Анатомия змея о шести крылах

Осенью 1808 года труп огромного животного странного вида был выброшен на берег острова Стронсе — одного из Оркадских островов. Первым человеком, который заметил диковину, был некий Джон Пис, фермер из Дунатуна. Согласно его заявлению, 26 сентября этого года он, отправившись на рыбную ловлю к востоку откосы Ротисхольм, заметил метрах в 400 от мыса нечто, выброшенное на рифы — то, что он сперва принял за мертвого кита. Его внимание было привлечено морскими птицами, которые, громко крича, кружились над самой находкой.

Он приблизился и обнаружил, что только половина туловища животного высовывается из воды. И это был совсем не кит: существо отличалось странной формой головы, длинной и тонкой шеей, заостренным и вытянутым хвостом и наличием нескольких пар плавников — или лап? Заинтересовавшись, он приподнял одну из них из воды багром. Это была одна из конечностей, расположенных в передней части туловища: она была больше и толще тех, что находились ближе к хвосту. «Тогда, — заявляет Пис, — эта лапа или плавник была еще покрыта по всей площади, от туловища до кончиков пальцев, волосами примерно 25 сантиметров длиной». Фермер вырвал несколько волосков, чтобы осмотреть их внимательней в лодке.

Другой свидетель, по имени Джордж Шерар, с удивлением заметил, как Джон Пис склонился, рассматривая нечто, находящееся в его лодке. Но, согласно ему, все это происходило 20 октября. Он же утверждал, что двумя неделями позже юго‑восточный ветер усилился, превратился в бурю, и волнами выбросило на песок, уже целиком, гниющие останки странного животного.

Тотчас же по острову распространился слух, что некий морской змей с шестью «крыльями» был найден в бухточке залива Ротисхольм. Говорили, что у него очень маленькая голова, но больше, чем у тюленя, длинная шея и гибкий хвост, похожий на хвост ящерицы. По всей спине у него густая грива или волосатый гребень, который спускается от плеч до хвоста или около того. Короче, совершенный монстр, вышедший из инфернальных фантазий Средневековья.

Джон Пис вернулся, чтобы осмотреть невероятную тварь, измерил ее в локтях и обнаружил, что «длина составляет от 54до 55 футов». Джордж Шерар тоже провел измерения, но уже линейкой с футовыми отметками, и констатировал, что «зверь точно насчитывает 55 футов в длину от дырки, расположенной на верхушке черепа, до кончика хвоста». Наконец, плотник из Кируэлла Томас Фотерингхэм, независимо от первых двух, достиг того же результата, выяснив расстояние от «места сращения головы и шеи, где, как кажется, находилась слуховая дыра, до хвоста». Уж кто‑кто, а плотник вполне в силах правильно употребить свой складной метр!

В этом вопросе единодушие было совершенным. Что касается других черт зверя, то существуют некоторые расхождения между словами четырех свидетелей, которых допрашивали два мировых судьи; но, по совести говоря, они столь незначительны, что ими можно и пренебречь. Поэтому, чтобы избежать утомительного повторения, мы обратимся к самому ясному отчету, принадлежащему Джорджу Шерару. В пользу правильности такого выбора говорит особенная добросовестность этого человека, его стремление установить истину, а также то, что для подтверждения своих слов он потрудился собрать различные части тела животного, среди прочих — его череп, большую часть одной из его конечностей и несколько позвонков.

Поведав обстоятельства находки зверя, фермер утверждал под присягой, что длина его шеи точно 4 метра 57 сантиметров, от дырки (расположенной на макушке черепа) до начала гривы. Также он измерил, насколько возможно точно, окружность тела, которая составила около 3 метров 5 сантиметров, и определенно туловище там, где прикреплялись конечности, имело именно такую окружность; нижняя челюсть отсутствовала, но когда он осматривал животное в первый раз, еще сохранились ткань и кости на том месте, где их уже не было, когда он измерял; на каждой стороне шеи было по отверстию, а еще одно располагалось позади черепа; волоски гривы достигали 35 сантиметров в длину, были серебристого цвета и светились странным образом в темноте, перед тем как высохнуть; верхняя часть конечностей, соответствующая лопатке, была присоединена к туловищу так же, как у коровы, образуя бок; части хвоста недоставало, его конец был случайно оторван; там, где обнажились суставы последнего, они были от 3 до 8 сантиметров величиной; кости были хрящеобразные, как у гигантской камбалы «алибу», исключая позвоночник — единственную часть скелета, действительно твердую; хвост был весьма гибок и гнулся во все стороны, когда он его приподнимал; он полагает, что то же самое относится и к шее, судя по ее виду… На каждой лапе по пять или шесть пальцев длиной примерно 25 сантиметров из весьма мягкой ткани; что пальцы были отдельны друг от друга и не сплюснуты и, насколько он мог видеть, вся лапа была размерами в 15 сантиметров, как в длину, так и в ширину.

Остальные свидетели добавляют только немного полезных сведений, представляющих, однако, большую важность.

