Полевой лагерь на правом берегу Днепра

Капитан Серегин Сергей Сергеевич

 

Не все селения антов мы сумели эвакуировать перед тем как к ним подошли обры, пожирающие все на своем пути словно саранча. Старейшины некоторых родов просто не поверили нашим посланцам-дружинникам, и их пришлось долго уговаривать, в результате чего к другим селениям наши эскадроны просто опоздали, напрасно потратив время в другом месте. Поскольку защищать значительно сложнее, чем просто устраивать резню, то на стороне обров было определенное преимущество. Даже десяток или два вооруженных аварских всадников способны устроить побоище в мирном неукрепленном селении, где мужчины в лучшем случае вооружены топорами и охотничьими рогатинами.

Такие мелкие группы вражеских всадников, обычно выдвигаемые каганом впереди аварского войска на половину дневного перехода, изрядно попортили нам кровь вчера во время спасательной операции и заставили обратить на себя серьезное внимание. На борьбу с ними мы отрядили две трети своих уланских эскадронов, которые тут же рассыпались по изобилующей холмами и оврагами степной равнине и развернули на аварских разведчиков настоящую охоту. При боестолкновении на пересеченной местности с действующей из засады доброй сотней уланш мелкая группа аварских кавалеристов в свою очередь становилась фактически беззащитной жертвой этих безжалостных охотниц за головами. Поскольку заклинание Охранного ветра еще ни разу не давало сбоя, луки обров оказывались бесполезны, а вот арбалетные болты со стороны наших воительниц летели в цель вполне исправно и поражали насмерть даже богатых и знатных, несмотря на защищавшие их кольчуги и доспехи.

Есть все-таки в лилитках – что в диких, что во всех остальных – нечто такое, что роднит их с ушастыми существами из мира Большой Луны. В разгар схватки они всецело отдаются неистовой ярости, которая не отпускает их до самого конца боя. Первый раз мы это наблюдали во время Битвы у Дороги, когда освобожденные нашим заклинанием лилитки добровольно кинулись на Волкодавов и устроили им настоящую резню. Также и сейчас – после кровавых головокружительных схваток от аварских всадников остается только кровавое рагу.

Хорошую сталь пускают тевтоны на свои палаши и затачиваются те до бритвенной остроты, но каким сильным и яростным должен быть удар, чтобы напополам разрубить тело знатного обра, частью разорвав, а частью смяв гармошкой тонкие стальные пластины ламеллярного доспеха. Иногда удар идет поперек корпуса – вдоль пластин и тогда нижняя половина обрина остается на коне, а верхняя, еще цепляясь за жизнь, падает на степную траву. Часто перед тем как нанести последний, смертельный удар, боевые лилитки, чье владение палашом быстро прогрессирует, сперва обрубают врагу обе руки, по локоть или по плечо, как получится. Потом их приятели найдут место побоища, и увиденная картина послужит им уроком. Собакам – собачья смерть.

И было за что так с ними поступать. В тех селениях, откуда мы не успели или не смогли эвакуировать местное население, эти самые обры, как взбесившиеся ласки, уничтожили весь народ поголовно. Их любимый способ убийства – распятие, но не брезгуют они и посажением своих жертв на кол, сожжением заживо и волочением за лошадьми, а отсечение головы в таких условиях и вовсе можно считать за милость.

Я почти физически ощущал ярость, овладевающую воительницами, которые сперва сильно гуманизировались под нашим влиянием, а теперь испытывали шок, что неужели такое возможно не только по отношению к ним, остроухим, но к самым обычным людям с круглыми ушами. Но сильнее всего картины аварских зверств подействовали на наших юных лейтенантов, происходивших из достаточно гуманного, почти пасторального мира, а теперь неожиданно повзрослевших и закалившихся, а также отчасти поседевших.

– Запомните, мальчики, – сказал я им после того сражения у брода, – теперь вы Старшие Братья, и поэтому ведите себя соответственно. Не раскисайте, но и не ожесточайте свое сердце, несите врагу справедливое возмездие, а не жестокую месть их родным и близким. Если от нас требуется, чтобы народ обров сгинул бесследно, то давайте не будет отягощать этот процесс лишними жестокостями. В конце концов, это требование означает не стопроцентное физическое истребление, а всего лишь то, чтобы никто и никогда не смог практиковать такой образ жизни. Для нас это табу, так что несите свое звание русских воинов и офицеров честно и грозно, воздавая врагу за злодеяния, но не впадая в неистовую жестокость.

