Глава VIII. Очищение Воронова

 

Пока Савелий занимался личными и общественными делами в Нью‑Йорке, Андрей Воронов, доставленный в Москву в глубоко засекреченное учреждение, был окружен как лучшими специалистами в разных областях медицины, так и лучшими учеными‑биоэнергетиками. Поскольку им пришлось иметь дело с наименее изученной областью знаний – человеческой психикой, – смешанная бригада ученых и медиков двигалась на ощупь, медленно и максимально осторожно. Никто не мог предсказать, как поведет себя в дальнейшем мозг человека, который подвергся тотальному психическому воздействию.

К счастью, ученые знали первоначальный кодовый пароль. Сплошь утыканный всевозможными датчиками, Андрей Воронов лежал неподвижно, словно мумия, находясь под ежесекундным наблюдением не только дежурных врачей, но и постоянно работавшей на запись видеокамеры. Ни единый его вздох, или движение пальца, или подрагивание ресниц не могли остаться незамеченными и тут же подвергались всесторонним анализам. Постепенно группа исследователей пришла к твердому убеждению, что организм больного находится в достаточно стабильном состоянии и, в принципе, готов к некоторым тестам.

В тот знаменательный день вокруг кровати Воронова, а кому не хватило места, – перед мониторами в отдельном кабинете, собрались все те, кто принимал непосредственное участие в работе с пациентом.

Руководитель группы психологической реабилитации, как называлась вся эта группа ученых и медиков, академик Смелянский Евгений Петрович, внимательно осмотрел всех присутствующих, потом перекрестил Воронова и вопросительно произнес тихим голосом:

– Ну что, товарищи, с Богом? – после чего, не дожидаясь ответа, выдержал небольшую паузу, наклонился ближе к Воронову и тихо, но внятно произнес: – Четырнадцать Рафаэль Санти восемьдесят три.

И тут произошло нечто совершенно неожиданное для всех присутствующих: Воронов, лежащий до этого момента трупом, вдруг открыл глаза и как ни в чем не бывало внятно отозвался каким‑то механическим голосом:

– Приказывайте!

Это было первое слово, произнесенное Андреем с момента возвращения из Америки. Да что там слово: с тех пор он впервые открыл глаза. Во время подготовки к этой стадии эксперимента между учеными было оговорено: при любых резких существенных изменениях в состоянии пациента эксперимент прекращается и полученные данные анализируются. Однако академик Смелянский, обратив внимание на спокойный, уверенный голос испытуемого, решил пойти на риск и продолжить эксперимент.

– Вы хорошо слышите мой голос? – спросил он.

– Да, слышу отлично. Приказывайте!

– Вы должны отказаться от неподвижности и вести жизнь обычного человека. Вы поняли меня?

– Да, я вас понял: вести жизнь обычного человека, – ответил Воронов, после чего он легко поднялся с кровати и принял сидячее положение.

– Как ваше имя?

– Андрей…

– Фамилия?

– Воронов…

– Род занятий?

– Майор ФСБ…

Академик хотел еще что‑то спросить, но тут перехватил взгляд человека, которому он обязан был подчиняться беспрекословно. Подойдя к нему, академик тихо спросил:

– Что‑то не так?

– Попросите всех выйти, – шепотом приказал тот.

Смелянский пожал плечами и обратился ко всем присутствующим:

– Извините, коллеги, но все могут быть свободны. Как в палате, так и на мониторах. Аппаратуру от обследуемого прошу не отключать. Всем быть на связи на своих рабочих местах. Вопросы? Нет? В таком случае все.

Дождавшись, когда сотрудники выйдут из палаты, а также из аппаратной, руководитель группы обратился к своему негласному начальнику, которым оказался помощник Богомолова – полковник Рокотов:

– Мне тоже выйти или…

– Как я понял, наш приятель будет слушаться только вашего голоса, не так ли? – спросил Михаил Никифорович.

– Совершенно верно.

– В таком случае у нас нет другого выхода: оставайтесь и помогите полностью раскодировать нашего сотрудника. У вас есть какие‑то идеи и предложения, как действовать дальше?

– В основном только интуитивные…

– Это может представлять опасность для здоровья нашего пациента?

– Судя по его адекватной реакции, нет… – ответил академик и тут же добавил: – Однако от полной гарантии я бы воздержался…

Немного подумав, Рокотов‑старший решительно сказал:

– Давайте пробовать… Только осторожно!

– Хорошо!.. – Смелянский повернулся к Воронову, который сидел неподвижно, бесстрастно уставившись в стену палаты, словно разговор шел не о нем и его совершенно не касался. – Андрей, – обратился к нему академик.

– Приказывайте!

