Почему мы не слетали на Луну?

 

Лунная программа в нашей стране долгое время была окутана самой большой тайной.

Американцы знали о ней в подробностях. Учтя свои предыдущие ошибки, они на сей раз сделали все, чтобы не пропустить нас вперед. И им это удалось в полной мере.

О полете на Луну мечтал еще С. П. Королев. Впрочем, так же, как и В. Н. Челомей. Но ближе к успеху был, пожалуй, Челомей. Только его не пустили на лунную дорогу. Разве чуть приоткрыли перед ним ворота, использовав для будущих космических полетов к Луне все тот же ракетоноситель «Протон» с дополнительным разгонным блоком.

Что представлял собой наш лунный корабль? Тот же «Союз», но с добавленным шаром. Он предназначался только для облета Луны. Далее нужно было, что то придумывать. Но не успели. Мечтали хотя бы в облете Луны опередить американцев. Тогда и их первая высадка человека на Луну не выглядела бы столь внушительно. Можно было бы говорить о нормальном соревновании в вопросах освоения космоса.

Американцы это понимали. И соревнование развернулось по‑настоящему. Только США шли к цели, практически не ограничивая себя в средствах. А наша программа изначально зависела от «успехов американцев». От этого зависели и денежные вливания в программу, которых было чрезвычайно мало.

Теоретическая подготовка космонавтов по лунной программе началась еще в 1965 году, а уже в январе 1967 года была отобрана первая группа для непосредственной подготовки к облету Луны. В разное время в нее входили: А. Леонов, П. Попович, П. Беляев, Б. Волынов, А. Воронов, Ю. Артюхин, Г. Добровольский, П. Климук, О. Макаров, Н. Рукавишников, Г. Гречко, В. Севастьянов, В. Волошин, В. Ершов, В. Быковский, Е. Хрунов.

Люди работали дружно, энергично, но с переменным успехом. Опять же в зависимости от результатов очередного испытания корабля в автоматическом режиме. И от успехов американцев.

Негативные плоды такого соревнования начали проявляться уже к началу 1967 года. Чтобы убедиться в этом, достаточно проследить за хронологией событий.

27 января 1967 года трое американцев сгорели на стартовой площадке в космическом корабле «Аполлон‑1». Атмосфера в корабле была чисто кислородной, что обусловило повышенную пожарную опасность. Но такое решение упрощало многие разработки, а, следовательно, и сокращало сроки.

Через два месяца в апреле 1967 года, завершая первый полет на космическом корабле «Союз», погиб наш В. Комаров. Весь комплекс «Союза» не был полностью отработан. Что‑то отработали по программе «Союз», что‑то по лунной программе.

8 марта и 8 апреля было сделано две попытки испытать ракетоноситель «Протон» с разгонным блоком, для определения возможности вывода корабля на лунную орбиту. Первая попытка прошла неудачно. Вместо разгона, из‑за перепутывания проводов, получилось торможение. Вторая попытка прошла успешно. Она и стала окончательным доводом к решению на полет В. Комарова.

Уже после гибели В. Комарова к делу подошли более серьезно. Хотя руководство страны так и не решило, какая программа приоритетнее‑пилотируемые полеты вокруг Земли или облет Луны, а после разработки ракетоносителя «Н1» и посадки на Луну. Работы и испытания шли параллельно по обеим программам. Силы распылялись.

Сначала в сентябре была сделана попытка осуществить автоматический полет лунного корабля по полной программе. Но через несколько секунд после старта ракета упала – в магистраль топлива попала резиновая заглушка.

В октябре два беспилотных «Союза» отработали стыковку на орбите в автоматическом режиме и совершили посадку на Земле.

В ноябре 1967 года делается новая попытка полета к Луне в автоматическом режиме, и вновь неудача. Отказала вторая ступень ракетоносителя. Но на этот раз хотя бы успешно сработала система аварийного спасения. Однако отказали двигатели мягкой посадки спускаемого аппарата. При посадке удар был настолько сильным, что выдавило стекло иллюминатора. Космонавты воочию увидели, что может их ждать в случае неудачной посадки.

В том же ноябре 1967 года свою попытку осуществили американцы. За полтора года они с успехом отработали методику стыковки космических кораблей, что было очень важно для обеспечения посадки на Луну и возвращения астронавтов на Землю. Теперь они запустили на орбиту вокруг Земли основной блок космического корабля «Аполлон‑4» и в автоматическом режиме с помощью разгонного блока отправили его на орбиту вокруг Луны. Развивая успех, американцы в январе 1968 года запустили новый корабль на околоземную орбиту и испытали уже лунную кабину.