Так что я мог быть более-менее уверен в том, что женщинам и детям обров не грозит ничего особенного после того как мы убьем всех их мужчин; а в этой войне любой обр, взявший в руки оружие, обязательно умрет. Пришедший с мечом от меча и погибнет, пошедший по шерсть останется стриженным, возомнивший себя сверхчеловеком и господином будет низвергнут в прах и растоптан, а обратившийся ко злу сам будет пожран этим злом без остатка, потому что сила поднимется на силу. И хоть никто не назовет меня добрым божеством, вроде Птицы или Лилии, но я несу обрам лишь чистую, ничем не замутненную ярость возмездия. Какой мерой мерили, такой и отмерится им.

А в том, что это случится, у меня не было никакого сомнения. Несмотря на все потери антов, бóльшую часть мирного населения нам удалось убрать с пути аварской орды, сохранив тем самым ядро народа. Ну и конечно, играли свою роль и потери, нанесенные обрам. Из двадцати тысяч в этих боях мы выбили уже тысячи полторы, причем сегодня вдвое больше, чем вчера. И если каган еще не полный мудак, то очень скоро он окончательно забудет о том, чтобы высылать впереди своего войска завесу из мелких отрядов. Происходящее особенно страшно для врага, ибо пока ни одному обру из тех, кому не повезло попасть в засаду, не удалось спастись и рассказать о том, как все было на самом деле, а нарубленные кусками молчаливые трупы очень негативно воздействовали на боевой дух аварской орды. Это было необходимо для того, чтобы каждый обрин понял, что он уже обречен на лютую смерть и безымянную могилу.

Но не все было так однозначно, как говорили в наше время. В процессе поиска того места, где при остановке на ночевку содержат заложников, обнаружилось, что кроме молодых булгар, которые внешностью и одеждой почти не отличаются от своих обрских сверстников, в ставке кагана имеют место и парубки вполне славянского облика. Светловолосые, в белых рубахах и портах они были очень хорошо заметны с воздуха. Собственно, по ним-то мы место содержания заложников и обнаружили, ибо, как я уже говорил, булгарские заложники от обров не отличались. У них, кажется, даже оружие не отобрали. Итак, что это мы видим, если как раз сейчас авары творят над бедными антами жестокий геноцид? Или это заложники от тех родов антов, которых каган примучил еще раньше и пока не желал переигрывать? В любом случае, это знак того, что кто-то из «братьев-славян» (или не совсем славян) решил, что договориться с врагом будет гораздо выгоднее и удобнее, чем сражаться с ним до последней капли крови. А вот это, товарищи, не айс, совсем не айс. Коллаборационистов следует истреблять так же беспощадно, как и самих захватчиков-оккупантов.

 

 

* * *

 

Тогда же и там же

Ася, она же Асель Субботина, она же «Матильда»

 

Ух ты, снова мы в новом мире. Тут даже живут древние славяне – но не такие, как в древней Киевской Руси, а еще древнее, лет так на пятьсот–четыреста. Они тут такие древние, что даже по-человечески еще разговаривать не умеют. Отец Александр говорит, что это даже не церковнославянский, и что он сам почти ничего не понимает. Да и местные детки-девки (наосвобождал их Серегин на наши головы) по сравнению с дикими оторвами-амазонками – просто скучные клуши, которые умеют только плести веночки из полевых цветов, плакать о прошлой, тихой и мирной, жизни и петь длинные протяжные и ни хрена непонятные песни. Да по сравнению с ними даже бывшие мясные лилитки – верх крутизны и драйва. По крайней мере, они тихие-тихие, а внутри стальной стержень, такой, что не согнешь.

Парни у местных тоже так себе. Лучше, чем в том первом мире, который Сергей Сергеевич называет миром подвалов, но все же еще не по моему вкусу. Митька куда лучше. Он и крутой в последнее время стал, из пистолета стреляет лучше всех нас, и в фехтовании тоже не отстает.

А в нашей детской компании прибыло. Новое приобретение зовут Ув – он худой, белобрысый и неразговорчивый; и хотя Димка его в первый же день научил нашему русскому языку, слов из него и клещами не вытянешь.