– Какую задачу вам поставил предыдущий руководитель?

– Заставить моего названого брата Савелия Говоркова лететь в Нью‑Йорк.

– Для чего?

– Конкретная причина мне неизвестна. Единственное, о чем мне говорили, что речь шла о жизни и смерти.

– Чьей жизни и смерти?

– Не знаю…

– А если бы прошлый руководитель или я приказали бы вам убить вашего брата?

– Ни он, ни вы не имеете права приказывать мне убить кого‑либо из моих близких, – бесстрастно ответил Андрей и пояснил: – Это противоречит основному правилу моей подготовки.

– Вы обязаны отвечать на любой мой вопрос?

– Да…

Академик вопросительно взглянул на полковника Рокотова. Тот сначала неопределенно пожал плечами, но потом решительно махнул рукой и тихо разрешил:

– Пробуйте.

– Как звучит пароль вашего полного раскодирования?

– Этого я не помню: знать это – ваша обязанность, – без каких‑либо эмоций ответил Андрей.

– В пароле – одно слово?

– Нет, четыре…

– Четыре? – удивленно переспросил Рокотов, но Андрей никак не среагировал на его голос.

– Вы уверены, Андрей, что четыре? – повторил вопрос Смелянский.

– Да, четыре, – подтвердил Воронов. И вновь академик вопросительно взглянул на полковника.

– Будем рисковать, – тут же кивнул Рокотов‑старший.

– Пятнадцать Рафаэль Санти двадцать, – четко произнес Смелянский, заменив в первом кодовом пароле дату рождения художника на дату его смерти.

Не успел он договорить фразу до конца, как буквально на глазах Воронов преобразился, особенно его взгляд. Он словно очнулся от спячки и первым делом с явным изумлением осмотрел многочисленные датчики, которыми было усеяно все его тело. После чего взглянул на академика и с удивлением пожал плечами: было вполне очевидно, что он не узнал Смелянс‑кого, словно видел его в первый раз. Но, заметив Рокотова, он тут же обрадованно воскликнул:

– Михаил Никифорович, что вы здесь делаете?!

– Здравствуй, майор, с возвращением, – облегченно отозвался полковник и хотел еще что‑то сказать, но в этот момент ему на плечо предупредительно легла рука академика.

– Вы узнаете мой голос? – медленно и четко проговорил Смелянский.

– Конечно, – взгляд Андрея сразу стал серьезным, – я должен сообщить вам очень важную информацию.

– Я слушаю вас, – согласно кивнул академик, проверив, работает ли на запись видеокамера.

Пораженный, вслушивался Рокотов‑старший в фамилии, имена известных и неизвестных ему людей, в пароли связи, в коды полного раскодирования, а в голове его мелькало:

«Господи! Сколько же информации вложили Воронову с помощью кодирования! А если бы человек сам научился полностью управлять своим мозгом? Сколько бы открытий было сделано в самое короткое время! Насколько же мало сейчас использует человек возможности своего мозга! Говорят, ученые подсчитали, что всего лишь на три процента!!! Три процента, и тем не менее в мире уже сделано столько удивительных открытий!»

Благодаря полученной от Андрея информации во многие города бывшего Советского Союза руководство ФСБ направило своих агентов, которые, отыскав известного им «спящего» человека, называли ему пароль, как бы «пробуждая» его от спячки, приказывали ехать в Москву и явиться по соответствующему адресу, где их тут же арестовывали и отправляли в распоряжение следователей ФСБ. Так закончилось самое массовое и страшное по своим последствиям для будущего России запланированное врагами нашей страны преступление уходящего века.

Когда очередь дошла до Владислава Фридриховича Ведерникова, занимавшего столь высокий пост, то Богомолову даже пришлось выходить на руководителей Администрации Президента, чтобы заручиться их согласием. Эта бюрократическая волокита привела к очень серьезным последствиям…

Пока шли переговоры и утряски, к Такиро Широши пришло сообщение о том, что на «Второго» объявлена охота. После недолгих размышлений Широши решил, что Ведерников заслужил его поддержку, и набрал номер телефона.

– Славик, это вы? – услышал Ведерников знакомый голос в трубке, и его сердце тут же откликнулось учащенной работой.

– Да, это я, – как можно спокойнее произнес Владислав Фридрихович, – чем могу быть вам полезен?

– Сегодня вы проверяли свою спецсвязь?

– Я уверен, что мы можем говорить спокойно, – проговорил Ведерников, но его охватило волнение.

– Мне нужна не ваша уверенность, а точный ответ на поставленный мной вопрос! – с некоторым раздражением произнес Широши.

– Сегодня – нет. – Ведерников взволновался еще сильнее: никогда еще «Первый» не позволял себе с ним разговаривать в таком тоне.

