Мэя Кун, бывшая боевая рабыня ашорского городского ополчения

 

Сколько мы, остроухие, себя помним, мир всегда был устроен одинаково. Мы в нем были лишены всего и считались хуже всех остальных, хуже грязи под ногами, хуже тупых и бессловесных скотов, которые тащат за собой повозки. И при этом мы против своей воли должны были сражаться с такими же, как и мы, за интересы наших хозяев. С магией принуждения не поспоришь, она всегда будет сильнее. А легенды о Воине с Сияющим Мечом, который придет для того, чтобы покарать зло и дать свободу нашему народу, казались мне всего лишь сказками для утешения наивных и легковерных. Нет и никогда не было такого Воина, думала я, ведь разве же хоть один Волкодав пойдет наперекор сильнейшим магам, для того чтобы помочь тем, кого ценят меньше, чем лежащую под ногами грязь…

И на эту никому из нас не нужную войну мы пошли, уже зная от болтливых служанок, что наши хозяева-маги очень встревожены, и что все мы идем навстречу какому-то великому и ужасному Древнему Врагу. Пусть нас лишили воли и права самим решать свою судьбу, но разум и возможность видеть и слышать у нас забрать нельзя, потому что это было запрещено Древними Создателями нашего вида, желавшими, чтобы мы всегда оставались идеальными женщинами-бойцами, а ведь для этого требуется не только сила, но и ум. Но никакой ум не мог нам сказать, что мы идем навстречу своей судьбе, и что все мы уже посчитаны, оценены и признаны годными.

Всю дорогу от Ашора почти до самого запретного города Ниц нас гнали бегом, по утрам не давая даже толком прожевать кое-как сваренную безвкусную кашу из дробленых зерен ячменя и сухие хлебцы. И вот наш путь закончен. Тяжело дыша и отдуваясь, мы остановились, глядя на перегородившую нам путь от края и до края живую стену из черненого металла. Странные граненые копья этих воинов выглядели острыми как иглы, и в полтора раза длиннее копий Волкодавов. Главный городской маг и правитель, страшный ублюдок и гад, Мел си Хил-Дек, в последнее время повадившийся ради своего удовольствия один раз в день убивать по паре наших сестер, приготовился еще раз свершить свое грязное дело прямо на виду у глядящих на него чужаков. Но тут громыхнул гром – и голова мерзавца разлетелась на множество мелких кусочков, а тело упало и, скорчившись, затихло.

Это произошло так неожиданно, что сразу наступила полная тишина. Обычно маги никогда не атаковали друг друга, предоставляя нам, остроухим, решать все их споры ценой собственной жизни. Но тут против нас стояли чужаки, которые действовали по своим, никому из нас не известным правилам; и прежде чем вступать в этот бой, нам следовало понять, какие правила у этих чужаков и чего они хотят. Но, видимо, младшие маги Ашора думали совсем по-другому, потому что все мы получили магический приказ, которому не могли противиться – идти вперед и атаковать стоящего перед нами врага. У тех, кто шел в первых рядах, как я, шансов выжить не оставалось никаких; быть может, больше повезло бы тем, кто пойдет по нашим телам, пробитым этими ужасными остриями и ценой своей жизни прижавшими их к земле.

Но все получилось совсем не так. У чужих тоже были маги, и они хорошо знали свое дело. Когда я увидела движущуюся в нашу сторону стену, будто сотканную из фиолетового света, то на мгновенье подумала: «интересно, я окаменею или превращусь в грязную слизь?» – но со мной не произошло ни того, ни другого. Когда эта призрачная стена прокатилась через мое тело, то в моей голове раздался негромкий «пок», и я ощутила, что свободна от всех тех заклинаний, которые принуждали меня делать разные не нравящиеся мне вещи. В первую очередь, я не хотела непонятно из-за чего умирать на этих длинных и острых копьях чужаков. Да и они тоже совсем не собирались нас убивать, и поэтому в первую очередь предоставили свободу выбора – а ведь это недостижимая роскошь для любой остроухой.