Есть только одна тема, от которой он воодушевляется – это лошади. Говорить он о них может бесконечно. И я его слушаю. Очень внимательно слушаю. Потому что лошадь в этом мире не только средство передвижения, но также друг и боевой товарищ. Советы специалиста, как любит приговаривать Серегин, никогда лишними не бывают, а тем более этого Ува тоже взяли с нами в посыльные. Правда, пистолета и автомата ему не дали, а дали большой нож и арбалет, который он взводит рычагом.

А вообще этот Ув сирота – его родителей, когда он был маленький, убили булгары, а его самого взяли в рабство. Теперь наши его освободили и хотят сделать из него настоящего человека, и потому присоединили к нашей компании. Уж не знаю, получится ли…

Кстати, Сергей Сергеевич скоро обещал допустить нас до настоящего большого дела – обеспечивать связь между нашими эскадронами и отрядами местных древних славян, которые – ну тупые – совсем не умеют шить сапоги, а носят что-то вроде лаптей, сплетенных из полосок кожи. Если у кого тут есть сапоги, так это, считай, почти что миллионер. Долларовый. Правда, Ольга Васильевна мне сказала, что, например, римляне империю построили, а сапог шить не умели, из-за чего всю жизнь ходили в сандалиях, а все оттого, что у них там в Италии никогда не было настоящей зимы. Только напрасно Сергей Сергеевич берет на дело этих славян. Помощи от них никакой, а вот напороть они могут нипадеццки. Митька был у них на учениях и говорит, что пока они еще телята телятами, не то что наши лилитки, амазонки и волчицы, которыми мы все гордимся, потому что мы – это они, а они – это мы.

И Анна Сергеевна тоже ругалась с Сергей Сергеичем правда, не из-за местных, а из-за нас. Она говорит, что рано нас еще посылать на реальное поле боя, малы мы еще и вообще без нас там обойдутся, потому что как она будет смотреть в глаза Митькиным родителям, если с ним что-нибудь случится? У меня родителей нет, и я могла бы пойти в поход свободно, но Анна Сергеевна не пускает и меня тоже, наверное, для того, чтобы Митьке было не так обидно.

Сергей Сергеевич в ответ ей заявлял – сама слышала – что если он не отправит нас в поле по делу, то мы просто удерем сами по себе, и никто не будет знать, где нас искать. А так он за нами приглядит и постарается не дать в обиду. Да нафига – мы сами с Митькой кого хочешь обидим, догоним и еще добавим. Правда, с нами будет этот худой слабак Ув, так быть может, его и придется защищать…

 

* * *

 

Августа 561 Р.Х.

День девятый, 23:55

Правый берег Днепра, примерно в окрестностях современного Кременчуга,

Походная Ставка Кагана Баяна

Капитан Серегин Сергей Сергеевич

 

Тиха украинская ночь, дрыхнет под звездным небом ставка кагана, только не спят часовые, покрасневшими глазами всматривающиеся во мрак, откуда в любой момент может прилететь град стрел (Заклинание истинного взгляда, как оказалось, прекрасно заменяет прибор ночного видения) или придут бесшумно ступающие беспощадные убийцы-мангусы, которых не чуют ни кони, ни собаки. Страх, липкий страх обуял спящий лагерь, вползая в не знавшие ранее этого чувства сердца воинов кагана… и даже те, кто сейчас спят, спят беспокойно, в любой момент ожидая встречи с рогатым стариком Эрликом, которому они запродали свои души за воинскую удачу. И хоть у их нынешних врагов, безвестных и ужасных, воинской удачи не в пример больше, и жизни обров они берут как хотят и когда хотят, но рогатый старик Эрлик всегда возьмет свое. Такие мелочи, как неспособность выполнить свою часть договора, его не касаются. Против этой правды жизни бессилен даже сам каган, чей сон сейчас тоже очень беспокоен…

Уже множество обров лежат в местной степи порубленными и пробитыми странными короткими стрелами. И никто не знает ни того, кто будет следующим, ни даже того, кто это делает и как такое случилось, ведь неведомый враг не оставляет живых свидетелей. Страх – это хорошо, потому что страх разъедает преданность обров своему кагану, из воинов превращая их в обычных грабителей. Страх уничтожает преданность, ибо если бы рядовые обры умели в своей массе читать хотя бы рунические буквы, то давно бы уже прочли на черном ночном небосклоне огненные письмена: «Вы все умрете!!!». Они действительно все умрут, ибо я слов на ветер не бросаю, а Отец подтвердил мое решение. Такие звери в человеческом облике, которые распинают женщин и детей, жить на этом свете не должны.