– Через пятнадцать минут ждите звонка… – приказал Широши, и в трубке раздались короткие гудки.

Последняя фраза означала, что Ведерников должен ожидать его звонка по телефону, зарегистрированному на фамилию, созвучную с именем отца его двоюродного брата, которого звали Петер, а значит, мобильный телефон был зарегистрирован на фамилию Петров. Сразу же после единственного разговора по этому телефону Ведерников должен был избавиться от трубки.

Кроме того, для Ведерникова эта условная фраза означала, что может случиться так, что в результате разговора по «мобильнику Петрова» – он уже никогда не вернется в свой рабочий кабинет. К подобной ситуации Владислав Фридрихович подготовился давно и не раз проводил соответствующие репетиции. Первым делом он должен был взять с собой самое необходимое: деньги, паспорта, оружие. Весь этот набор Ведерников держал в металлическом дипломате с цифровым замком, запертом в специальном сейфе. После этого он обязан был избавиться от опасных улик, с помощью которых можно было напасть на его след или на след «Первого».

Поначалу Ведерников держал эти опасные вещи в дипломате, который был просто заминирован и взрывался через полчаса после включения сигнала. Но позднее Ведерников при помощи Седого усовершенствовал систему уничтожения не только опасных улик, но и всей документации, находящейся в его кабинете. Для этого все шкафы и столы были заминированы, и в случае опасности Ведерникову нужно было только набрать на своем сейфе определенный набор цифр.

Эта система была намного совершеннее прежней, потому что она имела так называемый «задний ход». Допустим, тревога оказывалась ложной. В этом случае Ведерников, возвратившись в свой кабинет, должен был набрать на сейфе иную комбинацию цифр, и система тут же отключалась. Если же кто‑то посторонний захотел бы залезть в ящик или какой‑нибудь шкаф без отключения этой системы, то система мгновенно срабатывала, и все документы моментально уничтожались с помощью сильнейшего термического воздействия.

После звонка «Первого» Ведерников очень занервничал: явно случилось нечто такое, что, как чисто интуитивно он чувствовал, внесет в его жизнь очень серьезные изменения. Неужели провал?

Владислав Фридрихович бегло проанализировал несколько возможных путей развития ситуации и решил, что при самом неблагоприятном из них в первую очередь необходимо избавляться от опасных свидетелей: в данном случае наиболее опасным свидетелем являлся Федор. И поэтому, выходя из своего кабинета, он подал знак Федору следовать за ним. И когда они вместе спускались в служебном лифте, Ведерников тихо проговорил:

– Послушай, Седой, сейчас у меня должна состояться очень важная встреча, и ей никто не должен помешать. А поскольку я доверяю только тебе, то ты и будешь нас прикрывать.

– Как телохранитель или как простой наблюдатель? – спросил Федор не только для того, чтобы узнать, как ему действовать в случае непредвиденной ситуации, но и для того, чтобы прощупать, сможет ли он заработать на этом задании и сколько?

– Просто держи глаза открытыми пошире, – уточнил Ведерников, – потом обо всем доложишь!

– Как скажешь, хозяин.

Ровно через пятнадцать минут Ведерников оказался в Нескучном саду. Не очень надеясь на Федора, он постарался, чтобы за ним, во‑первых, не увязался «хвост», а во‑вторых, во время телефонного разговора ему требовалось, чтобы никого рядом не было.

В Нескучном саду Ведерников сел так, чтобы не выпускать из поля зрения фигуру Седого. Вскоре раздалась незатейливая мелодия «Подмосковных вечеров», и он нажал на мобильнике кнопку «да».

– Еще раз привет, Славик! – прозвучал голос «Первого».

– Здравствуйте, – напряженно ответил он, – что‑то случилось?

– У вас нюх, как у породистой гончей, – усмехнулся Широши. – Сразу после нашего разговора отправляйтесь в аэропорт, берите билет в любую страну Запада и сегодня же улетайте из России, если, конечно же, вы не хотите близко познакомиться со всеми прелестями Лефортовской тюрьмы, – с явным сарказмом проговорил «Первый».

– А как же…

– О семье придется забыть, – перебил Широши, – по крайней мере на ближайшие три‑четыре года, я вас найду в Вене.

– В Вене? Но как?

– Ровно через две недели, в семь часов вечера по венскому времени у входа в Оперный театр вас будет ждать человек. Он сам к вам подойдет. Послушайте вместе хорошую оперу. Вы ведь давно не были в театре?

– Давно.

– Я так и думал… – с удовлетворением заметил тот. – Я надеюсь, на две недели скромной жизни на Западе ваших сбережений хватит? Вы не забыли номера ваших швейцарских и австрийских банковских счетов?

