Сказка «Морской Царь и Василиса Премудрая»

 

В сборнике Афанасьева в цикле «Морской Царь и Василиса Премудрая» приведено восемь сказок. Исходным для них стал сюжет о договоре Царя с путником: за возможность напиться из источника Хозяин воды требует отдать то, чего путешественник дома не знает. Тот соглашается, не догадываясь, что за время отсутствия у него родился сын Иван‑царевич. Им в итоге и расплачивается родитель с Царем.

Сказочный сюжет о запродаже незнаемого в родном доме выдающийся исследователь сказок В. Я. Пропп (1895–1970) соотносил с обрядом инициации – посвящения или введения в культовые таинства подростков у древних народов. Молодой человек во время обряда подвергался испытанию, включавшему в том числе и жестокие истязания. Мучения, принимаемые юношей, символизировали его временную смерть, а одоление мук и последующее «возрождение» вводило его в круг посвященных, взрослых и готовых к вступлению в брак мужчин. Нечто схожее совершается и в сказке. Заклание родителями своего ребенка Морскому Царю, служба у него, удачный побег и женитьба на Василисе Премудрой своего рода поэтические декорации таинства посвящения; герой, попавший в запредельное царство, возвращается невредимым назад.

С развитием речных и морских торговых экспедиций русичей древний сюжет приобрел новое звучание. Немилосердным таможенником (Морским Царем или Чудо‑юдой) купцам‑мореплавателям представлялся правитель тех морей и рек, по которым пролегал их путь. В одном из вариантов Иванна‑царевича теперь заменил Иван купецкий сын (отправляющийся в услужение к Чудо‑юду). Трудно сказать, возникла бы вообще эта сказка о русском купце и морском злодее, не воспрепятствуй Хазария свободному плаванию русских кораблей через контролируемые ею реки и проливы.

В 913 г. за возможность прохода в Каспийское море русичи обязались отдать хазарскому царю половину своей добычи. Это, конечно, было грабительское условие, поскольку русские воины шли воевать за хазарские интересы. Но все‑таки оно предполагало достаточную награду уцелевшим. На обратном пути, дойдя до устья Волги, русы отослали условленную часть богатств кагану. Однако тот, нарушив договор, отказался пропустить их домой и позволил своей мусульманской гвардии напасть на русичей. После отчаянного трехдневного сражения они были разбиты, потеряв убитыми 30 тысяч человек. Нарушение клятвы всегда считалось святотатством. Коварство хазарского правителя выглядело еще более бесстыдным на фоне недавних договоров русских с греками. За подобные преступления, творимые прототипом Чудо‑юды, и прилепилось к последнему прозвище Беззаконный.

«Выражается сильно российский народ! И если наградит кого словцом, то войдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света» (Н. В. Гоголь). Применительно к иудейской Хазарии это словцо имело, так сказать, и внутриобщинный смысл. Еще во времена Римской республики (во II в. до н. э.) в иудаизме оформились и противоборствовали две религиозные группировки – саддукеи и фарисеи. Саддукеи (аристократическая, земледельческая знать, жрецы) придерживались буквального смысла Моисеева закона. Фарисеи же, состоящие из ремесленников, торговцев, низших служителей культа, наоборот, стремились «усовершенствовать» иудейскую религию толкованием библейских (ветхозаветных) положений. Собранные и отредактированные разъяснения ветхозаветных книг составили Талмуд, святое святых правоверного фарисея. Христианские авторы, занимавшиеся его изучением, свидетельствуют, что талмудические трактаты неизбежно должны приучать своих последователей к вредным тонкостям, натяжкам, лживости, надувательству, плутовской изворотливости, изощрять их пронырливость и, наконец, убивать в них уважение к Моисееву законодательству. Итильские менялы и ростовщики склонились (в понимании христиан) к почитанию извращенного закона (Талмуда), за что и были отмечены столь нелестным прозвищем.

И еще пара сказочных особенностей. У Чудо‑юда 77 дочерей. Появление такого числа вряд ли случайно: во‑первых, в русских сказках оно встречается исключительно редко, во‑вторых, в пяти других сказках у Морского Царя – по 12 дочерей, а в одной – только 3. И тройка, и дюжина числа традиционно сказочные. А вот семьдесят семь – магическое число в учении иудаистской каббалы. Так, за, казалось бы, мало что значащим числовым символом угадывается причастность материализовавшегося наяву Чудо‑юда к миру халдейской мистики и талмудических премудростей.

