Рисунки на стенах делосской виллы

 

У греческих триер корпус был вытянутый, подводная часть – длинная и плоская, что способствовало поворотливости и скорости. В длину они были около 30 м. Рыбий хвост на корме (афласт) по традиции сохранился. Правда, только в качестве украшения. В носовой части, более низкой, чем кормовая, сооружался делающий ее несколько повыше фальшборт. Тарану в форме рыбьей головы отдавалось предпочтение и на этом типе судов.

Наиболее надежные источники сведений о судах раннего периода – это рисунки, выполненные самими моряками. На острове Делос случайно раскопали богатую античную виллу. По‑видимому, здесь некогда со всеми удобствами располагались греческие моряки: на стене в одной из комнат сохранилось весьма интересное, выцарапанное ножом на штукатурке изображение триеры. Выполнено оно могло быть только специалистом, ибо все подробности воспроизведены со скрупулезной точностью.

На этом необычайно наглядном изображении заметно выдается вперед главный таран. Над ним расположены два других тарана, которые служили, очевидно, для разрушения надстроек вражеских судов. По всей длине триеры тянется навес, защищающий гребцов, а на корме сооружена небольшая каюта. На мачте пузырится надутый ветром прямоугольный парус, ширина которого трижды превосходит длину.

То, что эта находка сделана именно на острове Делос, совсем не случайно. Здесь находился храм, который в действительности представлял собою высокоразвитое денежно‑кредитное учреждение, своего рода древний транссредиземноморский банк. Среди прочих клиентов в нем хранил свои сейфы и Афинский морской союз. Кроме того, на Делосе был один из самых больших в античном мире невольничьих рынков, на котором в разгар сезона ежедневно «пускали в оборот» до 10 ООО рабов.

Крупные землевладельцы, купцы, работорговцы, судовладельцы, хозяева мануфактур и патриции – все они регулярно наезжали на этот остров, чтобы навести справки о «курсе» «говорящего скота» и удовлетворить свои потребности в людском товаре. Рынок этот в своей повседневной жизни по сути дела ничем не отличался от обычного базара для продажи скота.

Закованным в цепи рабам всех цветов кожи пересчитывали зубы, щупали их икры и бицепсы, а затем начинался торг. Старые рабы проходили по более низкому курсу, чем молодые. Высшую цену давали за самых привлекательных рабынь. За них платили столько же, сколько за хорошую корову. Не удивительно, что этот остров, где были сконцентрированы огромные богатства, был вожделенной целью для пиратов. И тот моряк, что оставил после себя на стене виллы изображение триеры, тоже мог принадлежать к шайке, разбойничающей на этом острове.

Греки не только превзошли финикийцев в области судостроения, но и соперничали с ними в колонизации Средиземноморья и Причерноморья. Ими основаны такие города‑колонии, как Тарент, Сиракузы, Марсель, Трапезунд, Херсонес Таврический и многие другие.

Достойно внимания транспортное сооружение греческого судоходства, относящееся к 600 г. до н. э. и частично сохранившееся вплоть до наших дней – сухой канал, или, точнее, судовой волок длиной 7,4 км на перешейке у Коринфа. Некогда этот волок позволял морским судам попадать из Эгейского моря в Ионическое, не огибая Пелопоннеса. Чтобы не повредить судно, его затягивали на специальные сани, на которых для установки киля вырубали и обивали мягкой ветошью желоб. Полозья саней скользили по влажным канавкам. Катки применять здесь, по‑видимому, было нельзя, поскольку нижняя часть корпуса судна была не плоской.

В зимние месяцы греки помещали свои суда в каменные гаражи. Сохранившиеся фундаменты этих судохранилищ дают возможность определить размеры греческих судов.

 

Новых судов за два месяца

 

Необычное зрелище являл собой летом 261 г. до н. э. пляж на северной оконечности Сицилии… Сидя на подмостках, а то и прямо на песке, тысячи римских легионеров по команде взмахивали длинными шестами. В нескольких сотнях метров от них с увлечением трудились судостроители: они разбирали выброшенную на берег карфагенскую пентеру. Одни со всей прилежностью срисовывали строительные элементы судна, другие – тщательно замеряли отдельные его детали.

Выглядело все это довольно комично, однако именно этот пляж стал колыбелью римского флота, могучие удары которого превратили в дальнейшем все Средиземное море в Маре Романум – Римское Море. Строительство флота знаменовало собой решающий этап в соперничестве Рима с Карфагеном.

К этому времени римляне, искусно сражаясь, завоевали уже большую территорию, подковой охватывающую Средиземное море. Однако положение усложнилось, когда у римских сенаторов разгорелся аппетит на Сицилию. Для прыжка на нее нужны были корабли, а у консула Аппия Клавдия, который должен был переправиться туда с войском, их не было. И консул решил прибегнуть к первым в истории человечества плавучим средствам: он приказал рубить деревья и вязать из них плоты, за что и получил прозвище «Каудекс» – бревно.