3 марта 1968 года в облет Луны отправили свой корабль и мы. Управляемого спуска при возвращении, правда, не получилось. Корабль по баллистическойтректории приводнился в Гвинейском заливе. Полет обозвали «Зонд‑4».

Космонавты П. Попович и В. Севастьянов во время этого полета 6 суток находились в изолированном помещении Евпаторийского ЦУПа, и вели переговоры через ретранслятор «Зонда‑4». Американцы поначалу даже решили, что полет пилотируемый. Но потом разобрались и успокоились. А космонавты получили первый, хоть и тренировочный, опыт работы на лунной трассе.

Мы торопимся, и в апреле снова отправляем к Луне корабль в беспилотном автоматическом режиме. И снова уже на старте срабатывает система аварийного спасения.

Зато у нас новая удача в программе орбитальный полетов кораблей «Союз».

Два новых беспилотных корабля после успешного старта совершили стыковку в автоматическом режиме и приземлились.

Тут же и американцы отправили в облет Луны второй беспилотный космический корабль. Возвращаемый аппарат после завершения полета успешно приводнился в океане. Успех окрылил их, и они отказались от третьего подобного пуска.

Снова наша очередь, и мы делаем новую попытку облета Луны в июне. И вновь неудача. Ракета взорвалась на старте. Но разве можно отступать? Новая попытка в сентябре. И вот он наконец‑то успех. Правда, снова вместо управляемого спуска получился баллистический, но зато все остальное по полной программе. Официально объявлено, что программа «Зонд» успешно отрабатывает элементы пилотируемого космического корабля для полетов к Луне. Казалось бы все. Еще один беспилотный пуск по полной программе к Луне и можно посылать человека.

А американцы не торопятся. Спокойно запускают в октябре корабль «Аполлон‑7» на орбиту вокруг Земли, но зато уже с экипажем. Для отработки элементов корабля и получения навыков ручного управления кораблем космонавтами. Успешно. Теперь им остался только пилотируемый полет к Луне.

Мы снова торопимся. И в ноябре в полет отправляется «Зонд‑6» в автоматическом режиме по полной программе облета Луны и возвращения. И все было нормально до высоты 5 километров при возвращении. Высотомер выдал команду на отстрел парашютной системы, как будто бы касание с Землей уже произошло. Спускаемый аппарат при приземлении сплющился.

К этому времени три экипажа наших космонавтов завершили свою подготовку и внимательно следили за результатами автоматического полета. Они понимали, что сейчас все решают уже не годы и месяцы, а дни. Они пишут коллективное письмо в Политбюро ЦК КПСС с просьбой разрешить им лететь к Луне немедленно, невзирая на аварию. Они обосновывали свое решение тем, что присутствие человека значительно повысит надежность полета и поможет избежать многих опасных ситуаций.

В первых числах декабря 1968 года космонавты вылетели на космодром, и неделю ждали там решения на пуск. Но никто из руководства страны так и не решился взять ответственность на себя. И кто может их за это упрекнуть. Ведь ни один полет автоматическом режиме к Луне не завершился стопроцентно благополучно.

К тому же у всех еще свежи были в памяти гибель Владимира Комарова в 1967 году, и гибель Юрия Гагарина в марте 1968 года.

Американцы ответили просто. Запустили 21 декабря 1968 года корабль «Аполлон‑8» с экипажем, который совершил 10 оборотов вокруг Луны и успешно возвратился. Борьба за первенство в облете Луны закончилась.

В июле 1969 года американцы высадили на Луну человека, которым стал Нил Армстронг.

Казалось бы все. Можно остановиться и спокойно разобраться в сложившейся ситуации. Но нет. Наши ученые и конструкторы по инерции продолжали дорабатывать то, что не успели. Успешно запустили «Зонд‑7» по полной программе. И уже все сожалели о том, что этот пуск не состоялся по пилотируемой программе в декабре 1968 года.

На апрель 1970 года назначается пилотируемый пуск.

Геннадий Семенихин выпускает книгу «Космонавты живут на земле», в которой угадывается главный кандидат на полет А. Леонов.

Но контрольный пуск очередного «Зонда» в январе снова неудачен, и полет человека к Луне снова откладывается.

Снова контрольный пуск в октябре. Все нормально. Но теперь уже высшее руководство страны приняло окончательное решение – лунная пилотируемая программа завершилась.