– Ничего не забыл, шеф. Но можно вопрос?

– Почему вспыхнула земля у вас под ногами?

– Да…

– К сожалению, не только у вас, – с явным огорчением произнес «Первый», – на столе по имени Россия смешаны такие карты! Полетели такие нужные и талантливые головы, что вы и представить не можете! Но, прошу заметить, – многозначительно сказал Широши, – я спасаю только вашу голову… – Он сделал паузу и подытожил: – Я всегда с уважением отношусь к тем людям, которые были мне преданы до конца.

– Весьма признателен вам за то, что вы цените мою готовность служить вам верой и правдой!

– Нисколько не сомневаюсь в вашей признательности, – не без иронии заметил Широши. – Ладно, пока, до встречи! – В трубке послышались короткие гудки.

В соответствии с инструкцией Ведерников нажал на кнопку «нет», достал из кармана носовой платок, тщательно протер трубку, затем резко переломил ее хрупкий корпус и бросил в мусорную урну. Незаметно вытащил из кармана миниатюрный контейнер с иглой и отравленной жидкостью. Поудобнее вложив контейнер в правую руку, Ведерников медленно поднял глаза на Седого, который бросал по сторонам цепкие взгляды и даже на мгновение не мог представить, что его жизнь уже приблизилась к своему логическому завершению и вскоре ему предстоит встретиться с душами всех тех, кого он собственноручно отправил на тот свет.

Перехватив чуть заметный жест своего шефа, Седой быстро встал, подошел к скамейке, где сидел Ведерников, и опустился рядом.

– Клиент на встречу не пришел, – пояснил ему Ведерников, – перенес ее на завтра, но ты должен посидеть на этой скамейке еще двадцать минут, дождаться человека в красном плаще, получить от него пакет и тут же принести мне… – Он старался говорить медленно и спокойно, хотя его выдавали бегающие глаза, но, на его счастье, Седой настолько верил своему хозяину, что ему и в голову не могла прийти мысль о такой черной неблагодарности.

– Что в этом пакете?

– Документы.

– Компромат?

– Да. – В голосе Ведерникова прозвучало явное облегчение: Федор, сам того не зная, облегчил ему задачу.

– Сколько я получу?

– Пять штук.

– Десять!

Ведерников хотел было уже согласиться, но тут же спохватился: нужно, чтобы все было, как обычно, а обычно они бешено торговались. Какая разница сейчас: все равно тот не получит ни цента.

– Семь.

– Восемь с половиной.

– Семь с половиной.

– Восемь.

– По рукам. – Ведерников протянул ему руку, которую тот пожал, не обратив внимания на едва заметный укол.

– Люблю иметь с вами… – начал Седой, но в тот же миг его мозг, получив соответствующую дозу сильного смертельного яда, мгновенно перестал соображать, а все его тело одеревенело.

Осторожно высвободив свою руку из руки Седого, Ведерников осмотрелся по сторонам, но вокруг никого не было, и только в самом конце аллеи медленно шла в их сторону пожилая пара. Продолжая сидеть, Ведерников незаметно вогнал контейнер с иглой в землю, заровнял его, потом поднялся с лавки, бросил последний взгляд на своего верного слугу и, не торопясь, пошел в сторону вишневого «Мерседеса».

Через четыре с половиной часа он уже сидел в самолете авиакомпании «Люфтганза», который уносил его во Франкфурт‑на‑Майне…

Естественно, ничего не зная об этих событиях, Воронов попросил у Богомолова разрешения лично участвовать в задержании того человека, племянник которого убил нескольких солдат. Когда он в сопровождении двух сотрудников ФСБ вошел в приемную Ведерникова, молодая симпатичная секретарша спросила:

– Вы к кому?

– Мы? Как вас зовут, красавица?

– Марина Владимировна, секретарь господина Ведерникова, – представилась она.

– Так вот, Мариночка, можем ли мы лицезреть Владислава Фридриховича?

Девушка, как‑то очень уж подозрительно разглядывая Воронова, воскликнула:

– Вы знаете, а его нет! Он еще до обеда ушел и не сказал куда. Обычно все знает его личный помощник, Федор, но он тоже ушел вместе с ним.

– Почему вы так странно смотрите на меня? – спросил Воронов.

– Мне кажется, что ваше лицо мне знакомо…

– Знакомо? Откуда? – удивился Андрей. – Лично я вас вижу впервые.

– А я вспомнила! – неожиданно воскликнула секретарша. – Я видела вас на фотографии, которую взял с собой Федор, когда улетал в Омск…

– Федор? Да кто такой Федор? – нахмурился Воронов, но его память готовила подсказку.