Но это случится немного позже, а пока у нас иная задача. Пока липкий страх окутывает спящую ставку кагана, мы шарим по ней просмотровым окном, в любой момент готовым превратиться в полноценный портал. Нам нужны несколько неприметных походных шатров, стоящих чуть на отшибе, возле которых, в отличие от остальных, стоят вооруженные часовые. Сами воины обров предпочитают спать на попоне под открытым небом, завернувшись в походное одеяло. В шатрах спят лишь женщины, дети и заложники, данные другими племенами в знак своей верности. Последние – потому что так легче ночью контролировать их поведение и местоположение.

Гадить заложники тоже должны, не выходя из шатра, как и проделывать прочие естественные надобности. Хотя обры о своих «гостях» даже заботятся и предоставляют им рабынь из последнего полона, которых они еще не успели убить каким-либо жестоким образом. Это немного осложняет нашу задачу тихого изъятия заложников, но думаю, что мы справимся. Надеюсь, что эти девушки понимают, насколько нежелательно им и дальше оставаться среди «гостеприимных» обров. Впрочем, их добровольное содействие нам и не обязательно. Хорошее сонное заклинание от Птицы (ведь никто не удивится, если люди ночью крепко заснут) – и рабочие лилитки вынесут всех за руки за ноги, не разбирая возраста, пола, национальности и социального положения. А там разберемся, кто есть кто.

Для захвата шатров с заложниками я подготовил свою старую группу и наш первопризывный амазонский спецназ в качестве подразделения силовой поддержки, надеясь при этом, что открывать огонь из самозарядных винтовок и особенно пулеметов нам все же не понадобится. По минимуму мне не хотелось бы прибегать к таким средствам раньше времени, а по максимуму я желал полностью избежать применения огнестрельного оружия в этом мире. Не только из-за экономии невосполнимых патронов, но еще и из-за того, что такие средства борьбы были еще преждевременны. Зачем стрелять из пушек и пулеметов, если с задачей прекрасно справляется магия и хорошо отточенная сталь?

Итак, когда до полуночи осталось всего несколько минут, просмотровое окно остановилось за спиной опирающегося на свое копье и зевающего во всю пасть обра-часового, и на мгновение приоткрылось. Как мне показалось, сонного заклинания в этом случае было мало, поэтому Колдун оделил этого типа хорошим таким двадцатичетырехчасовым заклинанием стасиса, превратив его в живую статую, туго обтянутую тончайшей, но несокрушимой пленкой остановленного времени. Причем прихватило обра с раскрытым в зевке ртом и выглядел он в таком состоянии весьма презабавно. С четверыми его приятелями, которые спали тут же, церемонились мы гораздо меньше. Просмотровое окно склоняется к спящим обрам, приоткрывается, из него высовываются мои руки с шомполом от «калаша» – и крепкий сон отдыхающей смены часовых переходит в вечный. Грязная, конечно, работа, но что поделаешь – на войне как на войне.

А дальше – цигель цигель, ай лю лю, как говорил незабвенный сталинский главдиверсант Илья Лисов. [55] Если где-то и когда-то существуют все возможные миры, то и с товарищем Лисовым мы, возможно, когда-нибудь и встретимся.

Дальше просмотровое окно переместилось во внутреннее пространство шатра, наполненное храпом, сопением, запахом несвежих человеческих тел, размотанных на просушку онуч и выпущенных на свободу кишечных газов. Короче, хоть топор вешай. Дальше дело было за рабочими лилитками, которые, морщась от царящего в шатре победного духа, принялись вытаскивать за руки за ноги храпящие тушки и укладывать рядами на специально подготовленном месте. Мальчиков отдельно, девочек отдельно. Хорошее сонное заклинание составила Птица – ни в одном из четырех шатров никто не проснулся. Возникла мысль умыкнуть еще и кагана, но я оставил ее на потом. Не один каган будет, так другой; а нам надо истребить весь народ обров как таковой, а не менять шило на мыло. Так что на сегодняшний день задачу можно считать выполненной.

Неласковым будет пробуждение вчерашних заложников, особенно тех, кого дали покорившиеся обрам антские рода. Адреса, пароли, явки и кто что орал на вече. Ни хатоскрайников, ни будущей пятой колонны нам тут не надо. Да, и молодым булгарам тоже мало не покажется, хотя нужны мне они молодыми, здоровыми и на свободе. Пропесочат их не по-детски и отправят к своим, тем более что булгарская орда, лишенная пропавшего неизвестно куда хана, уже начала шипеть, кипеть и пузыриться, как перебродивший квас.