И так подумала не одна я, потому что все наши сестры сперва остановились, оглядываясь, а потом с яростью бросились в обратную сторону для того, чтобы вцепиться в горло Волкодавам и стоящим за их спинами младшим магам. Нас захлестывали безмерные ярость и отвага, ведь никто из нас не рассчитывал не только жить долго и счастливо, но и просто пережить сегодняшний день. Частокол опустившихся копий за нашей спиной тоже двинулся вперед, и каждая из нас понимала, что наша участь – быть раздавленными между этими двумя сближающимися металлическими стенами.

Да, когда детский голос в моей голове начал говорить мне, чтобы я бежала направо к опушке леса, чтобы очистить поле для каких-то там тевтонов, я его не послушала, и не собиралась слушать. Одну лишь цель видела я впереди – до тех пор, пока на меня не накинули новое заклинание подчинения, вцепиться в глотку хоть одному Волкодаву и увидеть его смерть, пусть даже она наступит одновременно с моей. Волкодавы медленно отступали под яростным натиском моих сестер, и некоторое их количество уже лежало мертвыми и умирающими на земле, а значит, те мои сестры, которые уже пали в этом бою, погибли совсем не напрасно. Гром не с небес звучал почти непрерывно, но тогда я не знала, что это именно он убивает Волкодавов, а не мои сестры, у которых получалось не столько убивать, сколько отвлекать и добивать. Уж слишком несопоставимо было вооружение у них и у Волкодавов.

Споткнувшись об один такой труп, я выругалась, как последняя полевая рабочая, после чего, нагнувшись, я вытащила из помертвевшей руки заточенный как игла, окровавленный клиновидный меч длиной в локоть. Кровь на клинке явно принадлежала моим сестрам и взывала к отмщению. Это было страшное оружие, но я совершенно не представляла, как им надо правильно пользоваться, и от этого даже немного растерялась. Меч – это оружие Волкодавов, и нас никогда не учили, как им надо правильно пользоваться. И вдруг, в этот момент наивысшей растерянности, меня охватило такое чувство, будто прямо за моей спиной стоит кто-то очень сильный – как Волкодав, который совсем не Волкодав. И тут я поняла, что это был Он, Воин с сияющим Мечом, которого мои бывшие хозяева маги называли Древним Врагом. И при этом я тоже почувствовала себя сильной-сильной, как будто не было только что долгого изнуряющего бега под палящим солнцем, а потом ужаса отнимающей все силы атаки обреченных.

– Спокойно, девочка, я твой друг и ты здесь не одна, – сказал мне Воин, взяв меня за запястье своей сильной рукой, – вот смотри, как все просто. Делаешь раз, делаешь два, делаешь три – и враг уже мертв. Поняла?!

Там, за спиной Воина, стояли и другие, но только я их не разглядела. Мне было просто не до этого. Еще раз повторив показанные мне движения и издав яростный боевой клич, я крутанула в руке меч, который в тот момент показался мне легче тонкого древесного прутика, и с ревом ярости бросилась в самую гущу схватки. Дальше я почти ничего не помню. Помню только, как срубила своим мечом древко копья, почти у самого наконечника. Потом прямо передо мной из строя вывалился один из Волкодавов, чей шлем смешно съехал на бок – и я прыгнула вперед в открывшуюся дыру в строю, успев всадить меч под кирасу сперва одному, потом другому врагу, после чего третий до рукояти вогнал мне свой меч в незащищенный живот. Страшная боль пронзила меня, но я еще успела дотянуться руками до его горла, и, не разжимая смертельного хвата, увлекла его вслед за собой на землю. Он еще пытался трепыхаться, но это было бесполезно; даже умирая, я была сильнее его, и вскоре Волкодав затих, а ко мне, несмотря на ужасную боль в распоротом животе, смерть совсем не торопилась. Потом прямо надо мной раздался ужасный скрежет и лязг; и совсем рядом прошло множество чужих ног, обутых в тяжелую и грубую обувь. Поняв, что уже оказалась позади строя чужих копейщиков, я подумала, что уже умерла, а на самом деле только лишь потеряла сознание. И все то время, пока я лежала, умирая, голос Воина в моих ушах повторял:

– Подожди, девочка, потерпи, осталось совсем немного. Помощь уж близка, мы тебя не оставим, только потерпи немного.