Занятная, надо полагать, была картина, когда римский флот, состоящий из сотен таких плотов, пустился в море! Посередине каждого плота по кругу ходили три быка, вращавшие ворот, соединенный с примитивным лопастным колесом. Мысль о возможности приспособить силу животных для движения по воде была настолько же оригинальной, как и это ее первое воплощение, оставшееся единственным в своем роде.

Плоты не имели сколь‑нибудь эффективных рулевых устройств, и поначалу их разнесло в разные стороны. Большая глубина Мессинского пролива не позволяла пустить в ход шесты, а о кормовых рулевых веслах легионеры вообще не имели тогда представления. К тому же в проливе возникали опасные водовороты (один из них был печально известен у древних мореходов под именем Харибда), которые в сочетании с течениями и рифами делали путь по воде довольно нелегким.

Эта авантюрная, сопряженная с большими потерями переправа обогатила, однако, римлян государственной мудростью: сколь ни дорогое удовольствие – постройка собственного флота, но, не имея военных кораблей, победить заморские, искушенные в мореплавании народы нельзя.

Таково объяснение описанной выше странной сцены на морском берегу. Пока легионеры тренировались на суше в обращении с веслами, римские строители сумели разобраться в технических особенностях карфагенского судна. В рекордное время, за два месяца, следуя образцу выброшенной на берег пентеры, они превратили все леса Сицилии в корабли. Корабли эти, общим числом 160, получились довольно неуклюжими и неповоротливыми, а вновь испеченные моряки, составлявшие их команды, не имели никакого опыта. И жестокий урок не заставил себя ждать: в первом же сражении с карфагенскими кораблями у Липарских островов «плавучие ящики» римлян были отправлены ко дну. Все, за исключением тех, что перевернулись сами еще до боя.

Однако этот черный день не обескуражил римлян: корабль надолго стал важнейшим средством осуществления их завоевательных планов.

 

Абордажный мостик

 

Пытаясь каким‑то образом компенсировать свое неумение строить быстрые, поворотливые корабли, римляне ввели на своих неуклюжих боевых кораблях приспособление – абордажный мостик, или ворон, – который должен был обеспечить им такой же перевес в морском бою, как и в сухопутном. Это приспособление осталось единственным нововведением, сделанным римлянами в морском деле. Тем не менее именно оно привело римский флот к завоеванию господства на Средиземном море. А вороном (по‑латински «корвус») оно было названо потому, что на внешнем конце мостика имелся своеобразный коготь, при помощи которого римский корабль сцеплялся в бою с кораблем неприятеля. Подвижный, или, точнее, перекидной мостик крепился шарнирно к мачте на палубе, в носовой части корабля, – с таким расчетом, чтобы можно было поворачивать его во все стороны и опускать или поднимать.

С помощью этого мостика римские солдаты брали на абордаж противника. Затем они устремлялись по мостику на палубу вражеского корабля и в завязавшемся ближнем бою, отлично владея холодным оружием, как правило, одерживали победу.

Кроме абордажного мостика, все в римском судостроении скопировано у других народов. Римляне не брезговали при этом и опытом морских разбойников, заимствуя у них отдельные элементы конструкции судов. Так были построены знаменитые либурны, столь успешно действовавшие в сражении при Акциуме.

Ставшая нарицательной римская боевая мощь праздновала теперь триумф и на море. За короткое время римляне одну за другой одержали над Карфагеном три победы: первую – в 260 г. до н. э. – при Милаэ под командованием консула Гая Дуилия, в честь которого в Риме на форуме была воздвигнута Колумна Рострата[6] – колонна, украшенная штевнями и якорями захваченных судов, вторую – в 256 г. до н. э. – у мыса Экном и третью – в 241 г. до н. э. – у Эгатских островов.

В этих сражениях карфагеняне убедились, что имеют дело отнюдь не с новичками. До этого тактика морского боя строилась следующим образом: вражеский флот старались с самого начала расчленить и разъединить, чтобы затем уничтожать отдельные боевые единицы поодиночке. В большинстве случаев сперва путем быстрого прохождения на контркурсах вплотную к неприятелю сносили у него весла по одному борту, а при последующем маневрировании пробивали шпироном подводную часть борта.

Атакованные таким образом корабли, как правило, шли на дно. Случалось, что атакующий заклинивался собственным тараном в корпусе вражеского судна и терял при этом свои маневренные способности. В подобных случаях первичный успех атакующих оборачивался в дальнейшем против них же самих, ибо в ближнем бою команда поврежденного, тонущего корабля, дабы избежать потопления, сражалась со львиной отвагой, стремясь не упустить свой последний шанс и с боем прорваться на неповрежденный корабль.