Интересно и то, что имя возлюбленной Ивана – Василиса – греческого происхождения и означает «царица». Эта, опять‑таки неслучайная деталь указывает на совместное противостояние русских и греков Хазарии.

 

Сказка «Данило Бессчастный»

 

Совсем иную историю любви открывает нам сказка о Даниле Бессчастном. В ней Чудо‑юдо – старичок‑водяной престранного вида – «без рук, без ног, одна борода седая». Ровно в полночь вылезает он из моря у сырого дуба. Тут‑то и поджидает его Данило. Дело у дворянина срочное: надо ему к утру сшить из сорока сороков соболей шубу для князя Владимира, и помочь в том может только дочь Чудо‑юды – Лебедь‑птица, красная девица. Правда, она страх как расчетлива. «Возьмешь меня за себя? – пытает она дворянина. – В те поры все будет сделано!» Задумался Данило, да деваться некуда. Согласился, а уж красавица не подвела – смастерила шубу на диво. Вот поутру Лебедь‑птица и наставляет мужа: «Как выйдешь от заутрени… сымай шубу с своих плеч да уряди князя Владимира в тот час, не забывал бы он нас».

Все сделал Данило как надо, да оплошал малость – похвалился спьяну женой. А тут еще Алеша Попович, бабий пересмешник, начал врать, что спал с ней. Заспорил Бессчастный с лгуном, и тогда порешили они – кто лжет, того и казнить. Но Алеша‑клеветник украл для доказательства цепочку лебедь‑девицы, все ему и поверили. «Ну, Владимир‑князь, – говорит Данило Бессчастный, – вижу теперь, что надо рубить мою голову; позволь мне домой сходить да с женой проститься». Дома же Лебедь‑птица, красная девица советует мужу: «Поди зови к себе в гости и князя с княгиней, и всех горожан». Тот послушался ее.

«Срядился князь со княгинею в гости и поехал в путь‑дорогу со всем храбрым воинством». Едут они и диву даются; что ни река – то полна пивом, медом, вином или крепкой водкой. Перепились солдаты и генералы, а трезвых только четверо и осталось – князь со княгиней, Алеша и Данило. Вошли они в палаты высокие, ждали‑ждали хозяйку за накрытым столом, а та вышла на крылечко, молвила словечко: «Вот‑де как мужей учат!» – махнула крыльями и улетела. Гости же ее в болоте на кочках остались…

Рассказчик смакует подробности княжеского унижения: «Пока до палат своих добрались, с головы до ног грязью измарались!» Откровенная насмешка сочинителя открывает его симпатии к оппозиции князя (языческому лагерю).

Чудо‑юдова дочка встречается с Данилой в страстную субботу, накануне Пасхи. Воскресение Иисуса Христа называют праздником праздников, ибо в этот день прославляется победа Жизни над смертью, Света над тьмою, Добра над злом. Оттого так активно искушает человека нечисть в пасхальную неделю, являясь перед ним то одиноким Мефистофелем, то многоглавой бандой Воланда. В традициях дьявольской «демократии» Лебедь‑птица предлагает Даниле заключить договор (в данном случае брачный). Одно из его условий – не распространяться о волшебном даре жены. «Не хвались, что за едину ночь дом построили с тобою», – напоминает Бессчастному красавица. Только удел Данилы притягивать несчастья. К тому же никто из православных не вступился за него, и сам великий князь поддержал оговор невинной жены. Вот, казалось бы, и объяснение сказки. Но неужели рассказчик вывел героиней «оболганную» христианами нечистую силу? Ведь в конце сказки торжествуют всегда светлые силы Добра и Правды. Из‑за неясной развязки В. Я. Пропп, комментируя сказку, даже предположил, что она не закончена. А не разрешит ли эту загадку известная нам мифолого‑историческая параллель?

Известно, что XI в. в Киеве была богатая иудейская община. Она выстроила каменную синагогу, но свою веру среди населения не пропагандировала. «Единственным путем распространения иудаизма был тот, который применялся в Хазарии – смешанные браки». Православные священники категорически воспрещали их заключение. Статья из Устава князя Ярослава гласит: «Аще кто с бесерменкою (мусульманкою. – А.А.) или с жидовкою блуд створить, а не лишиться – церкви отлучиться и христьян, а митрополиту 12 гривен». Вот почему задумался христианин Данило, когда богатая и красивая девушка нехристианской веры, Чудо‑юдова дочь, вызвалась выйти за него замуж. Брачный союз оказался под угрозой, когда Алеша Попович (неслучайный выбор прозвища персонажа!) украл у Даниловой жены цепочку. Обо всем этом, понятно, в сказке не говорится напрямую, но нельзя отрицать, что сказочный образ Чудо‑юда в X–XII вв. ассоциировался на Руси с эмигрантами из Хазарии, и слушатели сказки не нуждались в дополнительной расшифровке.