Основными стали пилотируемые космические полеты вокруг Земли, а затем и по программе пилотируемых орбитальных станций.

Американцы тоже встали перед выбором – продолжать ли пилотируемые полеты на Луну? Гонять туда космические корабли, и подвергать опасности экипажи астронавтов ради 2–3 десятков килограммов камней было накладно даже для США. А разработать действительно значимую научную программу исследования Луны в то время не получалось.

Поэтому число запланированных полетов на Луну было сначала сокращено, а затем Лунная программа вообще была закрыта. Предстояло решить, что делать с оставшимися кораблями.

Так стали появляться планы и американской орбитальной станции, и предложения о совместном полете с советскими космонавтами, и предложения другим странам слетать их представителям в космос на американских космических кораблях.

Из этих предложений и стала вырисовываться перспектива космических полетов следующего десятилетия.

 

21. И все‑таки. Как космические полеты сказываются на здоровье космонавтов? Как ощущается человеком невесомость?

 

Неблагоприятных факторов, влияющих на здоровье космонавтов при нахождении ими в космическом пространстве, много. Но главное из них – невесомость. С нее и начнем наше разбирательство.

НЕВЕСОМОСТЬ…. Существуют разные научные ее определения, но думаю, что лучше всего сущность этого явления передает само слово – невесомость. То есть отсутствие веса, силы взаимодействия с опорой… После пятидесяти лет космических стартов, полетов и экспедиций о невесомости написано и рассказано очень много. И все‑таки, она до сих пор остается таинственной незнакомкой даже для космонавтов. Для каждого она своя, индивидуальная. «Заигрывала» невесомость с людьми задолго дот первого космического полета. Еще летчики‑штурмовики времен Великой Отечественной войны часто и достаточно длительно испытывали на себе влияние невесомости в различных ситуациях.

Так что известность, и вместе с тем таинственность, популярность и недоступность тревожили людей с давних пор.

А вот как я сам на себе испытывал состояние невесомости. Была мне представлена такая возможность. Надо ли говорить, какие я испытывал чувства, когда в ходе выполнения одной из работ в рамках моих служебных обязанностей, мне представилась возможность совершить полет на самолете, задачей которого было кратковременное воспроизведение невесомости.

Увы. Возможность еще не реальность. Но приподнятое настроение не покидало меня, пока я обходил начальников, добиваясь окончательного разрешения на полет в самолете‑лаборатории. Все‑таки не каждому удается поплавать в невесомости, испытать хоть часть тех ощущений, которые дарит человеку космический полет.

В беготне, в хлопотах об опасностях затеянного предприятия я даже не задумывался. В мыслях и ощущениях было одно – полететь! И, в конце концов, окончательное разрешение на полет было получено.

Осознание важности и исключительности предстоящего события переполнило меня и…. начало тревожить. Задолго до испытания невесомостью началось самое настоящее испытание себя на моральную стойкость, на крепость жизненных позиций.

Коллеги заговорили со мной приблизительно так.

– Молодец! Тебе здорово повезло. Не каждому это позволяют. Как ты только сумел?

От этих слов я, кажется, становился выше ростом, раздувался как пузырь, не в силах сдержать довольную улыбку. Однако, тут же кто то добавлял.

– А тебе не страшно? Говорят, что ощущения в невесомости довольны неприятны. И вообще…. В такие полеты обязательно берут с собой парашюты, да и полет на самолете уже сам по себе не безопасен.

Мне уже не завидовали. Меня жалели.

После еще двух‑трех таких разговоров тревожно екнуло где‑то под сердцем: «А вдруг действительно что‑нибудь случится! Невесомость есть невесомость. А мне до сих пор жилось спокойно, «как всем». Я не влезал ни в какие истории, был аккуратен в работе. К тому же, этот парашют…. С его непонятной надежностью».

И все же я упрямо возражал сам себе: «Не должно быть сюрпризов. Сколько лет летаю на самолетах, и ничего не происходило опасного. В сущности, необычной будет сама невесомость. Зато проверишь себя еще и невесомостью, почувствуешь это неизведанное состояние».

Запаса энтузиазма у меня все‑таки было достаточно много. Сопротивлялся я чужому голосу, хоть и с некоторыми колебаниями, но все еще бодро. И только возвратившись домой, и, увидев тревогу в глазах жены, понял, что мне будет нелегко отстаивать свои позиции. Жена искренне удивлялась моей бодрости, моему желанию лететь.