Жизненные перемены будут к лучшему лишь для тех девиц, которых обры определили заложникам в постельные подстилки. Хотя, как сказал мне Добрыня, обратно в рода их не примут и замуж горемычных тоже не возьмут; и одна им дорога – идти на реку Днепр, чтобы утопиться и обернуться русалками. А вот черта лысого им всем. Пусть те кобели, что их огуливали, в Днепре топятся – говорят, как раз из таких уродов и получаются самые отборные упыри. А девиц мы, чай, прокормим, даже беременных, не объедят. И к делу тоже пристроим, а то у меня и рабочие, и бывшие мясные лилитки в строй рвутся, а на полевых кухнях кашеварить и в банно-прачечном отряде белье стирать некому. Но об этом чуть позже, а пока – т-с-с-с! – соблюдайте тишину, идет операция.

 

* * *

 

Августа 561 Р.Х.

День десятый, 07:05

Полевой лагерь на правом берегу Днепра

Славянская дева Милонега, дочь воя Гремислава

 

Проснулась я на рассвете, когда первый луч солнышка только готовился блеснуть через виднокрай. Сперва я даже не поняла, где нахожусь, ведь засыпала я в душном шатре, полном моими подругами по несчастью и их мучителями, а теперь вдыхала бодрящий свежий воздух с легким ароматом дыма от горящих неподалеку костров, а надо мной расстилался бездонный купол синего утреннего неба. Первая моя мысль была о том, что лучше бы мне было сразу умереть, броситься в речку или удавиться, зацепив поясок платья за сук дерева, а не переносить ужасные мучения, насланные на меня злой богиней Недолей.

Попав в полон к обрам, я и так уже была все равно что мертвая, служа подстилкой этим грубым насильникам. Сперва моим телом пользовался знатный вислоусый воин средних лет, потом я ему надоела и меня отдали молодому обрину попроще, потом был беззубый старик, а потом, как изношенную и затрепанную вещь, меня бросили в шатер с заложниками для ублажения их телесных надобностей. Там мною овладел прыщавый Дрочун, сын гнусного предателя князя-старшины Жирослава. Ни одна дева или вдова не обращала своего внимания на этого тощего маленького уродца, и им было все равно, сколько его папа накопил желтых кружочков с портретами ромейских базилевсов.

И это был еще не самый худший вариант; очень многие мои подруги по несчастью, надоевшие своим господам, были ими замучены насмерть самыми различными способами. На них катались, как на лошадях, загоняя насмерть, их распинали на деревьях, их сажали на кол, их привязывали за руки за ноги возле муравейников. Такой же конец, наверное, ждал и меня, да только каким-то чудом я перенеслась куда-то далеко-далеко от мучителей. А может, я никуда и не переносилась, может, я просто умерла, как мечтала много раз, и очнулась уже в вирии, среди душ пращуров и светлых добрых богов, и песня парящего в вышине жаворонка приветствует мою душу, прибывшую в обитель Сварога и Лады?

Но нет, грубое рядно, укрывающее меня до подбородка, никак не могло принадлежать верхнему миру, как мои лежащие поверх рядна руки, покрытые царапинами, ссадинами и шрамами. Я знаю, что у тех, кто умер и перенесся в вирий, раны должны немедленно зажить сами собой, а все предметы там должны быть изящной и красивой выделки, как те тонкие ткани и узорчатые кубки, которые привозили к нам ромейские купцы. Повернув голову и посмотрев направо и налево, я увидела, что лежу крайней в ряду все еще спящих моих подруг по несчастью, а неподалеку стоят и молча смотрят в нашу сторону странно одетые мужичина и женщина, и восходящее солнце обливает своим светом их фигуры, будто одевая в светящиеся золотисто-розовые одежды.

Эти двое были совсем не похожи на обров ни обликом, ни одеждой. На поясе мужичины висел длинный меч, непременная принадлежность воя-полянина, а гладко выбритое жесткое и властное лицо говорило о том, что он тут воевода или даже князь, сам ведущий в бой свою дружину. Женщина была одета не так, как одеваются у нас, славян, и не так, как одеваются женщины ромеев, булгар или проклятых обров. Все в ее одежде отличалось простотой и неброскостью, и в то же время прекрасно сочеталось между собой. Так, наверное, выглядела бы Жива, богиня жизни и радости, решив спуститься к смертным для того, чтобы узнать об их нуждах. Ее спутник совсем не походил на Даждьбога, супруга Живы, а больше всего напоминал что-то среднее между Сварогом, повелителем огня и покровителем кузнецов, и Перуном, покровителем воев и княжьих дружин.