А кстати, почему князь шествует к дому Данилы «со всем храбрым воинством»? За ответом снова обратимся к истории. Святополк Изяславич (1093–1113 гг. – на великом престоле) «из корыстолюбия дал большие льготы жидам, которыми они пользовались в ущерб народу и тем возбудили против себя всеобщее негодование» (Соловьев С. М. История России с древнейших времен). Говоря попросту, киевские фарисеи установили большой ростовщический процент («неумеренные росты»). Накануне воцарения Владимира Мономаха в Киеве, во время восстания 1113 г., жители города разграбили дома тысяцкого Путяты, сотских и евреев. Собравшись по этому поводу на совет, князья решили выселить иудеев из Русской земли без конфискации имущества, но и без права возвращения. «Тайно возвращавшимся евреям было отказано в покровительстве закона, даже в случае ограбления и убийства вернувшихся» (Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь). Сказочный князь служит закону и, узнав о браке Данилы с девушкой другой веры, учиняет следствие. Он самолично отправляется посмотреть на Лебедь‑птицу. Однако та обхитрила князя и убежала от его суда, опоив предварительно дружину и бросив неосторожного мужа.

Наконец все стало на свои места: неведомый нам волхв‑сказитель аллегорически поведал о конфликте христиан и иудеев. Как язычник, он смеется над оскверненным христианским браком и промахом княжеской тайной канцелярии. Все христиане у него сплошь с червоточинкой: Данило – непутевый пьяница и вообще Бессчастный, Алеша – вор и наветчик, а князь – ни мудр, ни справедлив, да еще, как мальчишка, на Даниле верхом по грязи скачет. А между тем сказочного Владимира современники волхва сопоставляли с Владимиром Мономахом, сидевшим в то время в Киеве (1113–1125 гг.), а бабьего пересмешника Алешу Поповича – с богатырем Александром Поповичем, победителем половцев. Рассказ сказочника‑язычника, таким образом, в известной степени односторонен, но для нас важнее другое – глубинный смысл сказки постигается только в контексте русской истории.

 

ГЛАВА 17

РУССКИЙ ВАРЯГ РЮРИК

 

 

Где ни взглянешь – всюду камни,

Только камни да сосна…

Отчего же так близка мне

Эта бедная страна?

 

Здесь с природой в вечном споре

Человека дух растет

И с бушующего моря

Небесам свой вызов шлет.

 

И средь смутных очертаний

Этих каменных высот

В блеске северных сияний

К царству духов виден вход.

 

Знать, недаром из Кашмира

И с полуденных морей

В этот край с начала мира

Шли толпой богатыри.

 

В. Соловьев. По дороге в Упсалу

 

Начало русской колонизации берегов Балтийского моря естественно связывать с первым появлением там венедов. Древнегреческие авторы неоднократно упоминают о них как о хранителях янтарного берега. Драгоценный камень балтийские венеды по системе европейских рек доставляли к своим адриатическим соплеменникам, а далее он уже расходился по странам Средиземноморья, в том числе и в Грецию. ВIV в. до н. э. северные страны посетил Пифий из Массалии (Марселя), который добрался до «гвинонов» (венедов), поставлявших янтарь, а авторы первых веков нашей эры (Тацит, Плиний, Птолемей) писали о венедах как о многочисленном народе, обитающем на юге Балтики и берегах Вислы.

Очень важную информацию об освоении русскими восточных областей Прибалтики дает карело‑финский эпос «Калевала». Его главный герой – Вяйнемейнен или по‑нашему Ваня. Он – прародитель людей Лапландии (северного края, включающего часть Кольского полуострова и север Финляндии, Швеции и Норвегии). Когда один из более юных богатырей Еукахайнен – «тощий молодой лапландец», «юноша дрянной лапландский» – попробовал оспорить право старшинства у Вяйнемейнена, тот ему резко возразил:

 

Лжешь ты выше всякой меры!

Никогда при том ты не был,

Как пахали волны моря,

Как выкапывали глуби

И как рыбам ямы рыли,

Дно у моря опускали,

Простирали вширь озера,

Выдвигали горы кверху

И накидывали скалы.