Были мгновения, когда я всерьез задумывался о неизбежном прыжке с парашютом и…. поеживался. Под ребром неприятно посасывало, и я вспоминал, что медики разрешили мне полет, исходя только из состояния моего здоровья. Они даже не поинтересовались моим опытом парашютных прыжков, которого, конечно же, у меня не было.

По совету доктора на предварительном инструктаже спать я лег пораньше, но сон в ту ночь был тревожным. Несколько раз просыпался. Все боялся опоздать на электричку. И приходила даже мыслишка о том, что, если я просплю свой поезд, может быть это и будет самый подходящий для меня вариант.

Но утром, едва зазвенел будильник, я бодро вскочил, будто пытаясь кого то опередить.

Предполетный медосмотр закончился опросом: «Как самочувствие?».

У меня давление было 105 на 70. Однако пульс оказался великоват. Пришлось признаться.

– Все‑таки первый раз в «космос» лечу. Не привык.

Объяснение было принято с понимающей улыбкой, и я был допущен к полету.

Правда, мой внешний вид не очень понравился руководителю бригады: не удалось мне выполнить все его рекомендации по экипировке. Вырядился зачем то в спортивный костюм вместо теплого комбинезона. Одел ботинки вместо сапог. На голову натянул шапку‑ушанку, так как шлемофона у знакомых летчиков выпросить не удалось.

Беспокойство руководителя было понятным. Такая форма одежды значительно ухудшила бы мое положение, если бы в полете пришлось воспользоваться парашютом. Его одобрение вызвала только теплая фуфайка, так как мороз на улице был уже 15 градусов, а в самолете обещали довести температуру до нуля или чуть выше.

В конце концов, после беседы со мной, дополнительных наставлений о правилах поведения в самолете, руководитель полетной бригады все же допустил меня к выполнению программы. Не было замечаний и к другим участникам будущей работы по тренировке в невесомости.

Работать должны были парами, сменяя друг друга после выполнения определенного этапа. Еще два новичка космонавта впервые должны были испытать на себе невесомость. Так что я был не одинок в своем «Невежестве». Разница была лишь в том, что для меня никто не устанавливал четких рамок деятельности, а у космонавтов программа была вполне определенной и должна была завершиться приобретением практических навыков передвижения в космическом корабле в условиях невесомости. Кроме того, для изучения влияния невесомости каждый из космонавтов должен был работать с набором медицинских приборов.

Все космонавты после медицинского осмотра одели медицинские пояса с датчиками, которые в мужском обиходе назывались «лифчиками». Пояса отрегулировали каждому по размеру и силе обжатия тела. Проверили контрольные показания приборов, снимаемые с датчиков, сделали контрольные записи.

Итак. Полетная бригада была готова к посадке в самолет.

Огромен пассажирский салон самолета «ИЛ‑76», в котором разместилось специальное оборудование.

Я бродил по салону, с кем то вроде сталкивался и, похоже, всем мешал в их привычной работе. Но постепенно глаза мои не стали разбегаться по всему многообразию деталей обстановки, и я смог внимательно осмотреться.

У стенки, ближе к кабине пилотов, место борттехника. Он управляет светом, дверьми и контролирует общую ситуацию в салоне.

Чуть дальше, спиной к кабине пилотов установлены два ряда кресел для инструкторов и испытуемых. Отсюда виден весь салон, осуществляется дистанционное управление фото и киноаппаратурой, медицинскими приборами.

Еще дальше расположились соответственно друг за другом макет переходного отсека станции «Салют», два держателя для выходных скафандров, макет бытового отсека транспортного космического корабля «Союз» и небольшая площадка для отработки элементов свободного парения в невесомости.

Все металлические части и острые углы в салоне обшиты поролоном. Макеты крепко удерживались на полу цепями и специальными якорями.

Вдоль всего салона сверху, снизу и посредине были прикреплены специальные жесткие поручни для страховки людей, закрепления фото и киноаппаратуры и дополнительных светильников.

В хвостовой части салона перед полетом натягивались веревочные канаты, с помощью которых можно было надежно фиксировать положение своего тела в состоянии невесомости. Натянутые параллельно и попарно, эти канаты были очень похожи на обыкновенные гимнастические брусья.

Специалисты экипажа проверяли радиосвязь со всеми абонентами на борту. Проверялись скафандры, работоспособность приборов на рабочих местах. Механики пылесосили дорожки и маты на полу, очищали все поверхности, где только можно было предположить накопление хотя бы мизерного количества пыли. Здесь, в салоне самолета, в период наступления невесомости, она будет столь же серьезной помехой в работе космонавтов, как и в реальном космическом полете.