Я только подумала, что с такими ранами помощь может заключаться только в одном – поспособствовать моей скорой смерти, и что тогда моим мясом можно накормить тех, кто еще может идти в бой. Но помощь оказалась действительно помощью, потому что меня нашли, при помощи специальной магии засунули обратно в живот вывалившиеся кишки, (что было еще больнее того, как они у меня выпадали), после чего положили на носилки и куда-то понесли, а затем я позволила себе снова потерять сознание, упав в сладостное небытие.

Очнувшись, я обнаружила, что лежу в застланной простыней ванне, заполненной мерцающей разноцветными искрами священной магической водой, чуть порозовевшей от моей крови – и от этого чуть не сошла с ума. Такую воду маги пьют разбавленную по одному глотку в день, а тут целая ванна – мне одной, какой-то остроухой! Этот воин – или просто сумасшедший, или ужасный мот, ведь в нижних городах такую воду продают по золотому за один маленький кувшинчик…

– Насрать на золотые, моя девочка, – услышала я в своей голове его беззвучный голос, – деньги ничто, а люди все.

– Я не человек, – ответила я, – я остроухая…

– Плевать на то, что ты остроухая, – с убежденностью произнес голос Воина, – мы убьем любого, кто скажет, что ты не человек, и что ты не ровня нам. Успокойся и выздоравливай, девочка, ты среди друзей.

Приподняв голову, я огляделась. Полутемное помещение было неярко освещено исходящими от магической воды бликами и тусклыми светильниками. Во всех соседних ваннах, которых тут было великое множество, лежали такие же, как я, остроухие, раненые в том бою; и только в одной находился круглоухий… мужчина, который дремал, чуть прикрыв глаза. Помощники мага жизни, тихо передвигающиеся по помещению, вчетвером поднимали из ванн одни тела, для которых срок лечения, наверное, уже закончился, и тут же клали вместо них другие.

Потом четыре высокие и очень худые круглоухие девицы вынули меня из ванны, перемотали мой живот материей и отнесли в помещение, где рядами стояли застеленные чистой тканью ложа, и уложили на одно из них, прикрыв полотном до самого подбородка. После этого я начала думать, что мне делать дальше, если новые хозяева, потратившиеся на мое лечение, не наложат на меня нового заклинания подчинения.

– Никаких заклинаний подчинения, моя девочка, – чуть насмешливо произнес в моей голове все тот же голос, – во-первых – это не наш метод, а во-вторых – находящиеся под этим заклинанием воины получаются несколько второсортными, а это не для нас.

– Хорошо, Воин, – мысленно сказала я, – скажи, тебе нужны солдаты?

– Да, – ответил он, – нужны. Но только они должны разделять мои убеждения и служить мне совершенно добровольно.

– Хорошо, – мысленно произнесла я, – я разделю с тобой любые твои убеждения и буду служить тебе совершенно добровольно. Клянусь!

– Ладно, – сказал Воин, – спи и выздоравливай, девочка, сладких тебе снов.

И я заснула. При этом до сих пор не могу понять – я тогда действительно мысленно разговаривала с Воином или это мне все причудилось в бреду? А если причудилось, то почему, когда он во плоти посетил «палату» (как называлось то место, где мы лежали), то дружески подмигнул мне, как старой знакомой. Не знаю. Но клятву верности как ронин я ему обязательно принесу.

 

* * *

 

Тот же день, поздний вечер

Заброшенный город в Высоком Лесу

Анна Сергеевна Струмилина

Маг разума и главная вытирательница сопливых носов

 

Две недели мы находимся в этом мире, и мне здесь, между прочим, очень нравится. Ну, нравится-то потому, что я здесь как бы в командировке – я ведь знаю, что на самом деле мир этот страшен; родись я в нем – незавидной была бы моя судьба. Я даже не хочу думать обо всех ужасах, что творятся здесь – но не могу не думать. Мое положение обязывает – я должна смело смотреть правде в лицо, ведь это неотъемлемое качество мага разума.