– Федор? Я ж вам уже сказала: это помощник Владислава Фридриховича. Федор Полторацкий, – пояснила девушка и тут же спросила: – Вы встретились с ним в Омске?

– И у него такая седая голова? – не обратив внимания на ее вопрос, спросил он.

– Да, за это его иногда называют Седым…

– И ушли они…

– В одиннадцать часов.

– А сейчас половина пятого… – задумчиво проговорил Андрей.

– Если точнее, то шестнадцать тридцать семь, – вставила секретарша.

В этот момент запиликал телефон Воронова.

– Да, слушаю!

– Ты сейчас где, майор? – раздался в трубке голос Рокотова‑старшего.

– В приемной Ведерникова, а что?

– Твой Седой нашелся!

– Где?

– В Нескучном саду…

– А что это он там делал?

– Спал на скамейке.

– Спал?

– Ага, вечным сном.

– Известно, от чего он… – начал Андрей, но, взглянув на секретаршу, договорить не решился.

– Пока судмедэксперты ничего определенного сказать не могут: более всего склоняются к инфаркту, но… Представляешь, в мусорной урне нашли сломанный мобильник. Странно это… – полковник вдруг перешел на другую тему, – как ведет себя Ведерников?

– А Ведерников себя никак не ведет.

– В смысле?

– В смысле, что его уже несколько часов нет на рабочем месте и, кстати, ушел он, как говорит его милая секретарша, – он бросил красноречивый взгляд в сторону девушки, и та вся зарделась от удовольствия, – вместе с этим Седым.

– Вот как? Очень интересно! Кажется, мы его, Воронов, проворонили… извини за нечаянный каламбур.

– Так что, объявить во всероссийский?

– Объявляй, хотя это уже вряд ли что даст, – скептически заметил Рокотов‑старший, – вот что, оставь‑ка ты там одного нашего сотрудника, а сам быстренько ко мне: тебя тут сообщение дожидается.

– Срочное?

– А как ты думаешь, если сообщение из Америки?

– Господи! – воскликнул Андрей. – От Бешеного?

– В точку!

– Лечу! – Он отключил мобильник и повернулся к одному из сотрудников ФСБ.

– Послушай, Сурогин, остаешься здесь… – он перехватил его восхищенный взгляд в сторону секретарши и добавил: – За старшего… Не давай девушке скучать и, как только вернется Ведерников, сопроводишь его к нам.

– А Полторацкого?

– Полторацкий уже у нас!

– Федор у вас? – удивилась секретарша. – Так вы и спросите у него, где шеф: он всегда все про него знает.

– На этот раз он ничего не может ответить, – глубоко вздохнул Воронов.

– Почему?

– Полторацкий находится без сознания.

– Как без сознания? – Она переспросила таким тоном, словно спрашивала: «Как ушел в магазин?», но тут же спохватилась и воскликнула уже совсем другим тоном: – Как без сознания?!

– Врачи говорят: инфаркт. – Воронов на всякий случай решил проявить осторожность.

Когда Андрей появился в приемной Богомолова, Михаил Никифорович хитро взглянул на него.

– Что? – насторожился тот.

– Тебя ждут.

– Кто?

– Как кто? Константин Иванович!

– Уже вернулся?

– Откуда?

– Чего ты мне мозги крутишь, Михаил Никифорович? – недовольно буркнул Андрей. – Ты же сам говорил, что Богомолов уехал на важную встречу на Балканы.

– Уехал – точно, на важную встречу тоже точно, вот только не на Балканы…

– И куда же?

– Он тебе сам все скажет. Иди! – Полковник мягко подтолкнул Воронова в сторону кабинета.

– Войдите! – раздался голос Богомолова, когда Андрей постучал в дверь.

– Разрешите?

– Входи, входи, майор. – Богомолов вышел из‑за стола и сделал несколько шагов в его сторону. – Ну, как ты? – генерал сам обнял его за плечи. – Доктора говорят, что вроде бы обошлось без последствий.

– Так точно, Константин Иванович! Память восстановилась полностью! – бойко отрапортовал Воронов. – С прибытием вас из… сам уж не знаю откуда!

– Из Нью‑Йорка. Из Нью‑Йорка, дорогой мой Воронов. Огромный тебе привет от братишки, а еще он просил передать тебе это. – Генерал протянул ему симпатичную рамку, в которую была вставлена фотография с улыбающимися Розочкой и Савелием, одетыми для свадебной церемонии, а между ними, на руках отца, радостно улыбался маленький Савушка.

Надпись гласила:

«Нашему дорогому Андрюшке в наш Великий день! Не грусти, что не был с нами физически: ты с нами всегда рядом духовно! Это была лишь репетиция, а главная церемония будет в Москве!

