза его заблестели.

—Но тут другое!—тихо продолжил он, —То, что принесла Лузанна в мою жизнь, в нашу с тобой жизнь—это бесценно! Мы не можем её подвести.

— Да, — вздохнул я.

— А что до Витали, — сказал отец, — то, я думаю, неплохо было бы помочь ему.

— Как?

— Атаковать петуха бессмысленно, даже со своей страстью бороться нелегко, а уж залезть в душу другому человеку и вовсе невозможно. Но свинью…— папа протянул последний слог и задумался, подбирая слова, — если бы узнать,что за человеком была Дана на самом деле, то, вероятно, можно было бы открыть Витале глаза на неё.

— Пап, а поедем на дачу, а? – вдруг услышал я свой собственный голос.

— Сейчас что ли?

— Ну, да! Закажем роллы. Как раньше!

— А, поехали! — радостно согласился он, — Звони Витальке!

 

Глава 15. Фалерио Гойя

Март 2017

 

Я то и дело зевал.Вчера, пока мы натопили летнюю кухню, пока сходили на пруд, наелись, рассказали друг другу все новости — в Москву вернулись поздно. Мы давно не проводили время втроём, и были рады внезапно возникшему плану. Приехав домой и улегшись на свой диван, я никак не мог заснуть. Мне было грустно из-за того, что моя дружба с Апельсинкой, ещё не начавшись, уже так бесславно закончилась. Задремал я только к утру.Поэтому сегодня мой тонус оказался ниже самых пессимистичных ожиданий.

В таком состоянии голова работала плохо. Я не знал, как выстроить ролик с высказываниями знаменитых футболистов. Мы с Серёгой записали аудио, но когда попытались пустить треки один за другим на фоне игровых моментов, получилось плохо. Мы решили вставить промежутки, чтобы фразы не сливались в единый поток. А что именно должно было быть в паузах, мы никак не могли понять.

Сегодня Nescafe забивал мне примитивные голы, а мой Пике был явно не на пи́ке. Я включил колонки почти на полную мощность, чтобы бить звуком по докучающей мне сонливости. Голос Серёги был редкостно энергичным, и я надеялся, что он прорвётся сквозь заволакивающий мою голову циклон.

«Правила футбола чрезвычайно просты: если мяч движется, пни его. Если не движется, пни, чтоб двигался». (Фил Вуснам [32])

«Футбольная команда подобна фортепиано: восемь человек его несут, а ещё трое на нём играют».(Билл Шенкли [33])

«В жизни есть более важные вещи, чем победа и поражение».(Лионель Месси)

 «Если ты не знаешь, что делать с мячом — запульни его в сетку, а нюансы мы обсудим потом», — процитировал СерёгаБоба Пейсли[34].Точно, сделаю, как советует великий Боб, подумал я. Закидаю трэки в видео редактор и оставлю промежутки. Потом решу, что делать дальше. Как же я хочу спать!От кофе уже тошнит. Но выпью ещё. Какая разница, 5:0 или 6:0?

 Я автоматическидобавил эпизоды в файл на расстоянии друг от друга секунд в пятнадцать.

«Ваша любовь делает меня сильным, ваша ненависть делает меня неудержимым». (Криштиану Роналду) – промежуток;

«Нет ничего рискованнее, чем отсутствие риска».(Пеп Гвардиола [35]) —промежуток…

Монотонность этого занятия окончательно заволокла островкиясного неба над моей мыслью. Сейчас точно усну, подумал я. Но тут в дверях нашего кабинета в синей куртке, чёрных узких брюках, с широкой повязкой на голове, появился фантастический «летучий вратарь», гений убийственных сэйвов, «мексиканская шестипалая кошка» и мой личный кумирГильермо Очоа.Оншагнул на наш скрипучий паркет, воскликнув почти на чистейшем русском:

— Привет!