Тем не менее весьма хорошие условия нашего проживания в этом мире действовали на всех нас благотворно – было приятно после кочевого образа жизни, что вели мы в предыдущем мире, оказаться в таком месте, которое можно сравнить с пятизвездочным отелем. Мне с моей малышней достались вообще роскошные апартаменты – целый второй этаж башни, что носила славное название – Башня Мудрости. С каким же удовольствием я изучала ее, заглядывая в самые потаенные уголки… И мои маленькие воспитанники тоже повсюду совали свои любопытные носики. Я и не запрещала – здесь царила хорошая, нейтральная энергетика, словно эфемерная горничная как следует прибралась в этом немаленьком старинном помещении перед приемом дорогих и важных гостей. Именно здесь у меня наконец появилась редкая возможность насладиться покоем и поразмышлять – то есть, заняться духовным созерцанием; тем более что название нашего гостеприимного жилища к этому располагало.

Итак, в моей жизни начался новый этап – очередная ступенька вверх, по бесконечной лестнице Мироздания… Что он сулит мне и всем нам? Как мы изменимся, пройдя его; какие способности приобретем, какие тайны откроем и каких монстров победим? Исходя из уже имеющихся сведений, здесь для нас работы непочатый край – раз уж мы взяли на себя миссию наводить порядок на тех этажах Мироздания, через которые лежит наш путь наверх, к себе домой. Мы успешно прошли самый первый этап, мир Прибежища Богов, и теперь я – вроде бы уже и не совсем я. Магия изменила всех нас. Но вот что главное во всей этой нашей эпопее – уверенность в том, что туда, наверх, через тернии, борьбу и трудные испытания нас ведет могучая любящая рука. И поэтому исполнено глубоким смыслом все это наше приключение, ибо вершить судьбы миров доверено далеко не каждому…

Я смотрю на своих гавриков и вижу, как они изменились – но в то же время это совсем не те изменения, что происходят с каждым взрослеющим ребенком, когда он из доброго, открытого и доверчивого существа становится резким, грубоватым и порой циничным. Да, я всегда задавалась вопросом, куда исчезают, вырастая, славные мальчики и милые девочки. И вот теперь я, кажется, начинаю это понимать. Дело в том, что магия есть во всех детях, без исключения. Иначе откуда такая святая вера в чудеса? Они верят в то, что существует на самом деле, просто этого нет в нашем мире. Чистый разум ребенка точно знает, что чудеса возможны. И когда, превращаясь в подростка, он, желая быть похожим на взрослых, отказывается от веры в волшебство, отрекается от сказочного мира своей юной души – он теряет нечто важное и естественное, то, что могло бы сделать его великим. И лишь немногие – очень немногие – навсегда сохраняют детское, незамутненное восприятие, и нет этих людей счастливее…

Мое сердце радуется и ликует, когда я смотрю на тех четырех, что я когда-то – вечность назад – легкомысленно увела из детского лагеря в тот несанкционированный поход. А ведь когда – то оно, это сердце, обливалось кровью и слезами, когда я с тоской и сожалением думала о том, какие опасности навлекла на их головы. Однако Высший Промысел распорядился мудро. Он просто взял нас под свою опеку…

Наблюдая за Яной, я обнаружила, что эта застенчивая девочка стала намного увереннее в себе. Ее осанка выправилась, движения приобрели точность, ловкость и плавность. Похоже, ее призвание – быть сестрой милосердия. В ее глазах горит особенный свет, когда она ухаживает за ранеными и обездоленными. Для всех она находит нужные слова, любого может ободрить и утешить. А уж как ее любят дети! Как увлеченно она играет с малышами; а ведь после присоединения к нам клана диких лилиток в нашем «детском саду» прибыло. Прелестные смугляшки-лилитки, которым от года до восьми, с визгом и хохотом играют с Яной в разные веселые игры, в их компании и дочка Анастасии, и еще несколько малышей. А еще я заметила интересную вещь – оказывается, наша Зайка настоящая красавица. Не пойму, в чем дело – то ли волосы у нее стали гуще, то ли глаза ярче, то ли щечки пухлее – но она уже мало похожа на того заморыша, который был вначале… Главное, что выглядит она абсолютно счастливой.