Твои Розочка и Савелий, а также племянник 13 ноября 2000 года»

– Теперь понятно, почему Михаил Никифорович держал все в тайне, – усмехнулся Воронов, – думал, возьму и махну в Америку прямо с больничной койки?

– Ты прав, такое подозрение у нас имелось. В то время ты был просто неадекватен: никто не мог сказать, как ты поступишь, узнав о свадьбе Савелия, – искренне пояснил Богомолов. – Так что не держи на нас зла!

– Ладно, проехали! – Воронов махнул рукой. – Скажите, как свадьба прошла?

– Просто здорово! – с восторгом проговорил Богомолов. – Все движение на улицах Нью‑Йорка останавливалось, когда мимо проезжали наши молодожены. Прекрасная пара!

– Да, наконец‑то Савке повезло, – заметил Воронов и глубоко вздохнул, – столько обломов было, что… – Андрей снова вгляделся в фотографию. – Вы только посмотрите, какой бутуз уже вырос! Вылитый Савка!

– Так он и есть Савка!

– Как, тоже Савка? Вот здорово! – обрадовался Андрей. – Буду жить в окружении Савелиев: сын – Савелий, брат – Савелий, а теперь еще и племянник

– Савелий!

– Ты бы видел, что твой племянник вытворяет. Такой умница растет: все соображает! Кстати, тебе еще и письмо прислал Бешеный. – Генерал достал из стола конверт и протянул Андрею. – Только прошу тебя: прочитаешь потом. Я ведь еще дома не был: устал как собака, а мне еще хочется послушать об этом Ведерникове…

– Фамилию которого вы даже вслух произносить не решались, – с грустью подколол его Воронов.

– Грешен, батюшка, грешен! Каюсь в том! Ну, рассказывай, как прошел арест?

– Так вы еще ничего не знаете?

– Откуда? Я же только что из аэропорта!

– Судя по всему, Ведерников смылся и наверняка сейчас где‑нибудь за границей логи парит… – недовольно сообщил Андрей. – Кстати, нашелся и Седой.

– Тот самый, что тебя закодировал?

– Ну!

– Вот как? И что говорит?

– А ничего не говорит! – Воронов встал с кресла и раздраженно сделал несколько шагов по кабинету. – Седого нашли мертвым в Нескучном саду. Нисколько не удивлюсь тому, что его убрал сам Ведерников, избавляясь от опасного свидетеля.

– Да, недооценили мы его, недооценили! – виновато покачал головой Богомолов.

– А теперь ищи ветра в поле…

– Да и бог с ним! Не переживай! – отмахнулся генерал и с восторгом воскликнул: – Ты подумай, брат Воронов, какой подарок ты сделал своей стране! Благодаря тебе мы выловили столько зубастых акул, о существовании которых и не догадывались. Это же были мины замедленного действия. Черт знает, сколько они еще могли бед натворить. А ты переживаешь за одну спрыгнувшую вошь. Запомни: Бог шельму метит! Найдет и он свой конец! Так что не переживай. Плюнь и забудь… до поры, – договорив, Богомолов почему‑то погрустнел, и его взгляд замер.

– Константин Иванович, у меня такое впечатление, что у вас в глазах не только усталость, но и что‑то еще, – заботливо проговорил Воронов.

– С чего ты взял? – недовольно буркнул Богомолов.

– Я что, ошибаюсь?

– Нет, не ошибаешься, майор. – Генерал с грустью пожевал губами, помолчал немного, потом тихо сказал: – Думаю, что скоро у тебя будет другой начальник…

– Вы что, заболели? – встревожился Андрей.

– Нет, не заболел… пока… Просто я считаю, что пора уступать место молодым…

Выйдя из здания ФСБ, Воронов сел в свой «жигуль» и медленно тронулся с места. Действовал он автоматически, нисколько не задумываясь о том, что делают его руки: мысли сейчас были заняты Богомоловым. Они столько лет проработали вместе, что неожиданное известие о его уходе из органов застало майора врасплох. Конечно, Андрей понимал, что Константин Иванович в таком почтенном возрасте, когда другие уже давно находятся на пенсии, но Богомолов относился к тем людям, которых трудно представить обыкновенными пенсионерами. Воронов твердо был уверен, что любой сотрудник ФСБ, кто хотя бы раз сталкивался с Богомоловым, навсегда сохранит к нему уважение и всегда будет обращаться к нему за советом.