Но вот, наконец, все работы закончены, и руководитель бригады подал команду.

– Всем одеть парашюты. К полету приготовиться. Надели парашют и на меня, сопроводив коротким инструктажем, и еще более коротким напутствием.

– Торопись не спеша. А не знаешь – спроси.

Меня заставили под присмотром инструктора тут же два раза снять и одеть парашют. И только после этого инструктор отошел от меня.

Врач, наблюдавший за моими не совсем уверенными действиями, добавил.

– О ручке вытяжного кольца все равно забудешь, если ни разу не прыгал. Поэтому для тебя главное – не бросаться сломя голову к люку, а надежно зацепить карабин вытяжного кольца за трос. В этом случае автомат сам на высоте 1000 метров раскроет парашют. Даже если ты будешь лететь…. Без сознания. Так что учти. Не хочешь камнем лететь вниз – зацепи карабин. Железное правило. – Он помолчал, улыбнулся и добавил. – Впрочем. Твой карабин зацепят за трос в любом случае.

Подошел ко мне и руководитель бригады. Тоже дал свои советы.

– Покрепче затяни лямки, а то при раскрытии парашюта, когда перегрузка на доли секунды достигнет более 10 единиц, можешь на мгновение потерять сознание, и тебя просто вышвырнет из привязной системы парашюта, – он не ограничился словами, а сам лично подтянул лямки моего парашюта. Да так сильно, что мне показалось сначала, что в таком положении я и вздохнуть не смогу. А руководитель усмехнулся. – Вот теперь порядок. Этого ощущения и придерживайся, если придется прыгать.

В этот момент я окончательно понял, что соприкоснулся с очень серьезным делом.

Шум и грохот заполнили салон. Самолет пошел на взлет. Меня предупредили.

– Первую «горку» сиди в кресле. На второй, если все будет нормально по ощущениям, встанешь. Посмотришь работу космонавтов.

Врач добавил.

– Не торопись. Не старайся успеть все. Не резвись. Поспешай медленно.

Согласно кивая всем головой, я и хотел и не хотел выполнять все эти советы. Слишком мало будет «горок», и наблюдать за происходящим лишь в сидячем положении мне не хотелось. Я ведь так ничего и не успею увидеть и прочувствовать. Главное для меня будет упущено.

Меня уже манила к себе эта неизвестность, имя которой «невесомость». Хотелось побыстрее узнать – смогу ли я выдержать хотя бы одну «горку» без использования гигиенического пакета.

И будто угадывая мои мысли, со всех сторон стали сыпаться новые советы.

Кто‑то пугнул: «Будешь бегать за пакетом. Никуда не денешься. Мы все через это проходили. Так что заранее попроси у доктора несколько пакетиков про запас, если сам забыл прихватить их из дома «.

А я, как назло, хоть и думал взять с собой пакеты, в последний момент совсем о них забыл. Тоже примета не из добрых.

Другие успокаивали: «Не боись. Главное – перетерпеть в начале. Если не расслабишься, потом все будет в норме».

Те, кто уже прошел через подобные полеты, вспоминали, что трудно преодолеть тошноту в первые секунды невесомости. Хотя специалисты и отмечают, что с каждым новым полетом негативные признаки становятся все менее и менее выраженными. Делается оптимистический вывод о том, что можно полностью приспособиться к невесомости. В том числе и в этих сложных условиях быстрого чередования перегрузки и невесомости до десяти, а то и до пятнадцати раз подряд.

Наш самолет резко пошел на разгон, и инструктор, сидевший на ящике, (место в кресле уступил мне) сдвинулся с места и заскользил по матам к хвосту самолета. В доли секунда, однако, он успел среагировать на вводную, и ухватился за боковое крепление.

– Не зевай, – весело засмеялся он.

Я уперся ногами, сопротивляясь какой – то силе, упрямо стягивающей меня с кресла. Уши стало закладывать, но ничего особенного, отличного от обычного взлета самолета, не произошло. Рабочую высоту набрали быстро.

И вот долгожданная команда.

– Приготовиться к невесомости. Через 5 минут работа.

Космонавты быстро сняли парашюты, разделись и бросились к скафандрам, заняли позиции для работы в невесомости. Ждут.

Ждем и мы. Инструкторы и другие члены бригады заняли свои места, откуда можно хорошо контролировать действия космонавтов, и в случае необходимости в любую секунду прийти им на помощь.