За Асю я также могла только порадоваться. Ее взбалмошный бунтарский характер нашел выход в том, что она, наравне со своим другом Митей, увлеклась оружием и спортом. Иногда мне приходилось не без удовольствия наблюдать, как эта парочка вместе с солдатами совершает пробежку или упражнения. А так значительную часть своего времени они оба посвящали метанию дротиков или, если предоставлялась возможность, стрельбе на меткость. Кроме того, они много беседовали. Домашний Митя увлеченно делился со своей подружкой плодами просвещения, и она восхищенно ему внимала. Словом, тут царила полная идиллия, и я в который раз похвалила себя за то, что когда-то приняла правильное решение, разрешив ей любить капитана Серегина; кто знает, что бы она сделала, если бы подверглась осуждению и наказанию… Детская душа – такая хрупкая вещь – одно неосторожное движение, и ребенок может озлобиться на весь мир.

Больше всего я переживала за Димку. Магические способности – а особенно такие сильные, как у него – неизбежно приводят к быстрому взрослению. Я часто украдкой наблюдала за нашим маленьким могучим Колдуном, стараясь, чтобы он не заметил моего беспокойства. Хотя, собственно, особых причин для него пока не было. Да, Димка узнал много взрослых тайн за это время, но это на него почти никак не повлияло. Видимо, такой уж он человек, что не прилипает к нему ничего дурного. Я вспоминала, каким он был – неуклюжим, близоруким, застенчивым. Он и сейчас такой же флегматичный, но благодаря сверхспособностям его физические качества существенно улучшились. Поэтому иногда он тоже принимал участие в спортивных упражнениях, за компанию с товарищами. Единственным из гавриков, кто не интересовался подобными вещами, была Яна. Она никогда не любила спорт – даже теперь, имея здоровый позвоночник. Да и ладно. Ведь я сама тоже не особо спортивная барышня…

Но однажды я убедилась, что некая область физического совершенствования все же интересовала нашу Зайку. Как-то раз, ближе к вечеру, когда дневная жара спала, я по обыкновению отправилась немного прогуляться. Днем мне приходилось достаточно много общаться с людьми, и иногда хотелось просто побыть одной. И вот, идя неспешным шагом вдоль стены и любуясь выложенным на ней узором из цветной плитки, я услышала смутно знакомые звуки. Они доносились из-за угла невысокого строения – то ли хлева, то ли сарая. Заинтригованная, я осторожно подкралась и я выглянула из-за угла. Представшая передо мной картина была умилительна, и центральной фигурой в ней являлся Антон. С легкой гнусавинкой он напевал энергичную мелодию, и при этом выделывал грациозные па. Но самое главное – это то, что он там был не один. Его движения – кто похоже, кто не очень – повторяли десятеро; и Яна тоже присутствовала среди них, радостно улыбаясь и старательно повторяя за Антоном движения зажигательного танца (кажется, это была румба). Да, ошарашено подумала я, похоже, сбылась мечта нашего великого хореографа – он набрал целую группу, и теперь вдохновенно занимается с ними… Надо сказать, что и у него, и у его учеников выходило довольно неплохо. При этом глаза Антона горели счастьем сбывшейся мечты, окрепшее тело двигалось грациозно и уверенно.