Поняв, что пытаюсь натянуть личины богов на пусть и очень странных, но обыкновенных смертных, я едва не засмеялась, что было бы крайне неразумно в моем положении. Потом этот так и не родившийся смех застрял у меня в горле, потому что эти двое вдруг посмотрели прямо на меня, глаза в глаза, и я почувствовала исходящую от них силу, мощь и мудрость. Это действительно были божества, но только не наши, славянские – привычные и легкие, как воздух и солнечные лучи, не вмешивающиеся в дела простых смертных – а чужие, облеченные силой и властью. Эти сила и власть были им необходимы для того, чтобы менять и гнуть этот мир под себя, вознося до небес одни народы и вбивая в земной прах другие.

Но несмотря на эту чуждость, эти божества каким-то образом тоже были для нас родней и собирались протянуть руку помощи моему избиваемому и погибающему народу. То, какую цену придется заплатить за эту помощь, меня в тот момент не волновало. Главное – уничтожить обров, а там вернется украсно украшенная добрая жизнь с плясками и хороводами в честь Ярилы и Макоши… Пусть я даже этого и не увижу, потому что немедленно, сразу, как только смогу это сделать, кинусь головой в глубокий омут, чтобы смыть позор со своей поруганной чести…

– Выбрось из головы эти глупости, девочка, – услышала я внутри себя голос этой женщины, – тебе еще жить, любить, рожать детей и радоваться жизни, а ты собралась в омут головой.

– Да, это так, – подтвердил мужчина, – а если твой род уничтожен или откажется тебя принять, то мы готовы стать твоей семьей и твоим родом. Ведь не для того мы спасали твою жизнь, чтобы ты с такой легкостью кидала ее в омут.

Услышав эти голоса в своей голове, я вся сжалась в испуге, ведь не каждый день боги говорят со смертными, но женщина сказала мне: «Встань и иди» – и я не смогла не выполнить ее приказание, а вслед за мной с земли начали подниматься и остальные мои подруги по несчастью…

 

* * *

 

Тогда же и там же

Капитан Серегин и Анна Сергеевна, она же Птица

 

– Вот, Птица, смотри, – на беззвучной мыслеречи сказал капитан Серегин, – тут лежит будущее того народа, который появится в этом мире вместо нас, русских, каким бы оно, это будущее, ни было.

Три десятка славянских девиц, на которых Серегин при этом указывал, спали сном младенцев и даже пока не ведали о тех переменах, которые произошли в их судьбе. Во-первых – сонное заклинание Анны Сергеевны действовало безотказно, а во-вторых – этим девочкам впервые за долгое время дали поспать ровно столько, сколько им хочется, не поднимая на заре ударом сапога по ребрам. Правда, большинство из этих девиц и так начали уже беспокойно ворочаться и открывать смеженные веки. Дело в том, что даже до нашествия обров позже первого луча солнца у славян вставали только самые отъявленные лентяйки. Славянские девицы и молодухи, помогая матери или свекрови, с утра должны были сделать множество дел – подоить корову, покормить кур и собрать из-под них яйца, затем растопить очаг и собрать обед уходящим в поле мужчинам. Поэтому, так или иначе, в ближайшее время девицы уже проснутся, после чего Анна Сергеевна при помощи Лилии займется их психологической и физической реабилитацией.

– Да, – так же беззвучно ответила Анна Сергеевна, загадочно улыбаясь, – это действительно будущее. Но только почему вы думаете, что тут не будет русского народа? Такой народ обязательно появится, и начало ему дадут в том числе и эти девочки.

– Ну как же сможет появиться русский народ, если у него не будет варяга-руса по имени Рюрик? – не издав ни звука вслух, вопросил Сергеевны Серегин. – С учетом того, что мы тут наворотили к девятому веку, история изрядно отклонится в сторону, и даже непонятно в какую.