По словам плотника Фотерингхэма, «кожа казалась упругой, если на нее нажимать, была серого цвета и без каких‑либо чешуек; она казалась шероховатой на ощупь, если проводить рукой к голове, но мягкой, как бархат, если гладить к хвосту». Не менее ценно сообщение о том, что, когда он осматривал животное, «части кости и нижней челюсти, похожей на собачью, еще сохранились… с остатками мягких зубов, которые можно было согнуть рукой».

У зверя, как утверждалось, было вспорото брюхо; обнаружилось то, что сочли желудком, к которому были присоединены еще две пары внутренних органов. Фермер из Уайтхолла на Стронсе, Уильям Фолсеттер, был настолько любопытен, что вскрыл этот орган длиной около 1 метра 20 сантиметров и слегка уплощенный. Он утверждал, что «перепонки, которые образовывали отделы, были легко различимы в том, что считалось желудком и были примерно пятисантиметровой толщины, располагались на одинаковом расстоянии друг от друга и состояли из такой же материи, что и сам желудок, а срез, который он сделал, имел вид гребешка. Вскрыв на четверть предполагаемый желудок, он обнаружил, что тот заполнен красноватым веществом, по виду — смесью воды и крови, распространяющим зловоние».

ЭТО ОГРОМНЫЙ МОРСКОЙ ЗМЕЙ!

Загадочную находку осматривали со всей тщательностью на протяжении нескольких дней разные очевидцы. Следствие, проведенное весьма систематически, попыталось свести все их наблюдения воедино и придать им официальный характер.

Странного зверя выбросило на землю, принадлежащую юристу из Эдинбурга по имени Гилберт Ленг Мейсон. В момент происшествия он не был на Стронсе, но его брат, знаменитый шотландский историк Малькольм Ленг, член парламента, по счастью, находился в Киркуэлле, на том же острове. Когда до него докатились слухи о происшедшем, он весьма заинтересовался, особенно тем, как бы получить от фермера Джорджа Шерара несколько значительных фрагментов скелета животного. Плохая погода помешала ему самому отправиться в путь, но он немедленно отрядил некоего мистера Петри, чтобы тот собрал как можно больше сведений о чудовище.

Этому молодому человеку, без сомнения одаренному рисовальщику, особо предписывалось сделать несколько набросков с животного, но — увы! — буря успела прежде него добраться до останков. На этот раз костяк был разбит на мелкие кусочки яростью волн и рассеян по побережью. Шерар, который уже был сподвигнут собственной добросовестностью на собирание нескольких фрагментов загадочного существа, постарался поправить дело. Чтобы дать Петри точное представление о внешнем виде монстра, фермер неумелой рукой начертил мелом его контуры. По ним уже Петри попытался, следуя его указаниям, создать наиболее детальный и тщательный портрет. Он сделал шесть или семь различных эскизов, которые Шерар правил и отвергал, пока не получился рисунок, совершенно удовлетворивший его критика. Мало того, честный фермер даже заявил, «что готов поклясться, что этот рисунок является совершенно точным изображением рыбы, какой он ее запомнил, когда осматривал, и который соответствует во всех деталях форме, пропорциям и размерам этой рыбы».

На этом портрете, который позже скопировали с большей или меньшей верностью во многих публикациях, можно видеть необычное животное со змеевидным телом и волнообразным длинным отростком сзади, украшенное по всей длине спины и хвоста подобием гребня и оснащенного шестью лапами!

Последняя подробность заставила подпрыгнуть зоологов и анатомов. За исключением некоторых многоножек и крошечных клещей, только у насекомых признавались три пары лапок. Это было аксиомой и выходило из происхождения позвоночных и во всех случаях считалось объединяющей их анатомической чертой. Абсолютно нелепо было предполагать, что кто‑то из представителей данного класса мог обладать больше чем двумя парами двигательных конечностей.

Без сомнения, эта несуразность и была главной причиной пробудившегося интереса к зверю из Стронсе. Как, черт возьми, могло существовать создание, столь нелепо сложенное? Заинтригованный Малькольм Ленг поспешил сообщить основные подробности описания брату Гилберту, который, в свою очередь, передал его секретарю Вернеровского общества естественной истории в Эдинбурге, Патрику Нейлу. И этот последний уже на заседании 19 ноября 1808 года перед ошеломленным ученым собранием огласил сообщение о «огромном морском змее, недавно выброшенном на берег одного из Оркадских островов». Мистеру Ленгу объявили о необходимости немедленной пересылки фрагментов животного в музей Эдинбурга и сбора более конкретных сведений относительно происшествия с помощью других местных жителей. Как бы там ни было, дело представлялось ясным, по крайней мере, одному человеку, энтузиасту‑секретарю Вернеровского общества: Вот что можно прочесть в протоколе этого памятного заседания: «Мистер Нейл решительно заключил, что нет никаких сомнений, что данное животное относится к виду, описанному Рамусом, Эгедем и Понтоппиданом, сообщения которых отбрасывались учеными натуралистами до настоящего времени как апокрифичные и вымышленные».