Мои руки от изумления застыли над клавиатурой. Я не сразу осознал, уснул я действительно и вижу сон, или, наоборот, проснулся и понял, что пока спал, пропустил что-то важное. Мы периодически встречаемся с футболистами, если повезёт. В основном, конечно, с теми, кто играет в России. Это всегда событие. Но о встрече с Очоа никогда даже речи не велось! «Что здесь происходит?» — спрашивал я у себя, и не находил ответа. Резко поднявшись, чтобы поприветствовать гостя, я видимо нечаянно задел рукой за пробел, включив тем самым воспроизведение.Но я не заметил этого, и когда, шагнув навстречу Гильермо, я протянул ему руку, из колонок раздалось:

«Люблю подкаты больше, чем секс!»

Это Серёга цитировал знаменитую фразуанглийского полузащитника Пола Инса[36]. Выдав сенсационное откровение, Рыжийзамолк. Я хотел было кинуться обратно к компьютеру, но Очоа уже схватил мою ладонь. Тряся её в рукопожатии, он сказал:

— Гарри, так меня ещё никто не встречал!

Что? Он знает моё имя?

— Гильермо, это большая неожиданность, — наконец проговорил я.

— О нет-нет! — замахал онруками, — я не Очоа, яФалерио Гойя. Можно просто Валера. Извини, что сразу не представился.

— Ааа.. — я ударил ладонью о свой лоб, — ну, конечно! Виталий говорил, что ты очень похож на Очоа. Но я думал, он преувеличивает! Ты и повязку такую же носишь!

Я в своём воображении прикинул к нему вратарский костюм, перетащив его образ в ворота. О, просто копия!

— Фалерио, я рад знакомству, проходи. Извини, что…

И тут в разговор вновь вмешался Серёга:

«Если люди увидят, что я хожу по воде, они скажут: Берти Фогтс [37] даже плавать не умеет».

Я, наконец, нажал на пробел, а то, мало ли ещё чего Серёга изречёт.

— У вас тут весело! — заключил Фалерио, усаживаясь впушистое клетчатое кресло. Кажется, оно ему понравилось.

— Ух, ты, какое чудо! — сказал он, поглаживая его необычно высокий ворс, как спину большого кота.

— Как прекрасно ты говоришь по-русски!— воскликнул я, включив чайник.

— Русский я с детства знаю, мы с родителями где только не жили. Но в России я уже очень много лет. У меня в Екатеринбурге друзья. И ещё немаловажная деталь — там живёт мой повар Леонардо, мой учитель и друг с детства. Как-нибудь, Гарри, я тебя с ним познакомлю. Оннеподражаем!

— Так вкусно готовит?

— Так вкусно живёт!

Мой сон улетучился. Я почувствовал странное состояние, такое, словно я был знаком с этим парнем с рождения. Все его жесты, мимика, интонации речи уже были в моей памяти и воспринимались с узнаванием, как будто много лет мы не виделись, и вот, наконец, долгожданная встреча состоялась. Но в то же время из-за его внешности, я с трудом воспринимал его, как Фалерио Гойю, а не звезду мирового футбола. Так что меня, как будто, было сразу два. Один с удивлением разглядывал мексиканского вратаря, другой встречал старого друга.

Я достал кружки.

— Кофейку?

В мгновение я почувствовал, что моё отвращение к кофе на сегодня достигло вершины. Наверное, это отразилосьна моём лице, потому что Фалерио быстро ответил:

— Нет, лучше чайс молоком.

— О, мой отец тоже такой любит. Кстати, надо позвонить Виту. Вы на какое время договаривались?

Я заметил, что волосы у Фалерио были немного длиннее, чем у Очоа, это помогло мне вернуться из стерео версии в монолит.

— Нет, не звони, я рад, что застал тебя одного, мне надо кое о чём тебя расспросить. Это возможно? Кажется,настроение у тебя, как после пропущенного мяча!

Я спросил:

— Ты что, видишь меня насквозь? Ведь ты меня совсем не знаешь.

— Это не так! Я тебя очень даже хорошо знаю по твоим роликам! Я их все смотрю, — он задумался, — но это разговор на всю жизнь… Ты знаешь, мой метод даже несколько схож с твоим.