– Не беда, Сергей Сергеевич, – таким же образом ответила Анна Сергеевна, – что тут не будет Рюрика и его присных. Ведь в этом мире вместо того залетного варяга к восточным славянам на триста лет раньше явились вы, Сергей Сергеевич, с дружиной и принесли те же самые, но только более зрелые идеи построения государства. А так как мы с вами русские, то государство это тоже будет называться русским, или что-то вроде того.

– А нужны ли мы будем этим людям после того, как разгромим и уничтожим обров? – снова спросил Серегин, мысленно пожав плечами.

– Разумеется, будем нужны, – подтвердила Анна Сергеевна, – Ольга Васильевна, например, считает, что по нашей славянской традиции всегда нужен кто-то со стороны, не погрязший в местных коммунальных склоках, к кому можно обратиться с просьбой рассудить спор и от кого будет не зазорно принять совет или даже прямой приказ. Она говорит, что главная политическая проблема славян заключается в том, что каждый род или племя считает себя не хуже других своих соседей и очень внимательно следит, чтобы с их стороны ему не было бы никакого унижения и поношения. В то же время пришелец со стороны вроде франкского торговца Само, болгарского хана Аспаруха или варяжского авантюриста Рюрика видится славянам идеальным вождем, равноудаленным от местных интриг. Мы с вами, Сергей Сергеевич, тоже подходим под эти условия, так что у нас есть все шансы добиться того, чего от нас хочет Отец Небесный – то есть основать государство и суметь укрепить его настолько, чтобы стряхнуть его с карты этого мира не смогли никакие Тэмучжины и Тамерланы.

– Все это хорошо, – мысленно кивнул Серегин, – но дело в том, что нам надо идти дальше, в верхние миры, и нам просто некогда будет возиться с этим миром несколько десятков лет… Тут можно жизнь положить, и то без всякой гарантии успеха. Мы уйдем и все рассыплется, как распалась держава Само после его смерти. Как видите, Птица, не только вы читали умные книжки и разговаривали с милейшей Ольгой Васильевной.

– А ведь придется повозиться, Сергей Сергеевич, – ответила Анна Сергеевна, – ведь мы ответственны за тех, кого мы приручили. Очевидно, придется назначать кого-то временно управляющим, и, пока не подрастут местные кадры, применять к этому миру удаленное управление, время от времени наезжая с инспекциями. Знаете, было у меня видение, что таким кадром, способным принять у вас управление этой версией Древней Руси, может быть юный табунщик Ув, которого мне недавно сплавили Артемида и ее нынешний бойфренд старший лейтенант Антонов. С чего бы это, когда с местными сиротами я стараюсь работать куда более опосредованно, чтобы не привязывать к себе их души и не причинять боль при расставании… А второй половиной Ува, его душой и возлюбленной королевой, должна быть наша Яна, которую вы упорно называете Зайчонком. Кстати, Лилия тоже подтвердила, что я не ошибаюсь и нахожусь на верном пути. Думаю, что вам стоит попробовать взять этого мальчика к себе в оруженосцы и посмотреть, насколько у вас получится воспитать из него свое продолжение, предназначенное для этого мира. Я, со своей стороны, берусь быть ему приемной матерью и старшей сестрой, а вы побудьте этому сироте приемным отцом. Думаю, он будет вами гордиться.

– Хорошо, – ответил Сереги с безмолвным вздохом, – если за этого мальчика поручились вы, Лилия и Артемида, то, наверное, в этом что-то есть. Я возьму этого мальчика на воспитание и сделаю из него настоящего русского воина, чего бы это ни стоило. А теперь, Птица, посмотрите – кажется, ваши временные подопечные уже просыпаются.

Разговор этих двоих, понимающих друг друга с полумысли, был быстр и безмолвен, а принятые решения точны и взвешены. Для этого мира наступала точка перелома, определяющая его политический ландшафт на тысячелетия вперед.

Примерно в это же время проходило и разбирательство с бывшими заложниками обров. К ним Серегин не был столь гуманен, как Анна Сергеевна к их бывшим постельным игрушкам. Выложили их после захвата совсем в другом месте, заранее отделив булгар от изменников-антов, и занималась их пробуждением сержант Кобра и целая кодла злобных амазонок, а у них, как известно, не забалуешь. А нечего было насиловать несчастных девочек, стараясь превзойти в этом гостеприимных хозяев.

Еще час назад бывшие заложники пережили магический аналог ведра холодной воды на голову, и теперь Кобра и ее команда занимались их низведением и курощением.