И тебя там не видали,

Тот не видел и не слышал,

Кто тогда всю землю создал,

Солнце светлое поставил,

Заключил в границы воздух,

Утвердил и столб воздушный

И построил свод небесный,

Кто направил ясный месяц,

Вширь Медведицу раздвинул

И рассыпал звезды в небе.

 

Вяйнемейнен олицетворяет венедов, первопоселенцев в этих краях. Еукахайнен же представляет племя финнов, пришедшее на эти земли позже. Кстати, название «Финляндия» изначально звучало как «Виндланд» и означает «земля венедов». Сами себя финны называют «суоми». В Скандинавию они мигрировали из приуральских областей. И лишь поселившись в Виндланде‑Финляндии, стали для соседей финнами. Такое замещение имен стало возможным еще потому, что венеды не противодействовали заключению смешанных браков. И не случайно, что Вяйнемейнен ищет себе невест непременно среди девушек соседних племен.

Норманисты производят имя «русь» от финского «руотси» – «гребцы». Мы готовы признать этимологическую связь русского и финского слов, но с одной существенной поправкой: имя нашего народа первично. В связи с этим обращает на себя внимание один из персонажей «Калевалы» – Руотус. В эпическом произведении случайных совпадений не бывает, поэтому можно утверждать, что Руотус – это Рус. Чем же он знаменит? Тем, что он – единственный в деревне, у кого есть баня. Уже одно это обстоятельство говорит о том, что мы не ошиблись: русские и баня неразделимы. Руотус живет в достатке:

 

За столом сидит в рубашке

Из льняной отличной ткани.

 

По законам эпоса мы должны заключить, что такой же безбедной была жизнь его соплеменников. Более того, судя по тому, что Руотуса просили предоставить баню, где лапландская девушка должна была родить будущего короля Карелии, русские были в числе верховных правителей страны. Отказ жены Руотуса пустить рожаницу не следует воспринимать как проявление жестокосердия, тут замешана политика. Ребенок должен сменить на троне Вяйнемейнена, поэтому «русская партия» не хочет способствовать его рождению и, следовательно, перевороту в стране. Но она и не прибегает к насилию. Точно так же никто не поддерживает Вяйнемейнена, требующего умертвить младенца сразу после рождения. Отстраненный от власти, он с обидой уплывает из страны Суоми. Очевидно, вместе с ним страну покинули и многие руотусы. Финны действительно могли их называть «руотси». Но только это слово вторично по отношению к имени «русь». Впрочем, это и так было ясно после более чем двухвековых бесплодных попыток лингвистов‑норманистов доказать обратное.

Мы не можем даже приблизительно назвать то время, когда венедская династия перестала править в Финляндии. Так же трудно указать, в каких частях полуострова остались их поселения. Если же говорить об основной группе венедов, то она сконцентрировалась на южном побережье Балтийского моря. Массовая миграция в эти земли роксолан (асов и ванов) значительно укрепила позиции венедов в Прибалтике и Скандинавии. В середине I тыс. н. э. на юге Норвегии отмечена область Рогаланд – земля рогов. Присутствие ванов в качестве действующих лиц скандинавской мифологии говорит о том, что русские продолжали пребывать на полуострове, но их роль в жизни скандинавских народов со временем уменьшалась.

В связи с историей образования Русского государства особый интерес среди историков приобрела проблема варягов. Известно, что они проживали на берегах Балтийского моря, но какова была их этническая принадлежность и что означает их имя? К настоящему времени, казалось бы, уже разобраны все мыслимые варианты ответа, и вроде бы ничего нового на этот счет сказать невозможно. И тем не менее попробуем привнести в исследование этого вопроса «свежую струю». Начнем с самого непонятного в варяжском вопросе – их имени. Одна из теорий выводит его из скандинавских языков, где корень «вар» означает «верность», «обет»; другая возводит к общеевропейскому значению этого корня, связанному с понятием «вода», откуда следует, что варяги – это просто поморяне, жители морского побережья. Каждая версия несомненно имеет свои достоинства, но для правильного решения проблемы имени, как мы уже не раз убеждались, недостаточно только прямолинейных лингвистических изысканий. Попробуем учесть вскрытый ранее нами факт миграции ариев‑иранцев в прибалтийские и скандинавские земли.

В древнейшей книге ариев «Авесте» рассказывается о птице Варагн – мифической хищной птице. Магическое действие ее на судьбу пророка Спитама (предка Заратустры) объясняется в книге так:

 

Сказал Ахура‑Мазда:

«Возьми перо, Спитама,

Ширококрылой птицы,

Перо от птицы Варагн,

И, проведя по телу,

Пером заклятье снимешь

Ты своего врага.