Константин Иванович был не просто хорошим начальником, он был Человеком с большой буквы, Человеком, к которому в любой момент можно было обратиться за помощью, за советом, и всегда можно быть уверенным, что он никогда не откажет ни в том, ни в другом. Про таких, как Константин Иванович, обычно говорят: он никогда, даже в малости, не предаст, и за ним, как за каменной стеной! Именно к генералу Богомолову, как ни к кому другому, подходит давнее, уже банальное, но точное выражение: «с ним хоть в разведку!»

И конечно же Воронову было искренне жаль, что Богомолов уходит. У него появилось такое ощущение, словно с уходом генерала все управление осиротеет…

 

Глава IX. Похищение Савушки

 

Когда родился маленький Савушка, Розочка на всех парах приближалась к получению диплома, перейдя на индивидуальную программу обучения, иными словами, экстернат. Поначалу педагоги скептически отнеслись к желанию странной русской девушки закончить университет за три года и называли это блажью. Однако уже через два месяца они вынуждены были изменить свое мнение: стали всерьез относиться к Розочке и нарекли ее между собой «уникальной девочкой».

Желание Розочки не было спонтанным и явилось результатом долгих и довольно мучительных размышлений. А началось все в тот самый день, когда Савелий, в порыве необузданной страсти, в тот самый момент, когда хочется быть с любимым человеком до конца откровенным, рассказал Розочке полную правду о своей жизни.

Ему и в голову не могло прийти, что реакция Розочки будет совершенно неадекватной, во всяком случае, не такой, как он ожидал: вместо благодарности за искренность, которая далась ему с таким трудом, она неожиданно выплеснула на любимого человека свой гнев, возмущение, злость, страх и даже ненависть. Она разозлилась настолько сильно, что даже не захотела его больше видеть. Розочка выбежала из отеля, где они были с Савелием, с твердым намерением больше никогда не встречаться со своим бывшим, как ей казалось в тот момент, любимым. Однако первые дни разлуки оказались для совсем еще молодой девушки настоящим кошмаром. Она заперлась в своей комнате, не желая никого ни видеть, ни слышать. Розочка отказывалась от пищи, и единственное, что она могла принимать, была минеральная вода.

Первое время молодой организм справлялся, однако, не получая пищи для восстановления утраченных сил, постепенно слабел и истощался, пожирая сам себя. В конце концов это привело к настоящей горячке на нервной почве, и Розочку пришлось отправить в больницу. Трудно сказать, чем бы все это закончилось для Розочки, если бы ее не навестил Майкл Джеймс, который от Савелия узнал подробности их разрыва и дал ему твердое обещание навещать строптивую девушку. Майкл отлично понимал, что Розочке нужна помощь папы или мамы, а вот их‑то у нее как раз и не было.

Узнав, что она в больнице психиатрического профиля, генерал поспешил навестить ее, опасаясь, что Розочка может совершить глупость и попытаться покончить с собой. К счастью, все оказалось не столь трагично: доктор объяснил, что у Розочки произошел тяжелый нервный срыв, но в настоящее время кризис миновал, и ее можно навестить при неукоснительном выполнении одного условия – не волновать ее.

Поначалу Майкл так и вел себя. Он пытался развеселить ее, травя старые анекдоты и рассказывая смешные истории, но Розочка ни разу не улыбнулась, хотя и не просила прекратить. Понимая, что пациентке нельзя долго оставаться в таком состоянии, но, не зная, как из него вывести Розочку, Майкл вдруг принялся рассказывать о своей жене. О том, как они познакомились, как он ухаживал за Трейси, как они поженились, как много им пришлось пережить в те годы, когда он вплотную занялся своей карьерой, для чего ему даже пришлось взять фамилию Трейси и отказаться от фамилии своего деда, которому пришлось покинуть родину из‑за гордого и строптивого характера. Поведал он Розочке и историю своего деда. Рассказал и о том, сколько Трейси пришлось вытерпеть, когда он, уходя на очередное опасное задание, не знал, когда вернется и вернется ли вообще.

Рассказал даже о том кошмарном случае, когда однажды бандиты захватили Трейси в заложницы и заставляли звонить Майклу, обещая отпустить ее, если она сможет уговорить мужа явиться по определенному адресу. Прекрасно понимая, что ждет Майкла, Трейси категорически отвергла такой обмен, и бандиты в ярости отрезали ей мизинец.