Недалеко от меня занял свою позицию оператор служебного телевидения. Вся сегодняшняя тренировка будет снята на пленку, и после полета космонавты будут не раз просматривать видеозапись своих действий, разбирая с инструктором совершенные ошибки, намечая планы их устранения.

Обещанные 5 минут растянулись «до бесконечности», но невесомость так и не наступала. Возникшая была, небольшая перегрузка быстро спала, затем снова возросла и вновь пропала.

Телеоператор не выдержал напряжения, опустил телекамеру, стал разминать руки. Все‑таки вес у телекамеры пока существует, а положение, занятое оператором, было удобно только для работы в невесомости.

Взгляды космонавтов и специалистов обращены к руководителю бригады. У него одного имеется связь с экипажем. Но он молчит. Лишь через некоторое время, выслушав какое‑то сообщение экипажа, он поднял руку и объявил.

– Прекращаем режим. Всем надеть парашюты. Приготовиться к посадке.

Команда не смутила меня, так как я знал, что такими бывают и тренировочные команды. Меня предупреждали, что в течении полета такие подобная тренировочная команда может последовать в самое неподходящее время, а наш руководитель очень любит такие тренировки. Он считает их полезными для приобретения практических навыков и проверки готовности полетной бригады к действиям, например, в аварийной обстановке.

А мне было интересно. Подумалось даже, что руководитель специально для меня устроил эту тренировку, чтобы показать работу бригады в полной мере. А может быть и меня решил заодно попугать.

Жаль только космонавтов. Они снова мчались в белье к одежде, чтобы облачиться в теплое, и надеть парашюты. Имитировать надевание одежды и парашюта никто и не пытался. Такие шутки дорого могут обойтись исполнителям. Ведь никто не знает, тренировка это или нет. А вдруг это реальная опасность. Ведь за бортом самолета высота 8000 метров и температура минус 40 градусов. Вылетишь полураздетый, а к земле опуститься свежезамороженный экспонат.

Я невольно посмотрел на свои руки, и стал судорожно искать перчатки. Оказалось, что лямки парашюта крепко обхватили не только меня, но и карманы, в которых были мои перчатки. Пришлось быстренько, поглядывая на соседей руководителя, освободиться от привязной системы, достать перчатки, и снова затянуть лямки.

Все молчали, без обычных шуток ожидая прояснения сложившейся ситуации, и на душе стало как то тревожно. Прошла минута, другая. Отбоя, которого мы нетерпеливо ждали, все не было.

Ко мне подошел инструктор‑парашютист, проверил мой парашют, еще туже затянул лямки, ничего не сказав, и своими действиями только усилил тревогу.

Через несколько минут, однако, в салоне снова раздались шутки и смех. Тягостная тишина плохо действует на людей, и они стараются преодолеть это состояние.

Через некоторое время руководитель бригады отправился в пилотскую кабину, и, возвратившись, объявил.

– Мужики похоже на сегодня отлетались. Неполадки в двигателе. На режим невесомости выйти не сможем. Идем домой.

Получалось, что напрасны были мои переживания, эмоции.

Оказалось, что масляные редукторы принудительной подпитки двигателя в невесомости не достигали полной мощности. Различие было небольшим, но во время режима невесомости, оно могло сказаться резко отрицательно на работе двигателя, и, следовательно, на поведении самолета. Командир корабля был, конечно, прав, решив после двух попыток возвращаться на аэродром.

После посадки авиационным специалистам дали два часа на ремонт, но желаемого результата добиться не удалось. Было принято окончательное решение о переносе полета на «невесомость» на следующий день.

Итак, мой первый старт оказался неудачным. Я как будто бы побывал в роли дублера космонавта, уже побывал одной ногой «там», но в последнюю секунду какая то сила взяла и вышвырнула меня «оттуда».

Врач, услышав решение, вынул из кармана целлофановый пакет и улыбнулся.

– Эх, жизнь. В кои то веки была возможность оказать помощь человеку, впервые летящему в «космос», и то не вышло.

Кто‑то засмеялся.

– А если бы он ему не понадобился?

– Это в первый то раз? – Удивился доктор, а глаза его лучились добром, участием. – Не знаю таких. В крайнем случае, если бы он посчитал себя исключительной личностью, есть тысяча способов довести человека до нужной кондиции. Например. Рассказать несколько соответствующих моменту историй.

Я вдруг отчетливо понял, что каждую секунду, с того момента, как я попал в этот коллектив, обо мне здесь никто не забывал, хотя внешне это никак не проявлялось.