Молодых знатных булгар доводили до того состояния, когда они, трепеща от сознания собственной ничтожности, смогут выслушать то, что соберется сказать им великий и могущественный вождь, князь, хан (нужное подчеркнуть) Серегин, по совместительству бог оборонительной войны и священный мститель. Если не верите, можете спросить у аварского тудуна, коли сумеете отыскать его в загробном мире. Или у своего хана Забергана, который вчера тоже того – покинул эту юдоль скорби.

Сыновей и племянников антов-изменников готовили только к допросу третьей степени, для того чтобы выяснить, кто, когда и при каких обстоятельствах составил заговор против ныне покойного князя Идара, который, конечно, умер, но его дело по объединению всех антов и всех славян вообще живет живее всех живых. А те, кто против такого объединения, те враги народа, гады ползучие и чернобоговы сыны. Короче, колитесь бисовы дети: адреса, пароли, явки, кто где был, что пил и о чем при этом говорил.

 

* * *

 

Августа 561 Р.Х.

День десятый, 10:35

Правый берег Днепра, примерно в окрестностях современного Кременчуга

Походная Ставка Кагана Баяна

 

Переполох, поднявшийся поутру в ставке кагана, впору было сравнить с суетой в муравейнике, в который заползла большая жирная зеленая гусеница. И поводы к тому были очень весомые. Во-первых – исчезли все находившиеся в шатрах, предназначенных для заложников, гарантирующих хорошее поведение булгарской знати и части старейшин антских родов, еще до гибели тудуна признавших над собой власть обров. Во-вторых – караул, выставленный у шатров с заложниками, оказался мертвым без всяких видимых причин, а тот обрин, который в момент их похищения стоял на часах, буквально окаменел вместе со своим копьем. Несмотря на то, что грудь его не двигалась, и сердце не билось, тело часового длительное время оставалось теплым и мягким, чего не бывает с трупами. Несомненно, это была какая-то могущественная магия, еще одно проявление ужасного злого мангуса, взявшегося преследовать несчастный народ обров.

Часового долго пытались разбудить, но только отбили о его бока кулаки и ноги, а также начисто изломали несколько палок. Последовавшие затем попытки воткнуть в окаменевшее тело кончик ножа приводили только к тому, что слабый металл или гнулся или ломался. В конце концов, югур, который взял следствие в свои руки, рассвирепел и приказал водрузить этот человекообразный статуй на большой жарко горящий костер, но он не горел и в огне. Несмотря на то, что югур почти порвал свой бубен и сломал колотушку, а дрова прогорели дотла, придурок с открытым ртом так и остался стоять величавым статуем посреди рдеющих углей, нигде даже не закоптившись.

Наблюдавший за этой картиной каган Баян хмурился все больше и больше. А когда каган хмурится, то положено прятаться – и чем дальше, тем быстрее, ибо если кто не спрятался, то каган не виноват. В принципе, кагану и так было понятно, что примененная в данном случае магия настолько же превосходит возможности деревенских заклинателей вроде того же югура, насколько огромный медведь превосходит маленького серого мышонка. В этом деле югур проявил такую преступно низкую компетентность и квалификацию, что его стоило бы тут же сжечь на таком же костре, на каком пытались сжечь заколдованного часового, и жив югур был только потому, что у кагана под рукой не было никого с более подходящей для этого дела квалификацией.

– Значит так, – сказал он запыхавшемуся югуру, – если ты сам ничего не можешь, то немедленно обратись за помощью к рогатому старику Эрлику. Если будут нужны жертвы, то возьми для этого всех имеющихся рабов и пленных, но добейся необходимого. Рогатый старик Эрлик должен прислать нам помощь, иначе я лично, своей рукой, вырву тебе глотку.

– Великий каган, – проблеял перепуганный югур, – а если рогатый старик Эрлик пришлет свою помощь, но она окажется бессильной против злого мангуса?

– Тогда, – ответил каган, – своей рукой горло тебе вырвет сам мангус, или ты думаешь, он собирается оставить в живых хотя бы одного обра? Полное и всеобщее уничтожение – вот его цель, и надеяться на иное просто глупо.

– Хорошо, великий каган, – склонился югур в поклоне, – я сделаю все возможное и невозможное для того, чтобы старик Эрлик прислал нам свою помощь.

– Тогда, – усмехнулся каган Баян, – не забудь сменить бубен и колотушку, потому что эти уже износились.

 

* * *