А потом Майкл принялся рассказывать о Савелии. О его трудном, как и у Розочки, сиротском детстве, о тяжелейших военных испытаниях и ранениях в Афганистане, о том, как его оклеветали и упрятали в тюрьму, о смертельном риске при побеге из‑за колючей проволоки, о встрече с Великой Любовью и о том, что ему пришлось испытать, когда его Любовь растоптали подонки и негодяи, и как трагично поступила его Любовь, которая не смогла предстать перед Савелием оскверненной и потому ушла из жизни. О том, как ее смерть повлияла на Савелия: он вернулся в Афганистан, чтобы найти там свою смерть, и как его спасло то, что в самый трудный и опасный период его жизни он нашел своего Учителя в горах Тибета…

Нельзя сказать, какая из историй, рассказанных Майклом, заставила Розочку взглянуть на Савелия и на их отношения, на его беззаветную любовь к ней с какой‑то новой стороны, но ее глаза постепенно потеплели, и из них брызнули крупные очищающие слезы. Розочка уткнулась Майклу в грудь и принялась торопливо, взахлеб рассказывать о своей жизни. О том, как еще совсем маленькой девочкой влюбилась в Савелия и дала клятву любить его всю жизнь, о том, как один за другим погибли ее родители и ее стала воспитывать Зинаида Александровна, о том, как она завидовала своим школьным подругам, у которых был хотя бы один из родителей.

Обо всем этом Майкл, конечно же, давно знал от Савелия, но он терпеливо слушал, поглаживая ее головку, прекрасно понимая, что в душе Розочки накопилось столько, что ей просто необходимо выговориться, облегчить свою душу, выплеснув кому‑нибудь все сокровенное. Чем больше Майкл слушал Розочку, тем больше в нем росло убеждение, что ей нужна не только помощь, не только присутствие любимого. Розочке как воздух необходимо понять Савелия, понять суть его характера. Как говорится, ей нужно было самой побывать в его шкуре. И неожиданно генерал услышал от нее то, о чем размышлял и он:

– Дядя Майкл, я очень много передумала о Савушке, передумала столько, что, казалось, голова лопнет от напряжения. Когда вы напомнили мне об Учителе Савушки, мне стало так стыдно перед ним за свое поведение, что готова провалиться сквозь землю. – В ее глазах огонь сменил былое безразличие.

– Почему только при воспоминании об Учителе?

– А потому, что я с ним лично знакома.

– Как это? – удивился Майкл, не сомневаясь в том, что Розочка никак не могла видеть Учителя Савелия.

– Когда Савушке бывает плохо, Учитель приходит ко мне во сне и успокаивает меня, – спокойно пояснила Розочка, но, перехватив его настороженный взгляд, добавила: – Только не думайте, что мне вновь понадобился психиатр, его Учитель действительно являлся мне во сне. Однажды, когда я рассказала об этом Савушке и описала его, Савушка мне поверил. Так что я не больна и не выдумываю!

Перед Майклом была не маленькая беззащитная девушка, перед ним сидела настоящая тигрица, готовая не только выпустить свои мощные когти, но и нести полную ответственность за все, что она совершит.

– Хорошо, хорошо, верю! – замахал руками генерал. – Только не нужно проваливаться сквозь землю, – улыбнулся Майкл. – Достаточно просто понять своего любимого.

– Вот! – с восторгом воскликнула Розочка, вскинув кверху указательный пальчик. – Именно это я сейчас и хочу больше всего на свете! Легко сказать – понять, но как этого достичь? И мне стало ясно, что я неизбежно должна очутиться в его шкуре, чтобы испытать то, что испытал мой Савушка, но конкретного способа я не знаю.

– Ты, девочка моя, даже не представляешь, какую радость мне сейчас доставила своими словами, – искренне проговорил Майкл. – Я все думал и гадал, но никак не мог придумать, как подступиться к тебе со своим предложением, а ты сама мне помогла. Так вот, Розочка, я знаю, как тебе испытать все то, что испытал Савелий! Конечно же, имею в виду не страшные события его жизненного пути, а воспитание его духа и тела.

– Что‑то я пока не понимаю… – растерялась Розочка.

– Несмотря на то что я живу в Америке и не ношу фамилии своих предков, в душе я всегда оставался русским человеком и, конечно же, всем сердцем болею за Россию. И мне кажется, Розочка, ты можешь принести большую пользу своей стране, если займешь место рядом со своим любимым. Не просто для того, чтобы он ощущал надежную руку близкого человека, а для того, чтобы в любой момент ты смогла прийти ему на помощь, если он будет нуждаться в ней, а может, чем черт не шутит, и спасти ему жизнь. – Глаза Майкла загорелись, он весь светился, так ему нравился пришедший ему в голову план: не только спасти девушку от стресса и меланхолии, но и постараться сделать из нее главную помощницу Савелия. Именно в этом направлении он и должен действовать.

– Но я же совсем ничего не умею, – растерянно пролепетала Розочка.

– Ничего не умеешь пока, – возразил генерал. – Ты думаешь, твой Савелий с рождения все умел? Нет, он долго и упорно учился, совершенствовал себя, совершенствовал свое тело и свой дух! Тебе тож<