По тому, как обо мне заботились перед полетом и в полете, как иногда грубовато, по мужски, но участливо давали советы, было ясно, что никто и никогда не стал бы доводить меня «до кондиции». Но сейчас психологическая разгрузка нужна была всем, а я был идеальным объектом для дружеских розыгрышей. И я не обижался. Более того, мне уже самому было весело и совсем не страшил очередной полет. Я начинал тоньше чувствовать ритм всеобщей деятельности и пружины взаимоотношений в этом маленьком, но безусловно дружном, коллективе. У мен появилось полное доверие к этим людям и технике, с которой они работали.

Восторженные мысли о новом завтрашнем полете не покидали меня в тот день.

Но утром второго дня тревожные мысли, однако, вернулись ко мне, но уже не столь сильно заставляли сжиматься сердце. Борьба с самим собой временами напоминала игру, и где то в глубине души я уже смеялся над собой, но… лететь не хотелось. Возможные опасности как то отдалились и существовали сами по себе, но нет – нет да и вспоминал я крепкие шутки коллег по полету, и почему то представлял себе падающий самолет.

К счастью, дома обстановка изменилась. Никто меня уже не отговаривал от полета. Лишь иногда родители сочувствующе посматривали в мою сторону.

Утром, как и накануне, я был первым на месте сбора. Забрался в автобус, сел на заднее сиденье, притих и вскоре, пригревшись, задремал.

– Да ведь он, поди, ночевал тут. Боялся, что не сможет оторваться от теплой подушки. – Смех разбудил меня, и всю дорогу до аэродрома я снова был объектом шуток и веселых розыгрышей. Но уже ничего не задевало моего закаленного самолюбия. Да, собственно, и тон шуток был совсем иным. В них не было настороженности, сомнения. Похоже было, что меня приняли в число своих. Разговор шел откровенный, как с равным.

Привычно прошел взлет и набор высоты, и снова так же быстро переодевались космонавты, готовясь войти в скафандры, а инструкторы придерживали их, проверяя каждую деталь экипировки. Так же тщательно устраивался телеоператор, а рядом с ним фотограф.

А вскоре я услышал знакомую команду: «Приготовиться невесомости…». Вчерашний рубеж был достигнут.

Через несколько секунд из динамика раздался голос командира экипажа.

– До режима 5 секунд.

Движение в салоне прекратилось. Все были готовы, хотя еще секунду назад казалось, что еще долго будем устраиваться, примериваться, проверять и подгонять.

Телеоператор ободряюще подмигнул мне. И в это время из динамика послышалось.

– Режим!

Парашют вдруг стал тяжелым, и меня чуть наклонило вперед. Чтобы улучшить опору, я инстинктивно слегка согнул ноги в коленях, напрягся. Левой рукой я продолжал держаться за поручень, правой подхватил парашют снизу, облегчая давление лямок на плечи.

Перегрузка нарастала, но летчик вел самолет устойчиво. Из стороны в сторону, как на ухабах, нас не бросало. Голова становилась тяжелой, и ее все сильнее и сильнее клонило к груди.

И вдруг перегрузка резко пропала. В паху защемило, закололо, и горячая волна, пробежав снизу вверх, ударила в голову.

Все предметы перед глазами мгновенно оказались как бы размытыми, виделись в тумане.

По теории я знал, что это кровь, ранее равномерно распределенная по всему телу, вдруг большей своей частью устремилась к голове. Кровеносные сосуды головы, испытывая усилившееся давление, создают различные нескоординированные воздействия на чувствительные органы, контролирующие состояние человека.

В момент перехода к невесомости одним людям кажется, что перед глазами у них вырастает сплошная пелена, другим – что предметы и обстановка кажутся размытыми либо даже перевернутыми, хотя на самом деле, естественно, ничего реально не изменилось.

Такое состояние у многих людей сохраняется достаточно долго, и не всем из них, конечно, показана профессия космонавта.

 

При длительной невесомости в первоначальный период сильно опухает лицо, и долго не приходит первоначальное состояние, даже после возвращения из космического полета.

Мне то, правда, подобное не грозило. Ведь за одну «горку» невесомость может длиться от 20 до 40 секунд, и неприятные последствия не успевают возрасти до угрожающих размеров.

И все таки, пелена перед глазами неприятно удивила. Однако, я чувствовал, что это еще не сама невесомость, а ее преддверие. Я все еще стою устойчиво, хотя уже и не вдавливает меня в пол. Да и «размытость» предметов держалась лишь секунды. Постепенно знакомые четкие очертания прорисовывались перед глазами. Не было и ощущения перевернутости.