 

Дают нам благо перья

И кости сильной птицы,

Могучей птицы Варагн,

Никто того не может

Сразить, повергнуть в бегство,

Кому дает удачу,

Кому дает поддержку

Перо той птицы птиц.

 

Его убить не может

Тиран или убийца,

Никто убить не может

Владетеля пера –

Один он всех сразит!»

 

Пусть все меня боятся,

Владетеля пера,

Пусть все враги боятся,

Все недруги боятся

Той силы и победы,

Что я с собой ношу.

 

Перо Варагна носит силу оберега, оно спасает от чужого заклятия; нелишне тут вспомнить и русскую сказку о Финисте, ясном соколе, и о волшебных свойствах его перышка. Варагн – священная, особо почитаемая птица, ее перья должны присутствовать в ритуале обращения к богу Войны и Победы – Вэртрагне. Одно из его воплощений ветер, поэтому имя бога можно прочитать как несколько искаженное русское словосочетание «ветер‑огонь», то есть «огненный смерч», что очень подходит в качестве образа войны.

Птицу Варагн традиционно отождествляют с «вороном», птицей бога войны у германцев и скандинавов – птицей, посвященной верховному асу Одину. Два ворона, Хугин и Мунин (буквально «Мысль» и «Память»), всегда сопровождают его. Но настоящие двойники Варагна обнаруживаются в русской и славянской мифологиях. Имя Варагн складывается из двух половин – «вар» («жар», «кипящая среда») и «агн» – «огонь». Варагн, таким образом, – это огненная птица или Жар‑птица из русских сказок. Также просто теперь можно объяснить и происхождение имени славянского бога огня Сварога (Се Варога или Варагна). Сварог – мужская (более поздняя) ипостась Варагна. Для прибалтийских славян Сварог был верховным владыкой Вселенной, родоначальником всех светлых богов. Во мраке туч именно он возжигал пламя молний, являясь творцом небесного огня. Земной же огонь, по древнему преданию, был божественным даром, низведенным на землю в виде молнии. Разбивая громовыми стрелами тучи, Сварог выводил из‑за них ясное солнце или, выражаясь метафорическим языком древности, возжигал светильник солнца, погашенный демонами тьмы. Это картинное, поэтическое представление прилагалось и к утреннему солнцу, выходящему из‑за черных покровов ночи (сравни явление Жар‑птицы под утро, на заре). С восходом солнца, с возжением его светильника, соединялась мысль о его возрождении, и потому Сварог считался божеством, дающим жизнь Солнцу, его Отцом.

Итак, следы иранского божества обнаруживаются на Балтике. Значит, и это новый поворот в решении норманнской проблемы, варяги – это потомки аланов и роксоланов, мигрировавших в северо‑европейские земли. И действительно, «роксоланы» и «савроматы» где‑то у юго‑восточного побережья Балтики упоминаются географом Равенским и многими авторами вплоть до позднего Средневековья. Собственно, на землях Скандинавии опять сошлись две ветви ариев: иранцы и индоарии, мигрировавшие сюда ранее вместе с киммерийцами и венетами. Для особо сомневающихся в этом укажем, что название полуострова Скандинавия образовано путем слияния имени бога войны индуистской мифологии Сканда (отсюда слово «скандал») и древнерусской богини загробного мира Нави. О рождении Сканда существует несколько мифов. По одному из них, он был сыном бога огня Агни (по числу упоминаний в ведийской мифологии этот бог стоит на втором месте после Индры) и Свахи (опять знакомый образ). Соединяясь с Агни, Сваха последовательно принимала облик шести жен великих риши. Согласно другому мифу Сканда – сын бога Шивы, входившего в верховную триаду индуистских богов, наряду с Брахмой и Вишну. Не надо много фантазии, чтобы сообразить, что созвучия слов «Шива» и «Швеция» совсем не случайно, и здесь опять не обошлось без арийского вмешательства.

А тот факт, что прибалтийские славяне поставили Вараг‑на‑Сварога в качестве первобога, говорит о безусловном включении варягов в их жизнь и определяющем влиянии пришельцев‑ариев на их культуру. Историкам известно племя «варинов» («варов», «вааров», «вагров»), проживавшее на южном берегу Балтики по соседству с датчанами, занимавшими полуостров Ютландию. Варины принадлежали к группе вандальских племен. Их, как правило, и отождествляют с варягами.

