Палуба к исходу первой ночной вахты

(Ахав стоит у руля; подходит Старбек.)

– Нужно спустить грот‑марса‑рей, сэр. Марсафал совсем разболтало, и подветренный топенант того и гляди лопнет. Разрешите спустить?

– Ничего не спускать! Подвяжите парус. Будь у меня брам‑стаксели, я бы и их сейчас поднял.

– Сэр, Бога ради, сэр!

– Ну что еще?

– Якоря вот‑вот сорвутся. Прикажете вытянуть их на палубу?

– Ничего не спускать и ничего не убирать; но все закрепить. Ветер свежеет; однако он еще не добрался до стрелки в моих таблицах. Живей, чтобы все было исполнено! Клянусь мачтами и килем, он думает, что я горбатый шкипер какой‑нибудь каботажной шаланды. Спустить мой грот‑марса‑рей? О ничтожества! Высокий рангоут предназначен для сильных ветров, а рангоут моего мозга уходит под облака, что несутся в вышине, изорванные в клочья. Что же мне, спустить его? Только трусы убирают в бурю снасти своих мозгов. Ого, как громко рычит и бурчит все там, наверху! Я счел бы это возвышенным, когда б не знал, что колики – шумная болезнь. Тут нужно лекарство, лекарство нужно!

Глава CXXI

Полночь на баке у борта

(Стабб и Фласк, сидя верхом на фальшборте, закрепляют висящие за бортом якоря добавочными найтовами.)

– Нет, Стабб, ты можешь колотить по этому узлу сколько душе твоей угодно, но никогда ты не вколотишь в меня того, что ты только что сказал. И давно ли ты говорил обратное? Не ты ли говорил раньше, что всякое судно, на котором идет Ахав, должно внести дополнительный взнос на страховой полис, все равно как если бы оно ушло, груженное с кормы бочонками пороху, а с носа коробками серных спичек? Постой минутку, скажи только: говорил ты так или нет?

– Ну, допустим, говорил. Что же с того? С тех пор отчасти изменилось даже мое тело, почему бы мне не изменить также свое мнение? К тому же, даже если бы мы и впрямь были загружены с кормы пороховыми бочонками, а с носа серными спичками, как, черт возьми, могут эти спички загореться здесь, где все насквозь промокло? Да и тебе самому, коротышка, уж на что у тебя волосы огненные, а и тебе сейчас не загореться. Встряхнись‑ка, ведь ты у нас теперь Водолей, Фласк, ты мог бы наполнять целые жбаны водой у себя из‑за пазухи. Понимаешь ты теперь, что против этого дополнительного риска мореходные страховые компании имеют дополнительные гарантии? Мы ведь настоящие водопроводные колонки. Но ты слушай дальше, и я отвечу тебе на второй вопрос. Только сперва убери ногу с этого якоря, чтобы я мог пропустить конец, вот так. А теперь слушай. В чем, интересно бы знать, разница между человеком, который держится в грозу за мачтовый громоотвод, и тем, кто стоит в грозу подле мачты, не имеющей никакого громоотвода? Неужели ты сам не понимаешь, растяпа, что с тем, кто держится за громоотвод, ничего не может приключиться, если только молния не ударит сначала в мачту? Так о чем же тогда говорить? Может, один только корабль из сотни имеет громоотводы, и Ахаву, а равно и всем нам, дружище, опасность угрожала, по моему скромному мнению, не больше, чем всем прочим морякам на десяти тысячах кораблей, что бороздят сейчас океан. А ты, Водорез, ты бы, я думаю, хотел, чтобы все люди на свете ходили с громоотводиками на шляпе, наподобие пера у офицера ополчения, и чтобы сзади они развевались, точно офицерские шарфы? И что ты такой неразумный, Фласк? Ведь это так просто быть разумным, почему же ты неразумный? Каждый, кто видит вещи хоть вполглаза, может быть разумным.

– Не знаю, Стабб! Я бы так не сказал. Иной раз это довольно трудно.

– Да, когда промокнешь до мозга костей, трудновато быть разумным, это верно. А я, кажется, весь пропитан этой пеной. Ну, да ничего. Подсунь‑ка там найтов и тяни его сюда. Кажется, крепим мы здесь эти якоря так прочно, будто никогда уже они нам не могут понадобиться. Принайтовить эти якоря, Фласк, это все равно что связать человеку руки за спиной. И ведь какие руки! Большие, щедрые. Видишь эти железные кулаки, а? Крепкая у них хватка. Интересно, Фласк, на якоре ли наш мир? Если и на якоре, то цепь у него необыкновенной длины. Ну вот, ударь по этому узлу разок, и готово. Так. Если не говорить о твердой земле, то самое приятное – это пройтись по палубе. Послушай, выжми‑ка ты мне полы бушлата, друг. Спасибо тебе. У нас вот смеются над фраками, Фласк, а мне так думается, что в шторм на судне все должны носить длинные фалды. Они ведь сходят внизу на нет, и по ним бы отлично стекала вода. Или же треуголка, она образует отменные водосточные желоба, Фласк. Так что хватит с меня бушлатов и зюйдвесток; напялю‑ка я фрак и нацеплю касторовую шляпу, так‑то, брат. Хо‑хо! Фьюить! Лети за борт, моя зюйдвестка! Господи, господи! И как же это ветры небесные могут быть так грубы и невоспитанны? Да, препаршивая ночка, брат.

Глава CXXII