Я, оставаясь незамеченной, внимательно пригляделась к танцорам. Кроме Яны, там присутствовали: нереида Илла, нереида Фло, деммка Тел, пара юных белобрысых тевтонских солдат, три бывшие «овечки» и приятель Антона прапорщик Пихоцкий (у него, кстати, получалось лучше всех). Столь дивной и безмятежной была эта картина, лица учеников – такими счастливыми, а Антон – таким воодушевленным, что я не стала им мешать, потихоньку покинув свой наблюдательный пост. Однако поймала себя на том, что радуюсь тому, что увидела. Никому, пожалуй, не скажу об этом. Может быть, Антон какой-то сюрприз готовит… В любом случае, я очень за него рада.

Вообще, с некоторых пор на меня временами стало накатывать какое-то странное чувство. Что это именно – я не могла точно сказать. Но тогда я не могла сидеть на месте – я ходила по замку, изучая его не надоедающие красоты, я прикасалась к его стенам, словно пытаясь прочесть историю минувших поколений его обитателей…

Много о чем я думала, бродя вот так в одиночестве. Мир этот ужасал меня – даже в страшном сне не привиделось бы мне такое. Как можно было вот таким образом устроить жизнь? Весь уклад обитателей этого мира был противоестественен. Содомия, насилие на человеческое природой, людоедство… Здесь торжествовало зло, причем заключалось оно в самих людях, в самой глубине их испорченного существа… И если в том, предыдущем мире, мы справились со злом, за раз уничтожив его филактерий, то тут стояла задача другого рода, многократно сложней предыдущей. Необходимо было ломать тысячелетний уклад, проводить воспитательную работу и перекраивать это общество, четко отделяя зерна от плевел. Но мы справимся. Я верю, что эта задача окажется нам по силам. Пусть после того, как мы уйдем, этот мир будет нам благодарен…

А ведь здесь много чудесного, хорошего и удивительного. Чего стоит один только Магический Фонтан, и его дух-хранитель – вкрадчиво-обворожительный любитель женского пола… Как романтично у них с Анастасией получилось… Эх, а я вот так не могу. Если бы этот дух не был таким бабником и влюбился не в Анастасию, а в меня – в меня одну… как это было бы чудесно… Но я не люблю ловеласов – даже таких крайне очаровательных, как этот дух. Вот хочется мне настоящего чего-то… Чтобы влюбиться до одури – и гореть, и сходить с ума, и чтоб бабочки в животе, и трепет, и романтика…

Но я смиряюсь и покоряюсь своей судьбе. Я верю, что получу именно то, чего я заслуживаю, и при этом это будет то, что мне необходимо. Мне нельзя утратить эту веру…

Наша безмятежная жизнь в гостеприимном замке, конечно же, не могла длиться вечно. Настал тот день, когда должен был произойти решающий бой, который повернет этот мир на совсем другой путь. Конечно же, мы ощущали уверенность в победе – а как же иначе, ведь наше дело правое…

Я никогда не являлась любительницей батальных сцен, но то сражение, которое мне довелось наблюдать (и даже косвенно участвовать в нем), сильно впечатлило меня. Сначала, правда, было немного не по себе – особенно когда я увидела отвратительного старика-содомита, который собирался убить двух беззащитных женщин прямо у всех на глазах. Он и его приближенные распространяли вокруг себя такую мерзкую и чуждую ауру, что моя кожа словно наэлектризовалась, пытаясь оттолкнуть ее – чужеродную, исполненную зла энергию, квинтэссенцию порока. А потом, когда грохнул одиночный винтовочный выстрел, и снайперская пуля пробила голову этого важного старого мага, разом разрядив атмосферу, все завертелось очень быстро. Хоть и страшно мне было смотреть на развернувшуюся битву, все же я не могла отвести от нее глаз. Присутствовала в нем некая суровая поэтичность… Вот только боль умирающих лилиток отзывалась во мне как собственная. И мои губы шевелились – я шептала им слова утешения, совсем не думая о том, слышат они меня или нет. Просто в этот момент я чувствовала с ними общность. Похожую связь я ощущала и с остальными членами Пятерки… Я вдруг поняла, что могу передавать им свои ощущения – и наоборот. Это значило, что связи в нашей группе окрепли, а следовательно, возможности также возросли.

 

* * *