Выделение варягов в отдельное племя (вторая половина VIII в.) и соответственно их обособление от шведов, норвежцев, финнов, датчан свидетельствует о резком этническом размежевании в среде скандинавов. Молодые скандинавские народы в то время яростно делили карту полуострова. Кульминацией этой борьбы стала битва при Бравалле (территория Швеции близ побережья Балтики). Формальной причиной битвы был конфликт между датским королем Харальдом Хильдетандом и его племянником Сигурдом Рингом, правившим в Швеции. Но армии каждого из правителей включали и множество других народов. Практически все народы Северной Европы приняли участие в этой битве на той или иной стороне. Но если основную часть войска Сигурда составляли жители шведских и норвежских областей Скандинавского полуострова, то состав армии Харальда отличался большой пестротой. Причем во многом облик войска Харальда определялся не датчанами. Были в нем и венды‑русы, и славяне. Анализ источников, содержащих рассказ об этой битвы, позволяет сделать вывод, что в войске Харальда сражалось три русо‑славянских отряда. Каждый из них возглавляла женщина, их имена – Хета, Висна и Вебьорг, и тут невольно вспоминаются «женоуправляемые сарматы» – аланы! Хета и Висна именовались герцогинями и правили областью Шлезвиг (территория Германии, современное название области Шлезвиг‑Гольштейн). Все три девственницы (Саксон Грамматик) сыграли заметную роль в битве: Хета несла перед войском датское королевское знамя, Висна сражалась с сильнейшим воином шведов, да и Вебьорг ничуть не уступала им в доблести. Обобщая сведения Саксона Грамматика о войске Харальда, профессор Е. В. Кузнецов сделал вывод, что «едва ли скандинавы составляли в нем большинство». Таким образом, против монолитной шведско‑норвежской армии Сигурда Ринга сражалась коалиция племен, стержнем которой были нескандинавские и, прежде всего, русские и славянские, воинские отряды. Бравалльское сражение следует назвать второй «битвой народов» раннего Средневековья (после битвы на Каталаунских полях). Армия, которую в основной своей массе поддерживали русы, опять проиграла. Следствием поражения стал исход их соплеменников и дружественных им племен из Скандинавии. Поселившись на землях южной Балтики, они стали именоваться варягами. Объединяла их память о том, что они выходцы из южнорусских областей, что их предки – арии, поклонялись священной птице Варагн.

Южная и Восточная Балтика с давних пор была «приписана» венедам или ругам (русам), поэтому русские составляли значительную часть народа варягов. В этом смысле указание Лаврентьевской летописи, что новгородское посольство для призвания оттуда верховного князя было направлено «к варягам, к руси, ибо так звались те варяги – русь», должно убедить всякого, что наш первый князь Рюрик по происхождению был русом.

История призвания Рюрика достаточно полно восстанавливается по фактам, сохраненным «иоакимовской» и «никоновской» летописями. Объединение двух этих источников дает такую картину. У новгородского старейшины Гостомысла была большая семья, что в условиях узаконенного обычаем многоженства не являлось редкостью. Но вместе с тем еще отсутствовал твердый порядок наследования (лишь в середине XI в. Ярослав Великий введет «лестничную» систему наследования великокняжеской власти). Преемника уходившему из жизни правителю определяло вече, поэтому заботящийся о городе властитель должен был предусматривать возможный ход событий в будущем. Это собственно и сделал Гостомысл: народу, собравшемуся после смерти князя, было рассказано о «вещем сне», которым тот выражал свою волю: пригласить одного из сыновей своей «средней «дочери У милы, находившейся замужем за «заморским князем» – варягом. Воля Гостомысла, если верить Никоновской летописи, достигла цели. Вот отрывок из нее: «… собравшись, они решали о себе: поищем между себя того, кто бы был у нас князем и управлял нами, поищем и уставим такого или от нас, или от хазар, или от полян, или от дунайцев, или от варягов. И был об этом великий спор: одни хотели одного, другие – другого: так, посовещавшись, послали к варягам». Из текста явствует, что рассматривались варианты призвания князей из самых разных народов, при этом этническая принадлежность, кажется, вовсе не интересовала собравшихся. Так, может, уточнение Лаврентьевской летописи относительно варягов‑руси не соответствует действительности?