Я поставил напротив Фалерио горячую кружку.Глядя на него, я тоже первый раз в жизни решил налить себе чайс молоком. Уже двадцать четыре года я наблюдаю, как папа убийственно портит янтарную красоту чая, превращая её в банальный беж, и никогда мне не приходило в голову сделать то же самое. А тут, надо же, я по своей воле совершаю этот кощунственный разбел!

Фалерио взял с моего стола статуэтку Будды.

— Какая красивая работа!

— Папа привёз нам всем такие из Улан-Удэ. После Витькиной гравировки они превратились в настоящие шедевры!

— Да, у него талант! — проговорил он, ставя Будду на стол, — Я помню ту неприятную историю с сундучками. Это же надо было так дерзко придумать — передавать какую-то чертовщину через гравировочную мастерскую!

— Тебе, кстати,не удалось выяснить, что именно в шкатулках было спрятано?

— Нет, Гарри, — он задумчиво отхлебнул чай, — я попытался, но уж очень засекречено было всё, я не стал упорствовать,зачем? Виталий же никакого отношения к этому не имел, это мы доказали. Иногда даже лучше чего-то не знать.

— Ты так думаешь?

— Уверен.

Я взял свою кружку, и немного подержав, поставил обратно. Я вспомнил вечер, когда записал в дневнике, что мой братгений, и сказал:

— Но, ты знаешь, один положительный момент всё же был в той истории.

— Вот как?

— Да. У Виталия как раз с этих шкатулок начался прорыв в гравировке. Он изобрёлнеобыкновенную технику. Я отлично помню, как он делал первую из этой серии. С сумасшедшим азартом! Это была примитивная металлическая коробочка, без малейшего намёка на декоративные элементы. Но то, что он сделал, и то, как он корпел над ней, это словами не передать!

Гойя внимательно слушал.

— И когда он работал над ней, произошла странная вещь.

Я сделал глоток чая и продолжил:

— Находясь на таком творческом подъёме, открыв, наконец-то секрет, который он так долго искал, Виталий вдруг ни с того ни с сего объявил, что будет поступать на экономический факультет. А ведь он никогда не хотел этого! Правда, мы потом поняли, почему он туда стремился. Из-за Даны. Но тогда для нас это было полной неожиданностью.

— Что? — Фалерио вскочил со своего кресла, паркет смачно заскрипел под его быстрыми шагами. Минуты две он ходил от двери к окну и обратно. И, несмотря на ворчливые звуки, издаваемые полом под его весом, казалось, что Гойи здесь нет. Потом он остановился и сдавленно простонал:

— Ну, конечно, конечно, Гарри! Вот я болван!

Фалерио рухнул в кресло, залпом выпил оставшийся чай.

— Я же чувствовал — что-то не сходится!

— Что такое? – спросил я.

Глаза Фалерио заблестели, казалось, если бы было темно, они зажглись бы, как очи барса, выслеживающие добычу среди скал Тибета.

— А вот теперь очень, оченьдаже интересно узнать, что в этих коробочках находилось! – воскликнул он иснова вскочил.

— Но почему? Что изменилось?

— Всё! Виталий кое-что скрыл от нас. Из того, что ты мне рассказал, становится понятно, кто принёс ему первую шкатулку.

— Я… Мне не понятно, — возразил я.

— А ты подумай, Гарри! Все факты ведут к одному единственному человеку, для которого он с любовью делал этот заказ, и рядом с которым он так хотел быть, что готов был учиться ненавистной ему профессии.

— Дана? – спросил я шёпотом.

— Да!

Мы смотрели друг на друга, понимая и ещё одно:

— Так значит, она имеет отношение и к содержимому шкатулок? Слушай, а ведь папа тоже так считает.