Пытаясь окончательно разогнать пелену перед глазами, я заморгал ими. И как раз в это время меня каким‑то чудом чуть приподняло над полом. Впечатление такое, будто весь салон стал заполняться водой, и начал срабатывать известный закон Архимеда.

Оставив в покое потерявший вес парашют, я двумя руками инстинктивно ухватился за перила, когда меня, как лодку на волнах, закачало, бросая из стороны в сторону, и куда то потащило вверх ногами. В этот момент показалось, что из меня вдруг решили разом вывернуть все мои внутренности, и варварским способом выбросить наружу содержимое желудка. Это состояние было знакомо по многочисленным предупреждениям специалистов, и я стал усиленно делать глотательные движения, не забывая крепко удерживать себя руками на привязи.

Позыв тошноты был сильным. Но, не найдя поддержки, он отхлынул, дав мне секундную передышку. Волна второго позыва была уже значительно слабее. А само ощущение невесомости было так прекрасно, что практически я тут же забыл обо всех неприятностях и … отпустил руками перила.

Что‑то плавно подняло меня над полом и отнесло в сторону. Помня о том, что на самолете невесомость воспроизводится кратковременно, и, не имея возможности оценить ситуацию по времени, я рванулся вновь к перилам, но их рядом уже не оказалось. Они находились буквально в сантиметре от рук, но дотянуться до них я не мог. Ноги мои почему то неумолимо поднимались вверх, а сам я медленно переворачивался спиной вниз. Я перестал ориентироваться в происходящем вокруг меня, и в отчаянии завертел головой, замахал руками, забарахтался, как утопающий в воде. Однако, меня неумолимо продолжало нести не вниз, а вверх к потолку. Уже не вижу ни космонавтов, ни инструкторов, а главное – никак не могу оценить, сколько же секунд осталось у меня для того, чтобы успеть зафиксировать свое положение в пространстве.

Тут то и пришло настоящее чувство страха. Ощущение моего бессилия породило чувство какой то неотвратимости неудачи, беды. Ведь я не мог ни передвигаться куда хотел, ни даже прогнозировать свое положение и перемещение в пространстве.

А время шло. Даже мчалось. Через несколько секунд невесомость должна была закончиться, и, если я не найду опоры, то меня хорошенько приложит спиной к полу салона с силой, развиваемой возвратившимся ко мне весом и инерцией, да еще с высоты более двух метров.

Но главное – это даже не возможная боль или травма. Главное – это пресквернейшее чувство беспомощности в данной ситуации, невозможность что‑то предпринять, хоть в малой доле совладать со своим телом.

А голос из динамика предупредил.

– Конец режима.

И прозвучал он как приговор моей неповоротливости и самонадеянности. Меня ведь предупреждали, чтобы на первой «горке» я всего лишь должен осмотреться.

Я уже мысленно махнул на все рукой, приготовился к наихудшему, и в этот момент кто‑то развернул меня за плечи и толкнул к спасительным перилам. Едва успел я схватиться за спасительную опору, как невесомость резко пошла на убыль. Мои ноги, как налитые свинцом, тяжело уперлись в жестковатые, но такие желанные сейчас, маты. Парашют, вес которого вновь увеличился вдвое, еще сильнее припечатал меня к полу.

Хоть голова была тяжелой, я уже, однако, верчу ею во все стороны, пытаясь понять, кто оказал мне помощь в критическую минуту. Но все заняты своим делом, и, казалось, никто не обращал на меня внимания. Понял. Окружающие щадят мое самолюбие, дают возможность успокоиться и без отрицательных комплексов продолжить работу.

Итак. Первый урок, первая встреча с невесомостью состоялись. Теперь уже не только умом, но и собственным, бешено колотящимся, сердцем понял я, почему первым космонавтам на космических кораблях «Восток» не позволяли отвязываться от кресел, и совершать свободный полет в кабине. Чрезвычайно трудно было тогда оценить состояние космонавта в невесомости, длящейся час и более. Ведь в то время на самолетах невесомость воспроизводилась меньше, чем ныне – 10–15 секунд. Никто не мог исключить такой ситуации в космосе, когда космонавт, освободившись от опоры в виде кресла, беспомощно повиснет в центре кабины, так и не сумев возвратиться в кресло перед посадкой. Некому будет подтолкнуть его в кресло.

Впервые только космонавтам А. Николаеву и П. Поповичу разрешили отстегнуться и повисеть в не