Здесь уместно процитировать важнейший для всей нашей темы источник – отрывок из «Северных писем» французского автора К. Мармье (1857 г.): «Другая традиция Мекленбурга заслуживает упоминания, поскольку она связана с историей великой державы. В VIII в. нашей эры племенем ободритов управлял король по имени Годлав (это германская транскрипция имени Годолюб. – А.А.), отец трех юношей, одинаково сильных, смелых и жаждущих славы. Первый звался Рюриком, второй Сиваром, третий Труваром. Три брата, не имея подходящего случая испытать свою храбрость в мирном королевстве отца, решили отправиться на поиски сражений и приключений в другие земли. Всюду, где братья встречали угнетенного, они приходили ему на помощь, всюду, где вспыхивала война между правителями, братья пытались понять, какой из них прав, и принимали его сторону. После многих благих деяний и страшных боев братья, которыми восхищались и которых благословляли, пришли в Руссию. Народ этой страны страдал под бременем долгой тирании, против которой никто больше не осмеливался восстать. Три брата, тронутые его несчастьем, разбудили в нем усыпленное мужество, собрали войско, возглавили его и свергли власть угнетателей. Восстановив мир и порядок в стране, братья решили вернуться к своему старому отцу, но благодарный народ упросил их не уходить и занять место прежних королей. Тогда Рюрик получил Новгородское княжество, Сивар – Псковское, Тру вар – Белозерское. Спустя некоторое время, поскольку младшие братья умерли, не оставив детей, Рюрик присоединил их княжества к своему и стал главой династии, которая царствовала до 1598 года».

Древнее предание, записанное и донесенное до нас французским писателем, не содержит никаких упоминаний о варягах. Согласно ему, Рюрик возглавлял большой славянский союз ободритов (бодричей), существовавший на территории сегодняшней немецкой «земли» Мекленбурга. Сними на востоке соседствовали руги, но говорить о тождестве двух племенных групп нельзя. Так кем же по данной версии был Рюрик и его родичи – ругами или ободритами?

Логичнее и проще начать с его имени. Исследователи северных древностей согласны, что имя «Рорик», в том числе и в форме «Роерик», «Рюрик», сохраненное сагами и «Эддой», среди скандинавских имен встречается крайне редко. Об этом в свое время писал автор капитального двухтомника «Варяги и Русь», выдающийся историк‑антинорманист С. А. Гедеонов (1815–1878), полагавший, что «для шведского конунга имя Ререк так же странно и необычно, как для русского князя – имя Казимира или Прибислава». Русское прозвище Рюрик является синонимом немецкому слову Рерик (Рерих), но Рерик, Рюрик – это не немецкие по своему происхождению имена. Германская знать заимствовала его у жителей Римской империи. Так, ближайшие параллели имени Рюрик связаны с Лиможем переходного от античности к Средневековью времени. Два епископа этого аквитанского города (Аквитания – одна из провинций Рима) носили имя Ruricius. Один из них руководил церковной жизнью жителей Лиможа на рубеже V и VI вв., другой занимал епископскую кафедру несколькими десятилетиями позднее. В римскую эпоху антропоним Руриций, Рурикий был чрезвычайно распространенным. В западных летописях содержатся сведения о датском (ютландском) конунге, носившем это имя, и многие исследователи признают, что он мог стать историческим прототипом нашего Рюрика (о чем чуть дальше). Известно и другое: на землях ободритов в VIII–IX вв. существовал город‑порт Рерик. Летописец франкского императора Карла Великого Эйнхард писал, что в рыночном городе Рерике правил князь ободритов и что название города взято им от датских информаторов. Историк бременского епископства, которое руководило христианской проповедью среди прибалтийских славян, Адам зафиксировал, что ободриты звались также ререгами – по имени наиболее мощного племени, контролировавшего приморский торговый город. Получается, что «славянский» город, «славянский» князь и наиболее сильное племя «славянского» племенного союза носят одно и то же имя, но имя не славянское. «Разрешить этот парадокс можно, если вспомнить, что славяне того времени не знали письменности и к тому же были чужды христианской религии, а все письменные свидетельства, дошедшие до нас, написаны на латинском языке христианами, происходившими из германской среды. Иначе говоря, латинские памятники того времени фиксируют лексику немецких диалектов, родных для писателей, а отнюдь не разговорную славянскую речь. Следовательно, логично предположить, что немецкое «рерик» – обработка какого‑то славянского слова на немецкий лад. По законам славянского произношения немецкое «ререги» звучало у славян как «рараги», «рароги». И, соответственно, славянское «рароги» («рараги») должно по законам немецкой фонетики произноситься как «ререги» (Е. В. Кузнецов. Славяне и русы: очерки по истории этногенеза (IV–IX вв.). Но Рарог – это славянское божество!