 

Клеопатра и Акциум

 

В первый день мая 31 г. до н. э. одна боевая эскадра за другой покидала гавань Бриндизи – базу римского военного флота. В основном это были либурны, имевшие шпироны как на носу, так и на корме. На топах корабельных мачт сверкали железные шлемы, в знак боевой готовности их экипажей. Флот вышел в море под командой Октавиана, правившего западной частью Римской империи. Направлялся флот в Ионическое море.

Туда же стягивал свой большой флот Антоний, подчинивший своей власти восточные провинции Рима. Оба флота, как гигантские морские чудовища, – один с запада, другой с востока – одновременно сошлись у западного побережья Греции. И Антоний и Октавиан – оба стремились к достижению единоличной неограниченной власти над всей Римской империей. Однако если Октавиан добивался своей цели весьма энергично, то Антоний, сраженный женскими чарами египетской царицы Клеопатры, давно уже вел праздную жизнь в Александрии, проводя свое время в пирах и развлечениях. Когда же он, собрав войска со всех восточных провинций, решил, наконец, высадиться в Италии, флот Октавиана блокировал бухту Акциум, где находились корабли Антония и Клеопатры.

Если верить обманчивой молве, сохранившей, впрочем, вплоть до наших дней видимость правдоподобия, морская битва разыгрывалась следующим образом. Намереваясь уничтожить флот Октавиана, Антоний со всей вновь пробудившейся в нем энергией принялся расставлять подчиненные ему римские корабли в боевые порядки. Египетским же кораблям определено было находиться у него в резерве и вступать в бой лишь в решающий момент.

Клеопатра, подобная богине, восседала на троне под пурпурным балдахином, устремив любопытный взор на разыгрывающееся сражение. Два огромных нубийца, стоя по сторонам трона, обмахивали пальмовыми опахалами единственную представительницу прекрасного пола на всем флоте. Вдруг тонкие губы египетской владычицы нервно вздрогнули: первая из плавучих крепостей Антония занялась пламенем. Это, однако, не могло оказать решающего влияния на исход сражения, ибо у Антония был явный перевес как в численности людей, так и в вооружении. И тем не менее именно этот пылающий корабль оказался причиной рокового недоразумения. Он вспыхнул в тот самый момент, когда флот Октавиана начал окружать левое крыло флота противника, и римские корабли, чтобы выйти из‑под ударов, начали рассредоточение. Принять этот обычный, осуществляемый по команде, боевой маневр за бегство мог только человек, не искушенный в военном деле или потерявший голову от страха. Клеопатра поддалась этому заблуждению. По ее приказу соединения египетского флота начали уходить. И хотя Антоний, одержимый пылкой любовью к этой прекрасной даме, нагнал вскоре корабль Клеопатры на лодке, он не рискнул все же высказать недовольство ее действиями, не говоря уже о том, чтобы приказать ее кораблям начать обратное движение. Случилось невероятное: римский военачальник бросил свой флот на произвол судьбы и остался на египетском корабле, в то время как преданные им его корабли и воины продолжали отчаянно биться до тех пор, пока разыгравшийся шторм сделал дальнейшее сопротивление невозможным.

Однако подоплека этого события несколько иная. Антоний вовремя понял, что все сроки для наступления на Италию уже прошли и есть смысл поспешить с возвращением в Египет, центр его державы. Отсюда возник и план боевых действий, согласно которому одна часть его флота сковывала корабли Октавиана, а другая, в состав которой входили и египетские корабли, как только подует благоприятный ветер, должна была прорвать блокаду противника.

Антонию удалось вынудить вражеского флотоводца начать преждевременную атаку на свой фланг. Бой, отвлекающий противника, и поднявшийся ветер дали возможность Клеопатре, лично командовавшей 70 египетскими кораблями, прорвать блокаду. Единственная женщина‑адмирал, которую знает история, успешно осуществила план своего возлюбленного. Антоний с остатками своего флота последовал за ней, как только смог выйти из боя, что, из‑за малой подвижности его кораблей, было делом весьма непростым.

Треск таранных ударов и боевые крики легионеров, штурмующих корабли противника с абордажных мостиков, наполняли воздух. Бухта являла собой печальное зрелище: по волнам носились разбитые весла, балки, части окованных медью палубных надстроек, за которые в отчаянии судорожно цеплялись раненые, пурпурные и черные паруса вместе с реями, мачты, украшенные перламутром, и обрывки канатов, штандарты и обгорелые останки корпусов кораблей. Разбушевавшийся шторм взбаламутил море. Юркие либурны вели свою опасную игру с отставшими тяжелыми кораблями Антония, пока те не капитулировали и не перешли на сторону Октавиана. Хотя Антонию и удалось возвратиться со своими лучшими легионами в Египет, однако потери, понесенные им в морском сражении, основательно подорвали его могущество.[7]