— Я думаю, — продолжал он излагать свои выводы, — с Даны всё началось. Может быть, чисто случайно, она забрела к нему в мастерскую. Скорее всего так. Она отдала ему коробочку, он захотел сделать для неё что-то особенное. Но он,вероятно, узнал, что она собирается поступать в университет, и сразу решил, что поступит туда же и будет снова учиться с ней рядом. Всё сходится в одну точку. Не думаю, что это совпадение!

Зазвонил телефон.

— Да, Вит… Он уже здесь… пьём чай…хорошо, ждём, — я нажал отбой, — Виталя минут через двадцать подъедет.

— Так. О шкатулках потом. Расскажи мне о звонке.

— Позвонила девушка, и попросила передать Виталию привет от Прухи, — ответил я.

— Да, мне говорили, что Венявскую так звали в универе.

— Если бы я знал, что Пруха — это Венявская, не передал бы ему, что она звонила.

— Но, как ты мог не знать?

— Я ненавидел её, поэтому разговоров о ней брат всегда избегал.

— Понятно. Но ты узнал голос? Вы, кажется, учились в одном классе.

— Нет, голоса я не узнал. Голос был простуженный, да ещё произношение… акцент не акцент, но что-то такое.

Я взял кружку и осторожно поднёс её ко рту. Ещё глоток.

— Гарри, а ты не заметил,как она произносила звук «ч»?

Я попытался включить в памяти воспроизведение и обнаружил, что звук «ч»у неё действительно то ли раздваивался, то ли удлинялся. Я с удивлением посмотрел на Гойю и сказал:

— Только не говори мне, что знаешь, кто звонил, а то у меня возникнет когнитивный кризис.

Фалерио засмеялся.

— Нет, просто Венявская «ч» говорила неправильно! Ты же помнишь, наверное.

— Да? Странно, но я не помню. А ты откуда знаешь?

— Когда я разбирался со шкатулками, я встретил Виталия с ней в метро, и он нас познакомил. Я сразу уловил дефект речи. Но, ты знаешь, когда с человеком постоянно общаешься, то привыкаешь и уже не замечаешь таких вещей.

Я попытался мысленно вернуться в школьные годы, но обнаружил, что голос Венявской совершенно выветрился из моего мозга. Я развёл руками.

— Ты можешь повторить, что она сказала? Желательно дословно, — попросил Гойя.

— Я сказал «Алло!», она поздоровалась.

— Как именно поздоровалась?

— Подожди, сейчас вспомню… я говорю «Алло!», я всегда так говорю. Нет! Нет, она не поздоровалась. Она сказала «Спасибо?» Да, точно. Я взял трубку, и ещё ничего не успел сказать, как она произнесла: «Спасибо?».

— Хорошо, что дальше?

— Я уточнил, что правильнее будет клуб «Футбол – Спасибо». Она позвала к телефону Вита.

— Какими словами?

— Кажется, она сказала, что ей бы хотелось услышать Виталия.

Гойя спросил:

— Очень хотелось?

— Да, очень! Откуда ты знаешь?

— Что?

— Что она сказалане просто «хотелось бы» а «очень хотелось бы»?

— Я просто предположил. Не отвлекайся. Итак, она сказала «мне бы очень хотелось поговорить с Виталием»? Так?

— Да, как-то так.Я сказал, что Виталий только что ушёл и вернётсяк одиннадцати. И она сказала: «Что же ты меня огорчаешь!»

Фалерио усмехнулся, действительно, фраза дурацкая, но, что было, то было.

Я сделал несколько глотков чая. Вкус непривычный, но ощущение приятное, ласкающее.

— Ладно, давай дальше, что ещё она сказала?

— Да ничего. Сказала, что перезвонит позже, через пару часов.

Гойя задумался. С минуту он сидел молча с закрытыми глазами. Наконец, он произнёс.

— В таком случае, я почти наверняка могу сказать, что звонила не Даниэлла. Слишком уж много «че».

— Много чего?

— Буквы «ч»: «очень», «огорчение», «через», «часов».

Я непонимающе уставился на Фалерио.

— Но, однако, — он подался вперёд, не отводя от меня взгляда, — как всё-таки она произносила звук «ч»?