Славяне мыслили Рарога в виде светозарного огненосного духа, связанного с древним поклонением огню и домашнему очагу. Согласно чешским поверьям, Рарог может появиться на свет из яйца, которое девять дней и ночей человек высиживает на печи. Рарога представляли в виде хищной птицы с искрящимися, пламенеющими перьями, вырывающимся из клюва пламенем – или просто в виде огненного вихря. Рарог – это славянский Феникс, умирающее и воскресающее божество, известное русским как Финист, – Ясный сокол. Не случайно его представляли соколоподобным! Да и племенным знаком ререгов был сокол.

Итак, имя Рюрика и этноним его племени происходят от названия священного сокола – Рарога. Сокол был геральдическим символом князей‑рюриковичей. Еще одним подтверждением смысловой идентичности сокола с именем Рарог‑Рюрик служит княжеская символика рода Рюриковичей. Как известно, она имеет форму трезубца, и в этом смысле стала основой украинской государственной геральдики. Между тем С. А. Гедеонов высказал версию, что знаменитый «трезубец» на самом деле является стилизованным изображением сокола. Но если Рарог – синоним Сокола, то племя ререгов можно называть также соколотами или сколотами. Относительно последних никто не станет утверждать, что они скандинавы! Ререги‑сколоты пришли в прибалтийские земли с Русской равнины, они предки русских и не случайно, что германские хронисты причисляли Рюрика не к немцам или скандинавам, а к потомкам древних ругов.

Всякого независимого исследователя не может не впечатлить то обстоятельство, что названия племен варягов и ререгов связаны с названиями божественных птиц, священных тотемов их народов. Это говорит о безусловном единстве культур двух этих народов, тем более что Варагн, по существу, является «двойником» Рарога. Забегая несколько вперед, откроем, что и племенное название славян можно производить от древнерусского «славий» – «соловей», а Соловей‑разбойник, с которым сражается Илья Муромец, – божество древних славян. Одинаковый принцип в выборе названия племени указывает на факт глубокого духовного единства варягов, русов и славян.

Европейские источники содержат ряд данных, которые позволяют восстановить в общих чертах биографию первого русского князя. В 808 г. датский король Готфрид, пытавшийся в противовес империи франков объединить Данию, Норвегию и Швецию в одно мощное государство, предпринял поход против ободритов. Этот поход также можно рассматривать и как продолжение бравалльской битвы: скандинавы сообща вытесняли с Балтики потомков венедов. Кроме того, гнев датчан мог обрушиться на ободритов еще и потому, что они были союзниками Карла Великого. В своих войнах с саксами Карл столь часто опирался на помощь ободритов, что Анналы (франкская летопись) называют их даже «наши славяне». Готфрид захватил Рерик и сжег его. По всей вероятности, семейству Рорика‑Рюрика пришлось бежать к другим славянским племенам или даже к союзным франкам. Во всяком случае, в 826 г. Рорик, согласно «Вертинским анналам», принял крещение от франкского императора Людовика Благочестивого (сына Карла Великого) и получил в лен область «Рустринген во Фрисланде». Цветущая и богатая земля фризов (Фрисланд), расположенная между Рейном и Везером на побережье Северного моря, не только примыкала на востоке к славяно‑русским землям, но и была тем центром, откуда на берега Балтики и на восток шли многочисленные товары и ремесленные изделия. Фризский экспорт играл важную роль в торговле таких западнославянских городов, как Волин, Колобжег, Ретра, Старград и другие. Фризские изделия археологи находят на острове Готланд, в Норвегии и Швеции, на землях Восточной Прибалтики, в Ладоге и в Новгороде на Волхове. Фризы были союзниками венедов и славян в битве при Бравалле. Имена предводительниц славяно‑русских отрядов в той битве – Хеты и Висны безусловно фризские. Это позволило Е. В. Кузнецову предположить, что Фризия на тот момент принадлежала славянам. В начале IX в. ситуация вполне могла измениться, но имя земли, предоставленной во владение Рорику, – Рустринген (буквально «ринг рустов» или «область руссов»), говорит скорее об обратном.

К середине IX в. Фризия становится одним из постоянных объектов набегов викингов, которые начинают грабить империю франков, и без того раздираемую войнами между сыновьями Людовика. Рорик оказывается в непростой ситуации, когда ему необходимо было лавировать между двумя силами. Но то, что он в итоге отпадает от христианства и лишается (в 40‑х гг.) своих владений в Рустрингене, говорит о его выбо