— Однозначно неправильно, протягивая. Я ещё подумал, иностранка она что ли.

— Тот, кто скрывается, не будет выпячивать свои характерные приметы. Зачем эти «ч»?

— Нот разве человек подбираетбуквы, когда говорит, — возразил я.

— Вот именно, что нет! А она подбирала! Звонившая назвалась Прухой, да ещё довольно грубо навязала нам её дефект речи. Вывод? Звонила не Венявская!

— Может быть, кто-то хотел подшутить?

— Всё может быть. Но давай пока предположим, что это не шутка!

Я спросил:

— А если бы трубку взял Виталий? Ведь он бы сразу понял, что это не Дана. Что тогда?

— Вероятно, схема была бы иная. Или звонившая знала, что его нет. Ты, кажется, сказал ей, что Виталий только что ушёл?

— Да, — я удивился, — ты хочешь сказать, она знала об отсутствии брата? Следила?

— Не знаю, не знаю… — Фалерио подошёл к зеркалу, внимательно посмотрел на своё отражение и спросил у него, — Вопрос в том, зачем это всё было проделано? На что был расчёт? Или никакого расчёта не было?

Отражение ничего не ответило, и Фалерио повернулся ко мне:

— Я так понимаю, она не перезвонила?

— Нет, – сказал я и хотел глотнуть ещё чая, так как в горле у меня пересохло, но с удивлением обнаружил, что кружка пуста. Надо же, я и не заметил, как всё выпил.

— Ты помнишь число и время звонка?

— Нет, но могу посмотреть по роликам.

— Отлично. Закажем детализацию.Хотя, толку от этого может и не быть.

— Скажи, что брат от тебя хочет? — спросил я.

— Чтобы я нашёл Даниэллу.

— Погоди, он, вероятно, хочет, чтобы ты сначала выяснил, жива ли она?

— Мне кажется, он в этом не сомневается.

— Странное чувство, — сказал я,— смерть ужасна, но жизнь такой, как Дана — кошмар не меньший.

— Дело не в ней, ты же понимаешь. Дело в Виталии.Может быть, он склонен к зависимости, скажем, от некоторого типа людей.

— Не знаю. У меня было такое ощущение, что Дана его гипнотизировала, — возразил я.

— А мать? Тоже? – спросил он.

— Анна Луиза была очень сильным человеком!

— Но ты же не попал к ней в зависимость?

В этот момент мы услышали быстрые шаги, и в дверях показался Виталий.

Глава 16. Терцет в кафе

Март 2017

 

За три часа разговора Фалерио задал нам с братом, наверное, тысячу вопросов. Брат попросил Гойю сразу сообщать о важных новостях в любое время, хоть среди ночи, и мы разошлись. Он повёз нашего друга в отель, я остался ещё поработать. Я невольно усмехнулся, когда в коридоре послышался стук каблучков. Опять кто-то блуждает в здешних лабиринтах. Я вышел из нашего закутка, чтобы спасти потерявшуюся душу и увидел отдаляющуюся от меня фигуру на высоченных шпильках.

— Вы кого-то ищите? — крикнул я,и мой голос, причудливо отразился от стен коридорчиков, витиевато ветвящихся, как крона большого дерева. Девушка оглянулась, и зашагала ко мне. О, эту походку я узнаю из тысячи! Моё сердце возликовало!

— Кто проектировал это, Гарри? С ума сойти можно! — Света удивлённо мотала головой.— Всё здание такое?

— Нет, — ответил я. Только наш этаж. Владелецодной фирмы заказал его, но через год съехал отсюда. Теперь мы наслаждаемся плодами его воображения. Привет, Апельсинка!

— Что? Апельсинка? — удивилась она.

Я рассказал ей о том, почему назвал её Апельсинкой, рассказал всё, как было, упустив, впрочем, то, что сразу в неё влюбился.

— Это серия парфюма такая! Называется «Tasty» — с запахами фрукт<